Свадьба Берсерка

ГЛАВА 7. С корабля на пир

Берег Йорингарда приближался. Харальд уже мог различить лица людей, собравшихся на берегу.

На воде возле крепости мирно покачивались драккары, в вечернее небо один за другим поднимались дымки — Кейлев, разглядев и пересчитав идущие корабли, понял, кто идет в Йорингард. И приказал готовить угощение.

Сам старик уже стоял на берегу, встречая вернувшиеся драккары.

— С возвращением, ярл, — объявил Кейлев, едва Харальд ступил на землю. — Я распорядился готовить столы в главном зале. Подадим малое угощение в честь…

Он замялся, выжидающе глядя на ярла.

— В честь победы, — бросил Харальд. — Конунг Трюгви Гудремсон мертв, казна Веллинхела у нас. Распорядись, чтобы подавали большое угощение — люди это заслужили. Мы привезли из Веллинхела вино, так что не скупись, пусть столы ломятся. Потом, если надо, прикупим во Фрогсгарде скот. Кстати, отпразднуем заодно свадьбу Убби. Его свадебный эль уже давно созрел, вот пусть и поднесет его Рагнхильд. Прямо сегодня.

— Я распоряжусь, — понятливо сказал Кейлев. — Все будет сделано как положено, ярл.

Харальд посмотрел на дымки.

— Что ж… пока будем выгружать добычу, угощение как раз поспеет. То, что причитается воинам, я раздам завтра. В крепости, пока меня не было, ничего не случилось?

— Все в порядке, ярл, — отозвался старик. — Никто из чужих не появлялся, Ольвдансдоттир под охраной.

Харальд поморщился, вспомнив Убби — и его просьбу. Хель с этой Рагнхильд, может, и впрямь успокоится, посидев сначала на своей свадьбе, а потом на его. Лучше жизнь с Убби, чем та участь, что ждет ее сестер — рабство в неизвестных краях, у чужих людей…

— Как Сванхильд? — тем временем спросил Кейлев.

— Жива, — неопределенно ответил Харальд. — Однако рабыни, которые были с ней на кнорре, погибли.

Он замолчал, потому что знал — сейчас старик начнет спрашивать. И как отец Сванхильд он имел на это право.

— Что-то случилось, ярл? — спросил Кейлев.

И метнул тревожный взгляд в сторону драккаров, с которых уже выгружали мешки и сундуки с казной.

Болли, вернувшегося на корабле самого ярла, старый хирдман уже заметил. Но Ислейва пока не увидел.

— У меня всегда что-то случается, — бросил Харальд. — Баб с кнорра сманил за борт краке… но мужчин он не тронул, только усыпил. Оба твоих сына живы и здоровы.

— Вот как, — пробормотал старик, успокаиваясь. И снова посмотрел на ярла. — А что за краке?

Харальд посмотрел в сторону фьорда. Буркнул:

— Гость из морских глубин. С щупальцами. Спросишь потом у Болли, он его видел, правда, только с берега. Но больше мы с этой тварью не встретимся. Я принес жертвы моему отцу, и мы договорились не трогать друг друга.

— Бывает, что родичи ссорятся, — Кейлев пожал плечами. — А потом мирятся. Я подберу новых рабынь для Сванхильд. Прикажешь найти для нее славянку?

Харальд качнул головой.

— Нет. Пусть отныне разговаривает только на наречии Нартвегра. Быстрей научится.

— Хорошо, ярл, — старик на мгновенье задумался, потом предложил: — Ислейв и Болли могли бы привезти сюда своих жен. Кому, как не им, быть рядом с Кейлевсдоттир? И присмотрят, и научат…

Разумно, подумал Харальд. Для жен Кейлевсонов благополучие его невесты важно — поскольку от этого зависит будущее их мужей. И детей.

— Пусть везут. Я сейчас отнесу Сванхильд в опочивальню.

Кейлев глянул вопросительно, он пояснил:

— Я повредил ей ногу. Она уже почти прыгнула за борт, следом за другими бабами. Пришлось ловить и затаскивать обратно.

Лицо старика стало задумчивым.

— Может, отложим свадьбу, ярл? У моей дочери еще до похода была рана на плече. А теперь это…

— Нет, — оборвал его Харальд. — Свадьба состоится в тот день, который я назначил. Послезавтра. Если понадобиться, я отнесу Сванхильд к столу на руках — и на руках же дотащу до своей опочивальни. Впрочем, твоя дочь ходит, только сильно хромает.

— Как скажешь, ярл. Действительно, чего тянуть…

— Пришли рабынь в мои покои, — бросил Харальд, разворачиваясь к драккару. — Поскольку сегодня Убби поднесет Рагнхильд их свадебный эль, будет правильно, если Сванхильд тоже выйдет в главный зал.

Он двинулся к кораблю, но на ходу подумал — все-таки будет пир, да еще свадебный. Бабы перед такими делами любят ходить в баню. Только вот ему надо приглядеть за выгрузкой, пройтись по крепости…

— Кейлев, — сказал Харальд, разворачиваясь к старику. — Пришли к моей опочивальне Болли. Сванхильд, возможно, захочет ополоснуться перед пиром. Пусть брат поможет ей дойти туда и обратно.

— Конечно, ярл.

У них были две ночи на обратном пути — и та половина дня.

