Свадьба Берсерка

ГЛАВА 4. Возвращение в Йорингард

Солнце уже начало клониться к западу, когда викинг, стоявший на крепостной стене у ворот, негромко свистнул два раза.

И толпа воинов, тихо разговаривавших под стеной и рядом с воротами, сразу же ожила. Без криков, без воплей люди разбирали щиты и копья, прислоненные к стенам. Крепкие руки уже ухватились за створки, потянули их, открывая…

— Как он? — с показным спокойствием спросил Кейлев у викинга, что первым заметил ярла — а сейчас спрыгнул вниз.

— В порядке, — доложил воин. — Кожа светлая, цвет глаз отсюда не разобрать — но Снугги и Олаф идут рядом с ним живые и невредимые. Свою невесту ярл вроде бы несет на руках.

Кейлев нахмурился. Если со Сванхильд что-то случилось, ярл Харальд будет недоволен.

С другой стороны, из крепости она сбежала сама. И не зря, как теперь выяснилось.

Хирдманы Харальда уже стояли возле распахнутых ворот, смотрели в проем с посветлевшими лицами.

— Ярл, — рявкнул Убби, едва Харальд подошел к распахнутым створкам. — Ты жив. Цел. А что с твоей невестой?

— Ранена, — угрюмо сказал Харальд. — Где сейчас мои родичи?

— На берегу, — отозвался Кейлев. От сердца у него отлегло, ярл посмотрел на него спокойно — и вроде бы не сердился.

— Хорошо, — буркнул Харальд. — Пошлите трех человек в рабский дом. Пусть пригонят ту старуху-славянку — и пару баб помоложе и посмышленей. Кейлев, выдели десяток воинов для охраны Сванхильд. И сам останься с нею. Присмотри, чтобы ее перевязали хорошо. Где там братья моей невесты?

Он сгрузил девчонку с рук на руки одному из Кейлевсонов, приказал:

— Неси ее в женский дом. Найди там покрывала, чтобы ее отогреть. Пусть растопят печь, если не топлено…

— Все сделаю. — С готовностью ответил сын Кейлева. И потопал к женскому дому, с десятком воинов за плечами.

Харальд расстегнул мокрый плащ — сзади кто-то тут же набросил ему на плечи сухой. Спросил, глубоко вдыхая холодный воздух:

— Кто-нибудь додумался сберечь мою секиру?

Свейн тут же протянул его оружие. Спросил:

— Может, послать за одеждой?

Харальд скосил глаза. Тряпки на нем выглядели хуже, чем одеяние последнего раба — штаны и рубаха были изодраны в клочья, потемнели от впитавшейся в ткань крови и воды.

— Обойдусь. Сначала — драккары.

Весть о его возвращении успела докатиться до берега — потому что ярл Турле и Огер уже шагали навстречу. Свальд держался в нескольких шагах от них. И был сегодня непривычно неулыбчив.

Они встретились неподалеку от главного дома, на полпути между берегом и воротами.

— Счастлив видеть тебя живым и невредимым, Харальд, — громко объявил Турле, останавливаясь. — Мы опасались, что люди Гудрема забрали тебя в Веллинхел. Но у них это не вышло, хвала Одину.

Огер согласно кивнул, Свальд отвел глаза.

А Харальд вдруг ощутил, как хочется ему пить, есть и спать. Причем желательно не одному, а чтобы рядом сопела девчонка.

Но спать нельзя, пока он не даст родичам по лапам, которые они посмели протянуть к его драккарам. К тому же было и другое.

Харальд подышал, разгоняя усталость. Сжал пальцы на рукояти секиры. Лицо Турле у него перед глазами начало отливать красноватым. Берсерк в нем просыпается?

Или дед покраснел от стыда, что приходится изображать показную радость?

Скорей уж он наливается кровью от ярости, что внук все-таки вернулся, решил Харальд.

— Ты вовремя появился, племянник, — вставил Огер, пока все молчали. — Завтра мы собирались отплыть в Веллинхел, за тобой. Свальд прошелся сегодня вдоль побережья, высматривая, нет ли там драккаров Гудрема…

Харальд молча взглянул на брата.

— На расстоянии половины дня пути стоянки нет, — быстро и чуть смущенно сказал Свальд. — Похоже, Гудрем высадил свое войско далеко от Йорингарда.

— Это хорошо, — неторопливо заявил Харальд. — Если враги далеко, значит, никто не помешает нашей беседе. Говорят, тебе не понравился мой эль, ярл Турле. Настолько, что ты объявил мою невесту рабыней. А еще говорят, что ты посмел не пускать моих хирдманов к моим же драккарам.

Дед ответил недрогнувшим голосом:

— Мне пришлось сделать это.

Он выдержал лютый взгляд Харальда, не дрогнув.

— А что касается твоей невесты — говорят, на тебя иногда находит. И ты приходишь в себя, только если эта девка…

Харальд оскалился.

— Кейлевсдоттир, — поправился старый ярл. — Если она рядом. Я не мог отправиться за тобой в Веллинхел, не взяв ее с собой. А твоих людей к драккарам я не пускал потому, что они оказались трусами, предавшими своего ярла. Когда ты пропал, они не пошли следом, чтобы отбить тебя. Хотя должны были. И я опасался, что они сбегут на твоих драккарах, обворовав своего ярла.

Воины, стоявшие за спиной Харальда, угрюмо молчали.

— Мои люди выполняли мой приказ, — бросил он, — который я отдал им перед уходом. И ты тоже не торопился за мной следом, чтобы отбить меня у врагов, ярл Турле. Сидел себе в крепости, хотя тебе лично я ничего не приказывал. Но речь сейчас не об этом. Пока меня не было, за моей спиной ты высмеял меня, назвав эль свободной шеи, который пил на моем пиру, неправильным. Ты объявил мою невесту рабыней. Я убивал и за меньшее.

Дед вскинул голову еще выше, кинул ладонь на рукоять меча.

— Хочешь вызвать меня на хольмганг? Это будет славный бой. Даже если он станет последним в моей жизни.

— Когда я захочу наказать тебя, ярл Турле, — тяжело сказал Харальд, — я убью Огера. Потому что есть вещи, за которые у человека надо отбирать не жизнь, а то, что ему дорого. Я бы и Свальда убил, но мне нравятся его глупые шутки. Поэтому нам придется решить, как и чем ты заплатишь. Я знаю, чего ты хотел — Йорингард, казну и драккары. Родичем ты меня никогда не считал, и за твою жадность я на тебя не в обиде. Однако за моей спиной ты высмеял то, что я говорил и делал. Причем перед моими людьми. Вот только не решился высказать мне это в лицо. Ты и сейчас не решаешься, теперь, когда я стою перед тобой. В других странах это называют хитростью. У нас в Нартвегре — трусостью. Что скажешь?

Ноздри старого Турле раздувались, морщинистые губы стянулись в жесткую линию, но он молчал. Огер заявил:

— Мы готовы заплатить вергельд. Если ты считаешь, что тебе нанесли бесчестье — назначь цену. Возможно, мы поторопились, но ты и сам знаешь — родичи должны следить за тем, чтобы богатство оставалось в роду, преумножая его силу. Двое моих сыновей погибли в битвах, которые мы выиграли бы, будь у нас побольше драккаров…

Убить бы их обоих, и Турле, и Огера, устало подумал Харальд. Но ему нужно взять Веллинхел. И весной сюда придет конунг Готфрид из германских земель. Германцы плохо плавают по морям, но хорошо сражаются. Особенно когда их много.

