Глава 2. Жизнь до.

Меня звали, Плеснёв Кирилл Игоревич. Я родился и вырос в одном из дворов Москвы. Мой отец Игорь Вячеславович, преподавал «высшую математику» в институте МГУ, а моя мама, Ксения Борисовна, была владелицей нескольких магазинов с одеждой. Она часто шутила за обеденным столом, – Ваш папа, конечно, очень умён, но я тоже хорошо считаю, особенно если это касается денег.

Да, ещё у меня была сестренка, Алина, она была младше меня на пять лет. Ей стукнуло семь лет, когда отец пришёл домой с шокирующей новостью о том, что у него обнаружили рак поджелудочной железы в тяжелой форме. Нам, детям, не стали говорить об этом, я подслушал, уж больно было любопытно почему отец пришёл таким поникшим. Мне было двенадцать, но я уже понимал исход событий. Благодаря телефону и интернету, что давали много информации, о чём угодно. Помню, как на следующий утро за завтраком родители вели себя так, словно ничего не случилось. Вероятно, они решили, что не нужно травмировать нас, «детей». Их стойкость к проблемам всегда воодушевляли меня. Папа придумывал прямые пути их решения, а мама всегда находила обходные, более простые и выгодные. Возможно, именно из-за их генов и воспитания, у меня сформировался ум, способный быстро просчитывать варианты событий и умело импровизировать. Ум мой, как оказалось позже, очень удобно применять при игре в карты, при чём не важно, что это была за игра.

Когда мне исполнилось четырнадцать, отец умер.

Мне бы хотелось задать вопрос: «Знаете, как это бывает, ты вступаешь в пубертат, а единственный человек, с которым ты должен начать соперничать, сдался раньше?», но я не стану, боюсь услышать положительный ответ.

Я его так и не простил. Нет, не потому что он умер, а потому что вместо того, чтобы тратить деньги на своё лечение, они решили отложить их на моё с сестрой будущее. Я не случайно употребил слово «сдался», он действительно это сделал, а мама впервые не смогла найти лазейку в его планах. Вот только она подготовилась к этому, на сколько это было возможно, а мы? А нам достались деньги, да, которые не спасли бы его на 100%, но которых хватило бы, чтобы и мы с сестрой успели подготовиться, будь они с нами честны. После его смерти, я старался избегать дома, как и моя сестра. Вот только она выбрала гораздо более продуктивный способ забыться. В то время, как я шатался по дворам с друзьями со школы, Алинка записалась во всевозможные секции мира. Я вообще не понимал, как можно было, после уроков, иди заниматься в бассейне, потом посещать секцию атлетики, возвращаться домой, делать уроки и потом ещё заниматься английским с репетитором. У меня же не хватало сил и желания отсидеть пару уроков. Вся моя сосредоточенность улетучилась, а наставления выпевшей матери, которая желала мне «только хорошего», мгновенно вылетали из головы. Да, мать начала пить и часто, хотя я её не обвинял, но это была одна из причин моего отсутствия дома. Поэтому, когда мои друзья, Колька Макаренко и Толян Горюнов, предлагали сделать, что-то тупое, я не задумываясь соглашался.

Удивительно, как всё это время я их не замечал, как так получилось, что никто не приносил их в школу, а любые игры, в которых они упоминались, я избегал. Мне исполнилось пятнадцать, мы заканчивали восьмой класс и Колька предложил нам прогулять уроки. Вместо этого по плану было отправиться на дачу к его деду. Ему не пришлось долго уговаривать, для нас были важны лишь две вещи:

– Да не сцыте вы, дед у меня норм мужик, сам говорит: «Приезжайте с друзьями, речка, рыбалка, а уроки потом сделаете, май ведь на дворе!» И вторая, – А, вы что, забыли, как на автобусах и электричках зайцем ездить?

Тот день стал для меня значимым. Вместо просиживания штанов на первом уроке, мы с пацанами толкались в автобусе до павелецкого вокзала, а потом ещё на протяжении всей дороги, отвоевывали право сидеть в электричке, споря с какой-то бабкой, которая к нашему удивлению, сама сидела. Дед Кольки, Пётр Васильевич, встретил нас на станции Расторгуево, а затем прокатил с ветерком на своём жигуле. День, проведённый в деревне, был действительно прекрасным: свежий воздух, отсутствие городского шума, речка и одна пойманная рыба на троих, которую мы в итоге отпустили – сделали нас по-настоящему счастливыми. Когда мы вернулись в дом, дедуля сварил нам суп, достал свежий хлеб, а после вкусного обеда произошел тот самый момент.

