Суровая зима с тобой

Глава 4

— Отключение электричества произошло во всём районе. Они работают над восстановлением линий электропередач.

Марк говорит мне это, проверив онлайн-приложение, но я уже поняла это из сообщения папы.

Папа: Нет электричества! Ты в порядке?

Я: Да, в безопасности дома у Марка.

Папа: Может, будет лучше, если ты пока останешься там.

Я вздыхаю и заставляю себя не печатать: «Надо же, ты правда так думаешь, папа?»

Он всегда был любящим отцом. Знаю, что он старался изо всех сил, и в ответ я стараюсь не винить его за некоторую ветреность и эгоцентричность, и за все те разы, когда он забывал забрать меня из школы или летнего лагеря, пока я не получила права.

— Всё не так уж плохо, — говорю я Марку, пытаясь казаться равнодушной.

К сожалению, полумрак уже вызывает у меня желание спрятаться под ближайшую кровать и раскачиваться, пытаясь заснуть. Стыдно ли двадцатисемилетней женщине бояться темноты?

Наверное. Может быть. Если я достаточно постараюсь, то, возможно, смогу силой стыда заставить себя выбраться из этой ситуации.

— По крайней мере, у нас есть камин, — добавляю я. — Тепло хоть будет. И немного света.

— Мне нужно познакомить моих родителей с концепцией генераторов.

— Я удивлена, что ты не купил им один.

— Купил, — проворчал он. — Но они так и не удосужились его установить.

Черт.

— Знаешь что? — я включаю фонарик на своём телефоне. Чувствую, что сейчас начнётся приступ паники, и, наверное, лучше, если я побуду одна. — Я пойду проверю Сондхайма и вернусь, просто чтобы убедиться, что он в порядке.

— Сондхайм видит в темноте и ненавидит всех. Он сейчас прекрасно проводит время.

— Всё равно, просто чтобы убедиться…

Я пытаюсь пройти мимо Марка, но он останавливает меня, взяв за запястье.

— Джейми.

— Я… Что?

— Ты же знаешь, что я не какой-то парень, с которым ты познакомилась в «Тиндере», верно?

Я моргнула.

— У меня нет времени на «Тиндер», и я не понимаю, к чему ты клонишь…

— Я знаю, что у тебя сейчас начнётся паническая атака, — просто говорит он.

Мне хотелось бы лучше разобрать выражение его лица, но он стоит спиной к огню, и я вижу только тёмный силуэт окружённый ореолом света.

А ещё мне бы хотелось, чтобы он не был прав.

— У меня не…

— Ты кусаешь губу, и последние три минуты сжимаешь до побеления костяшек декоративную подушку моей мамы «Живи, смейся, люби».

Я смотрю на свои руки и, конечно же, вижу, что сжимаю подушку. Я отбрасываю её обратно на диван, словно она покрыта пауками, и спрашиваю:

— Могу я просто пойти в твою комнату и…

— Пережить паническую атаку в одиночестве, а затем выйти через пятнадцать минут и сделать вид, что ничего не произошло? Дай подумать, — он делает вид, что всматривается вдаль, затем смотрит на меня. — Нет, Джейми.

Он притягивает меня ближе, вплотную к себе, и я даже не пытаюсь скрыть облегчение, когда моя щека прижимается к его груди, а его руки смыкаются вокруг меня. Он такой тёплый, от него пахнет сосной и мылом, и постепенно, мало-помалу, моё сердце перестаёт бешено колотиться.

— Марк?

— Ммм.

— Ты не можешь просто обнимать меня, пока не включат электричество.

— Почему? В Иллинойсе есть какой-то закон против объятий, о котором я не знаю?

— Нет, но… у тебя, вероятно, есть дела поважнее.

— Джейми, — его голосе звучит твёрдое «нет». Словно у него их и правда не было. Но я всё равно отстраняюсь, и, несмотря на его тяжёлый вздох, он позволяет мне это сделать. — Пойдём, посидим у камина. Мы можем… не знаю. Сыграть в какую-нибудь игру, чтобы скоротать время.