А у него людей до смешного мало.

К тому же — Свальд. Брат привез ему в дар Сванхильд. Не будь этого, он сам сейчас служил бы Гудрему, как безмозглая тварь. Или что там уготовил ему Ермунгард…

А для Свальда старый Турле был человеком, подарившим ему первый меч — и новенький драккар.

— Я принял решение, — объявил Харальд, снова оскалившись. — Я заберу у вас три драккара. Вместе с хирдами, которые вы отпустите, чтобы они дали клятву уже мне. И оставлю у себя Свальда, который будет служить под моей рукой, как простой хирдман. Если через год я увижу, что он служит честно, я прощу вас. И отпущу его. Но вы двое уйдете из Йорингарда прямо сейчас. На одном драккаре. Если что, помните — Свальд последний в вашем роду, и он останется рядом со мной. За все ваши новые хитрости заплатит он. Если понадобится, то и своей жизнью. А теперь уходите. Оба.

Свальд вдруг улыбнулся, заявил с готовностью:

— Да, это будет честно. Я согласен.

Турле стоял, покачиваясь. Лицо его почернело от прилившей крови. Потом он прохрипел:

— Свальд не последний в нашем роду. Есть еще и ты. Ты тоже из ярлов Сивербе, Харальд. Помни об этом. Я согласен уплатить тот вергельд, который ты назначил. Три драккара вместе с хирдами и Свальд. Прощай.

Он развернулся, тяжело зашагал к берегу. Огер торопливо заявил:

— Я хотел бы проститься с сыном. Перед отплытием.

Харальд прищурился, медленно кивнул, соглашаясь. Свальд, благодарно глянув на него, двинулся вместе с отцом к фьорду.

— Все к драккарам, — приказал Харальд. — Проводим гостей. И присмотрим, чтобы ничего не случилось, пока они будут отчаливать.

Он размашисто зашагал вниз, к берегу.

Один из страшных мужиков, по лицу которого текла вода, разрубил ей плечо. Что было потом, Забава не помнила.

В себя она пришла уже на руках у Харальда, который ее куда-то нес.

Он снова посветлел лицом и сиял серебряными глазами — но стал каким-то страшным, даже не худым, а пугающе-костлявым. Щеки ввалились, кости вокруг глаз торчали гребнями по бровям и скулам, нос заострился. И подбородок выпирал даже не по-звериному, а по-змеиному…

Но у Забавы не было сил радоваться тому, что он опять стал человеком. Тело сводило от ледяного холода. Плечо болело — надрывно, непрестанно.

Затем Харальд ее заголил, да еще при мужиках, и начал растирать.

Как только по телу стрельнуло легким теплом, боль в отместку за это скрутила так, что лицо Харальда перед глазами поплыло, смазываясь.

Забава терпела, постукивая зубами и судорожно выдыхая. На каждом вдохе плечо словно резали заново. Она стискивала зубы. Кричать казалось почему-то стыдным. Мысли в голове путались, думалось ей только об одном — как же болит, болит-то как…

Потом перед глазами все потемнело, и боль наконец отступила.

Второй раз Забава пришла в себя уже в опочивальне женского дома. Было тепло — а левое плечо как будто грыз неведомый зверь.

Рядом мелькали лица — бабки Малени, каких-то баб. Затем над Забавой склонился Кейлев. С иглой в пальцах.

Она задохнулась от ужаса, дернулась. Приемный отец что-то сказал, ее тут же схватили за руки. Даже на лоб кто-то ладони положил, придавив голову к подушке.

Больней всего было, когда игла прокалывала кожу. Когда по мясу шла, еще ничего, не так дергало…

Не было бы вокруг людей, она, может, и закричала бы. А так только со стонами выдыхала. Пятками по постели била, когда игла втыкалась. Слезы текли по лицу, не переставая…

Потом ей затянули плечо льняной тканью, обрядили в рубаху. Укрыли, начали поить крепким хмельным. Следом — молоком с медом.

А ей от боли не хотелось ни пить, ни есть.

Красава, вспомнила вдруг Забава. Ей сейчас вот так же больно — хотя нет, еще больней. У сестры по всей спине от кожи только тонкие ленты остались. Но Красаве никто не помогает. Не кормит, не поит, рядом не сидит, вот как с ней самой.

Она выпростала здоровую руку из-под покрывала, потянулась к бабке Малене, сидевшей рядом. Просипела:

— Красава… как она? Попроси Кейлева послать к ней кого…

Бабка со вздохом поднялась. Протопала до двери, заговорила с каким-то нартвегом — голос у того походил на голос самого Кейлева.

Вернувшись, Маленя объявила:

— Твой отец сказал, что он прикажет позаботиться об этой рабыне. Ради тебя. Хоть и предупредил, что ярлу это не понравиться.

Забава кивнула — и тяжело задышала. Боль вроде бы стала поменьше.

Девка Харальда вернулась — и привела его с собой. Или это он вернулся и привел ее с собой?

Рагнхильд выглянула из опочивальни, когда в проходе тяжело затоптали. Саму девку, она не увидела, но из обрывков разговоров, что звучали в проходе, поняла, что та ранена.

Хоть бы подохла, подумала она, закрывая дверь. Затем порадовалась, что не стала торопиться — и не разорвала сговор с Убби.

От двери Рагнхильд прошла к оконцу, распахнула ставню, подвешенную на кожаных петлях. Выглянула наружу.

Дорожка, на которую выходило крохотное окно, оказалась пуста. Хотя до этого по ней то и дело прохаживались с мрачными лицами воины Харальда — идя от кухни или от мужского дома к воротам.

Где сейчас все воины, она примерно догадывалась. Ярл побежал отвоевывать свои драккары — и его хирды с ним…

Рагнхильд улыбнулась. Все не так уж плохо. Главное, Гудрем мертв, а значит, месть свершилась.

И Харальд ей больше не нужен. Как и его девка.

Если ярл умрет достаточно быстро, сестер не успеют продать на торжище. Они останутся здесь. Кому бы не достался потом Йорингард, с ним можно будет договориться. Ласка под покрывалом действует на мужчин даже сильней, чем ее красота — в этом она уже успела убедиться за последний месяц.

Ярл Турле забрался на свой драккар одним из первых. Огер — последним.

Харальд стоял на берегу, подгоняя родичей угрюмым взглядом.

— Кто-нибудь, — буркнул он, не отводя глаз от воинов Турле, взбирающихся на драккар. — Притащите сюда ясеневую колоду. И принесите чего-нибудь из еды. А еще эля.

Колоду, на которой положено приносить клятвы ярлу, прикатили из главного зала. Почти тут же в руку Харальду сунули хлеб с ломтем мяса. Он начал жевать, заглатывая большие куски. Запил все элем.

Одинокий драккар уже отчалил от берега. Весла взлетели и упали, врезавшись в воду. Корабль поплыл к устью фьорда, над которым разгорался закат.

На берегу остались три хирда.

Двум из них Турле и Огер только что объявили, что возвращают их слово. И просят встать под руку ярла Харальда, которому отныне принадлежат драккары, на которых они плавали.

