Судьба одной карты

Подготовка

В феврале 1717 г., после возвращения Черкасского в Астрахань, началась подготовка к последнему и самому главному этапу его экспедиции — сухопутному походу в Хиву.

В Хиву шло две с лишним тысячи войска. Часть отряда должны были составить солдаты регулярных полков, остальных людей надлежало прислать в Астрахань яицким и гребенским казачьим атаманам.

Черкасский с большой энергией и настойчивостью Занимался подготовкой похода, но препятствия встречались на каждом шагу. Казачьи атаманы упорно уклонялись от присылки нужного количества людей. Для перевозки провианта и строительного материала на постройку крепости возле плотины требовалось много лошадей, верблюдов и повозок, и доставка их шла очень медленно. Все эти неурядицы имели свои причины. Трудности происходили от нерасторопности административных лиц, начиная от казанского губернатора, которому было поручено снабжение похода, и кончая мелким служилым людом. Отрицательную роль играло и то обстоятельство, что Петр I находился в Это время за границей. Письма и указы шли медленно, отсутствие царя потворствовало нерадивым.

Очень беспокоило Черкасского снаряжение экспедиции вверх по Сыр-Дарье для поисков золота возле Яркенда. Волновало и то, что сенат отпустил мало денег на путешествие в Индию, куда должен был ехать поручик Кожин. Черкасский совершенно основательно считал, что послу необходимо иметь с собой достаточное количество товаров, чтобы хорошо выполнить свою роль «купчины» и не возбудить подозрений в чужой стране. Но сенат не прислушался к этим доводам.

На покупку товаров было отпущено пять тысяч рублей, а на поездку Кожина и его спутников — одна тысяча. По мнению Черкасского, сенат недооценивал важности экспедиции в Индию [49, VI^е]. Его письма и доношения проникнуты большим чувством ответственности за судьбу порученного ему дела; он входил во все мелочи хозяйственной подготовки похода, отстаивал интересы подчиненных ему людей, не соглашался с решениями Правительствующего сената, когда считал, что они идут вразрез с интересами государства.

Черкасского заботили не только хозяйственные вопросы. Были и другие, более важные обстоятельства, вызывавшие большую тревогу за исход задуманной экспедиции.

Петр требовал от Черкасского выполнения своих планов в Средней Азии только мирным путем, при непосредственной помощи хивинского хана. В указе давалось строгое предписание обращаться хорошо с местными жителями, «накрепко смотреть, чтоб с обыватели земли ласково и без тягости обходился». Черкасский с самого начала действовал в соответствии с этими указаниями царя. Приехав из Либавы в Петербург, он узнал, что в Петербурге и Казани находятся под арестом несколько хивинцев и бухарцев, и обратился к Петру с просьбой освободить их — «что… удобнее бы было для ласки оному народу, где мне надлежит быть по Вашему указу», — писал Черкасский.

Однако, несмотря на все старания начальника экспедиции, обстоятельства складывались неблагоприятно.

Еще во время второй Каспийской экспедиции, находясь у вновь заложенной крепости святого Петра, Черкасский отправил послов в Хиву и Бухару. Они должны были заверить хивинского и бухарского ханов, что русский сухопутный отряд, который вскоре направится в Среднюю Азию, «идет миром, а не войною».

К бухарскому хану был послан подпоручик Петр Давыдов. Он должен был плыть по морю до Астрабада и отсюда отправиться в Бухару. Сопровождать посла до Астрабада поручено было Кожину. Посольство вышло в море в начале октября 1716 г.

В то же время к хивинскому хану отправились на верблюдах два посла — астраханские жители Иван Воронин и Алексей Святой. Все три посла везли ханам грамоты и подарки.

В начале ноября 1716 г. Кожин вернулся из Астрабада к Красноводскому заливу. Он объявил, что в Астрабад посольство не пустили, так как в Персии бунт. Поэтому он при первом попутном ветре отплыл назад к «Красным водам».

Сообщение Кожина показалось Черкасскому неправдоподобным. Для проверки его он послал в Астрабад участника экспедиции князя Михаила Заманова, а Кожина отправил на верблюдах в Астрахань. Заманов узнал, что астрабадский хан, извещенный о приезде русских послов, направил своих знатных людей встретить высоких гостей и дал лошадей, чтобы отвезти их от пристани в город. Но Кожин ехать к хану отказался и препятствовал своим спутникам. Так выяснилось, что донесение Кожина ложно [49] и по вине Кожина поездка посла к бухарскому хану была неудачной.

Послы к хивинскому хану Алексей Святой и Иван Воронин прислали Черкасскому письмо с тревожными сведениями. Когда после долгого и трудного перехода на верблюдах по глубокому снегу они добрались до Хивы, хана Шир-Газы там не оказалось: он отправился войной на Персию. До возвращения хана послов держали под караулом и никого к ним не пускали. Шир-Газы, приехав в Хиву, взял подарки и грамоту Черкасского, но послов не принял и домой их не отпустил, только приказал снять караул. Приближенные хана вымогали у послов деньги, выпрашивали подарки, угрожая, что не дадут еды.

