Глава 23 Очко

Она бежала к Шишкину, дрожа боками, как гончая на охоте, и ворвалась в кабинет, запыхавшись.

— Я, кажется, знаю!

— Тебе кажется или ты знаешь? Сядь, отдышись.

— Нужно идти к Верке.

— Почему к Верке? И кто это вообще?

— Пойдемте. Расскажу по дороге.

Они шли, пробираясь между комками замороженной земли, по картофельному полю. Вера открыла дверь трезвая и гладко причесанная, вежливо пригласила войти. Избенка блистала чистотой. Шишкин стукнулся головой о притолоку и растирал макушку.

— Чаю? — спросила скучная хозяйка.

— Спасибо, не надо.

За неимением стульев они сели на кровать и сложили руки на коленях.

— Может, водки? — съехидничала Вера.

— Да нет, — Зося и следователь переглянулись. Что-то тут было не так.

— А то пажалста, стоит вон. Я-то не пью.

— А что с тобой? — поинтересовалась Зося.

— Излечила, твою мать.

— Кто ж вам так судьбу исказил? — усмехнулся в усы Шишкин.

— Ты не смейся давай. Пришел тут хахакать, когда у людей горе.

— Да что случилось-то, Вера?

— Могу рассказать.

Вера вытащила из-под стола сломанный табурет, покачала головой и присвистнула.

— Весь дом поломатый. Сама ломала, как бешеная. Три дня сподряд, как поняла, что пить не могу, все крушила. Ты на чайник погляди! Во!

Она подняла чайник, погнутый ужасною силой, с ввалившимся боком и покосившимся металлическим носом. Следователь изумленно хмыкнул. Вера осторожно присела на край табурета.

— Слушать будете или хахакать? Ну, в общем, это девка меня испортила. И главное, девка-то тьфу, козявка. Я сама к ней прицепилась. Она пилит себе с сумкой, смешнущая, беретка на носу, штаны в клетку клоунские, так я ей подножку сделала, ясное дело, выпимши была. Не со зла, а так, посмеяться. Ну она и грохнулась на коленки. Тут меня хохот разобрал, чуть не разорвалась глядеть, как она на четвереньки встала. Я хохочу, она вроде побледнела, но так, незаметно, чтоб разозлилась, ручки отряхнула, платком белым вытерла и говорит, давай где-нибудь пива выпьем. Я отвечаю — а чего, мол, давай, я не гордая, с тобой выпью. Хоть у тебя одежа и подкачала. В стекляшке пива накатили, она говорит: надо в надежном месте вещь спрятать, но чтоб ни одна душа не прознала, надежно. Я говорю, ну давай, за бутылку я тебе спрячу. Ну, в общем, вещь спрятали, а когда она ее забирала, то тогда Константин мне зуб вышиб, я шепелявая была. Говорю ей — дай денег на зуб. А она: ладно, но, коли мое условие не выполнишь, он у тебя сломается и рот тебе в кровь изорвет. Клянусь, говорит, здоровьем всех своих предков. Я ей, конечно, не поверила, деньги взяла, условие ее нарушила, чтоб у Константина музыку не пропивать, и что ты думаешь? Ладно бы этот зуб мне рот порвал! Порвал, не сомневайся, так, что есть не могла. А потом что началось! Не приведи господи. Сперва по ночам давай вроде коты орать, но хуже, страшней. Заутробно. Неделю не спала. Потом забор упал, и все ночью. Грохот страшенный! Что, ну упал забор, а звуки зачем такие издавать, ровно шабаш какой? А потом и крыша рухнула, чуть не погребла, в полметре упало. Я спать вовсе перестала, ночью только звуки слушаю… Жду, что мои последние дни наступают. И пить боюсь. Живу со страхом внутри, как кол во мне встал, и не развернешься с ним.

Зося, сцепив губы, крепилась из последнего, но прыснула. Следователь предостерегающе стукнул по спине — мол, не кашляй. Зося побагровела.

— Мы на минуту на улицу выйдем. Покурю. Перестань, все испортишь. Прекрати. Что смешного?

— А! — стенала Зося во дворе, пока он курил. — Ее сын — звукооператор. На радио. О-о-о! Ему Наташа посоветовала, она на шутки горазда. О-О-О!

— Не можешь остановиться, стой здесь, я пойду в дом, — одернул едва не плачущую Зосю Шишкин.

— Нет уж!

— А чего там курил? — подозрительно спросила Вера. — Целовались, что ли? Дай папироску.

Она затянулась и вытолкнула на улицу цветок, залезавший головой в форточку.

— Брысь отсюда, демон.

— А что за вещь она хранила? — спросил следователь.

— Вещь и вещь, может, книга. В пакете заклеена. Нине потом отдала, спроси ее.

— А Нина-то — ту-ту! — выпучив глаза, сообщила Зося. — Как взяла тот пакет, так на другой день и сгинула. Дом уж давно продан, не знала?

— Да что ты говоришь! — ужаснулась Верка. — И Нина пропала. Добреющая баба была и какая красивая. И Нину клетчатая извела.

Зося опять, не сдержавшись, тонко засопела носом.