Третий хирд до этого ходил под рукой Свальда. Брат, поглядев на отплывающий корабль, подошел к Харальду. Сказал, улыбаясь как всегда:

— Знаешь, Харальд… спасибо. Я знаю, старый Турле всем и даже мне как кость в горле…

— Он хотел забрать мою крепость, пока меня не было, — напомнил Харальд. — Мои драккары. Мою невесту. Это уже не кость в горле — это копье в нем. А ты, Свальд, как я понимаю, улыбался и тогда, когда он это делал. Вот как сейчас.

Улыбка сошла с лица Свальда.

— Честно говоря, мне это тоже не понравилось. Но про тебя ходили нехорошие слухи, Харальд. Что ты перестал быть человеком. Вспомни — сначала ты не вернулся, потом тебя не нашли среди мертвых… и я не хотел начинать новую войну, но уже с дедом. И старик никогда не выступил бы против тебя в открытую, если бы ты вернулся. Припомни, сегодня он не стал затевать драку. Ты родич, против родича меч не обнажают.

— Не будь так уверен в этом, Свальд, — Харальд на мгновенье ощутил злость.

Но она тут же улеглась. Свальд нашел свой способ бороться с тем, что ему не нравилось — он этого просто не замечал. И прятался за щитом из улыбок, смешков, болтовни о бабах. Иначе ему пришлось бы стать вторым Огером. Или еще одним Турле…

— А про твою невесту я не знал, — добродушно заявил Свальд. — Меня с утра отправили пройтись вдоль берега. Но я не позволил бы причинить ей зло.

— Да, — согласился Харальд. — Если бы ты узнал, что ей собираются причинить зло. Если бы тебе позволили это узнать. Поэтому я хочу, чтобы ты тоже освободил своих воинов от слова, данного тебе. Они встанут под мою руку — или уйдут отсюда пешком. А ты станешь хирдманом на другом драккаре — и с другим хирдом. Набранным из моих людей. Завтра я этим займусь.

Свальд, помедлив, кивнул.

— Понимаю… и все-таки спасибо, что не убил деда. Турле, конечно, отвратителен — особенно когда ему что-то придет в голову…

— Как ты уже сказал, — насмешливо заметил Харальд. — Против родича меч не обнажают. И ты здесь для того, чтобы Турле в голову больше ничего не пришло. Но учти, хирдманов твоего деда, которые знают, что любимого внука задевать нельзя, тут нет. Если кто-нибудь из моих людей вызовет тебя на хольмганг, я возражать не буду.

За Свальдом уже толпились ветераны Турле и Огера, готовые принести клятву. Харальд прищурился.

— Ступай к своим людям. Объяви, что ты им больше не ярл. И что твой драккар принадлежит теперь мне. Меч держать ты научился, осталось научиться отвечать за свои дела — и за бездействие.

Свальд, помедлив, кивнул — и отошел. Первый воин поставил ногу на ясеневую колоду, протянул руку к Харальду. Он положил поверх чужой ладони свою.

— Клянусь, ярл, что буду драться за тебя, и встану там, где ты прикажешь. Что не предам, не струшу и не побегу. Клянусь, что не обману, не украду ни у тебя, ни у братьев по хирду. И пусть станет свидетелем моей клятвы ясень, дерево мужчин. Пусть ясеневые драккары сбросят меня в воду, а ясеневое древко копья обломится в руке, если я эту клятву нарушу…

Договорив положенные слова, воин отступил, следующий тут же поставил ногу на колоду. Харальд не стал убирать свою руку, и мужчина прижал ладонь к пальцам ярла, подведя ее снизу.

Стоять придется долго, подумал Харальд. Принятие клятвы у трех хирдов — дело не быстрое.

Он освободился лишь к полуночи. Буркнул, посмотрев на одного из Кейлевсонов:

— Болли. Распорядись, чтобы убрали те два тела, которые я приказал не трогать. Подними рабов, пусть баб похоронят прямо сейчас.

Болли тяжело вздохнул, набычился.

— Тут такое дело, ярл… одна из рабынь выжила. И Сванхильд об этом как-то узнала. Моя сестра оттащила ее в рабский дом. Баба, конечно, плоха. Может, все-таки помрет.

Выжить могла только Кресив, мрачно подумал Харальд. Из двух запоротых темноволосая была самой здоровой. И девчонка как-то сумела об этом узнать…

Наверно, придется все-таки сделать то, что предлагал ему Кейлев с самого начала — глупая баба пошла в баню и угорела. После того, что сделала для него Сванхильд, открытого противостояния с ней он не хотел.

Но и оставлять Кресив в живых нельзя, слишком уж та ненавидит девчонку.

— Пусть похоронят ту, что умерла, — распорядился он. — И принесут еду в мою опочивальню. Побольше, для меня. Чистую одежду в баню. Убби, Свейн, Бъерн, Ларс. Присмотрите за фьордом. Не думаю, что родичи вернутся, но осторожность не помешает. Убби и Болли, пройдитесь со мной до бани. Хочу знать до мелочей все, что случилось в мое отсутствие. Что, как, почему…

Вымывшись, Харальд вышел под темное небо. Теперь следовало отправиться в опочивальню, поесть и завалится спать.

Сначала проверю, как там Сванхильд, устало подумал он, поворачивая к женскому дому.

Девчонка дремала. Харальд отогнул покрывала, проверил повязку. Кровавое пятно, выступившее на ней, оказалось не слишком большим. И уже успело подсохнуть, прихватив ткань коркой. Значит, кровить перестало.

От нее пахло элем, медом, молоком. Всем сразу, зовущее и тепло.

И Харальд, не выдержав, переменил свое решение — выспаться одному, а ее оставить в покое до завтра. Собрал концы полотна, подстеленного под Сванхильд, сграбастал ее вместе с покрывалами, наваленными сверху.

Она открыла глаза, Но ничего не сказала. Взгляд был затуманенный, однако ясный. А веки красные, словно она долго плакала…

Харальд пнул ногой дверь и вынес Сванхильд во двор. Ее охрана зашагала следом. Он не препятствовал — пусть сегодня их посторожат, из него защитник никакой.

В покоях оказалось тепло, кто-то еще днем затопил печи на хозяйской половине. Родичи позаботились о себе, подумал Харальд, укладывая девчонку на постель. Зато она не будет мерзнуть, и это хорошо. После ледяной воды требуется тепло…

Он торопливо похватал куски с подноса, стоявшего на одном из сундуков. Затем разделся, нырнул под покрывала к Сванхильд — со стороны здорового плеча. Недовольно поморщился, потянувшись к ней и наткнувшись рукой на ткань рубахи.

— Харальд, — вдруг выдохнула Сванхильд. — Красава.

Кресив, перевел для себя Харальд. И сморщился еще сильнее, но уже устало.

Откуда столько упрямства в слабом теле? Нет чтобы использовать его для другого — прижиться в его краю, стать такой, как женщины Нартвегра. Он дал ей семью, отца, дом, а она не может сделать малого — подумать о себе…

Харальд двинулся вниз, прижался щекой к здоровому плечу девчонки. Теплому, слабому. Поймал ладонь руки, приподнявшейся под покрывалом. Сжал тонкие пальцы, притянув повыше, к себе.

Сванхильд дышала рядом. Покрывало сбилось, и холмик груди, прикрытый рубахой, едва заметно приподнимался и опадал у него перед глазами.