Святой и Воронин сообщали Черкасскому, что в Хиве замышляют недоброе; там не верят, что русский отряд идет миром, считают, что царь хочет обманом взять Хиву.

Послы писали, что калмыцкий хан Аюка, принявший русское подданство, деятельно поддерживает связь с Хивой, отправляет туда своих доверенных лиц, а хивинский хан, в свою очередь, шлет людей к Аюке. Как выяснилось впоследствии, хан Аюка действительно вел двойственную политику. Он сообщал Шир-Газы о якобы завоевательных намерениях царя Петра и в то же время, стремясь отвести от себя подозрения, оповещал русских о враждебных действиях хивинцев. Он уверял, что на всем пути, по которому пойдет русская экспедиция, местные жители засыпали колодцы. В дальнейшем оказалось, что это сообщение Аюки было ложным.

Письмо Воронина и Святого и уверения калмыцкого хана вызывали у Черкасского опасения за судьбу экспедиции. Предвидя, что воинственный хан Шир-Газы не пойдет навстречу мирным предложениям, он написал письмо царю, в котором спрашивал, как ему поступить [VI^е].

Петр в то время находился в Германии. Получив письмо Черкасского, он сразу же ответил. Освободить бухарцев и хивинцев, арестованных по обвинению в государственной измене, царь отказался, добавив при этом, что, если ханы будут настаивать на их освобождении, Черкасский может обещать отпустить их на свободу после окончания экспедиции. На вопрос, как быть, если хивинский хан не согласится помочь экспедиции, Петр отвечал: «Что же пишешь — ежели хан хивинский не склонитца и я не могу Знать в чем, только велено вам, чтоб в дружбе были…» По-видимому, Петр был уверен, что хан Шир Газы охотно примет все его предложения. Если же, против ожидания, хан откажется от русской гвардии, не даст судов для путешествия в Индию и «дружбы не примет», тогда останется только построить крепость на Аму-Дарье и разрушить плотину.

В заключение письма Петр писал: «Трудись неотложно, по крайней мере исполнить по данным вам пунктам, а ко мне не отписывайся для указов, понеже как и сам пишешь, что невозможно из такой дальности указу получать» [III^a]. Таким образом, царь поручал Черкасскому самостоятельное решение сложных задач, связанных с хивинской экспедицией.

Поход в далекую Хиву представлял большие трудности. Его участников ожидали сильная жара, недостаток питьевой воды и корма для лошадей и верблюдов. В самой же Хиве предстояло выполнить трудную и сложную задачу — разрушить плотину и повернуть течение Аму-Дарьи. Это нужно было совершить даже в том случае, если хивинский хан откажется помогать русскому отряду.

Из писем Черкасского Петру I ясно видно, что он полностью отдавал себе отчет в том, какие трудности встретятся на пути в Хиву и какой опасности подвергнутся участники экспедиции. Он понимал, что можно ожидать враждебных действий со стороны хивинцев. В хивинский поход шло всего 2200 русских солдат и казаков, а в Хиве при объявлении войны каждый взрослый мужчина становился в ряды войска.

Черкасский сознавал, что надеяться на благополучный конец экспедиции трудно. Но Петр, увлеченный замыслом возродить прежнее течение Аму-Дарьи и создать водный путь в Индию, требовал от него безусловного выполнения всех пунктов указа [49, VI^е].

В довершение всех трудностей при подготовке экспедиции и опасений за ее судьбу произошло событие, причинившее много беспокойства начальнику экспедиции.

В первых числах апреля 1717 г., когда экспедиция готовилась выйти из Астрахани, поручик Кожин подал Черкасскому доношение с отказом ехать в Индию, объясняя это тем, что сенат дал мало денег на его поездку. Тогда Черкасский приказал Кожину отправиться под конвоем к царю, находившемуся за границей. Увидев, какой оборот принимает дело, Кожин согласился ехать, но как только его освободили от конвоя, он немедленно скрылся [VI^е].

Черкасский известил о его бегстве генерального ревизора Василия Зотова, который находился в Петербурге и мог скорее, чем царь, бывший за границей, принять меры по отношению к дезертиру [49]. Черкасский не знал, что, скрывшись от него, Кожин остался в Астрахани. Он явился к астраханскому обер-коменданту Чирикову и сделал донос на своего начальника, объявив его изменником. Кожин утверждал, что сообщение Черкасского о найденном им прежнем устье Аму-Дарьи ложь, которая нужна была ему, чтобы получить в свои руки войско, а затем перейти с ним на сторону хивинцев. Это сообщение настолько озадачило обер-коменданта, что он оставил Кожина на свободе, вместо того чтобы под караулом отослать в Петербург [55].

Через две недели после начала хивинского похода Кожин, оставаясь в Астрахани, написал донесение царю и генерал-адмиралу Апраксину [50]. Чтобы оправдать свои поступки, за которые ему грозил военный суд, Кожин пытался опорочить действия начальника хивинской экспедиции. Однако его доносам не поверили.

