Свадьба Берсерка

ГЛАВА 9. Свадьба

Семь дней Харальд не выдержал.

Все эти дни он махал топором и таскал бревна, строя с другими новый главный дом. Помогал вытаскивать и ставить на катки драккары, устанавливать над ними навесы. Нарочно выматывался, чтобы, вернувшись в опочивальню, не думать ни о чем, кроме сна.

Закончив работу, шел к кухне, возле которой прямо во дворе стояли столы — пока не было главного дома, мужчины ели там. Засиживался на лавках допоздна, попивая эль, беседуя со Свальдом и прочими хирдманами.

Даже Убби, понемногу отходивший после смерти Рагнхильд, вставлял пару слов…

А на пятую ночь Харальд переступил порог опочивальни — и увидел Сванхильд, кое-как протискивавшуюся между кроватями к порогу.

Девчонка ему улыбнулась. Впервые за все эти дни по-настоящему, радостно, без болезненной дрожи губ, спрятанной в улыбке.

— Я ходить, Харальд. Завтра идти двор. Сегодня болеть мало… почти совсем нет.

И вот это "почти совсем нет" подсекло его решимость продержаться еще два дня, как ножом. Он поплотней прикрыл дверь, скинул плащ.

А Сванхильд продолжала ковылять к нему. В одной рубахе, и острые грудки натягивали желтоватое полотно…

Он сам приказал Кейлеву не давать ей пока платьев — чтобы ожоги не начали гнить, сопрев под тканью. Иначе со своей стыдливостью оденется в два слоя, и пойдут гнойники под струпьями. Топить пожарче, чтобы не мерзла. Рубахи не из шелка, а из полотна помягче…

Харальд отловил ее у изножья кроватей, сжал руки чуть выше локтей. Спросил, глядя в глаза:

— Я сейчас спрошу, а ты ответишь — но так, как захочешь. Могу я посмотреть, какая ты белая и красивая?

Сванхильд посмотрела растерянно.

— Я осторожно, — торопливо пообещал Харальд. — Больно не будет.

Девчонка не совсем уверено кивнула.

Он отступил на шаг. Поспешно — а вдруг передумает? — содрал с себя одежду. Бережно снял с нее рубаху, оттянув подол со спины в сторону, так, чтобы не задеть ожоги.

И подвел к кровати, уложил на правый бок. Лег рядом, лицом к ней, на самый край постели…

Потом сообразил, что так может и свалиться — а притискивать Сванхильд к стенке нельзя. Вскочил, в два движения придвинул свою кровать к ее.

Снова улегся рядом. Подумал — тороплюсь, как мальчишка.

Когда муж просит свое, ему положенное, отказывать нельзя, умудрено думала Забава.

А Харальд ей, считай, почти что муж. Даже если не женится — после того, как ее голой столько народу видело, — все равно к ней, как к честной жене, относится. Заботится, бережет…

А ведь мог бы, скользнула у нее пугливая мысль, и другую бабу найти. Пока она тут с ожогами валяется.

Харальд, улегшись рядом, посмотрел ей в глаза. Коснулся ладонями щек. А потом руки его пошли вниз. По шее, по груди. Мягко погладили соски — и дальше спустились, касаясь ее кожи лишь кончиками пальцев.

Когда он дотянулся до живота, Забава зябко вздрогнула. Хотя в опочивальне было жарко.

Харальд молча смотрел на нее. Губы кривились, точно он пытался улыбнуться — или наоборот, улыбку с лица сгонял.

— Да? — спросил он вдруг.

Как раз в этот момент его руки залезли ей между ног, и Забава, покраснев, неловко согнула левую ногу. Ту, что с ожогом. Поморщилась от легкой боли — и приподняла колено, открываясь навстречу его пальцам.

Харальд издал быстрый смешок. Она и опомниться не успела, как под щекой у нее оказалась его рука — крепкая, с буграми вздувшихся жил. Другая ладонь осталась внизу, где и была. Захозяйничала между ног, как всегда, со стыдной лаской. Пальцы гладили, лезли в тело. Нагло так.

Все было как всегда — и Забава задышала чаще. Ухватилась за его плечо рукой…

А серебряные глаза сияли, и свет от стоявшего на полке светильника бросал на лицо Харальда черные тени. Резкие. Угловатые. Делавшие его лицо похожим на ту серебряную морду, что она помнила.

— Красивая, — сказал Харальд неожиданно низким голосом. — Моя.

Он мягко потянул, запрокидываясь на спину, и Забава вдруг очутилась на нем. Сверху. Пальцы между ног, бесстыдно гладившие ее там, лезшие внутрь тела, замерли. Но ладонь не отдернулась.

— Лежать, — приказал он все тем же низким голосом. — Просто лежи, Сванхильд.

Она покорно замерла сверху, ощущая твердокаменную жесткость его груди, живота. Его дыхание, частое, качавшее ее, как морская волна лодку…

Лицо Харальда было прямо напротив, и серебряные глаза смотрели, не отрываясь.

— Ты для меня красивая всегда, — сказал он вдруг. — Помни это, Сванхильд.

Рука, державшая за плечи, тут же надавила — и Забава скользнула вниз. Харальд двинулся.

Она ощутила, как в нее входит его мужское орудие — и только тут ладонь между ног исчезла, мягко погладив напоследок по бедру. Оставив на нем влажный след. Влага из ее тела…

— Не двигайся, — хрипло приказал Харальд. — Просто лежи.

Он обхватил ее уже двумя руками — но ожога на пояснице не коснулся.

И задвигался под ней. Задышал чаще. Мир для Забавы закачался. Она распростерлась на нем, чувствуя, как ее дыхание становится рванным от его толчков — мягких, неторопливых.

Ощутила, как скользит в теле его орудие. И как слабое, нарождающееся удовольствие смешивается с такой же слабой болью в ожогах…

Выпал первый снег.