И Харальда вдруг накрыло желанием. Дыхание участилось, ниже пояса потяжелело — сильно, давяще, почти до боли.

Зря я ее сюда притащил, с неудовольствием подумал он. Не больную же тревожить…

А тело просило.

Уйти, что ли? Теперь, после отплытия родичей, на хозяйской половине освободились сразу две опочивальни.

Харальд уже практически принял решение убраться в другие покои — и оставить девчонку здесь одну. Но рука, отпустив тонкую ладонь, сама собой вдруг скользнула от запястья к локтю. А уже оттуда на живот, прикрытый рубахой.

Поглажу немного и уйду, мелькнула у него мысль. Если станет совсем уж невмоготу — в крепости полно баб. Две даже не тронутые…

Его ладонь прошлась по животу, натягивая рубаху. К холмику, спрятанному под полотном. Девчонка вздохнула чуть громче, он вскинул голову.

И посмотрел ей в глаза.

Взгляд у Сванхильд был затуманенный. Не только от боли, вдруг догадался он. В нее влили немало эля, и надо думать, крепкого.

Но возмущения или недовольства в ее глазах не было.

И Харальд позволил себе то, чего не следовало делать — надавил ладонью, втискивая пальцы ей между ног. Погладил через полотно холмик, ощущая под тканью мягкость женской плоти.

Она моргнула, скосила глаза вниз, в направлении его руки, спрятанной под покрывалом. Снова перевела взгляд на него. Губы приоткрылись.

Харальд ожидал, что Сванхильд опять начнет лопотать про Кресив, но она смотрела на него молча. Губы подрагивали…

И он поцеловал ее так бережно, как только мог. Потом замер над ней. Глядел ей в глаза и гладил холмик под животом, прикрытый тканью, надавливая все сильней.

В голове стучало — надо уйти. А встать и убраться не было ни сил, ни желания.

Наверно, он смог бы покинуть опочивальню, если бы Сванхильд хоть раз одарила его сердитым взглядом. Или нахмурилась. Во всяком случае, ему хотелось верить, что смог бы.

Но девчонка смотрела открыто, доверчиво. Потом облизнула губы, потянулась здоровой рукой, высвобождая ее из-под покрывала. Коснулась его щеки тыльной стороной ладони — как-то бережно, словно к чему-то дорогому прикоснулась.

И Харальд понял — все, уже не уйти. Главное, не потревожить ей плечо…

Он сдернул покрывала, скользнул к изножью кровати. Встал и подошел к той стороне постели, где лежала Сванхильд. Осторожно приподнял ее, уложил поперек кровати.

Она поджала ноги — и задела коленями его напрягшееся копье. Вздрогнула, то ли от смущения, то ли еще от чего. Следом судорожно вздохнула. Но испуга на лице не было.

Пользуюсь тем, что ее разум затуманен элем, подумал Харальд. И двумя ладонями прошелся по женскому телу, поднимая рубаху, заголяя тело Сванхильд до груди. Раздвинул ей ноги, устроился между ними.

А потом, потянувшись вперед, осторожно прихватил губами сосок одной из грудок — розоватый, беззащитно-оголенный. Надавил языком так, словно тот был ягодой — а он хотел выдавить из этой ягоды весь сок.

Бусина соска затвердела прямо во рту, лаская небо. Харальд одной рукой поймал колено Сванхильд, потянулся к местечку между ее ног, пройдясь ладонью по бедру.

Коснулся складок под шелковистыми завитками, раздвинул их — и с радостью ощутил у входа скользкую влагу.

Сил ждать дальше уже не было, и он придвинулся, вдавливаясь в ее тело. Вошел — но бережно, медленно. Вспомнил вдруг со стыдом, что ее нужно беречь от его рывков, чтобы не тревожить плечо. Тут же двумя руками обхватил тонкую талию, придавил Сванхильд к кровати, для верности.

Сегодня Харальд входил и выходил из нее неспешно, томительно-медленно… губу себе прикусил, чтобы не забыться, не заспешить. Шею сводило от желания войти по-другому, безжалостно, быстро…

Сванхильд здоровой рукой уцепилась за одну из его ладоней, дышала мелко, неглубоко. И вот теперь уже морщилась. Боль, похоже, все-таки пришла.

Но было в ее лице еще что-то. Радость, согласие… и взгляд был светлым, открытым.

Шелковая кожа ее ног, свесившихся с кровати, проходилась по его бедрам, когда он входил, втискиваясь в нее, и выходил. Поглаживала ласкающе, мягко.

Харальд излился в нее с хриплым стоном, замер над телом Сванхильд, согнувшись и надсадно выдыхая. Сам себе напоминая зверя, нависшего над добычей…

Забава выдохнула:

— Красава.

Но тут же замерла. У Харальда, и без того хмурого, в ответ раздраженно дернулась верхняя губа, лицо скривилось. Белесые брови сошлись на переносице, а запавшие глаза люто блеснули серебром.

И ей почему-то вдруг стало его жалко. Сколько он по лесу бегал голодный и холодный, потом ее на руках тащил. Сам на этот раз человеком обернулся, сумел же как-то.

А она ему — о Красаве. Сразу же, первым словом, вместо того, чтобы доброе слово сказать. Поблагодарила бы лучше, что на руках нес, растирал, когда замерзла…

Но ведь он по-зверски поступил, молча оправдалась перед собой Забава. Разве можно о таком забыть и промолчать?

И все же больше о Красаве она не упоминала, решив — успеется еще.

В голове плескался туман, боль в плече мучила уже не так сильно, став привычной. Потом рука Харальда скользнула ей на живот, потянулась ниже. Забава только удивилась. Откуда силы берет? Да еще на такое дело, после всего, что было?

Но про себя решила — пусть его. Хочет свое получить, так пусть получит. Зато он здесь, с ней, живой, невредимый…

То ли радость от этой мысли оказалась такой сильной, то ли ласки Харальда были всему виной — а может, и хмельное, что в нее влили — но она вскоре забыла обо всем. И о Красаве тоже.

Потом боль в плече снова вернулась, однако ей было уже не до нее, уже слишком хорошо и радостно — и от жесткой, горячей хватки рук Харальда, и от неторопливых, долгих его движений. Но почему-то не стыдно.

Обратно на место Харальд уложил ее заботливо, как дите малое. Повязку проверил, перед тем, как лечь рядом.

Забава уснула, чувствуя его руку поперек живота.

Этой ночью Убби не пришел.

Не то чтобы Рагнхильд его ждала, но надо было узнать, что же произошло с Харальдом и его девкой. Все узнать, до мелочей.

Конечно, кое-какие сведения она собрала, прогулявшись по крепости и зайдя на кухню. Ярла Турле и ярла Огера выгнали из Йорингарда, разрешив им взять только один драккар. И они почему-то не стали драться за другие свои корабли.

Но Свальд остался здесь. При этом известии Белая Лань обрадовалась.

Осталось только решить, как убрать Харальда. Было три пути — нож, яд и вовремя задвинутая заслонка.

Однако с Харальдом это могло не сработать. Неизвестно, как подействует на берсерка яд, а надеяться на то, что она сама — или даже кто-то другой — сумеет его прирезать, глупо. Многие пытались убить Харальда, но никому это еще не удалось…

И мысль про заслонку была не лучшей. Печи на хозяйской половине топились из прохода, так что угореть мог не только Харальд, но и Свальд, спавший там же. А берсерк мог почуять легкий кислый запашок раньше, чем надышится угаром.