Каковы же были причины дезертирства Кожина? Об ртом Черкасский писал генеральному ревизору Зотову: «Поручик Кожин веема не хотел ехать и страшился от пути своего». Очевидно, Кожин боялся трудностей предстоящего похода и решил избежать их.

Кожин в дальнейшем сыграл весьма отрицательную роль при оценке работ Черкасского на Каспийском море, поэтому отметим его отношение к Александру Черкасскому с самого начала.

Некоторые факты свидетельствуют о том, что, став подчиненным Черкасского, он сразу же проявил резко враждебное отношение к своему начальнику. Вероятнее всего, причиной послужили следующие обстоятельства. Как мы знаем, в конце 1715 г. Черкасский послал из Астрахани в Петербург карту только что осмотренного им восточного берега Каспийского моря. Получив ее, Петр I принял решение отправить новую экспедицию для продолжения описей теперь уже всех морских берегов.

Начальником экспедиции был назначен поручик флота Кожин, обучавшийся морским наукам за границей. Он должен был также проверить съемки и карту, сделанные Черкасским. Если они выполнены правильно, не составлять новой описи восточного берега моря, если же в них есть ошибки, сделать съемки заново [50]. Как видно, Петр высоко ценил знания Кожина, как гидрографа. Так обстояли дела в январе 1716 г. В феврале этого же года, выслушав в Либаве доклад Черкасского, Петр отменил экспедицию Кожина. Вопросы описи моря отошли теперь на второй план. В центре внимания царя оказался проект создания водного торгового пути из России в Индию. Кожину вместо руководства экспедицией на Каспийское море предстояло трудное путешествие в Индию. Таким образом, можно предположить, что в значительной степени его неприязнь к Черкасскому была вызвана оскорбленным самолюбием человека, уже предвкушавшего перспективу быть начальником экспедиции и обманутого в своих ожиданиях.

Ход экспедиции и ее гибель

В марте 1717 г. приготовления к экспедиции были закончены. В путь шли: эскадрон драгун, две пехотные роты на конях, яицкие и гребенские казаки, два инженерных ученика, 14 толмачей, а также 200 человек русских, хивинских, бухарских и армянских купцов с товарами [51]. При отряде было 20 плотников и 15 кузнецов.

Так как участникам экспедиции предстояло разрушить плотину и построить крепость, взято было: 1000 штук железных лопат и заступов, 500 топоров, 50 кирок, 5000 штук кирпича, 200 пудов железа, 10 тыс. гвоздей. Для раздачи местным жителям взяли два пуда табаку. Провиант был рассчитан на три месяца, везти его должны были вьючные лошади и верблюды.

В конце марта из Астрахани вышел отряд яицких и гребенских казаков во главе с астраханским дворянином Михаилом Керейтовым. Отряд шел степью до Гурьева 12 дней. Здесь разбили лагерь и стали поджидать остальных участников экспедиции, которые должны были идти из Астрахани в Гурьев морем.

Во главе морского отряда находился Александр Черкасский. С пим были два его брата — Сиюнчь и Ак-Мурза, приехавшие из Кабарды, князь Михаил Заманов, драгунский майор Франкенберг, секунд-майор Пальчиков, бригад-комиссар Волков и другие офицеры. Здесь же был туркмен Ходжа Нефес. Супруга Черкасского княгиня Марфа Борисовна с двумя дочерьми и грудным сыном провожала его первую часть пути. На второй день, когда суда миновали устье Волги и вышли в море, жена и дети Черкасского простились с ним и, перейдя на парусную барку, отправились назад в Астрахань.

В Гурьеве морской отряд соединился с сухопутным. Экспедиция простояла в окрестностях Гурьева больше месяца — «для убирания в путь». Отсюда Черкасский отправил посланца к хану Аюке с приказанием дать людей для участия в походе. Приняв подданство России, калмыцкий хан должен был оказывать помощь по первому требованию. Однако он отказался дать людей, ссылаясь на сильную жару, и прислал в Гурьев только проводника калмыка Манглая-Кашку и с ним десять человек.

Когда в лагере под Гурьевом уже закончились последние приготовления и через несколько дней экспедиция должна была выйти в дальний, трудный путь, из Астрахани прибыл денщик Черкасского Максим со страшным известием. Парусная барка, на которой после проводов возвращались в Астрахань жена и дети Черкасского, затонула во время бури. Княгиня с дочерьми и все матросы погибли. Чудом остался в живых маленький сын Черкасского. Его выбросило волнами на отмель, где полуживого ребенка нашли рыбаки.

Черкасский, потрясенный горем, уединился, отказываясь от еды и питья. Но через несколько дней чувство долга, сознание ответственности за предстоявшее путешествие и судьбы доверенных ему людей взяли верх над горем — он отдал приказ продолжать поход, начавшийся столь несчастливо [27, 49, 51].