Забава выскользнула из женского дома во двор. По пятам топала охрана — трое воинов, укутанных в плащи, в меховых шапках вместо шлемов.

Ожоги на пояснице и ноге еще болели, но теперь эта боль была легкой, зудящей, и просыпалась лишь иногда. Когда она пересидит или двинется резко.

Пора бы этой боли и вовсе пройти, рассудительно подумала Забава, делая мелкие шаги по белой пороше, укрывшей землю. Уже дней двадцать прошло… или меньше?

Струпья на пояснице и бедре успели отпасть, но под ними остались рубцы, затянутые тонкой болезненной кожицей. Всякий раз, когда мылась, одевалась или раздевалась, Забава их щупала.

Щупала и думала — уродливые отметины-то. А Харальд еще и каждый день на них смотрит, проверяет, как заживает.

Откуда-то издалека, от крепостной стены, донеслись детские вопли. Жены Ислейва и Болли, Тюра и Гудню, приехавшие в Йорингард дней двенадцать назад, привезли с собой детей. И теперь по женскому дому утром и вечером топали детские ноги.

Забава улыбнулась бледному солнцу, просвечивавшему через пелену блекло-серых туч. Посмотрела в сторону фьорда.

На сине-серой воде почти не было волн — день выдался безветренным. Скалы вокруг фьорда присыпало снегом. Берег перед крепостью закрывали полосы навесов, под которые затащили драккары, сняв с них мачты.

Только пара кораблей осталась перед полоской каменистой земли, сейчас выбеленной снежком.

Насмотревшись на фьорд, Забава свернула в сторону, к рабскому дому. Белую порошу в этом направлении уже испачкали частые бурые стежки.

Надо было навестить Красаву. Та уже не только садилась, но и понемногу ходила. И после того, как Забава сказала, что Харальд отказался отправить ее домой, все время жаловалась на свою несчастную судьбу. Узнав о пожаре, спрашивала, сильно ли она обгорела — жадно разглядывала ее при этом во все глаза.

От этого Забаве было не по себе. Пару шелковых платьев она Красаве все-таки принесла, спрятав их под плащом. Сегодня вот прихватила хлебцы, в которых запекли бруснику с медом…

— Сванхильд, — донеслось вдруг из-за спины.

Забава обернулась — и увидела крупную, широкоплечую Гудню, решительно шагавшую к ней со стороны нового главного дома. Который построили чуть в стороне от прежнего, сгоревшего.

Она уже успела вызнать от Тюры и Гудню, что там все готово — крышу закончили, полы настелили…

Вот только Харальд утверждал, что не все. И запретил совать туда нос, сказав насмешливо:

— Увидишь, когда станешь женой.

Забава и не совалась. Даже думала — хоть в чем-то все будет, как у людей. И мужний дом она увидит лишь после свадьбы, как и положено.

— Сванхильд, — объявила Гудню, подойдя поближе. — Мужчины решили, что свадьба будет сегодня. Говорят, хозяйскую опочивальню закончили, кровать поставили. Раз так, то чего тянуть? Тем более что эль уже давно созрел, стоит в холодной кладовой. Иди в женский дом. Сейчас туда придет отец, вручит тебе венец невесты. Потом мы с Тюрой поведем тебя в баню. Будем готовить к свадьбе, как положено.

— Сегодня? — изумленно пробормотала Забава.

— Твой отец и твой жених уже договорились об этом, — громко объявила Гудню. И нахмурилась. — Сванхильд, не проявляй непокорства. Иди, иди…

Забава развернулась к женскому дому.

Долго ждать Кейлева не пришлось. Она только успела присесть, скинув плащ — и положив на сундук сверток с хлебцами — как в опочивальню влетел ее новый отец. Развернул кусок холстины, бывший у него в руках.

И положил на кровать рядом с Забавой венец. Тяжелый золотой обруч в два пальца высотой.

С литым узором по кругу — змея с клыкастой пастью, длинное изогнутое тело, покрытое плетенными узорами.

— Я заказал его во Фрогсгарде, — гордо сказал Кейлев. — Сразу, как только ты стала моей дочерью. Раз ты выходишь замуж за ярла, то невестин венец должен быть достойным. А теперь готовься, невестки тебе помогут. Я приду с сыновьями, когда начнет смеркаться. Чтобы отдать тебя жениху, как положено…

Он вышел, а Забава со вздохом приподняла венец. Погладила пальцем змею, скалившуюся на обруче. Подумала — кругом у них одни пасти, звери, змеи.

Хоть и сделано красиво.

Дверь распахнулась, влетели Гудню и Тюра.

— Сванхильд, собирайся. Мужчины уже режут скот на заднем дворе. Осенний день короток — и моргнуть не успеешь, как ярл придет за невестой.

Она встала и пошла к сундуку со своими вещами. Собираться в баню.

Ее мыли, терли, бесконечно поливая зольной водой. Гудню, стоявшая в углу в одной рубахе, шикала, когда Забава пыталась уклониться от рук рабынь. Особенно когда ей начали ногтями драть пятки…

— Так положено. Сванхильд, сегодня твой отец вручит тебя жениху. И тело у невесты должно быть мягче шелка. Везде. Стой смирно, не позорь родичей.

Потом ее закутали, повели в женский дом. Бесконечно долго расчесывали волосы. Тюра, жена Ислейва, орудовавшая гребнем, заикнулась было:

— Жаль, что с одной стороны их так опалило…

— Молчи, — тут же сердито отозвалась Гудню. — Сванхильд подпалила их на пожаре, когда спасала мужа. Это — знак доблести. Перекинем все волосы на одно плечо, и никто ничего не заметит. Сванхильд, ты помнишь, что я тебе говорила? Чашу от жениха надо принимать двумя руками. И так же подавать. Двумя руками, держа за края.

— Я помню, — отозвалась Забава.