Рагнхильд провела все утро, размышляя над тем, как убить Харальда.

Ночью Сванхильд попыталась встать по нужде — и даже сумела сесть, перекатившись сначала на здоровую сторону и побарахтавшись под покрывалом.

Харальд проснулся от ее возни и тяжелого дыхания рядом. Выдыхала девчонка судорожно, свистяще. Похоже, пыталась сдержать стоны.

Харальд встал, помог — в молодости, когда ходил простым воином на драккарах, приходилось присматривать за ранеными. Когда понес Сванхильд обратно к кровати, та заплакала, уронив ему на плечо несколько слезинок. То ли от боли, то ли от смущения.

И он, подумав, на всякий случай влил ей в рот еще эля — благо в опочивальню для него принесли не одну баклагу с крепким напитком. Девчонка глотала покорно, хоть и задыхалась.

Наконец-то, подумал Харальд. Хоть в чем-то, но она послушалась его с первого раза.

Усталость и все, что с ним было, сказалось — на следующее утро он встал непривычно поздно. Девчонка спала, беспокойно постанывая. Харальд прошелся по опочивальне, приоткрыл окошко.

И только тогда заметил то, чего не разглядел ночью, когда принес Сванхильд сюда. Между сундуками и кроватью, с той стороны, где всегда спал он, тянулись по полу выжженные пятна. Цепью.

Харальд присел, потер одно из них пальцем. Почерневшее дерево хрустнуло и промялось, образовав ямку.

Опять придется половицы менять, подумал он. И встал. Пригляделся к покоям.

Пятна шли цепочкой как раз там, где прошлась Сигюн, приснившаяся ему в ночь нападения Гудрема. Примерно там и падали капли яда с края ее чаши…

Значит, это был не сон. Невезучая у него опочивальня. На бревенчатой стене темное выщербленное пятно — след, оставшийся после того, как он расколошматил об это место светящуюся змею. На полу следы от яда змеи, подвешенной над Локи, его дедом. Кругом змеиные отметины.

Харальд, отвернувшись от пятен, оделся. Выглянул в проход, спросил у воинов, торчавших за дверью:

— Рабыни явились?

Парни расступились, один кивнул в сторону выхода. Харальд глянул туда. В конце прохода жались к стенкам две бабы и старуха-славянка.

Он дошагал до рабынь, распахнул дверь ближайшей опочивальни, после отплытия родичей стоявшей пустой. Буркнул, указав на старуху рукой, державшей секиру:

— Ты сюда. Вы двое — стойте на месте.

И первым шагнул в опочивальню. Дождался, пока рабыня, одышливо дыша, зайдет и прикроет за собой дверь.

Сказал мрачно:

— Скажи-ка, какого Хеля Сванхильд побежала к рабскому дому?

Он предполагал услышать что-то вроде — сама отправилась искать сестру, по собственной воле…

Но старуха пролепетала совсем другое.

Убби отсыпался в мужском доме после бессонной ночи — и проснулся, когда кто-то пнул по нарам, на которых он лежал.

Изуродованная кисть правой руки, торчавшая теперь крабьей клешней, по старой привычке дернулась к мечу.

Но после увечья он ложился так, чтобы стена с оружием располагалась со стороны левой, здоровой руки. И скрюченные пальцы бесцельно прошлись по воздуху, так и не поймав рукояти.

Потом Убби разглядел в полумраке Харальда, молча стоявшего рядом. Сел, моргая.

— Что-то случилось, ярл?

— Выйдем, — бросил тот. — Поговорим.

И, развернувшись, вышел.

Хирдман одной рукой накинул на плечи плащ — спать приходилось в одежде, на всякий случай. Двинулся вслед за ярлом.

Харальд уже шагал от входа в мужской дом к берегу. Убби, догнав, догадливо спросил:

— Опять Рагнхильд что-то натворила, ярл?

— Скажи-ка мне, Убби, — Харальд вдруг остановился, развернулся к нему. — Почему я должен бегать по крепости и уединяться со своим хирдманом, чтобы поболтать о какой-то бабе? Еще хорошо, что дел пока нет. Гудрем мертв, осталось только наведаться в Веллинхел. Но думаю, наследники Гудрема уже сбежали, прихватив с собой казну…

— Значит, мы туда не пойдем? — Живо спросил Убби.

Харальд помолчал. Наведаться в Веллинхел он собирался, несмотря ни на что. На то были свои причини.

Правда, Сванхильд ранена, и тащить ее по морю сейчас неразумно.

Можно взять кнорр, оставшийся после торгаша, подумал он. Посадить туда рабынь, чтобы присматривали, подобрать команду из своих людей. Натаскать покрывал, поставить какую-нибудь жаровню…

— Мы туда пойдем, — наконец сказал Харальд. — Выйдем послезавтра. Только поэтому я не буду требовать, чтобы ты выслал свою невесту из Йорингарда немедленно. Но когда мы вернемся, ты уберешь Рагнхильд из крепости. Хочешь, отправь ее к себе домой, хочешь, построй для нее лачугу неподалеку. Но здесь я ее видеть не хочу. И вход в Йорингард для Рагнхильд будет закрыт. Ты понял меня?

— А что она натворила? — настойчиво спросил Убби.

И эта настойчивость Харальду не понравилась. Он нахмурился, но все же ответил:

— Она привела Сванхильд туда, где запороли двух рабынь. И назвала мое имя, указав на них. Она лезет не в свои дела, Убби. А женщина должна знать свое место. Укажи ей его — потому что Рагнхильд уже второй раз суется к моей невесте. И на твоем месте я бы задумался, зачем она это делает.

Убби побагровел, пробормотал:

— Я все узнаю, ярл.

— И вот еще что, — спокойно сказал Харальд. — Я сейчас отправлю своих людей сторожить Рагнхильд. Она будет сидеть в свой опочивальне, пока ты не уберешь ее из Йорингарда. Я устал замечать ее следы то тут, то там. Будет лучше, если твоя невеста побудет пока под охраной.

— Я могу поставить своих людей… — пробормотал Убби.

И наткнулся на взгляд ярла, блеснувший серебром.

— Все те, кто находится в Йорингарде — мои люди, Убби. А стражу для Рагнхильд я подберу сам. Из тех, кто не распустит слюни при виде твоей невесты. Это все, что я хотел тебе сказать.

Когда разъяренный Убби влетел в дверь, Рагнхильд сжалась, но все-таки сумела улыбнуться.

— Убби?

— Говорят, ты очень интересуешься невестой ярла, Ольвдансдоттир, — с придыханием объявил тот. — И хотя я велел тебе держаться подальше от Сванхильд, ты опять к ней полезла.

Рагнхильд посмотрела на своего жениха умоляюще.

— Убби, когда ярл пропал, его невеста осталась без охраны, одна. Вспомни — всем тогда было не до нее. Сванхильд подошла ко мне в женском доме, начала умолять о чем-то. Потом назвала имя своей сестры. Я просто ее пожалела.