Экспедиция вышла из лагеря под Гурьевом 7 июня старого стиля (19 июня по новому стилю) 1717 г.[18]

От Гурьева до Эмбы шли десять дней. Два дня строили плоты для переправы через реку. После переправы вышли на большую хивинскую дорогу и на пятый день дошли до северного обрыва плато Устюрт.

На пятом переходе от Эмбы отряд догнал посланец с царским указом, который повелевал отправить в Индию вместо Кожина кого-либо из участников хивинского похода. Это был ответ на запрос Черкасского, посланный им Петру из Астрахани перед началом экспедиции. По новому указу посол, знающий восточные языки, должен был ехать в Индию через Персию, собрать возможно больше сведений о странах, через которые пройдет его путь, разузнать о местах добычи золота и вернуться в Россию через Бухару.

Черкасский выбрал для этого дальнего путешествия офицера Тевкелева. Он должен был морем идти из Астрахани в Шемаху, затем в Испагань (совр. Исфагань) и оттуда направиться в Индию.

Тевкелеву не удалось добраться до Индии. Буря забросила его корабль к Астрабаду, где он попал в плен к персам. В Россию он вернулся после освобождения его русским послом в Персии А. П. Волынским. Таким образом, попытка Петра I найти путь в Индию через Персию потерпела неудачу.

Что побудило Петра усложнить и изменить маршрут посланцев в Индию — неизвестно. Возможно, что неоднократные сообщения Черкасского о враждебных настроениях хивинцев поколебали уверенность Петра в том, что Шир-Газы пойдет навстречу его планам. Поэтому и было решено не ставить экспедицию в Индию в зависимость от помощи хана, а послать ее по другому пути — не по воде, а по суше.

По плато Устюрт экспедиция Черкасского шла около семи недель. Трудно было с питьевой водой и кормом для лошадей и верблюдов. Воды от колодца до колодца не хватало, приходилось рыть их на каждом привале. Травы также не хватало, поэтому много лошадей пало в дороге.

Пройдя часть пути по Устюрту, начальник экспедиции отправил к хивинскому хану посла Михаила Керейтова в сопровождении ста казаков. Посол вез письмо, в котором Черкасский оповещал хана о скором прибытии отряда и еще раз подтверждал его вполне мирные цели.

Сам Черкасский вез Шир-Газы грамоту за подписью Петра I. В грамоте говорилось, что прежний хивинский хан Ядигер еще в 1714 г. просил заключить договор о свободной торговле между Россией и Хивой. «Того ради изобрели мы за благо послать к тебе посла нашего князя Александра Бековича Черкасского для нужднейших дел ко общей пользе. Посла принять по его чину и достоинству и тому, что будет предлагать нашим именем полную веру яти [иметь]» [III^а]. Очевидно, Черкасскому надлежало изложить настоящие задачи экспедиции при встрече с ханом и просить его содействовать планам царя «ко общей пользе».

Путь по плато Устюрт от Гурьева до Хивы составлял около 800 верст. Когда отряд прошел половину этого расстояния и остановился на отдых у колодца Чилдан, ночью тайно ушел проводник Манглай-Кашка и с ним десять его товарищей. Уход проводника очень обеспокоил Черкасского. К счастью, удалось найти ему замену. Быть «вожем» вызвался Ходжа Нефес, часто ходивший в Хиву «для торговых дел».

Отряд продолжал путь. В начале августа спустились с Устюрта и подошли к реке «Каракуметь».

На картах XVIII и XIX вв. нет реки с таким названием. По мнению Л. С. Берга, Каракуметь, или Каракумет, — Это искаженное слово «Кара-Гумбет» — так называется спуск с восточного обрыва Устюрта к котловине Айбугир [13]. Сейчас в Айбугирской котловине нет воды, но еще в середине XIX в. она была наполнена пресной водой и называлась озером [12]. Очевидно, отряд Черкасского, спустившись с Устюрта, вышел не к реке, а к заливу озера Айбугир или протоку из него.

Затем экспедиция направилась дальше и дошла до реки Аккул. Такого названия реки также нет ни на одной карте XVIII–XIX вв. По всей вероятности, это местное название одного из рукавов Аму-Дарьи. На этой реке отряд простоял неделю. Сюда прибыли два посла от хивинского хана с подарками князю Черкасскому — конем, парчовым кафтаном и овощами. Это посольство было ответом на приезд в Хиву Михаила Керейтова. Черкасский принял подарки и велел передать, что едет послом от царского величества, о чем сам сообщит хану.

Хивинцы ушли, отряд простоял у реки еще два дня, на третий пошли вдоль этой реки по направлению к реке Карагачи. Дошли до нее 15 августа. Здесь разбили лагерь, Истомленные долгим путем по безводным местам и однообразием пищи, солдаты и казаки упросили своих начальников разрешить им наловить рыбы в реке. 17 августа на рыбную ловлю отправилось 30 человек, но вернулся только один, всех остальных взяли в плен внезапно напавшие хивинцы.