— И не вздумай морщиться, когда тебя обрызгают жертвенной кровью в опочивальне жениха, — добавила Тюра. — Помни, это дурной знак. Жертвенная кровь на лице и платье приносит невесте долгую и счастливую жизнь.

— Хорошо, — согласилась Забава.

И снова замолчала.

— Пора одеваться, — объявила Тюра, отступая от нее.

Гудню вдруг показала на сверток, появившийся на кровати, пока Забаву мыли в бане. Объявила:

— Это платье мы приготовили для тебя. Это дар от твоих братьев — чтобы ты не забывала своих родичей, когда станешь женой ярла.

— Не забуду, — смущенно пробормотала Забава. — Спасибо.

И уставилась на платье, которое развернула перед ней Гудню.

Алый, отливающий синевой шелк. Вышитый серебряными нитями змей впереди — громадный, до груди. Тело, заплетенное хитрым кренделем. Оскаленная пасть, зубы, вышитые серебром — гладко, сплошь.

И яростные серебряные глаза. Похожие на глаза самого Харальда.

— Обычно невестам на платье вышивают молот Тора, — громко объявила Гудню. — Но Болли сказал, что нам следует почтить божественную родню твоего жениха. Мы почтили. Ты будешь выглядеть достойно. Никто не сможет сказать, что Кейлевсдоттир, сестра Кейлевсонов, пошла замуж, недостойно одетая. И к платью рубаха из дорогого полотна, которое ткут только на юге. Покажи ей, Тюра.

Жена Ислейва подхватила то, что осталось лежать на кровати, когда Гудню развернула платье. Поднесла к Забаве, велела:

— Пощупай. Это мягче льна, нежнее шелка…

Забава коснулась ткани рукой — тоже алой, но тоном чуть светлее платья, не отливавшей синевой. И впрямь мягко.

В дверь вдруг стукнули. Чей-то голос сказал:

— Я принес дары жениха.

— Одеваться, быстро, — прошипела Гудню. Крикнула: — Сейчас. Невеста пока не готова.

Забаву в четыре руки заголили, натянули рубаху, платье. Все случилось так быстро, что она даже не успела смутиться.

Тюра, кинув на Гудню быстрый взгляд, перекинула ей волосы на одно плечо — на то, где не было шрама. Выставив рубец напоказ.

Гудню одобрительно кивнула, уже разворачиваясь. Подошла к двери, распахнула, сказала степенно:

— Приветствую тебя, ярл Свальд.

И Забава уставилась на вошедшего. Того самого чужанина, ярла Свальда.

Подумала вдруг — а ведь не выкради он ее тогда, ничего бы не было. Ни горя без меры, ни счастья без края…

И Харальда она не узнала бы.

Тюра рядом кашлянула, Забава сказала громко, как положено:

— Доброго дня, ярл Свальд.

— Уже вечера, — отозвался он, блеснув глазами — и зубами, в улыбке. — Желаю невесте моего брата долгих лет и счастливой жизни. Харальд велел передать — он знает, что ты не любишь броши. И то, что носят на шее. Он шлет тебе пояс и браслеты. Чтобы ты почтила его, одев их на вашу свадьбу.

Свальд опустил на кровать сверток, который держал. Сказал, выпрямляясь и глядя на Забаву:

— Норны когда-то спряли нити наших судеб так, что ты ступила на палубу моего драккара, Сванхильд Кейлевсдоттир. И я в целости и сохранности доставил тебя моему брату, Харальду. Хочу спросить… ты не держишь на меня зла?

Из всех слов Забава лучше всего поняла последние. Что Свальд припомнил, как привез ее Харальду, и теперь спрашивает, не таит ли она зла на него.

Но сколько не искала в себе Забава, а злобы на Свальда не нашла. Хотя воспоминания о днях, проведенных на его драккаре, отдавали горечью.

Может, просто день был такой, что злиться не хотелось. Еще немного, и она станет Харальду честной женой.

— Нет, — выдохнула она.

Свальд кивнул и вышел.

— Богатые дары, — заявила Гудню, почтительно, двумя руками, поднимая с кровати пояс. И неодобрительно заметила: — Однако ярлу Свальду не следовало упоминать о той женщине, которую он когда-то привез в Нартвегр на своем драккаре. Той уже нет. Здесь есть только Кейлевсдоттир, дочь честного хирдмана ярла Харальда.

Я тут, подумала Забава. Я тут, и все помню.

Гудню сунула ей под нос пояс, восхищенно закачала головой. На золотых бляхах опять скалили зубы змеи — на этот раз с лапами. Державшие в пастях и лапах круглые алые камни, прозрачные, как слеза…

Но слеза кровавая.

— Венец, — скомандовала Гудню.

И Тюра, подхватив золотой обруч, благоговейно опустила его на голову Забавы.

Харальд дожидался Свальда, сидя за столом в зале главного дома — нового, только что отстроенного. Спросил, едва он уселся рядом:

— Бабы не оглушили тебя своим кудахтаньем?

Свальд, покосившись на него, налил себе эля. Глотнул, заметил:

— Нет, бабы меня не оглушили. Твой дар был принят с благодарностью. Твоя невеста была, как всегда, на диво немногословна. Кстати, я впервые вижу тебя в рубахе не из грубой шерсти, брат. Вот теперь я понимаю, что ты и впрямь женишься.

Харальд, поморщившись, покосился на засученный по плечо рукав рубахи из тонкого беленного полотна. Тоже отхлебнул эля.

— Сванхильд начала ее шить, как только смогла усесться на задницу. Я решил почтить ее, надев эту рубаху на свадьбу.

— А поскольку вас с головы до ног зальют кровью, когда приведут в опочивальню, — догадливо подхватил Свальд, — второй раз ты ее уже не наденешь. Ты и впрямь змей, Харальд. Почтишь дар жены — и заодно избавишься от него. Ты случайно не собираешься почтить Сванхильд еще больше? Я слышал, что у славян странные обычаи, что касается свадеб. Расскажи мне завтра, как она поприветствует тебя в опочивальне, когда все уйдут. Будь братом.