И хоть Забаве было стыдно, но по ночам она редко вспоминала о бабке Малене и других рабынях. Харальд был рядом, ночная тишина наполнялась его ласками, теплом и тяжестью его тела, его голосом. Он учил ее словам — да еще и на ней показывал.

Бесстыже так показывал, без всякого стеснения. И посмеивался в темноте. Лица Харальда Забава не видела, но смешки и сдавленное фырканье слышала.

Но днем, когда корабли шли по морю, она сидела за занавесками одна. И тихо горевала, вспоминая бабушку Маленю.

А еще думала. Выходит, Харальд не просто ярл. У них тут в Нартвегре полно богов — и один из них его отец.

Только этот отец или не любит своего сына… или, наоборот, так сильно его любит, что хочет забрать к себе, под воду.

Странно все было, непонятно. Хотя у чужан все только так и было — странно да непонятно.

На исходе второго дня корабли причалили. И Забава, выглянув за занавески, узнала крепость, которая теперь стала домом Харальда. Тут же начала поспешно складывать покрывала. Глянула на сундук с его одеждой, стоявший в углу чулана — и со вздохом решила, что не утащит. Тут бы самой сойти, да покрывала унести…

Ждать Харальда Забава не хотела. Опять придет и понесет ее на руках, на виду у всех. Ни к чему это. Ходить она могла, а что до боли в щиколотке, так рука у нее болела не меньше — но ведь двигалась же.

Забава накинула на здоровое плечо сложенные поперек покрывала, краем одного из них прикрылась, как плащом — и выбралась из-за занавесок.

С корабля сняли часть половиц, оттуда, из-под них, как раз сейчас вытаскивали какие-то сундуки. И переправляли на берег.

Забава осторожно протиснулась между таскавшими их воинами, отчаянно хромая и бормоча на ходу:

— Прости… я идти…

Она взобралась на сходни — но тут, на шатких досках, больная нога ее подвела. Сходня дрогнула, Забава покачнулась.

И полетела бы вниз, но сзади поддержали. Тут же подхватили на руки, вместе с покрывалами. В несколько быстрых, раскачивающихся шагов переправили на берег…

Затем поставили перед Харальдом, уже стоявшим там. Принесший Забаву воин задерживаться не стал, убежав на корабль так же молча, как и принес ее.

Сам Харальд тоже не проронил ни слова. Качнул головой, поднял на руки и понес в опочивальню.

Сказал, опустив на постель — вместе со всеми покрывалами:

— Сейчас — одеваться, умываться. Сегодня вечером свадьба…

Забава, как ошпаренная, вскочила с кровати. Наступила на больную ногу, скривилась.

— Свадьба?

— Не наша, — невозмутимо добавил Харальд. — Сегодня свадьба у Рагнхильд и Убби.

И Забава выдохнула с облегчением. Опустилась на край постели — но тут же задержала дыхание, услышав следующие слова:

— Ты оденешься и выйдешь к столу. Одеться, понимаешь? Шелк. Красиво.

— Может, нет? — робко попросила она.

Харальд пожал плечами.

— Ели не хочешь, то нет. Сейчас придут рабыни, присмотрят за тобой. Принесут еды…

Спать лягу, безрадостно подумала Забава. Помоюсь как-нибудь, если сил хватит до бани дойти — и усну. Чего там делать, на этом пиру? Только и дел, что напоминать себе — сиди прямо, голову вскидывай, да вскакивать не забывай, когда все встают. Речи чужанские до нее все равно доходят через пень-колоду…

И Рагнхильд, что сегодня идет замуж, в мужья хотела Харальда. А выходит за другого. Как увидит рядом с Харальдом ее, Забаву, так и станет ей еще горше.

Что ни говори, а жалко беловолосую.

Только Харальд будет сидеть там, в зале. В следующий раз, может, и вовсе с собой не позовет.

Он смотрел на нее молча. Но не уходил.

Харальд размышлял.

Ничего страшного не случится, если Сванхильд не пойдет на этот пир. Она ранена, утомлена после похода…

Но ему это не нравилось. И он упорно желал, чтобы его невеста сегодня вечером вышла в главный зал — и села рядом с ним.

Харальд несколько мгновений размышлял. И наконец понял причину своего упорства.

Точнее сказать, причин было много. Он сделал все, что мог. Дал девчонке свободу, семью, нашел достойного отца. Вот-вот женится.

Но если Сванхильд не приживется в его краю — так и останется чужой для всех. Если не разделит его жизнь во всем, так и будет существовать только как постельная утеха ярла Харальда. Но не более того…

Не зря краке выманивал ее за борт, обещая вернуть домой. И ведь пошла, как и другие рабыни.

Значит, девчонка помнит о своих славянских краях. Тоскует о них, чувствует себя здесь чужой.

Если его не станет, то все это обернется против нее. Тоска по родным краям помешает прижиться здесь, поладить с новыми родичами — Кейлевом и его семьей…

Ну а если он все-таки победит Готфрида, тогда ее тоска обернется уже против него.

Сейчас Сванхильд по-девичьи — вернее сказать, даже по-щенячьи — к нему привязана. Но пройдет какое-то время, она привыкнет к нему, к его ласкам. Детей у них не будет.

И счастье пополам с девичьим обожанием уйдет из ее глаз. Сванхильд начнет смотреть уже как женщина. На все — и на него в том числе.