На следующий день к русскому лагерю на реке Карагачи подошло большое хивинское войско, численность его, по мнению очевидцев, была не менее 20 тысяч человек — то есть почти в десять раз больше войска Черкасского. Хивинская конница была вооружена луками, саблями, копьями и топорами, у пехоты были пищали, сабли и топоры.

Черкасский приказал спешно выстроить укрепление; с трех сторон вырыли рвы и насыпали земляной вал, с четвертой стороны защитой служила река. На валу поставили шесть пушек (их везли с собой для будущей крепости на Аму-Дарье). Два дня хивинское войско осаждало русский лагерь, но все атаки были отбиты даже без помощи артиллерии. Хивинцы отступили.

В чем причина внезапного нападения хивинцев? Ведь незадолго до него хан прислал к Черкасскому своих знатных людей с подарками. Как выяснилось впоследствии, калмыки во главе с Манглаем Кашкой, тайно ушедшие из русского лагеря, пришли в Хиву и передали Шир-Газы письмо от хана Аюки, в котором он предупреждал хивинцев, что под видом посольства русские идут для завоевания Хивы. Хивинский хан, который вначале хорошо принял русского посла Керейтова и сопровождавших его казаков — отвел им помещение и «кормом удовольствовал», — приказал обезоружить их и посадить в тюрьму. Он дал приказ собирать; войско и сам встал во главе его.

После того как отряд Черкасского отбил двухдневные атаки хивинцев, прибыл посол от хана по имени Ишим Хаджа. Он утверждал, будто нападение на русский лагерь было совершено без ведома хана и в его отсутствие. Как выяснилось потом, это было заведомой ложью.

Черкасский вновь подтвердил хивинскому послу свои мирные намерения. Несмотря на это, после ухода Ишима Хаджи хивинцы снова напали на русское укрепление. Тогда Черкасский приказал для устрашения нападающих стрелять из пушек и ружей поверх них, но атаки не прекращались. Был дан приказ пустить в ход артиллерию. Бой продолжался два дня. К вечеру второго дня хивинцы отступили.

К Черкасскому снова явился Ишим Хаджа и опять уверял, что вторичное нападение на русский лагерь произошло без ведома хана и что виновные будут наказаны. Хан через Ишима Хаджу передал Черкасскому приглашение приехать к нему, в лагерь для переговоров. Начальник экспедиции сам не поехал, а послал двух участников похода — Мурзу Смайла и Кузагула. Придя к хану, они еще раз подтвердили, что князь Черкасский пришел в Хиву «послом, а не войною» и, если хан не хочет войны и ссоры с русским царем, пусть пришлет в крепость своих знатных людей для переговоров. Хан уверял, что второе нападение на крепость также произошло без его повеления.

В доказательство посланцам Черкасского показали двух наказанных хивинцев — одному прокололи ноздрю, другому ухо и продели через них тонкую веревку и так водили перед войском.

Вскоре хан прислал к Черкасскому для переговоров своих приближенных — Кулунбея и Назара Хаджу. Хивинцы «целовали куран», то есть клялись на Коране, что не будут делать зла. Затем хан в третий раз прислал Ишима Хаджу, приглашая начальника отряда приехать к нему.

На этот раз Черкасский принял приглашение и направился в хивинский лагерь, взяв с собой 50 офицеров и 700 драгун и казаков. Хану повезли царские подарки: «…сукна, соболей, сахар, девять блюд, девять тарелей и девять ложек серебряных». Кроме царских подарков Черкасский повез подарок от себя — позолоченную карету с цугом темно-серых лошадей, верховую лошадь с чепраком, шитым золотом, серебром и жемчугом. Несмотря на тяжелый двухмесячный путь, лошадей, предназначенных в подарок, удалось доставить в хорошем состоянии. Приближенным хана тоже были розданы подарки. Хан отблагодарил Черкасского, дав ему лошадь с бархатным седлом. Во время обеда, которым Шир-Газы угощал гостей, музыканты из русского отряда «играли на гобоях и били в барабаны».

После переговоров был заключен мир. Хан целовал Коран, клянясь в том, что «никакого зла русскому отряду не учинит». Черкасский же клялся на кресте, что прислан от царя послом для мирных переговоров. Он передал Шир-Газы царскую грамоту. Несмотря на дружелюбный характер переговоров и заключение мира, Шир-Газы стал требовать у Черкасского выдать ему Ходжу Нефеса, чтобы казнить его за то, что указывал дорогу. Черкасский велел спрятать Нефеса в телегу, покрыть епанчей и приставить к нему четырех караульных. В телеге Ходжа Нефес пробыл несколько суток.

24 августа хан должен был направиться в Хиву. Он предложил Черкасскому следовать вместе. Черкасский согласился. С ним пошло 500 солдат, остальная часть отряда шла позади. После трех дней пути остановились лагерем у озера Порсу, в двух днях езды от Хивы.

Хан пригласил Черкасского к себе в палатку и сообщил, что разместить все войско в самой Хиве невозможно, так как не хватит помещений и продовольствия. Он предложил разделить отряд на пять частей и развести на квартиры в ближайшие к Хиве города.