— Если ты что-то знаешь, скажи об этом сейчас, — бросил Харальд.

И замолчал.

— О нет, — Свальд легко улыбнулся. — Лучше самому увидеть, чем от кого-то услышать, разве не так говорит? Наберись терпения, брат. До опочивальни.

Харальд равнодушно двинул плечом, подумал — и впрямь, чего спрашивать. Будет ночь, там все и увидит…

Если, конечно, Сванхильд решится вспомнить обычаи своей родины, когда они останутся наедине.

— Хочу спросить еще кое-что, брат, — заявил Свальд. — Я помню, как похищал ту, что сейчас зовется Кейлевсдоттир. Одета она была бедно, как прислуга. Но я видел, как она прикоснулась к тебе… и серебряные змеи, что гуляли у тебя по коже, исчезли. Я все думаю — кого я тогда своровал? Может, она тоже из богорожденных?

— Я как-то раз спросил у Сванхильд, кто ее родители, — неторопливо сказал Харальд. — Те, что были у нее там, в славянских краях. Матери она почти не помнит, та умерла рано. Отец был простым воином, погиб в бою. Не ищи богорожденных там, где их нет, Свальд. И не отвлекай меня пустыми разговорами хотя бы сегодня, в день моей свадьбы.

В зал заглянул один из воинов, пришедших с ним еще из Хааленсваге. Объявил громко:

— Небо начинает темнеть, ярл. И Кейлев с сыновьями уже стоят перед женским домом, ждут.

Харальд кивнул, поднялся. Воины, успевшие набиться в зал, тоже начали подниматься. Друзья жениха вышли первыми. Свальд, Бъерн, Ларс, Свейн, один из ветеранов Харальда — Сивард…

И Торвальд со Снугги, служившие когда-то конунгу Ольвдану — а затем пришедшие в Хааленсваге.

Убби среди них не было. После всего, что случилось, Харальд решил, что пойдет за невестой без него.

Если умный, поймет.

Бъерн и Ларс, как самые молодые, подхватили сундук, где лежали двести марок серебром — выкуп за Сванхильд.

Ветер задувал с залива — холодный, осенний. Небо и впрямь уже начало темнеть. В руках людей, тоже идущих к женскому дому, чтобы посмотреть, как ярл будет забирать свою невесту, горели факелы. Рыжими цветами, набиравшими яркость.

— Выходите, — объявил Ислейв, заглянувший в дверь.

Гудню, жена Болли, успевшая присесть на край кровати, вскочила. Спешно подхватила плащ, наброшенный на спинку кровати — сшитый для Забавы уже после пожара бабами, что жили в женском доме.

И накинула на плечи Забавы плащ даже раньше, чем та успела протянуть к нему руку.

— Пойдем. Нельзя заставлять ярла ждать. Раз позвали, значит, он уже пришел за тобой.

Перед женским домом успела собраться толпа — лица людей белели в сгущавшейся тьме. Сияли факелы, люди перебрасывались шутками, слышались выкрики.

От снега, выпавшего днем, уже ничего не осталось. То ли успел растаять, то ли собравшаяся толпа втоптала его в землю.

Забава, сделав пару шагов из дверей женского дома, замерла. Гудню тут же распахнула на ней плащ — выставляя напоказ вышивку на платье. Подтолкнула в спину.

— Выйди немного вперед. Пусть все видят, что дочь Кейлева — достойная невеста…

Забава послушно отмерила еще пару шагов, остановилась. По бокам тут же встали братья. Оба в плащах, распахнутых на груди, с равнодушными лицами.

Она поискала взглядом Харальда. И нашла — тот стоял на другой стороне круга, без плаща, в рубахе, которую она ему сшила.

Замерзнет же, подумала Забава. Что ж он так, без плаща…

В круг уже выходили люди, державшие копья со шлемами на концах. Зазвенели струны, запели люди…

И на этот раз Забава разобрала слова.

Богиня монист

Дева, что смотрит,

Бурей напевы,

Фрейра жеребец

Проскачет долиной,

Дары принесет.

Верен копья

Точный удар,

Светлое утро

Богиню лент

Ждет.

Чудно-то как, подумала Забава. Богиня монист — богиня бус, выходит? Дева, что смотрит — это про нее? А Фрейра жеребец… при чем тут конь чужанского бога? Да и остальное — долина, копье…

И тут Забава покраснела, потому что вспомнила, чем таким заправлял у нартвегов бог Фрейр. Тем самым стыдным делом, которым муж с женой занимаются. Помимо прочего.

Следом она с изумлением окинула взглядом всех чужан, стоявших в широком круге. Это про что же они песню поют?

Но в узком круге, где стояли люди, державшие копья, уже шел, притоптывая в танце, Свальд. И первый шлем слетел, сбитый его ногой…

Болли, стоявший рядом с Забавой, покосился на нее. Глухо прошептал:

— Это всего лишь друг жениха, Сванхильд. Прибереги свои восторженные взгляды для ярла Харальда. Только для него.

И Забава, покраснев еще больше, отвела взгляд, опустила голову. Не о том подумал Болли — а ведь и другие так могли подумать…

И Харальд тоже.

Ислейв, стоявший с другой стороны от Забавы, тут же добавил:

— Подними голову, Сванхильд. Иначе люди подумают, что ты недовольна женихом. И тебя выдают замуж против воли.

Она послушно вскинула подбородок, посмотрела на следующего мужчину, вышедшего танцевать в круг. Тем взглядом, каким глядела на тетку Насту. Пустым, никаким.

Подумала — может, хоть так всем угодит.

— И как только ярл выйдет в круг, начинай улыбаться, — посоветовала из-за спины Гудню.