Рагнхильд ожидала, что жених, как в прошлый раз, раскричится — но вместо этого Убби стоял молча. Смотрел с нехорошим прищуром, морщил лоб…

И вдруг заявил:

— Я знаю только одну причину, по которой баба лезет к другой бабе — и толкает ее то на одну глупость, то на другую. Это когда ей хочется добраться до мужика той бабы. Дочь конунга решила, что простого воина для нее маловато? И захотела раскинуть сеть на ярла?

— Нет, — быстро выкрикнула Рагнхильд.

И похолодела. Как бы Убби не решил разорвать их сговор…

А между тем он ей еще нужен. Неизвестно, удастся ли ей убить Харальда. Да и в том случае, если удастся, на первое время ей потребуется защита. Сразу после смерти ярла воины начнут искать виновного. Хотя бы для того, чтобы похоронить его вместе с Харальдом.

— Нет, это так, — с нажимом сказал Убби. — Но я решил, что заделаю сына дочке конунга — и от своего решения не отступлюсь. Но теперь тебя будут сторожить. Из своей опочивальни ты больше не выйдешь. Ярл не хочет, чтобы ты болталась по Йорингарду. Как только мы вернемся из Веллинхела, мне придется построить для тебя хибару в округе. Будешь жить там, пока не понесешь от меня. А потом я отправлю тебя домой.

Он развернулся, пошел к двери, бросив на ходу через плечо:

— Приду ночью. Жди. Выпорю и останусь до утра.

В проходе уже звучали шаги двух мужчин — пришла стража.

И когда Рагнхильд попыталась выйти, ее просто не выпустили.

До вечера Белая Лань металась по опочивальне, кусая губы. Если ее будут взаперти, а затем выставят из Йорингарда — как она доберется до Харальда? Убить берсерка и без того нелегко, а уж сделать это, сидя под охраной…

Под охраной это становилось невозможным.

Едва стемнело, в оконце ее опочивальни вдруг стукнули. Рагнхильд тут же метнулась к нему, приоткрыла ставню. И услышала шепот Сигрид, своей сестры:

— Рагнхильд, что случилось? Тебя не выпускают… это все из-за того случая, с невестой ярла и ее сестрой-рабыней?

Хорошо, что я рассказала сестрам о причине немилости ярла, подумал Рагнхильд. И хорошо, что они пока не знают о решении ярла продать их, как рабынь. Сейчас самое время рассказать им об этом. Решительнее будут…

Пусть она сама сидит взаперти — но сестер пока что выпускают.

— Сигрид, — быстро пропела Рагнхильд. — Ярл Харальд хочет продать вас всех как рабынь. Меня посадили под стражу, потому что я…

Она замялась, но все же сказала:

— Я возражала против этого. Пусть об этом узнают все дочери моего отца — но никому больше не говорите. Приходи ко мне завтра, в это же время. Я скажу, что вам делать. А сейчас иди, чтобы тебя не заметили…

День для Харальда выдался суматошный — надо было подобрать людей для хирда, в котором хирдманом станет Свальд. Кроме того, воинов, что встали под его руку, перейдя от родичей, следовало смешать со своими, собрав заново три новых хирда…

Да еще Свейн заявил, что вояки Гудрема, сидевшие у него в крепости под замком, тоже хотят принести ему клятву. С ними тоже пришлось разбираться.

К себе Харальд вернулся поздно вечером, спокойный и довольный. Теперь у него было шесть полных хирдов. Это уже кое-что.

Сванхильд сидела на кровати бледная — но не настолько, чтобы беспокоиться о ней. Харальд уже привычно приказал старухе остаться, выгнав остальных рабынь. Спросил, замерев у изножья кровати:

— Как ты?

Она ответила неуверенно, на его языке:

— Хорошо.

И тут же замолчала. Но глазами блеснула так, что стало ясно — хочет что-то сказать, только не решается.

А потому Харальд, скинув плащ, сам завел разговор, который следовало завести:

— Ты затащила Кресив в рабский дом, хотя я приказал, чтобы она осталась там, где ее выпороли.

Девчонка посмотрела расширившимися глазами, ответила тихим голосом. Старуха перевела:

— Говорит, ты, ярл, обещал не убивать ее сестру. И ту, вторую рабыню, тоже.

Харальд сделал несколько шагов, присел на кровать рядом со Сванхильд. Объявил:

— А я и не убивал. Только выпорол.

И посмотрел открыто, честно — ощутив при этом быстрый проблеск недовольства. Приходится хитрить и вилять…

А ведь он сказал сегодня Убби, что женщина должна знать свое место. Его женщины это тоже касается.

Вот только она сама выбрала свое место — и никак не хочет с него сойти. Кроме того, у нее рана на плече, тревожить ее не следует. И ему остается лишь лукавить, обманывая…

Или я просто устал с ней бороться, с насмешкой подумал Харальд.

Сванхильд, помолчав, что-то сказала.

— Она просит продать свою сестру, — перевела старуха.

И Харальд изумился. На нее это было не похоже…

— Только хорошему хозяину, — тут же добавила рабыня. — И лишь после того, как она выздоровеет.

Он успокоился. Но спросил из чистого любопытства:

— И почему она этого хочет?

Девчонка что-то ответила.

— Говорит, ее сестра все равно не будет счастлива, пока живет с ней рядом. И когда снова что-то случиться, ты опять ее выпорешь. А если найти ей хорошего человека, вдовца, то у нее, может, все еще будет хорошо.

Харальд помолчал, раздумывая. Медленно сказал:

— Я сделаю так, как ты просишь. И даже продам ее вдовцу…

Да просто подарю кому-нибудь, мелькнуло у него в уме.

— Но в благодарность за это ты будешь вести себя послушно. Перестанешь со мной спорить. Возражать. Будешь делать только то, что я говорю.

Девчонка закивала.

В который раз уж прошу об одном и том же, подумал вдруг Харальд. А что делать? Сванхильд больше, чем женщина — она превращает его в человека. Кроме того, девчонка сама отправилась за ним в лес.

И если на драккар ее забросили — то теперь она отправилась следом за ним сама, добровольно…

Харальд взмахом руки отпустил рабыню, коснулся покрывал над коленями Сванхильд.

И сдернул их вниз.

Выгнав бабку, Харальд стащил с Забавы покрывала — а потом встал и проверил повязку. Снова уселся рядом. Погладил ей ноги, запуская ладони под рубаху.

Руки у Харальда были теплее ее тела, и Забава ему улыбнулась. Сама не зная, почему.

Он замер. Потом усмехнулся одной половиной рта. Сказал медленно:

— Нет, приказываю?

И так же неторопливо погрозил ей пальцем.

Забава сразу вспомнила, как отгоняла от себя стражников этими словами в ночь побега. И женой ярла себя объявила, хотя свадьбы еще не было. Потом Харальда не послушалась, когда догнала его на том ручье.

А ведь был еще побег…

От этих мыслей боль в плече немедленно проснулась, зубасто заворочавшись под повязкой. Забава прерывисто вздохнула, подавив стон. Покопалась в памяти, сказала на языке Харальда:

— Прошу… прошу простить.

Он снова усмехнулся, все той же половиной рта. Встал, начал раздеваться, стоя рядом и не отрывая от нее глаз.

У Забавы по щекам пополз предательский румянец. Но она все равно продолжала смотреть на Харальда.

Тело, иссеченное белыми, едва заметными шрамами. Пегие косицы, падающие на широкие плечи. Белесая поросль на груди, животе, ниже…

Харальд, раздеваясь, рассматривал Сванхильд.