Все чаще и чаще она будет думать о том, что у нартвегров и то не так, как у людей из ее краев — и это. Все чаще и чаще будет чувствовать себя здесь чужой. Не будет понимать его радостей и горестей. Начнет понемногу отворачиваться от него, то и дело вспоминая о том, как ее когда-то украли, потом отдали ему на потеху. Привезли на чужбину…

И чем дальше, тем больше эти воспоминания будут отдавать горечью. Она начнет таить обиду. Лелеять ее.

А жизнь с берсерком и без того нелегка. Ее ждут походы и зимовья. Причем зимой в Нартвегре тоскливо. Белые снега, замерзший фьорд — Сванхильд будет смотреть на все это и тосковать. Начнет болеть.

Детей не будет, и ничто ее не удержит. В один из дней она тихо угаснет в одном из его домов. Он лишится того, что имеет сейчас — взгляда, вздохов, ладоней на своих плечах, тихого сопенья рядом по утрам. Ее тела, прохладного, когда у него все хорошо…

И горячего, согревающего, когда у него все плохо.

Но даже если Сванхильд не заболеет от тоски, отчуждение рано или поздно встанет между ними стеной. Он будет приходить к ней, чтобы потешить тело — и видеть равнодушное лицо, тоскливо поджатые губы. Заскучав, заведет себе других баб. Каких-нибудь наложниц, чтобы те к нему ласкались. Пусть даже не ради его самого, а ради золота, которое он дарит, милостей, которые оказывает.

И может быть, в один из дней, когда он обнимет Сванхильд, чтобы усмирить то, что живет в его теле — ничего не получится. Что будет потом, неизвестно.

В конце концов, он до сих пор не знает, почему меняется, побыв с ней. Может, потому, что она ему открыта? Всегда, как море перед кораблем…

Как чаша под каплей яда. Эта мысль Харальду не понравилась, и он едва не скривился. Но сдержался, чтобы девчонка не приняла его кривую рожу за признак недовольства.

Он знал, почему она к нему привязалась. С самого начала, как только попала к нему, Сванхильд была отчаянно одинока. И так же отчаянно тянулась к проблескам чужого тепла. Любого тепла.

Даже в первую ночь тянулась, несмотря на страх. Когда боялась и все-таки согласилась, не сказав ни слова — просто коснувшись и обняв.

Но похотью там и не пахло. Только тоскливым одиночеством.

А для долгой жизни с ним этого мало. Ей нужно измениться, полюбить Нартвегр как собственный край, начать понимать своего мужа — и его людей. Затворничество в его опочивальне тут не поможет.

Харальд сделал несколько шагов, опустился на кровать рядом со Сванхильд. Подумал — я выиграл столько битв…

Не проиграю и эту.

— Сванхильд.

Девчонка сидела, неловко вытянув больную ногу. Горловина его рубахи была для нее велика и открывала торчащие ключицы. Снова похудела. С краю, на плече, виднелась легкая краснота — дальше под тканью пряталась рана. Завтра надо будет повыдергивать из шва нитки, мимоходом подумал он.

— Сванхильд, — снова повторил Харальд. — Ты хочешь быть моей женой?

И чуть-чуть подправил, так, чтобы ей было понятнее:

— Хотеть — жена ярла? Да?

Она посмотрела настороженно и чуть испуганно. Кивнула, помедлив. Выдохнула:

— Да.

Харальд вдруг осознал, что еще ни разу не спрашивал ее саму — а хочет ли она стать его женой.

С другой стороны, так было разумней. Одно "нет — жена ярла" он уже слышал.

— Если жена ярла — да… — он помолчал, подбирая слова. — Тебе нужно быть со мной не только ночью, но и днем. Жена ярла — ночь и день, понимаешь? Сидеть на пирах. Встречать моих гостей. Говорить с моими людьми, если понадобится.

Синие глаза расширились.

Не то говорю, понял вдруг Харальд. Все, что он сказал, было об обязанностях — а ее надо подманивать, как щенка мясной костью. И выманивать тем, на что она отзовется. Мягко, еще мягче…

— Жена ярла — это место рядом со мной, — медленно сказал он, разделяя слова паузами. — Не только ночь и постель. Но и день. Жена ярла — рядом со мной на всех пирах, во всех делах, каждый день. Я хочу, чтобы тебя видели рядом со мной везде, кроме боя, Сванхильд. Жена ярла — всегда, везде, каждый день. Чтобы помочь, если нужно. Я знаю, это тяжело…

Он нахмурился, качнул головой. Подумал — а теперь надо зайти с другой стороны. Помнится, девчонке не понравилось, когда он привел ее в опочивальню, где перед этим спала Кресив.

— Но если место рядом со мной будет пустым… нет жены ярла на пиру, понимаешь? Тогда мне начнут предлагать другую жену. Какую-нибудь деву Нартвегра. Чтобы она сидела рядом со мной. Приходить другая жена, Сванхильд.

У него вдруг дрогнули губы, растягиваясь в усмешке. Мелькнула мысль — если он и дальше будет так ломать язык, сам скоро разучится нормально говорить.

— Приходить другая жена — дева Нартвегра. И сидеть рядом со мной. Если ты этого не хочешь…

Вот теперь, мелькнула у него мысль, и выяснится все. Или Сванхильд готова бороться за него — или нет.