Забава вздохнула, с тоской посмотрела на Харальда.

Следующий шлем упал, ловя желтоватые отблески факелов.

Со Сванхильд что-то не то, размышлял Харальд, разглядывая свою невесту, стоявшую в окружении родичей. Сначала она с изумлением уставилась на всех — и на Свальда, как раз сейчас сбивавшего шлемы. Словно в первый раз его увидела. И даже в свете факелов было видно, как она покраснела при этом.

Потом опустила голову, снова вскинула. Посмотрела уже отстраненным взглядом.

Спрошу за столом, решил он.

И ощутил, как его покидает спокойствие.

Своей очереди выйти в круг Харальд дожидался с нетерпением. Крикнул, выйдя:

— Выше.

Копья вздернулись, шлемы заблестели на фоне темного неба. Толпа радостно загудела. Харальд двинулся по кругу, притоптывая. Прыгнул в развороте, сбил первый шлем краем ступни. Увидел несмелую улыбку Сванхильд…

И тут же, через два шага, прыгнул снова, сбивая следующий шлем. Не проходясь перед этим по кругу, чтобы тело отдохнуло перед новым прыжком.

Воины взревели.

Еще два шага. Снова прыжок. Снова дружный рев глоток.

И глаза Сванхильд, устремленные на него — изумленные, распахнутые еще шире, чем прежде, когда в круге танцевал Свальд.

Харальд ухмыльнулся. И пошел сбивать шлемы один за другим, не отвлекаясь на притоптывания. Когда упал последний, восьмой шлем, развернулся к Сванхильд.

В теле что-то звенело — странное напряжение накатывало от живота к груди, на спине зудели шрамы…

Тихо, люто подумал он.

И пошел через весь круг к своей невесте.

Сванхильд смотрела — и улыбалась. Смущенно, счастливо. Потом заморгала, прикусив губу…

Плачет, с изумлением понял Харальд. От радости?

Зудение в шрамах, пока шел и смотрел, становилось все тише.

Харальд остановился, не дойдя до Сванхильд три шага. Вперед вышел Кейлев.

— Кейлев Хродульфсон, — объявил Харальд. — Я пришел за твоей дочерью. Принес за нее, как мы и условились, двести марок серебром. Вот мой выкуп за Сванхильд, твою дочь.

Сзади подошли Бъерн с Ларсом, поставили у ног Кейлева сундук. Глухо звякнули серебряные марки.

— Все так, — громко согласился Кейлев. — Я принимаю твой выкуп. А какой утренний дар ты назначишь моей дочери, ярл Харальд?

— Хааленсваге, — рявкнул Харальд — так, чтобы слышали все. — Мое поместье. Завтра утром, когда кончится ночь, оно будет принадлежать уже ей.

Люди загомонили. Кейлев степенно заявил:

— Это щедрый дар. Благодарю тебя, ярл. Иди к своему мужу, Сванхильд.

Она торопливо шагнула вперед, даже не дослушав его. Харальд поймал ее руку, развернулся, повел к главному дому.

Люди на том краю круга расступались, открывая им путь. По краям широкого прохода в толпе горели факелы.

— Ты плакала, — пробормотал Харальд, укорачивая шаг, чтобы ей не пришлось бежать.

Сванхильд отозвалась легким вздохом:

— Я радовалась.

Он сжал ее руку, сказал, не утерпев:

— И на Свальда смотрела. Во все глаза.

— Не на него, — сбивчиво сказала Сванхильд — сбиваясь и в шаге. — На всех. Я слушала песню. Поняла, о чем она. Странно.

Харальд покосился на нее, вскинул брови.

— Да чего там странного? Свадебная песня…

Девчонка ответила не сразу, и он напомнил о себе, сжав ей руку и бросив:

— Сванхильд?

— Фрейра жеребец, — выдохнула она.

Харальд помолчал, начиная понемногу понимать. Надо думать, у них такого не поют.

Он усмехнулся. И спросил уже из озорства, пригибаясь к ней, чтобы лучше расслышала:

— А про долину ты тоже поняла? И про верный удар копья? Я могу потом объяснить.

Сванхильд задохнулась, глянула на него изумленно — и обиженно. В глазах, еще не просохших от слез, дрожали отражения факелов. Харальд рассмеялся, решив ее больше не мучить.

Новый зал для пиров оказался даже больше прежнего. И хозяйская половина теперь смотрела на берег, а не на ворота крепости, как прежде.

Они вступили в зал первыми — и Забаву на мгновенье кольнуло воспоминание о Рагнхильд.

Совсем недавно та тоже первой вступала в зал. Вот как она сама. А теперь беловолосая мертва.

Но рука Харальда, горячая, крепкая, грела ладонь. И Забава со вздохом отпустила это воспоминание.

У меня сегодня свадьба, подумала она. И завтра будет то, о чем мечтала еще в Ладоге — свой муж, свой дом…

Харальд довел ее до стола на возвышении, застеленном сегодня белым полотном. Мимоходом ногой пододвинул стул, на который она опустилась. Сам сел рядом.

По другую сторону от Забавы уселся Кейлев. Рядом с Харальдом — Свальд. Люди заходили, рассаживались на лавках.

За ближайшим от возвышения столом по левую руку разместились Ислейв с Болли. Вместе с Гудню и Тюрой. За столом по правую руку сели друзья жениха.

А сразу за ними Забава вдруг разглядела Убби, муж убитой Рагнхильд. Не удержавшись, посмотрела на него с жалостью. Потом припомнила слова Харальда — о том, что жалость у них не в чести. И торопливо отвела взгляд.

В зал уже заносили бочки со свадебным элем. Ставили их строем, от середины зала к дверям.

И едва поставили последнюю, как Харальд поднялся. Зал затих.

Забава тоже поспешно встала. Замерла, вскинув голову.

Харальд дошагал до первой бочки, крикнул на весь зал:

— Мой свадебный эль.