— В игру? И во что же?

— Уверен, мы найдём что-нибудь, что отвлечёт тебя.

Мы щеки обдало жаром. В том, как он сказал «что-нибудь», было что-то двусмысленное. Такой открытый намёк, слегка непристойный.

— Где-то на чердаке у нас было «UNO», — добавляет он задумчиво.

Я краснею ещё сильнее, понимая, что непристойными были мои мысли, а не его слова.

Он разлюбил тебя, Джейми. Ты всё испортила. Он больше не думает о тебе в таком ключе.

— Не думаю, что сейчас лучшее время рыскать по старым коробкам.

— Это точно, — он оглядывается, будто ожидая, что специальное издание «Эрудит» для знатоков могло материализоваться на журнальном столике за последние несколько минут. Затем говорит: — Как насчёт «Правда или выпивка»?

— О боже, — из меня вырывается смех. — Я годами не вспоминала об этой игре. Со времён старшей школы.

— Не беда. Как-нибудь вспомним правила.

«Правила», и я использую этот термин с большой натяжкой, были довольно просты. Игроки по очереди задают вопросы. Другой может либо ответить честно, либо выпить штрафную. Довольно просто, но это было хитом, когда мы были подростками — в основном на тех вечеринках, где Марк прекрасно вписывался, а меня не приглашали.

— Знаешь, кажется, я никогда в неё не играла.

— Ты была слишком чиста для этого в старшей школе.

— Я не была «чиста», — тут же возражаю я. — Просто я была…

— Застенчивой, сдержанной и сосредоточенной. Старалась всем угодить. Боялась, что твой отец разозлиться и бросит тебя, если ты что-то натворишь, — он смотрит на меня так, будто видит меня насквозь. Будто всегда видел.

От этого становится не по себе.

— Можем сыграть, — поспешила сказать я. — Если ты найдёшь что выпить.

И он нашёл — запечатанную бутылку текилы, в глубине кухонного шкафа. Он выносит её на подносе и ставит на мягкий ковёр перед камином, по рюмке с каждой стороны. Мы садимся друг напротив друга, поднос посередине, пока он разливает густую жидкость.

Моя тревога отступает. Здесь тепло и уютно. Я чувствую себя в безопасности, как в коконе, пока снаружи бушует буря. А ещё казалось странным и запретным делать такое в комнате, где Марк, вероятно, учился ходить, хотя мы оба уже много лет как взрослые.

— Почему у меня такое чувство, будто твои родители могут войти в любую секунду и посадить нас под домашний арест?

— Потому что всякий раз, когда мы приезжаем домой в гости, мы возвращаемся к тому времени, когда нам было по восемнадцать?

— Ага, есть такое. На прошлой неделе у меня возникло странное желание полистать свои ежегодники. Что с нами не так?

— Со всеми бывает. Вот Мэдди вчера написала мне, спросив, не хочу ли я встретиться с ней и вломиться ночью в школу.

— О. И что… что ты ей ответил?

Он вскидывает бровь.

— А ты как думаешь, Джейми? — Игра теней на его скулах просто поразительна. Он потрясающе красив, это факт. — Можешь задать первый вопрос.

— О. Эм… Дай подумать, — я поднимаю взгляд вверх, наблюдая как блики пламени пляшут на потолке. В моей голове миллион вопросов о Марке, но я понимаю, что ответы на большинство из них принесут лишь боль. Иногда незнание — благо. — Почему ты не поехал в круиз со своими родителями и Табитой?

— Собрание акционеров. Три дня назад.

— А, — киваю я. — Эм… твоя очередь, наверное?

Он не колебался. Словно его вопрос всегда был наготове, вертелся на кончике языка, готовый вырваться наружу.