И тогда он неправильно выбрал ей имя — Сванхильд, битва лебедя. Не станет лебедь биться за свое гнездо. Да и лебедя нет. А есть лишь тоска и одиночество, которые девчонка заглушает, прижимаясь к нему по ночам.

— Я идти, — торопливо сказала Сванхильд. — Я только мыться — и идти.

Это еще не победа, решил Харальд. Но уже шаг к ней.

Тут в дверь постучали, он буркнул:

— Ну?

Вошел Кейлев. Сказал, посмотрев в сторону Сванхильд:

— Тут, за дверью, рабыни. И я привел стражу, ярл — из тех людей, что ты сам отобрал для охраны Сванхильд перед походом. А еще хочу сказать…

Он сделал несколько шагов, открыл крышку сундука, в котором девчонка прежде хранила одежки, пошитые из грубой шерсти и полотна. Харальд, вставая с кровати, разглядел внутри разноцветье шелков.

— Пока вас не было, я приказал рабыням сшить одежду. Тут платья, другое бабье тряпье. Если послезавтра свадьба, а сегодня пир… тебе это пригодится, Сванхильд.

Девчонка покосилась в сторону сундука. На лице было и облегчение, и смущение.

— Рабскую одежду, что здесь была, я отдал рабыням, — строго заметил Кейлев. — Да, тут еще золото хранилось. Я его прибрал, чтобы не валялось в пустой опочивальне. Вот.

Старик пошарил под плащом, выудил увесистый кошель. Подошел к кровати, высыпал на нее содержимое кошеля.

Развернулся по покрывалу пояс, на бляхах которого свивались в кольца драконы, усаженные жемчужинами. Браслеты, броши и гривна.

— Как я понял, все это дары твоего жениха, Сванхильд, — Кейлев посмотрел на девчонку. — И ты их приняла. Это правильно. Но не носишь, а это нехорошо. Твой жених может подумать, что ты брезгуешь его дарами. Мой род не нанесет такого оскорбления моему ярлу. Ты меня поняла?

Он ткнул рукой в золото, рассыпанное по покрывалу. Сказал повелительно:

— Носи, Сванхильд.

Та помедлила — и кивнула.

Кейлев развернулся к выходу. Девчонка вдруг ожила, спросила:

— Оте… отец.

Старик снова повернулся, быстро посмотрел на нее — а следом глянул в сторону Харальда.

Тот, не изменившись в лице, подумал — решение о том, чтобы оставить девчонку без рабынь-славянок, правильное. Вот уже сама что-то спрашивает, не дожидаясь переводчика.

— Как жить сестра? — спросила Сванхильд.

Харальд едва заметно скривился. Ну да, о чем еще и спрашивать, как не о Кресив…

И все же он кивнул Кейлеву, позволяя ему ответить.

— Она жива, — сдержанно сказал старик. — Но пока не встает. Я распорядился, чтобы ее кормили. И тряпки под ней меняли.

Харальд, не удержавшись, подумал — жаль, что все случилось осенью. Летом раны гноятся, глядишь, и не выжила бы…

Впрочем, Хель с ней. Как только встанет на ноги, он найдет кого-нибудь, кому нужна красивая на лицо рабыня. И подарит ему Кресив.

— Благодарю, отец, — звонко объявила Сванхильд.

Сказано было хорошо, чисто — сказались уроки Рагнхильд. Кейлев, величественно кивнув, вышел.

— Я еще вернусь, чтобы сменить рубаху, Сванхильд, — сказал Харальд, тоже разворачиваясь к выходу. Бросил через плечо, не удержавшись: — Одень пояс. Мне он на тебе нравился.

Правда, без одежды, подумал он, уже выходя.

Как только Харальд вышел, воины занесли в опочивальню сундуки с кораблей — и с одеждой Харальда, и ее собственный, оставшийся в чреве корабля, на котором она плыла с бабкой Маленей.

Правда, во втором сундуке одежда тоже была в основном Харальдова. Шерстяные штаны и рубахи ей по колено, теплые, которые она носила там, на море.

Вместе с воинами внутрь заскочили три рабыни. Подошли поближе, поглядывая с любопытством то на нее, то на кровать, где блестело золото.

— Добрый вечер, — торопливо сказала Забава. Добавила: — Идти в баня.

И заковыляла к сундуку с шелковой одеждой, после ухода Кейлева так и оставшемуся открытым. Выбрала платье не такого яркого оттенка, как остальные — темно-зеленое. Нашла рубаху к нему, желтоватого шелка.

Потом прихватила плащ из своего сундука, принесенного с корабля, отыскала кусок холста, чтобы вытереться. И вышла, стараясь хромать поменьше…

За дверью поджидали стражники — и среди них стоял один из ее братьев, Болли. Тут же подхватил ее на руки, вместе со всем тряпьем. Сообщил:

— Ярл велел отнести.

Забава сжалась у него на руках. Сказала, когда Болли поставил ее на землю перед невысокой постройкой:

— Благодарю, брат Болли.

Он важно кивнул в ответ.

Поспешно моясь в бане, Забава все вспоминала слова Харальда. Что рано или поздно ему предложат какую-нибудь деву Нартвегра. Чтобы место рядом с ним не пустовало.

О том, что предложат-то предложат, а мог бы и сам отказаться, Забава даже не подумала.

Потому что так оно и должно быть. Если она сама хочет только в постели с ним валяться, ничего больше не делая, то нечего и жаловаться, когда мужик начнет подумывать о настоящей жене. Такой, чтоб за делами приглядывала, рядом во всем была.