Затем наполнил чашу. Вернулся, остановился перед столом. Подал, держа чашу одной рукой.

Забава взяла ее как положено, осторожно обхватив ладонями за края. И пока подносила к губам, смотрела в глаза Харальда — серебряные, сиявшие сейчас и зло, и весело. Выпила до дна, не чувствуя вкуса.

А потом, прижав чашу к груди, пустилась в долгий путь — сначала вокруг стола, потом к бочкам. Голова кружилась…

Обратно Забава шла, не чувствуя ног.

Боялась только одного — что споткнется, что нога, только-только переставшая болеть, подвернется. И она расплещет свой свадебный эль.

Но дошла, и донесла. Протянула Харальду чашу. Он принял, осушил в два глотка, вскинул над головой, перевернув. Рявкнул:

— Выпито.

Сидевшие в зале закричали так, что Забава на несколько мгновений оглохла.

Вот и это сделано, довольно подумал Харальд, сидя на своем месте — и косясь на Сванхильд, опять воевавшую с мясом на своей тарелке.

Потом протянул руку, отловил ее запястье. Отобрал нож, нарезал мясо. Пробормотал, наклоняясь к ней:

— Мы здесь не задержимся. Ешь побольше, Сванхильд — эта ночь будет длинная.

Он сидел, поднимая чаши, пока в зале орали здравницы в его честь. Перебрасывался словами со Свальдом. Потом посмотрел поверх макушки Сванхильд на Кейлева. Звучно хмыкнул.

Тот, тут же сообразив, в чем дело, встал с места. Объявил:

— Время вести молодых в опочивальню.

Их провожали с факелами — и людская река, текущая следом за Харальдом и Сванхильд, казалась рекой из огня.

Как бы не подпалили главный дом снова, мимоходом подумал он. Бросил Свальду через плечо:

— Посиди в зале до последнего человека. Присмотри, чтобы огня не подпустили, с пьяных глаз…

— Положись на меня, родич, — радостно рявкнул Свальд. — И еще раз — долгих лет, жарких ночей тебе с молодой женой.

Отважных сыновей он не пожелал. Как и все те, кто сегодня произносил здравницы.

Наставления Гудню и Тюры Забава помнила — и не посмела даже зажмуриться, когда в лицо начали брызгать кровью из огромной чаши.

Только моргала, когда капли падали на кожу уж слишком близко к глазам.

Брызгала на нее Гудню, как жена старшего брата, Болли — и самая старшая среди женщин из ее новой родни. Делала она это размашисто, щедро окатывая Забаву кровью, наполовину успевшей свернуться, со сгустками.

Рядом Кейлев точно так же окунал кисть руки во вторую чашу, брызгал на Харальда. Только кровь из пригоршни выплескивал аккуратнее, без широких замахов.

Пропало платье-то, думала Забава, чувствуя, как промокла на груди ткань одеяния — и капли со сгустками лениво и щекотно ползут по щекам, шее. Хорошо хоть красное, на нем бурые пятна застиранной крови будут потом не так заметны.

В опочивальню набился народ. Болли, Ислейв, Тюра, еще какие-то люди.

И все стояли, глазели жадно — на невесту в алом, залитую кровью, на ярла, по светлой рубахе которого расплывались багровые пятна.

Первой чашу опустошила Гудню. Отступила назад, к мужу. Кейлев, закончив, слил в ладонь последние капли, стряхнул их на Харальда. Объявил:

— Долгой, счастливой и богатой жизни вам обоим.

Затем добавил внушительно, посмотрев на Забаву:

— Я выдал тебя замуж хорошо, Сванхильд. Радуйся, что тебе достался такой достойный муж.

И тут же, развернувшись, шагнул к двери. Люди начали выходить, желая напоследок:

— Долгой и богатой жизни.

Вот и все, с замиранием сердца подумала Забава. Вот она и честная жена. И поступать ей следует, как жене.

Ее почти всю залили кровью. Хорошо хоть, в опочивальне было жарко натоплено — и намокшее платье не холодило тело. Только неприятно липло к коже.

Как только люди начали выходить, Харальд повернулся к Сванхильд. Глядел на нее и ждал.

Любопытно было, что она теперь будет делать. Слова Свальда всплыли в памяти…

Девчонка посмотрела на него, вскинула руку к своему лицу — но не коснулась его. Спросила серьезно:

— Можно кровь смыть?

Харальд качнул головой.

— Нет. До завтрашнего утра мыться нельзя. Иначе не видать нам с тобой ни счастья, ни долгих лет жизни. Придется потерпеть.

Она покивала, опуская руку. Замерла, глядя на него.

А качну-ка я лодку, вдруг подумал Харальд. И ощутил приступ веселья — которое, однако, не выпустил на лицо. Сказал строго:

— Теперь ты моя жена, Сванхильд. Поступай, как положено жене.

Его молодая жена снова закивала. И, взяв за руку, повела к постели. Замерла перед широкой — шире прежней — кроватью. Пару мгновений неуверенно смотрела на него.

Он кивнул, поощряя. Сванхильд протянула руку, положила ладонь на его грудь, надавила.

Харальд опустился на край кровати.

А следом ощутил, как брови сами собой поползли вверх. Сванхильд встала на колени у его ног. Взялась за завязки на сапогах.

Да она меня разувать собралась, с изумлением понял Харальд. Стаскивать сапоги с ног, как с немощного старика…

Сванхильд старательно распутывала узлы на завязках. Даже голову наклонила, чтобы высмотреть при тусклом свете светильников концы кожаных шнурков. На короткое мгновение отвлеклась от своего занятия, чтобы поправить венец, начавший сползать со склоненной головы…

— Сванхильд, — тихо уронил Харальд. — Что ты делаешь?