Нет сомнения, что Черкасский не питал доверия к миролюбивым заверениям хана — для этого имелось достаточно оснований. Трудно было поверить, что нападение хивинцев произошло без его ведома. Настораживало требование Шир-Газы выдать Ходжу Нефеса. Но отвергнуть предложение о разделении войска значило бы проявить недоверие к хану. Это могло нарушить мир, достигнутый с таким трудом. «И по тому мирному состоянию и по договорам и по просьбе хивинского хана, а за умалением у него князя Черкасского провианта, отдал имеющихся при своей команде государевых служилых людей для прокормления», — так рассказывал участник похода астраханский подьячий Михаил Волковоинов о вынужденном решении Черкасского разделить отряд[19].

Находясь у Шир-Газы, Черкасский послал в русский лагерь приказ разделить отряд на пять частей и идти на квартиры с хивинцами. При себе он оставил только двести солдат. Начальник лагеря майор Франкенберг не поверил такому распоряжению и, заподозрив недоброе, поехал к Черкасскому сам. Тот подтвердил свое приказание.

Солдаты и казаки разделились и пошли за хивинцами в разные стороны. Вскоре сопровождавшие эти отряды хивинцы связали русских, отняли оружие и амуницию. Многих тут же убили, остальных взяли в плен.

Черкасский и сопровождавшие его офицеры Михаил Заманов и Кирьяк Экономов верхом поехали к хану. Когда они подъезжали к шатру, Шир-Газы вышел из него. По его знаку хивинцы схватили спутников Черкасского, раздели донага и стали рубить их саблями, затем отрубили обоим головы. «И те де их казни хивинской хан видел, — рассказывает Алтын Усейнов. — А господин де князь Черкасской, сидя на лошади у шатра его ханского, ему хану стал говорить — для чего они присланных с ним рубят, понеже он прислан от царского величества послом, а не войною, в чём де он хан и хивинские его люди, что над ними зла никакого не чинить целовали куран».

О том, какая участь постигла самого Черкасского, рассказывает другой очевидец событий — Ходжа Нефес: «А потом вывели из палатки господина князя Черкасского и платье все с него сняли, оставили в одной рубашке и стоячего рубили саблею, и отсекли голову».

Эта страшная расправа произошла в последних числах августа у озера Норсу, расположенного в 108 километрах от Хивы.

План захвата русского отряда хану подсказал его казначей Досим-бай, посоветовав добиться успеха не силой, а хитростью. Закончив свое черное дело, Шир-Газы вместе с войском пошел по направлению к Хиве.

Через две недели после возвращения в Хиву хан велел вывести всех пленных на главную площадь, где должна была совершиться их казнь.

К счастью для пленников, высшее духовное лицо в Хиве — айхун возмутился поступками хана. Он не побоялся сказать ему, что русских взяли не в честном бою, а обманом и клятвопреступлением, и потребовал не усугублять зла, сохранив пленным жизнь.

Хан не решился противоречить айхуну, казнь была отменена. Немногих людей отпустили на свободу, большая часть осталась в плену. Головы Михаила Заманова и Кирьяка Экономова повесили за городом на виселице. Голову князя Черкасского Шир-Газы послал в дар бухарскому хану. «Подарок» был отослан назад с вопросом, «не людоед ли хивинский хан?» [49, 60].

Все, что мы знаем о хивинском походе и его горестном конце, стало известно благодаря тому, что нескольким его участникам удалось уйти из плена осенью 1717 г. Этимилюдьми были яицкие казаки Федор Емельянов и Михаил Белотелкип, татарин Алтын Усейнов и одно из главных действующих лиц этой трагической эпопеи — туркмен Ходжа Нефес.

В октябре 1717 г. всех четверых допрашивал казанский губернатор Петр Самойлович Салтыков. Изложение событий похода в их показаниях совпадает почти полностью (за исключением некоторых подробностей).

После допроса в Казани трое из них — Ходжа Нефес, Михаил Белотелкин и Алтын Усейнов — были направлены в Петербург для вторичного допроса в Правительствующем сенате. Здесь они дали показания в ноябре 1717 г., затем Ходжа Нефес вернулся в свой улус, а Белотелкин и Усейнов — в Гурьев.

Как же удалось этим четверым свидетелям гибели экспедиции бежать из плена?

После того как разделенные русские отряды были захвачены хивинцами, Ходжа Нефес стал пленником одного из приближенных хана — туркмена Аганаметя. Зная, что Ходжа Нефес тоже туркмен, он постарался оградить его от гнева Шир-Газы. Аганаметь спрятал Нефеса в свою палатку, стоявшую недалеко от ханского шатра. Из палатки была видна расправа, которую хан учинил над Черкасским и его спутниками. Нефесу удалось тайком бежать из Хивы.

После возвращения в свой улус он поехал в Тюб-Караган скую крепость святого Петра и рассказал обо всем ее начальнику подполковнику Анненкову. Нефеса отправили в Астрахань, а затем в Казань для допроса.