Место рядом с ним. Не только на пирах, но и во всех делах.

То, что оно ей не по плечу, Забава знала. Верно говорят — не в свои сани не садись…

А Харальд ее звал именно туда. В чужие сани.

Вот Рагнхильд со всем этим справилась бы, мелькнула у нее мысль.

И никогда ей не стать такой, как Рагнхильд. Даже если она вся золотом обвешается, все из шелка себе пошьет, вплоть до сапог.

Но при мысли о том, что Харальд рано или поздно заведет себе кого-нибудь вроде Рагнхильд — за домом смотреть, на пирах рядом сидеть — внутри у Забавы что-то сжималось. Упрямо так сжималось, отдаваясь тупой болью внутри и заставляя стискивать зубы.

Я хоть попробую, думала она, торопливо растирая себя куском жесткой холстины, смоченной зольным раствором — а следом обливаясь водой. Хоть попробую, а там…

Отступить и отказаться никогда не поздно.

Волосы она спешно просушила прямо над каменкой, в бане — и снова при этом пропотела. Пришлось ополаскивать тело больной рукой, здоровой придерживая на голове скрученные волосы.

Рука со стороны раненого плеча вверх поднималась с натужной болью, хоть и двигалась свободно…

Рабынь, тихо мывшихся в углу, Забава тревожить не стала. Закончив, бросила им через плечо:

— Мыться совсем, приходить потом.

И побежала в предбанник одеваться.

За дверью опять ждал Болли с охранниками. И ее снова понесли на руках. Забава по пути думала о том, что надо бы к Красаве заскочить, проведать, как она там — но сегодня не получиться. Из-за пира, из-за того, что место рядом с Харальдом не должно пустовать…

Мысль об этом вызвала у нее легкое смущение. Почему-то. Выходило так, словно ради Харальда она позабыла о Красаве. Хоть умом и понимала, что сама Красава за сестру ее никогда не считала.

И все же слабая тень стыда жалила изнутри. Красаву-то Харальд чуть не до смерти запорол. И ни за что, за одни слова глупые…

Надо думать о другом, решила Забава. О Харальде. У него тоже кругом одни беды. И чудовище это, краке, которое, чтобы завлечь его в море, сманивало туда ее. И походы постоянные, шрамы на теле. Зверь серебряный, что в нем живет, через кожу иногда проступает. Темная напасть, которая на него напала уже дважды — и всякий раз глаза гасила…

Все у нее выходило как-то неловко, второпях. И волосы, которые Забава расчесала, вернувшись в опочивальню, вдруг оказались влажноватыми, а под гребнем слиплись в пряди, вместо того, чтобы рассыпаться по плечам. И шейная гривна давила на плечи, вызывая ломоту в ране.

И рана виднелась в слишком широком вырезе рубахи — красноватая, с побуревшими от крови нитками, идущими грубыми стежками.

Под конец Забава просто скинула волосы на это плечо, прикрыв рану прядями. Гривну она все-таки сняла, чтобы не болело. И броши на лямки платья цеплять не стала — одна из шелковых полос, став тяжелой от золота, опять-таки надавила на кожу рядом с раной.

Зато надела браслеты. И пояс. Правда, едва Забава застегнула его на талии, он тут же соскользнул на бедра.

Она, глядя на это безобразие, только вздохнула. Не свалился, да и ладно.

Покончив с одеванием, Забава замерла посреди опочивальни. Может, Харальд уже приходил, чтобы сменить рубаху — пока она была в бане? И ушел, не застав ее?

Что теперь? Идти самой? Ждать?

Из-за стены уже начал доноситься гул голосов…

То, что следовало сделать, ее сестры успели выполнить за два дня.

И еще четыре дня Рагнхильд просто дожидалась возвращения Харальда.

А когда в крепости заблеяли бараны и завизжали свиньи, которых спешно резали на заднем дворе, поняла, что дождалась. Заходила по опочиваленке, размышляя.

Убби скоро явится. Или он придет к ней не сразу? В главном зале наверняка накроют столы, для вернувшихся с победой устроят пир…

Почему-то Рагнхильд не сомневалась, что Харальд вернулся с победой.

Она остановилась возле оконца, открыла толстую ставню, впустив в опочивальню ледяной воздух со двора. Тут же запахло кровью, паленой свиной щетиной, со стороны фьорда донеслись неясные звуки.

Драккары уже причалили, подумала Рагнхильд. По дорожке, на которую выходило ее оконце, пробежало несколько рабов, направляясь к берегу. Отправили, чтобы помочь выгрузить добычу…

За спиной вдруг хлопнула дверь, и Рагнхильд отвернулась от оконца.

У порога стоял Убби. Несколько мгновений он молча разглядывал ее, потом заявил:

— Наш поход был удачным. Мы вернулись с богатой добычей. Конунг Трюгви, сын Гудрема, мертв — ярл пустил его на жертву Ермунгарду. Его и еще двух дочерей Гудрема.

На этот раз Рагнхильд улыбнулась своему жениху совершенно искренне.

— Это хорошие вести, Убби. Благодарю тебя за то, что ты зашел мне это сказать…

— Я пришел сказать тебе не только это, — ответил Убби.

И сделал несколько шагов. Швырнул что-то на кровать. Рагнхильд посмотрела в ту сторону.