Она вскинула голову, робко сказала:

— Так положено жене…

— Я понял. Но вообще-то жене с мужа положено штаны стаскивать, а не сапоги, — Харальд вдруг фыркнул.

И подумал — Свальд все знал. Похоже, была у него славянская девка, успевшая выучить наречие Нартвегра и рассказать об их обычаях. Или у него — или у кого-то из его людей.

— Встань, — приказал он.

Сванхильд, растерянно глянув, поднялась. По пути чуть заметно покачнулась, ухватилась за его колено в поисках опоры…

Нога зажила не до конца, подумал Харальд, а она то бегает в рабский дом к Кресив, то бухается перед ним на коленки.

Сванхильд стояла перед ним, глядя сверху вниз. На серебряном клыке змея, вышитого на платье, повис сгусток крови.

— Тебе следует забыть обычаи твоей родины, Сванхильд, — медленно сказал Харальд.

И накрыл руками ее ладони, сейчас безвольно опущенные вниз.

Сладко и пряно пахло кровью. Он всем телом ощутил, что сегодняшняя ночь и впрямь будет жаркой. И долгой…

— Никогда не вставай на колени, жена ярла. Ни передо мной, ни перед другими.

А потом Харальд вдруг смолчал, потому что осознал — сейчас он обламывает девчонку под себя.

Но ни его живучести, ни его силы у нее нет. И неизвестно, что случится с ним самим весной. Если Сванхильд останется без него, на попечении Кейлева, то слишком много гордости ей ни к чему — женщинам это мешает жить. И выживать.

— Склоняться можешь, только если тебе угрожает опасность, — закончил он. — Однако сейчас ты в моей опочивальне. Крепость вокруг полна моих воинов. Не вставай на колени, когда опасности нет.

Сванхильд вдруг наклонила голову, спросила с едва заметной лукавинкой в голосе:

— А если ласкать? Ты вставал…

— Тогда можно, — торопливо согласился он.

И притянул ее к себе так, чтобы она очутилась между его бедер. Напомнил:

— Только не сапоги.

Сванхильд медленно начала опускаться на колени, прижав руки к груди — словно опасалась невзначай его задеть. Харальд поспешно распутал завязки на сапогах, до которых еще не добралась Сванхильд. Содрал их, потом стянул с себя рубаху. Утер сгустки крови, подсыхавшие на бровях, подумал — за ночь все равно бы отшелушись.

Потом потянулся и краем рубахи вытер лоб Сванхильд, уже стоявшей перед ним на коленях.

Та вскинула брови, окрашенные кровью. Выдохнула, осторожно укладывая ладони на его разведенные колени:

— А разве можно?

Харальд, наклоняясь к ней, напомнил:

— Нам пожелали жаркой ночи, Сванхильд. Поверь мне, к утру твое тело и так посветлеет. Я оставлю на тебе только разводы.

Он потянулся еще ниже. У припухлых губ был сладкий привкус крови.

Отрываясь от них, Харальд подумал одобрительно — люди знают, что делают, поливая невесту кровью. Сжал ее плечи, проворчал:

— Не тяни.

Сванхильд послушно расстегнула пояс, который остался на нем, когда он стащил рубаху. Снова наклонилась, высматривая на его штанах концы завязок…

Харальд ощутил ее дыхание на своем животе, все влажном от крови. Хрипло задышал — и двумя пальцами подхватил венец, опять чуть не соскользнувший с золотистой головы, покрытой потеками крови. Бросил его на кровать, застеленную новыми покрывалами цветного полотна.

Окровавленное золото блеснуло на зеленом.

Девчонка отважно сражалась с завязками. Потом наконец их одолела. Всполошено откинулась назад, когда его копье наконец вырвалось на свободу — и застыло перед ней, уже налитое, даже не подрагивавшее от напряжения, стоявшее колом.

На лице у нее было смущение.

— Погладь, — шипящим голосом попросил Харальд.

Сванхильд, покраснев, сглотнула. И приласкала его тем жестом, каким гладят по голове детей — собрав пальцы пригоршней, округлым движением по навершию, скользким движением по самому копью, до живота. Замерла, робко пригладив кончиками пальцев поросль у основания…

— Еще, — потребовал Харальд.

И ощутил, как растягиваются губы в ровной улыбке, больше похожей на оскал.

Она одним пальцем, как-то изучающе, прошлась по его мужскому копью. Снизу вверх.

И он, задохнувшись, подумал — ну хватит. Подхватил ее под локти, поставил перед собой. Поспешно расстегнул на ней пояс, висевший низко, на бедрах. Отбросил тяжелую полосу из золотых блях к изножью кровати.

Красные камни блеснули из-под багровых капель крови.

Платье вместе с рубахой Харальд задрал на ней сам. До грудей. Тут же приказал:

— Раздевайся.

Ладони Сванхильд приняли из его рук скомканный подол, потянули вверх. Харальд, не дожидаясь, пока она стащит с себя липнувшую к телу одежду, накрыл ртом одну из грудок.

Снова ощутил вкус крови. Сладкий, пьянящий. И опрокинул ее на кровать.

Золотистые волосы в красных мазках, опаленные с одной стороны, рассыпались по покрывалу. Харальд стащил с себя штаны, накрыл ее тело своим.

Замер на короткое мгновение, глядя в глаза — темно-синие, широко распахнутые…

Густо пахло кровью, но Забава все равно была счастлива.

Харальд навис над ней, опираясь на локти. Попросил вдруг хрипло:

— Скажи что-нибудь… жена ярла.

Она задумалась. Тут же вспомнилось, как Тюра и Гудню советовали ей всегда восторгаться отвагой ярла Харальда. Хвалить его за силу, за победы.

Но говорить ему в глаза, вот так запросто, что он смелый…

Небось, и сам это знает, решила Забава.