И думал при этом — интересно, она когда-нибудь разучится краснеть? Впрочем, краснела девчонка хорошо, становясь еще желанней.

Он снова сел рядом, задрал на ней рубаху, оголив ноги. Сванхильд тут же их сдвинула. Харальд мягко погладил белые коленки, но раздвигать их не стал. Сегодня можно было не торопиться.

Думалось ему о хорошем. О том, что осталось только сходить в Веллинхел, что Гудрем мертв, и зимовье будет спокойным. Правда, весной следует ждать гостей.

Но зиму он проведет с девчонкой. А к весне будут готовы рунные камни…

Харальд наклонился вперед, губами коснулся щеки, прихваченной румянцем. Следом поймал губы Сванхильд, подхватив ее голову под затылок растопыренной пятерней.

Вкус мягкого рта — эль, молоко, мед.

Она ответила на поцелуй, и Харальд ощутил робкую дрожь мелкого языка. Ресницы подрагивали над синими глазами, потом девчонка зажмурилась.

Но как только он отодвинулся, снова открыла глаза.

Он уложил Сванхильд так же, как и прошлой ночью — на край постели. Бережно примостил ее больную руку на подушке рядом, неторопливо задрал рубаху.

Ноги девчонки, свесившись с края постели, тут же поджались. Харальд устроился рядом, закинул одну из них себе на колени. Сванхильд что-то выдохнула — какой-то неясный звук, ни да, ни нет.

И не свое любимое "нет, приказываю".

Харальд ухмыльнулся. То, как она ушла от его парней, стороживших женский дом, его позабавило.

Он погладил поросль между ног, золотившуюся в свете светильника. Запустил пальцы в мягкое женское тело — и поймал ртом одну из грудок.

Сванхильд вздыхала, прогибалась, цеплялась тонкими пальцами здоровой руки то за его загривок, то за волосы на затылке. Поэтому надолго его не хватило.

Но когда Харальд вошел в нее, она его уже ждала. И частую судорогу, родившуюся в ее теле, кольцом охватившую его мужское копье, он ощутил даже раньше, чем пришло его собственное наслаждение…

Убби пришел хмурым, и утром ушел таким же. Рагнхильд даже не пыталась умолять его о прощении — знала, что бесполезно.

По крайней мере, он распорядился, чтобы ей приносили еду.

Весь день Ольвдансдоттир, прихрамывая после очередной порки, ходила по опочивальне. И пыталась придумать, как убить Харальда.

Единственное, что пришло ей в голову, было рискованным… но другого выхода у нее не было.

Однако это потребует нескольких дней для подготовки.

Рагнхильд зло улыбнулась. Все складывалось как нельзя лучше. Утром Убби объявил, что придет к ней этой ночью, но потом она будет спать одна, потому что он уйдет в Веллинхел вместе с ярлом. Выходит, Харальд собирается отплыть уже завтра.

Она замерла на месте, прикидывая. До Веллинхела три дня пути. И еще три дня обратно. Будет время все подготовить. Причем так, чтобы никто ничего не понял.

И не обвинил ее.

В самой крепости Харальд вряд ли задержится — теперь у него достаточно людей, а Гудрем мертв. Он возьмет Веллинхел, а затем поспешит обратно в Йорингард, чтобы отпраздновать свадьбу. Его свадебный эль вот-вот будет готов…

При мысли об этом Рагнхильд вдруг стиснула зубы. Тоска навалилась внезапно — и все при мысли о чужом свадебном эле. Харальд, берсерк, Ермунгардсон, богорожденный — женится. И на ком? На грязной рабыне.

Она вздохнула, скривившись. Теперь нет смысла думать об этом. Лучше подумать о другом. Харальда нужно убить до свадьбы — чтобы его хирдманы не смогли предъявить права на Йорингард от имени вдовы. У нее будет один-два дня, а потом Харальд поднесет эль своей девке…

И нужно подластиться к Убби. Если все удастся, воины Харальда начнут искать виновного. Убби станет тем щитом, который потребуется ей на первое время, сразу же после смерти ярла, пока родичи не получат крепость.

Вечером в окошко стукнула Сигрид. Пошептавшись с ней, Рагнхильд подумала — и пошла к сундуку, за своим лучшим платьем.

Правда, его успела поносить темноволосая наложница ярла, теперь валявшаяся в рабском доме. Рагнхильд и ее сестры получили назад свою одежду только после того, как рабыню увели на порку…

Ольвдансдоттир брезгливо сморщилась. Ничего не поделаешь, придется потерпеть.

Убби явился ночью. Сначала постоял у двери, молча глядя на нее, одетую в лучшее платье, с прядями белых волос, раскинувшимися по плечам. Потом сказал, хмурясь:

— Мы с парнями оттащили бочку с моим свадебным элем в кладовую потемней и похолодней. Чтобы не перебродил до моего возвращения. Как только вернусь, мы поженимся.

Рагнхильд сделала мелкий шажок в сторону Убби, вскинула руки, словно хотела прижать их к груди — и тут же болезненно скривилась, чтобы он видел, как ей больно.

Спросила с придыханием:

— Неужели ты не передумал на мне жениться, Убби?

— Я верен своему слову. — Убби набычился. — Я не разбрасываюсь своими словами так легко, как дочери конунгов, Рагнхильд.

К вечеру, когда воины уже заканчивали перетаскивать на драккары припасы и сундуки, к Харальду вдруг подошел Свальд. Сказал, улыбнувшись — но тут же согнав с лица улыбку:

— Брат. Хочу поговорить с тобой…

Харальд оглянулся на стоявшего рядом Свейна. Тот отошел.

— Говорят, ты приказал не выпускать Рагнхильд из женского дома, — быстро заявил Свальд. — И даже назначил ей стражу.

— А я слышал, что люди, которые интересуются чужими невестами, долго не живут, — буркнул Харальд.

Свальд нахмурился.

— Лань, конечно, стоит хольмганга — но я подошел к тебе не из-за этого. Харальд… раз Рагнхильд под стражей, значит, она что-то натворила? Но Убби, как я понял, сговор с ней не разорвал?

Харальд приподнял брови, внимательно посмотрел на брата.

— Ее вина не так велика. Пока что это были лишь бабьи глупости. Только в своем доме я не хочу даже их. Но раз ты подошел ко мне, значит, было что-то еще, Свальд? Как я понимаю, Рагнхильд пыталась поменять жениха, пока меня не было?

— Дед не позволил бы, — проворчал Свальд. — Она метила в наложницы.

— И ты прибежал рассказать об этом мне? — насмешливо отозвался Харальд. — Хочешь, позову Убби? Ему и скажешь…

Свальд нахмурился.

— Когда я решу вызвать кого-то на хольмганг ради бабы, обойдусь без твоей помощи. Я пришел сказать, что Рагнхильд опасней, чем ты думаешь, Харальд. И не стоит так спокойно относиться к тому, что один из твоих хирдманов женится на дочке Ольвдана. Она привыкла считать эту крепость своим домом. К тому же ты собираешься продать ее сестер…

Он замолчал. Харальд заметил:

— Предлагаешь мне искать баб для своих воинов самому? И решать, на ком им жениться?

— Я тебя предупредил. — Рубанул Свальд. — Знаешь, как говорят — ночная птица поет тише всех, но перед рассветом, когда остальные молчат.