На постели лежал тонкий ободок — венец невесты. Скромный, узкий, из крученной золотой проволоки…

— Обычно венец невесте готовит ее семья, — объявил Убби. — Но твоя семья теперь я, Рагнхильд. Одевайся и готовься — сегодня наша свадьба.

— Как? — Рагнхильд покачнулась. — Но ведь ты только что вернулся. Лучше отложить…

Убби, набычившись, перебил ее:

— Мы уже и так отложили. Эль был готов еще несколько дней назад. Вспомни, Рагнхильд, ты ведь сама приказывала на кухне, чтобы его сварили.

— Но… — она поспешно искала слова, чтобы убедить Убби не спешить, подождать…

И не находила.

— Сейчас наши парни заняты разгрузкой, — объявил ее жених. — Потом все заберут свои сундуки с драккаров, ополоснут морды, натянут, что получше. И явятся в главный зал — ярл сегодня устраивает пир. Он пожелал, чтобы мы выпили свой свадебный эль на этом пиру. Перед всеми — и перед ним. Ты поняла меня, Рагнхильд?

Она поняла. И не смогла удержаться от судорожного вздоха.

Убби помолчал, затем буркнул:

— Это не я бегал за тобой по Йорингарду — ты сама подошла ко мне и попросила на тебе жениться. Я тебе не тряпка из твоего сундука — захотела, достала, не захотела, швырнула в угол. Ты сама желала этой свадьбы, и ты ее получишь. Готовься, Рагнхильд. Стража отведет тебя в баню, чтобы ты помылась перед пиром. Когда все соберутся в зале, я приду за тобой, как положено — с друзьями жениха, на глазах у людей. И по обычаю, мы станцуем у дверей женского дома. Пусть люди в крепости видят, что я не дряхлая развалина. Что смогу тебя защитить. И отомстить за свое бесчестье, если понадобится.

Он развернулся и вышел, а Рагнхильд осталась стоять, в ужасе глядя на кровать.

На постели лежал тонкий обруч невестиного венца.

Потом она шагнула к своему сундуку. Открыла его, двигаясь резко, ломано. Начала ворошить одежду, выискивая платье получше.

Для свадебного пира.

Если вдуматься, все было хорошо. Все было именно так, как ей нужно. Потом, когда очередь дойдет и до Убби, она станет вдовой почтенного хирдмана. Или разведется, там будет видно. А до тех пор он и его имя послужат ей прикрытием, защитой, которая еще понадобится.

Одно непонятно — почему так ноет сердце? И руки не двигаются, ноги не идут…

Харальд, подумала Рагнхильд с болью и ненавистью одновременно. Теперь его очередь. Гудрем уже мертв, его сын пошел на корм Ермунгарду. Самое время умереть и берсерку. Все из-за него. Может, Гудрем даже не пришел бы сюда, не захоти он подобраться поближе к сыну Змея.

Открылась дверь — и в опочивальню вошли рабыни.

— Дом идти, — поспешно сказала Забава. Добавила, смутившись: — Пожалуйста. Доброй ночи.

Женщины переглянулись, хором пожелали ей доброй ночи и вышли.

Забава еще немного постояла, решаясь. Надо бы спросить у стражников за дверью, где сейчас Харальд. Уже пришел, сменил рубаху и ушел на пир — или еще занят своими делами? Вдруг они знают. Или сходят, посмотрят…

От последней мысли она вдруг смутилась. Нехорошо вот так людей по своим охоткам гонять.

Тут вошел Харальд. Кивнул, увидев ее.

И сказал звучно, подойдя поближе:

— Пояс, это хорошо. Браслеты…

Потом провел пальцем по ее ключице. Спросил, поднимая брови:

— Здесь? Броши, гривна?

— Болит, — сдавленно ответила Забава, надеясь, что он поймет.

Харальд молча откинул с ее плеча пряди, прикрывавшие рану. Хмыкнул.

Забава застыла, шею свело судорогой. Вот и опять — она его не белым телом радует, а рану показывает.

— Рана — хорошо, — одобрительно сказал Харальд. И неожиданно добавил: — Не прячь. Пусть видят.

Она глянула изумленно, он пояснил:

— Ты ранена, но ты идешь. Не лежишь, не плачешь. Это уважают, Сванхильд. Это достойно меня. И тебя. Пусть видят.

Забава от изумления раскрыла рот. Спросила:

— Поэтому идти? Чтобы рана глядеть?

И ткнула рукой себе за спину, указывая на стену, отделявшую опочивальню от главного зала.

Харальд отвечать не стал, а вместо этого сгреб ее и начал целовать — вдумчиво, долго. Заявил, наконец-то отпустив:

— Я одену чистое и пойду на пир. Так ты идешь со мной?

— Да, — Забава глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание после его поцелуев. — Ты говорить — место пустое. Сторожить, да?

Последние слова она произнесла голосом, непривычным для нее самой. Не обиженным и не злым — а каким-то странным.

Да она посмеивается надо мной, с изумлением понял Харальд. До сих пор это он похохатывал и усмехался, глядя на нее — а теперь она?

Брови сами собой столкнулись на переносице. Сванхильд замерла, тревожно глядя на него — совсем как перед этим, когда он полез осматривать рану на ее плече.