Алтын Усейнов попал в число тех пленных, которых избавил от смертной казни хивинский айхун. Усейнова и еще нескольких мусульман отпустили на свободу и позволили уехать домой. В Хиве Алтып Усейнов слышал, что князя Черкасского и других начальников «убили до смерти» и головы их повешены за городом на виселице.

Прежде чем уйти из Хивы, Алтын тайком ходил к виселице. Он узнал головы Заманова и Экономова: «И на той виселице головы его, князя Черкасского, не повешено», — сообщал он впоследствии. Алтын Усейнов не знал, что голова начальника экспедиции послана «в дар» бухарскому хану.

Федору Емельянову удалось бежать из плена с самого начала. Белотелкин же был ранен и потерял сознание, очнувшись, он увидел, что лежит среди зарубленных казаков. Через сутки встал, вышел на дорогу и пошел на север, к Гурьеву. Бесхитростные рассказы этих людей донесли до потомков правдивую картину героического похода в далекую Хиву [49, 60].

Известие о злополучном конце хивинской экспедиции дошло в укрепления, заложенные на Каспийском море. Вскоре калмыки — подданные хана Аюки, — узнав, что погиб главный русский начальник, стали нападать на эти укрепления. В начале октября 1717 г. гарнизоны всех трех крепостей были отправлены в Астрахань [60].

Петр I узнал о крушении всех своих планов в Хиве в октябре 1717 г., возвратившись из заграничного путешествия. Все Отношения с Хивой были прерваны.

Причины гибели экспедиции

О причинах гибели хивинской экспедиции и о Черкасском как начальнике ее в литературе встречаются различные мнения. Историк Г. Ф. Миллер в 60-х годах XVIII в. писал, что верность начинаниям Петра, благоразумие и энергия князя Черкасского давали основания надеяться на благополучный исход экспедиции. Решение Черкасского разделить свой отряд Миллер объяснял тяжелым душевным потрясением, вызванным гибелью его семьи [51].

По-иному звучат более поздние суждения о Черкасском. Так, А. С. Пушкин в своей «Истории Петра» отрицательно отозвался о нем как о человеке и как руководителе экспедиции: «К несчастью, Бекович был легковерен, упрям и несведущ и предприятие великое с пим вместе погибло» [63].

Еще более резкое мнение выражено в статье историка В. Бенешевича (начало XX в.). Он предъявлял Черкасскому серьезные обвинения [11]. По его мнению, начальник экспедиции нарушил указы Петра, построив больше крепостей, чем было нужно, и оставив в каждой из них гарнизон.

В результате войско, шедшее в Хиву, уменьшилось вдвое, и отряд оказался слишком слабым для сопротивления. Со дня выхода из Гурьева он «был обречен на гибель, князь Черкасский привел его к гибели ближайшим путем», — писал Бенешевич. Он считал, что Черкасский совершенно не способен был выполнить задачи, поставленные перед пим царем.

Перечисление отрицательных мнений о Черкасском можно было бы продолжить. На наш взгляд, эти суждения вытекают из неправильного представления о хивинской экспедиции как военном походе [11, 25, 33, 60]. На самом же деле это был поход с мирными целями, о чем ясно и определенно говорится в указе Петра I Черкасскому от 14 февраля 1716 г.

Если бы Черкасский возглавлял военный, завоевательный поход, его поступки действительно следовало бы считать неправильными. В таком случае отправлять послов к хивинскому хану, заверяя его в мирных намерениях русского отряда, везти ему и его приближенным подарки было бы совершенно нелепо.

Начальнику военного похода надлежало идти к цели без всяких послов и самому начинать военные действия. Черкасский ясе упорно и настойчиво стремился выполнить все пункты указа, не нарушая мира.

Следует сказать, что он более трезво, чем Петр, смотрел на трудности предстоявшего похода. Он неоднократно предупреждал царя, что разрушить плотину на Аму-Дарье можно будет только в том случае, если хивинский хан согласится на это, и что нельзя надеяться на дружелюбную встречу отряда в Хиве [VI^е].

Совершенно неосновательно обвинение Черкасского в том, что он будто бы уменьшил силы своего отряда, построив ненужные крепости и оставив там гарнизоны. Все три крепости, несомненно, были заложены с ведома царя (одна из них была названа в его честь крепостью святого Петра).

Указом от 14 февраля 1716 г. в распоряжение Черкасского давалось 4000 человек войска, но половина его предназначалась для гарнизонов крепостей. Количество же войска, вышедшего в Хиву, было заранее определено сенатом. Согласно сенатскому указу, в хивинский поход должны были пойти 2200 человек; именно столько солдат и казаков вышло из Гурьева летом 1717 г. [49].

Если согласиться с тем, что отряд Черкасского с самого начала был обречен на гибель, то не действия его начальника были тому причиной. Он сделал все, что было в его силах, чтобы достичь цели, поставленной перед ним царем.