Пётр Васильевич достал потрёпанную, слегка обшарпанную колоду карт и ловко тасуя её, предложил перекинуться в дурака. Я заворожённо смотрел за его руками и не заметил, как парни переглянулись между собой, согласно кивая друг другу и ждали моего ответа. Мне очень нравились движения рук деда Коли, поэтому в себя я пришёл только тогда, когда Толян толкнул меня плечом, задавая очевидный вопросом, – Эй, ты чего Кирюх?

Я опомнился, посмотрел на друзей и указывая на карты, спросил, — Что это?

Пётр Васильевич тогда рассмеялся и сквозь смех, задал довольно логичный вопрос, который перерос в беседу:

– Кирилл, ты что карты никогда не видел?

– Нет.

– И в дурака никогда не играл со свои дедом?

– Нет, он куда-то пропал или переехал, не помню, мелким был, а что такое дурак?

– Карточный дурак – это игра, которая на первый взгляд, может показаться простой, но на деле куда интереснее и сложнее.

Заметив моё недоумение, он поторопился раздать всем карты, – Сейчас объясню!

Пётр Васильевич обладал занятной и раздражающей привычкой, которую я заметил за полдня, проведённые с ним. Он едва причмокивал, когда наслаждался процессом. Это было совсем не заметно, он даже звука не издавал, но если твой взор зацепился, то ты теперь всегда будешь знать, когда он сделал бесшумное «па» губами. Он делал так, когда учил меня с Толей правильно рыбачить или когда объяснял, в какую погоду лучше ходить по грибы, но чаще всего он это делал, когда в рассказе упоминал покойную жену: «Моя то, «па» , подобное бы «па» не одобрила, ха–ха.»

А теперь он рассказывал мне, как играть в дурака и если бы мне не было интересно, я, наверное, повесился от этого бесконечного и бесшумного «па».

– А козырной туз «па» бьёт все остальные карты «па», сильнее карты нет «па».

Без промедлений усвоив правила, я принялся всё повторять для закрепления, закончив фразой, – То есть, если мне попался козырной Туз, можно считать, что я выиграл?

Пётр Васильевич, услышав мой вопрос, в ответ лишь начал смеяться, говоря через смех, – Раз ты всё заполнил, бери карты и давай сыграем.

Я понял в первом же кону, что был слишком самоуверен, а он лишь посмеялся. Позволив выиграть ребятам, мы остались один на один:

– Пиковая дама! — сделал ход дед Коля.

– Пиковый король, — бодро парировал я.

– Козырная дама, – с ехидно улыбкой, произнёс он, кладя карту на стол.

– Козырной туз! — уверенно отбил я.

Он, медленно опустил карту, — Козырной король.

Я видел, что у него осталось ещё две карты. У меня же тогда оставалась козырная десятка и я тщательно анализировал ситуацию. Никогда прежде я не подозревал, что мои мозги могли работать на таких высоких мощностях. Апофеоз в мыслительном процессе, который меня возбудил. Одновременно, я вспоминал, какие карты вышли, размышлял, какие карты остались. В первом же кону мои мысли разрывали мозг: «Так сейчас я беру все карты. У меня на руках будут: козырная десятка, дама, король и туз. Если он пойдёт козырным валетом, я отобью дамой и все козыри будут у меня, постепенно забирая их, я закончу игру на тузе, А он ничего не сможет сделать». Как же я тогда ошибался.

Я взял карты со стола и ждал его следующего хода, но он вместо того, чтобы положить карту на стол, слегка привстал и положил обе карты мне на плечи, со словами, – А это тебе шестёрки на погоны.

Он тогда с парнями засмеялся, а мне пришлось догадываться, что это является неким унизительным поражением. Осознав всё, что произошло, особенно свою излишнюю самоуверенность, я начал смеяться вместе с ними.

Этот день заложил во мне несколько основ и определил мой путь развития, на котором мой характер сформировался таким образом, что мне только и оставалось, чтобы стать профессиональным игроком.

Загрузка...