Напугаю, подумал Харальд. И убрал с лица хмурое выражение. Отыскал взглядом сундук со своей одеждой, прошагал к нему, сменил рубаху.

И только после этого снова посмотрел на Сванхильд, по-прежнему стоявшую навытяжку.

Подумал, уже остывая — и чего так взъелся? Рано или поздно она должна была начать смеяться. А поскольку рядом с ней только он, то над ним первым и начнет посмеиваться.

Харальд взял плащ, брошенный на один из сундуков, накинул ей на плечи. Хотел поднять на руки — но она отступила, неуступчиво помотала головой. Попросила смущенно:

— Я сама. Раз там глядеть.

Харальд шевельнул бровями. Потом махнул рукой, чтобы шла следом — и двинулся к выходу.

Идти в зал, шагая позади Харальда, было не так страшно, как одной.

Н этот раз пирующие сидели не только внутри — перед входом в главный зал выставили несколько грубо сколоченных столов. Между ними уже горели костры, разгоняя тьму. Солнце успело закатиться…

На нее смотрели от столов — спокойно, внимательно. Разглядывали без насмешливого любопытства, без ухмылок.

Жена ярла, напомнила сама себе Забава. И вскинула голову. По плечу тут же стрельнуло болью. Она задохнулась на мгновенье, но подбородок опускать не стала. Шла, стараясь поменьше припадать на поврежденную ногу.

Хорошо хоть, после бани щиколотка стала ныть меньше.

За столом в конце зала уже сидел родич Харальда — тот самый ярл Свальд, что когда-то ее увез из Ладоги.

Увидев его, Забава опять вспомнила о Красаве. Подумала — может, сбегать в рабский дом после пира? Вряд ли бабам положено сидеть на нем до конца…

Она скинула плащ, опустилась на стул, который кивком указал ей Харальд — по левую руку от него. Замерла. Подумала тоскливо — ох и скучное дело эти чужанские пиры. Сел и сиди сиднем.

Свальд что-то быстро сказал Харальду. Тот ответил…

— Ты все-таки решил привести на пир свою невесту? — спросил Свальд. — Лучше бы дал ей выспаться. Раненая, бледная… как я понимаю, последние две ночи она почти не спала?

— Ты подслушивал у моей палатки? — поинтересовался Харальд.

И налил себе эля из кувшина, стоявшего перед ним.

— Я завистлив, а потому прозорлив, — беспечно ответил брат. — И понимаю все, не опускаясь до подслушиваний. Пока я крутился в своей палатке с боку на бок на холодных кожах, все думал о том, что делал бы, будь рядом моя невеста…

Харальд глотнул эля, заметил:

— Тебе ее не отдадут, пока не выпьешь при всех свадебный эль. И главное, пока не отдашь ее отцу выкуп за невесту.

— Да, в этом недостаток дочерей конунгов, — легко согласился Свальд. — Во всяком случае, пока их родичи живы. Говорят, на этом пиру Рагнхильд выпьет свой свадебный эль?

— Убби его поднесет, — отозвался Харальд. — А уж удастся ли ему уговорить ее выпить поднесенное — его дело. Родичей у нее нет, так что помочь выпить эль некому. Если сильно заупрямится, станет просто моим подарком Убби. Тот, как я вижу, не на шутку ей увлекся.

— Не боишься, что Рагнхильд подобьет его на глупости?

— Да какие? — изумился Харальд. — Случись что со мной, хирдманом ему уже не быть. Нет, Убби я нужен живой, невредимый и в Йорингарде. Не будет меня, Рагнхильд вывернется из-под него, как змея. Он, может, и выглядит простоватым — но далеко не дурак.

Свальд искоса глянул на него.

— А я-то думал, почему ты взял в хирдманы однорукого…

— Ну, может, я решил так почтить бога Тюра, — бросил Харальд. — Как утверждают скальды, тот тоже однорукий. И при этом бог воинской доблести. Вон, кстати, и свадебный эль.

Несколько человек затащили в зал бочку, поставили ее в середине зала. Бывший среди них Убби повернулся к столу на возвышении.

— Ярл Харальд. Я сейчас пойду за невестой. Не окажешь мне чести… не станцуешь вместе со мной как друг жениха?

— А почему бы и нет? — рявкнул Харальд со своего места. — Мне самому танцевать послезавтра. Надо бы попробовать. Хоть узнаю, не опозорюсь ли перед невестой.

В зале захохотали. Кто-то крикнул:

— А ты возьми меня подержать копье, ярл. Я приведу своих друзей — мы быстренько опустим копья, когда это будет нужно, да так, что никто не заметит.

Другой человек завопил:

— А я подержу копье для Убби. А то говорят, у него коленки слабеют, когда он видит свою невесту. Если друзья не помогут, он и одного шлема не собьет.

— Я-то собью, — прорычал Убби, разворачиваясь — и взглядом отыскивая кричавшего. — И собью, и до кое-кого тут доберусь.

Ему ответили новым взрывом хохота — и новым криком:

— Побереги свой пыл для невесты, Убби. Если не получиться отличиться в танце, так хоть на ложе покажешь свою силу.

Харальд быстро наклонился к Сванхильд. Сказал ей на ухо:

— Я пойду с Убби, с женихом. Хочешь посмотреть, как у нас забирают невесту?

Она закивала, даже не дослушав. Может, и не поняла, о чем речь, подумал Харальд. Просто очень хочет угодить — после всего, что наслушалась в опочивальне.