— Когда в последний раз ты занималась с кем-то сексом?

Внутри всё сжалось. Долгое мгновение я не могу дышать.

— Надо было догадаться, — говорю я, сверля его взглядом, — что ты сразу начнёшь с такого бестактного вопроса.

Он ухмыляется.

— А я-то знал, что ты потратишь свой впустую во имя миротворчества. Итак, последний раз? Когда?

Я выпиваю свою рюмку исключительно из вредности. Дело в том, что Марк знал, что мы с Шейном расстались в прошлом году, когда он сделал мне предложение, а я не смогла заставить себя ответить ему «да», потому что… потому что он отличный парень, который заслуживает быть с кем-то, кто от него без ума. В идеале, с кем-то, кто не был влюблён в другого.

Я не собиралась признаваться, что никого другого после него не было.

— Мне тоже стоило бы спросить, когда у тебя в последний раз был секс, — бормочу я, чувствуя, как тепло от текилы всё ещё разливается по горлу. Я смотрю на сильные руки Марка, пока он снова наполняет рюмку, уже чувствуя лёгкое головокружение.

— Это твой вопрос?

— Нет, — рявкаю я. Мне совершенно неинтересно знать, как он развлекался после нашей последней встречи. Есть кое-что другое, что я бы предпочла знать. — Папа несколько раз приглашал тебя провести с нами Рождество. А ты всё время отказывался.

Он спокойно смотрит на меня.

— Это не вопрос.

— Почему?

Он бросает взгляд на свою всё ещё полную рюмку. Я уверена, что он выпьет её, но его глаза снова спокойно встречаются с моими.

— Потому что я не был уверен, стоит ли нам встречать вместе праздники.

Меня будто пырнули ножом в живот. Пришлось сжать руки в кулаки, чтобы справиться с этой болью.

— И под «нами» ты подразумеваешь только меня, или всю мою семью…

— Без уточняющих вопросов. Моя очередь, — говорит он. На его лице появляется кривая, злая усмешка. — Ты счастлива, Джейми?

— Я… Прямо сейчас?

— В целом.

— Что это за вопрос такой?

— Тот, который я хотел задать, — он указывает на мою рюмку и доливает. — Вот твоя выпивка, если есть то, в чём ты не хочешь признаваться.

Именно так я и поступаю: одним залпом выпиваю алкоголь, затем ставлю рюмку обратно на поднос с излишней силой.

— А ты счастлив, Марк? — спрашиваю я, тут же нанося ответный удар, словно бросая ему вызов: соврать мне или выпить.

Он не колеблется.

— Нет, не счастлив, — просто отвечает он. — Мой черёд, — он снова наполняет мою рюмку и спрашивает: — Что бы сделало тебя счастливой?

— Я… Это слишком расплывчатый вопрос. Мир во всём мире. Щенки. Волшебная палочка, которая уничтожит парниковые газы…

— Ты права, — соглашается он. — Вопрос был плохо сформулирован. Давай спрошу ещё раз: есть ли что-нибудь, что я мог бы сделать прямо сейчас, что сделало бы тебя счастливой?

С одной стороны, паника давно прошла. Но теперь её место занял гнев — и на кого же ещё, как не на Марка. Кажется, я его ненавижу. Вернее, я в этом уверена, когда сердито поднимаю рюмку дрожащими пальцами, не обращая внимания на липкую жидкость, которая расплескалась мне на руку. Обычно я хорошо переношу алкоголь, но я не ела уже несколько часов, и…

Я ещё не пьяна, но чувствую, как алкоголь начинает действовать, ослабляя мой контроль и снимая все барьеры.

«К черту», — думаю я. Как раз когда снова подходит моя очередь.

— Ты сердишься на меня? — спрашиваю я. Или, может быть, это делает текила. — За то, что я сделала в последнюю нашу встречу?

Выражение его лица ожесточилось.

— Да, Джейми. Я в ярости на тебя.