На наш взгляд, основная причина гибели экспедиции заключалась в твердой уверенности Петра I в том, что хивинский хан пойдет навстречу его предложениям и посольство увенчается успехом. Петр не обратил должного внимания на неоднократные предупреждения Черкасского о враждебных настроениях хана. Однако непосредственной причиной гибели явилось согласие Черкасского разделить свое войско. Чем же можно объяснить этот, казалось бы, легкомысленный и необдуманный шаг?

По нашему мнению, решение Черкасского нельзя считать следствием легкомыслия, как утверждают некоторые историки. Все его действия в ходе подготовки к экспедиции и во время похода свидетельствуют о полном понимании трудностей далекого путешествия и большом чувстве ответственности за его исход.

Вероятнее всего, это решение можно объяснить двумя причинами. Во-первых, он стремился сохранить мир даже ценой больших уступок и на основе мира попытаться осуществить намеченные планы. Напомним, что только после третьего нападения хивинцев на укрепление он дал приказ стрелять в них. До этого, по его распоряжению, из ружей и пушек стреляли поверх нападающих, «чтобы из них ни кого не побить и впредь для договору с ними». Вторая причина заключалась, по-видимому, в чрезмерном благородстве и доверчивости Черкасского — будучи сам человеком честным и прямым, он не допускал мысли, что хан решится на клятвопреступление. Недаром его предсмертные слова, обращенные к хану, содержали напоминание о том, что хан клялся на Коране, обещая не делать зла.

Экспедиция в Хиву погибла, не выполнив поставленных перед нею задач. Возникает вопрос, была ли возможность их выполнить, мог ли быть осуществлен проект Петра I?

Петр был убежден, что сухое русло реки, идущее к Каспийскому морю, является древним руслом самой реки Аму-Дарьи и поворот реки из Каспийского моря в Аральское — дело рук человека, следовательно, в человеческих силах восстановить прежнее направление ее течения.

Это мнение Петра I имело свои основания. Из сочинения хивинского хана Абдул-гази-Баядура [I] известно, что вода текла по сухому руслу в последний раз в 70-х годах XVI столетия, то есть примерно за 140 лет до того, как Петр I узнал о его существовании. Вполне естественно, что за такой исторически небольшой срок среди местного населения сохранились воспоминания о полноводной реке, впадавшей с востока в Каспийское море. Очевидно, рассказы об этом передавались из уст в уста и постепенно смещались во времени.

Ходжа Нефес, сообщая, что хивинцы плотиной преградили течение реки в Каспий, считал это недавним событием и убедил в том же Петра I, которого увлекла мысль вернуть жизнь на пустынные берега реки и сделать ее водным торговым путем из России в дальние страны Азии.

Как теперь доказано, Узбой — это сухое русло не самой Аму-Дарьи, а впятеро менее многоводной реки, вытекавшей из Сарыкамышского озера, куда впадала Аму-Дарья и где четыре пятых ее воды испарялось.

Поворот же Аму-Дарьи в Аральское море, конечно, не был преднамеренно произведен людьми, а произошел естественным путем, в результате накопления рекой толщ песчаных наносов. Сейчас для того, чтобы сохранить впадание Аму-Дарьи в Арал, создано 600 километров дамб. В случае их прорыва (что вполне возможно в период зимних заторов льда), Аму-Дарья мгновенно сама найдет себе путь в Сары-камышскую впадину и через четырнадцать лет, заполнив ее, потечет по Узбою.

Таким образом, идея Петра повернуть воды Аму Дарьи в Каспий теоретически не была бессмысленной. Другое дело, что плотина, о которой шла речь, никакой роли для поворота не сыграла бы. На староречьях, идущих в сторону Сары-камыша, имеется целый ряд подобных маленьких плотин для удержания сбросных ирригационных вод. Для поворота части вод Аму Дарьи нужны были или несравненно большие гидротехнические работы, или же катастрофический затор.

Если бы удалось повернуть Аму-Дарью в сторону Каспийского моря, то значительная часть орошаемых земель могла остаться без воды. Поэтому надо полагать, что если хивинский хан решился на такое вероломство, не боясь возможного отмщения со стороны Петра, то, очевидно, была какая-то очень серьезная к тому причина.

Вполне возможно, что их было две: первая — не допустить в Среднюю Азию «неверных», а вторая — боязнь оставить земли без воды, что грозило хивинцам переселением на новые, необжитые земли и превращением богатых оазисов в пустыню. Только эти причины могут объяснить такое неслыханное преступление по отношению к мирному отряду соседней великой страны.

Создать единый водный путь из Каспийского моря в Индию нельзя было и по следующей причине. Черкасский собрал правильные сведения о том, что Аму-Дарья берет начало в горах Индии. Но ни он, ни Петр не знали, что в верхнем своем течении она не судоходна: река Пяндж — один из ее истоков — на большом протяжении течет по узкому скалистому ущелью, промытому водой в горах, и плавание по нему ни вниз но течению, ни тем более вверх совершенно невозможно.