Харальд не ответил, и Свальд развернулся, чтобы уйти.

Плечо болело уже меньше. Повязку ей размачивали подогретой морской водой, от которой рану щипало — и когда ткань отдирали, Забава видела нитки, врезавшиеся во вспухшие и красноватые края раны.

Теперь, когда боли стало меньше, она косилась на грубые стежки с любопытством. Сшито — криво-косо. Поровней бы…

И шрам наверняка останется. Забава ощутила легкий страх. Вспомнила, как бабка Маленя как-то раз сказала, что ярлу хочется на ложе мягкого тела, чтобы рукой тронул — и услада…

А какая тут услада, если рукой тронул — и шрам. Еще, наверно, страшный будет, толстый. Она такие видела у отца, когда тот скидывал рубаху, чтобы колоть дрова.

До самого вечера, пока не явился Харальд, Забава сидела не то чтобы в печали, но с сомнением внутри. Встретила его, сидя на постели.

Он, переступив порог, тут же что-то буркнул двум рабыням — и опять оставил бабку.

Забава замерла. Опять хочет поговорить? О чем? Вдруг о побеге?

— Завтра ярл отправляется в поход, — перевела бабка слова Харальда. — И тебя возьмет с собой. Поплывешь на корабле поменьше, с рабынями. Выйдете вы на рассвете, но светает сейчас поздно, так что успеешь выспаться…

От следующих слов Забава покраснела.

— На корабле он тебя тревожить не станет, там слишком холодно. Спрашивает, как у тебя плечо? Болит?

Забава качнула головой. Жаловаться вроде как нехорошо — и по правде говоря, болело сейчас не так сильно, как в первое время.

Харальд тут же махнул рукой, отпуская бабку. Начал раздеваться. Скинул все, подошел поближе.

Забава косилась на него, на голого, пока он не присел на край кровати, расставив ноги.

Бесстыже так сел, словно совсем стыда в нем не было. А у нее так не получалось.

Она ждала, что он примется ее ласкать, но Харальд вместо этого пощупал руку со стороны раненого плеча. Коснулся ее ладони — и жестом показал, чтобы подняла.

По руке вниз стрельнуло болью, но Забава, сморщившись, все-таки согнула локоть. Он вскинул собственную руку. Медленно, прямо перед ней, сжал кулак — она покосилась и на него. Большущий…

Харальд, глядя ей в глаза, кивнул, словно хотел от нее чего-то. Забава, сообразив, сжала пальцы на больной руке.

По плечу стрельнуло режущей судорогой, пальцы задрожали, сгибаясь.

Харальд смотрел, как Сванхильд с болезненной гримасой поднимает ладонь, сжимает мелкий кулак. Пальцы слушались ее не слишком хорошо, но все же слушались. Значит, жилы не задеты.

Придется приказать старухе, чтобы заставляла девчонку двигать рукой. И заживет быстрей, и будет чем заняться, пока сидит с рабынями на кнорре.

Задумавшись уже о другом, он подхватил дрожавший в воздухе кулачишко и опустил его вниз, на постель.

Все было готово к отплытию. Даже казну заранее перенесли на его драккар — Харальд не хотел рисковать, оставляя ее здесь.

Почти все воины, отобранные им для охраны крепости, раньше служили у Гудрема. В этом был смысл — лучше, если им не придется сражаться со своими прежними товарищами.

Тот же Убби, так помогший ему при штурме Йорингарда, сделал все, чтобы дать уйти из фьорда людям ярла Хрорика, с которыми перед этим ходил в походы.

Для верности он разбавил воинов Гудрема своими. И назначил Кейлева приглядывать за крепостью в его отсутствие…

— Харальд, — вдруг сказала Сванхильд.

Он, оторвавшись от своих мыслей, шевельнул бровями, давая знать, что слушает.

— Это, — девчонка показала здоровой рукой на повязку, — плохо?

Сказано было не очень чисто и Харальд задумался, что она имеет в виду.

— Очень плохо, — с разнесчастным видом заявила вдруг Сванхильд.

И Харальд, нахмурившись, придвинулся поближе. Медленно стащил с нее рубаху — она даже не стала прикрываться здоровой рукой. Только покраснела.

Узлы на шее и подмышкой, державшие повязку, оказались затянуты слишком сильно. Так что пришлось повозиться, пока он их распутал. Полотно отстало от раны не сразу, а отдирать его рывком Харальд не хотел.

Он уже собирался намочить присохшую ткань элем — единственное, что было сейчас под рукой. Но тут повязка отошла. Сванхильд прикусила губу, судорожно выдохнула.

Края у раны оказались красноватые, но без желтых корок. Харальд прошелся пальцами по обеим сторонам от шва, осторожно придавил. Кожа не проминалась, как случается над гнойным пузырем, капли нигде не выступали…

На всякий случай Харальд наклонился к ране и понюхал. Нет, гнилью не пахло.

Девчонка морщилась, вздыхала — и смотрела печально.

— Хорошо, — сообщил он наконец. Добавил не столько для нее, сколько для себя: — На мужиках, конечно, заживает быстрей, но для женщины и так неплохо. Скоро только рубец…

И тут Харальд осекся, глянул на нее повнимательней. Снова задумался, но уже о ней.

Она только-только начала вести себя как женщина. И тут рубец на плече. У женщин свои битвы — а оружием в них они считают свое тело. Не без основания, надо сказать.

Но тут такая мелочь. У него самого этими шрамами вся шкура посечена.

Правда, на нем все заживало как на звере, оставляя лишь тонкие белые полоски. Иногда даже без них обходилось…

Он двумя руками подхватил ее тело под грудками, привлек к себе. Приподнял, стараясь не задеть руку со стороны раны, посадил себе на колени.

Соски, пока еще мягкие, коснулись его груди. Потерлись о его поросль, тревожа кожу, когда девчонка задышала чаще…

Так оно лучше, удовлетворенно подумал Харальд. Никакой рубахи, никакой ткани. И волосы, потоком падающие за плечи, ловили сияние светильника, поблескивая золотом.

— Это, — он коснулся губами ее плеча возле раны. Заявил, вскидывая голову: — Хорошо.

Сванхильд смотрела по-прежнему печально. И Харальд, глядя ей в глаза, добавил:

— Ты жена ярла. Для жены ярла это — хорошо.

Внутри неожиданно всколыхнулась ярость. Этот шрам станет еще и напоминанием — о том, что бывают враги, от которых не может защитить даже он.

Надо будет проследить, чтобы кнорр шел впритык к его драккару всю дорогу до Веллинхела и обратно. Хотя вряд ли Ермунгард рискнет что-то сделать. Не теперь, после его обещания отыскать конунга Готфрида из германских земель, и попросить у него зелье, если его женщина умрет…

Лицо Сванхильд немного разгладилось. Но осталась легкая печаль — в уголках глаз, в легкой дрожи нижней губы.

Харальд помолчал, притискивая ее к себе еще плотнее. Девчонка дышала часто, и теплая мягкость грудок, прижавшихся к его груди, завораживала.

Со временем она поймет — если он держит ее при себе, не выпуская из собственных покоев, значит, такая мелочь, как шрам, ему не помеха.

Харальд вернул на место повязку. И, уложив Сванхильд на кровать, начал целовать. Долго, настойчиво, прогоняя из глаз остатки печали.