Харальд ждал, приподнявшись над ней. Дышал рвано, часто. Серебряные глаза горели в полутьме, укрывшей лицо. Она, погладив его по щеке, наконец заявила:

— Харальд. Ты самый красивый…

Сказала она это совершенно серьезно — а он почему-то засмеялся. Низко, гортанно. Бросил:

— И белый? Сванхильд…

— Мне хорошо, — торопливо добавила Забава. — Мне очень хорошо. Потому что ты есть. Рядом, тут.

Харальд сверху одобрительно кивнул.

— Это хорошо, что ты мне рада.

Его колено тут же надавило, раздвигая ей ноги. Забава в ответ посмотрела удивленно — привыкла уже, что сперва он ласкает ее. А уж потом…

— Сначала мое удовольствие, — тяжело выдохнул Харальд.

И Забава ощутила, как тыкается ей между ног крупное, округлое навершие его мужского копья, отыскивая вход.

Затем вдавливается, врываясь неласково. И тело Харальда, все еще влажное от крови, опускается, накрывая ее. Заслоняя от всего мира.

— Потом твое, — хрипло пообещал он.

Забава вздохнула, погладила ему плечи — там, где по ним шли особо густые сеточки старых шрамов. Подняла колени, прогибаясь так, чтобы складки покрывала не терлись об чувствительные, едва поджившие рубцы на пояснице…

Харальд сверху с шипением выдохнул, довольно оскалился. Пробормотал, двигаясь в ней:

— Рада? Хорошо…

Его орудие скользило все более частыми рывками, по животу Забавы поползло первое тепло — тугое, трепещущее.

Но до сладкой судороги дело так и не дошло.

Потом Харальд рванулся в последний раз, придавливая ее к кровати. Замер сверху. Тут же с протяжным выдохом сдвинулся, перебрался на покрывала. Спросил:

— Больно не было? Я имею в виду, там, на спине.

Забава качнула головой, глядя на него. Хотя, по правде сказать, рубцы побаливали.

Следом она повернулась, прижавшись к его плечу, груди, животу — ко всему его телу сразу, горячему, пахнущему кровью. Бедром ощутила мужское орудие, сейчас опавшее…

Обняла.

— Сванхильд, — уронил Харальд. — Я назначил тебе утренний дар.

Она вскинула голову, посмотрела ему в глаза. Серебро во взгляде сияло, грело…

— Но ты можешь попросить что-нибудь еще. Только предупреждаю — это должно быть что-то для тебя. Не для других. Никаких "пожалей-помоги".

Забава задумалась. Погладила его грудь — твердую, поросшую белесыми жесткими волосками, среди которых попадались и редкие темные волосины. Сказала несмело:

— Я хотела… я хотела бы увидеть Ладогу. Не сегодня. Когда-нибудь. Потом.

Харальд шевельнул бровями. Объявил негромко:

— Если все будет хорошо, ты увидишь свои края снова. Когда-нибудь. Но увидишь только один раз, Сванхильд.

Забава, сглотнув, быстро и мелко закивала.

И не решилась попросить, чтобы Харальд до того дня оставил Красаву здесь, в крепости. Чтобы и ее потом отвезти в Ладогу. Заодно, по дороге.

Просьба Сванхильд была не такой уж и трудной. Если он победит Готфрида, то так и так надо будет сходить в его края с обратным визитом. А от германских земель до девчонкиной Ладоги рукой подать…

И все-таки утерпела, довольно подумал Харальд, подтягивая Сванхильд поближе к себе — и раздвигая ей губы в требовательном поцелуе. Не стала хныкать про Кресив, которую тоже можно было бы отвезти в Ладогу. Удержалась, уже хорошо.

Вкус крови таял в глубине рта девчонки, опьяняя сильнее эля. Он ощутил, как робко, неуверенно двинулся ее язык…

И как пробуждается снова его собственное тело.

Харальд приподнялся, отрываясь от нее. Сказал, уже вставая — и укладывая Сванхильд так, чтобы под ягодицами у нее очутился край кровати:

— Не хочешь попросить еще чего-нибудь? Украшения, два сундука платьев?

В голосе у него была едва заметная насмешка. Но ноги ее, свесившиеся с кровати, он раздвинул движением мягким, бережным. И сам опустился на колени между ними.

Сванхильд тут же вскинулась, села. Сказала неожиданно:

— А можно — штаны? В платье холодно…

Харальд, уже успевший наклониться, чтобы отловить губами сосок на одной из грудок, застыл. Заметил, усмехнувшись:

— Женщины, у которых есть в услужении рабыни, зимой по двору не бегают. Сидят дома, где можно обойтись без штанов. Значит, ты не хочешь сидеть дома, Сванхильд? Это хорошо…

— Ты велел гулять с Крысенышем, — пробормотала она.

Харальд нетерпеливо кивнул, соглашаясь. Велел:

— Бери из моих сундуков все, что захочешь. Плащи, рубахи, сапоги. Только оружие на стене не трогай.

Он наконец дотянулся до соска. Но девчонка сидела, а ласкать грудь, склонившись в три погибели, оказалось неудобно. Харальд ткнулся лбом в хрупкое плечо, заваливая Сванхильд на спину.

Та ойкнула — и растянулась по покрывалу. Он навис сверху, начал ласкать ее медленно, не спеша…

Багровых разводов от засыхающей крови на теле девчонки оставалось все меньше. Руки и губы Харальда стирали их.

И когда он вошел, раздвигая мужским копьем ее вход, ставший скользким, тугим от прилившей крови — Сванхильд прогнулась уже не так, как перед этим, когда он брал ее в первый раз. Более отчаянно, задыхаясь и цепляясь за него.

И судорогу удовольствия, прошедшую по ее телу, Харальд воспринял как награду. Ощутил своим копьем тонкое колечко, частым биением стянувшее вдруг ее вход, боками — шелковую кожу бедер, взметнувшихся и стиснувших его…

В зале продолжало пировать войско, празднуя свадьбу ярла.

До утра было еще далеко