— Может, по нужде хочешь? — спросил следователь. — Ерзаешь. Иди-ка на двор, проветрись, а то у нас разговор серьезный.

— Не хочу, — обиженно уперлась Зося. Кто, в конце концов, догадался, где рукопись? Теперь ее же выгоняют.

— А где вы ее прятали?

— Да в погребе. Погреб у меня фиговый, все портит… Но прошлый музейный директор сказал… Ну, он человек был фронтовой, к народу с пониманием, иной раз выпьем у меня вместе, я тогда в музее сторожила… Он слазал за банкой огурцов и говорит: там птимальные условия рукописи сохранять. И на другой день сверток принес, пока реконструкция. А потом внезап скончался, господи упокой его душу. Я про его сверток и не помнила, а когда спустились с клетчатой, так она его углядела и спросила, мол, что. Я говорю, это директор дал, надо в музей снести. Она поглядела — говорит, снеси обязательно, да только после моего отъезда. У нее все на условиях, ни слова просто так… А уж потом они с Ниной тот, другой, забрали.

— А директорский сверток где?

— Да где ж ему быть? Там и валяется. Снесите вы хоть, мне недосуг, я с демоном стражаюсь. Опять забуду.

— Давай.

Они открыли подполье, откуда пахнуло холодом, и скрылись вдвоем под землей. Потом снизу показалось нахмуренное лицо следователя. Он распаковал пакет, развязал веревки на старой папке. Исторический момент! Зося зажмурилась и осторожно открыла глаза. Раз, два, три! Виктория! Это она! По запаху определяется.

— Ну, Вера, спасибо тебе, — поблагодарил Шишкин. — Можешь нам налить по стопочке. С сегодняшнего дня клетчатое заклятье с тебя снимается, в том, однако, случае, если ты не нарушаешь ее условий. Живи себе с миром. Ваше здоровье, девушки! Зайди завтра ко мне в девять, заполним протокол.

— Прощевай, протоколист! — буркнула Верка, посмотрев им вслед с тоскливой надеждой.

— Видишь, что получается, — бормотал Шишкин, топча картофельное поле. — Науменко, слямзив рукопись…

— Откуда? — перебила Зося. — Откуда она ее взяла?

— Неважно. Украла и спрятала у Веры. Взяв два листка, подкинула их депутату? Или нет? Или не она? Или это Нина спроворила, она ж с ним летела. Могла и Нина, точно. Потому что Наталья рукопись сцапала в Нинино отсутствие, а как иначе она бы ее получила? Значит, Нина. Вот же… Нина все время мне врала, всегда врала, но я ей верил. Ей одной, кстати, верил… Ну да ладно, этот оптический обман, Бог с ним, актриса, видно, из нее неплохая. Так вот. Науменко отдала Нине копию, а Веру попросила попридержать оригинал. Это значит… это значит… Чтоб настоящий Пушкин не разрушил ее планов. Не помешал. Затейливая особа, эта госпожа Науменко. И Пушкина устранила, и с Верой управилась, и любовников развела.

— А кому приятно с разбитой головой в больнице лежать, когда твой суженый к другой подкатывает? Но одна штука, Михал Михалыч, все равно непонятная… Откуда взялась у Нины рукопись? Нина-то не ворует, это точно.

— Нет, две непонятные. Еще — кто сковырнул Постникова с балкона?

Они переглянулись и быстро отвели глаза.

— Да нет. Даже три, — уточнил следователь. Самое все-таки непонятное, как ты узнала, что рукопись здесь?

— Сон приснился. Что я с Веркой подралась.

— Шутишь?

— Да он мне три раза приснился. Назойливый такой сон.

— А днем ты ни с кем не дралась?

Зося посмотрела снисходительно-иронично.

— Весь день думала об одном: что или кто может быть замещением водосточной трубы. Звонила Наталье, она соврала, что забыла… Я концентрировалась на трубах, разглядывала, ощупывала, как чокнутая. Представляла себя на месте Натальи, волосы покрасила под нее, в кресле сидела, как она. Все бесполезно. Веру мне показали во сне. Она и есть водосточная труба. Во-первых, она уборщица, у ней работа очистительная, во-вторых, она пропускает через себя жидкости, то бишь, водку пьет, в-третьих, она ржавая, то есть немолодая, в-четвертых, шумная, и шуму от нее слишком много. В-пятых, она стихия. Как гроза, дождь и прочая вода.

— Бред полный! Ну и способ! — восхитился Шишкин. — Рекомендации нужны?

— Нужны. Я не знаю, что из этого получится, но спасибо вам за совет. Пожалуй, это моя система. Мы можем пойти ко мне и чуть-чуть отпраздновать?

— Да ты что, Зося? В своем ли ты уме? Меня жена прогонит сразу, как только прознает.

— Да что ж вы все такие нудные со своими женами, о-о!

— Станешь женой, поймешь.

Они расстались возле участка. Шишкин отправился отпирать Шурку, а Зося — перекрашивать волосы. Вопросы о том, как рукопись оказалась в сундуке Нины и кто скинул Геннадия Постникова с балкона по молчаливому обоюдному согласию остались непроясненными. Но какая, собственно, разница, если рукопись найдена, а виновные установлены.

Загрузка...