— Тебе придется дойти до женского дома, — предупредил он. — Будет больно.

— Я идти, — согласно выдохнула Сванхильд.

И несмело улыбнулась. Харальд, выходя из-за стола, бросил:

— Свальд, пригляди за моей невестой. Пусть увидит, как у нас начинаются свадьбы. Ей это будет полезно.

— Положись на меня, родич, — пробормотал тот.

И тоже встал. Глянул на Сванхильд, широко улыбнулся.

— Пойдем. Харальд хочет, чтобы ты пошла. Нет, как я все-таки рад, что женюсь на шведке. У них все проще — заплатил выкуп, получил невесту. И не надо прыгать перед ее дверями, ногу об шлем отбивать…

Забава встала. Родич Харальда кивнул ей на плащ, она поспешно его накинула.

Несмотря на боль в плече и ноге, за чужанином по имени Свальд она заковыляла, полная любопытства. Люди, сидевшие за столами, тоже вставали с лавок, шли к выходу.

Выходит, у них тут невесту всем миром забирают, решила Забава. И приводят на пир. Не то что в Ладоге. Там свадьбу играют в доме невесты.

И жених на пир приходит гостем, гостем же и сидит. А молодую жену забирает уже после пира, когда отец ее при всех ему в жены отдаст. Но перед этим бабы невесте девичью косу расплетут, заново волосы уже в две косы соберут. Как знак, что она с девичеством прощается. Покроют голову не девичьим венцом, а бабьим покрывалом…

А скоро, мелькнула у Забавы мысль, и за ней так же пойдут. Или не пойдут? Чего ее забирать, если она и так каждую ночь в опочивальне Харальда спит?

Свальд шагал по залу медленно, то и дело оглядываясь на нее. Нарочно не спешит, поняла Забава.

И захромала быстрей, стараясь не морщиться от боли.

Народ шел к дверям женского дома. У многих в руках сияли факелы. Свальд, ухватив Забаву за руку, начал протискиваться через толпу.

С двух сторон от нее тут же встали, вынырнув откуда-то, двое мужчин. Из тех стражников, что шли по пятам за Болли от опочивальни до бани, и обратно. Зашагали рядом, раздвигая людей, так что Забава захромала уже по проходу в толпе. Так и дошла до огромного круга перед дверями женского дома.

Оттуда вышла Рагнхильд. В алом платье, с тонким золотым венчиком на распущенных снежно-белых волосах. Собравшиеся взревели.

Забава только вздохнула. До чего же Рагнхильд красивая. Вот и в этом она беловолосой не ровня.

Но следом подумала — зато для Харальда она одна на все края, он сам так сказал.

Знать бы еще, сколько в этом любви, а сколько нужды…

Кто-то заиграл на чем-то вроде гуслей — только струны зазвенели громче и грозней, накатом. Несколько человек запели. Слова звучали не напевно, а сыпались ударами, напоминая рокот частых волн.

Из толпы вышли восемь чужан, державших копья. На конце каждого древка поблескивал шлем. Встали, образовав еще один, уже узкий круг внутри широкого людского круга. Слегка наклонили копья. Встань под ними высокий воин да подними руку — кончиками пальцев коснулся бы шлема.

Харальд в числе прочих стоял напротив Рагнхильд, на другом краю замершей людской толпы.

Свальд вдруг наклонился к Забаве, что-то сказал. Она поняла немногое — сейчас тут будут что-то делать, сначала друзья жениха, а потом и сам жених. Все для того, чтобы невеста увидела силу жениха.

Но подумала — музыка звучит, песню поют… может, в хороводе пойдут, как у них в Ладоге по весне делают?

Первым в круг людей с копьями вышел сам Харальд. Без плаща, в одной рубахе. Сделал под напев несколько притоптывающих, танцующих шагов, потом вдруг подпрыгнул.

И в высоком прыжке с разворотом быстро ударил ногой по шлему. Движение вышло смазанным, почти неразличимым.

Шлем слетел. Из широкого людского круга вперед кинулся один из воинов, поймал.

Толпа взревела, напев зазвучал еще громче, слова посыпались частыми ударами молота. Харальд снова прошелся, притоптывая. Прыгнул, целя ногой по шлему уже с другой стороны круга…

И снова сбил, и снова толпа заревела. Он опять двинулся, притоптывая.

И так до тех пор, пока не упали все восемь шлемов. Потом Харальд вышел из круга людей с копьями, в несколько быстрых шагов очутился рядом с Забавой. Встал рядом, часто дыша. Обхватил ее рукой, притиснул к себе. Она ощутила боком жар разгоряченного тела.

В круге снова нацепили шлемы на копья. Вышел второй мужчина, пошел, притоптывая. Шлемы начали слетать…

Танцевали чужане долго. В круге, считая вместе с Харальдом, побывало человек семь. У одного из них прыжки вышли похуже, чем у прочих, два раза ему не удалось сбить шлем. Восторженный рев толпы при неудачах звучал потише, слышались насмешливые возгласы.

Под конец вышел высокий здоровяк со скрюченной рукой. Крикнул что-то — и люди, державшие копья, вздернули их повыше. Но он все равно изловчился, сбил все.

А затем зашагал к Рагнхильд. Взял ее за руку, повел через круг. Люди начали расступаться, образуя широкий проход.

Рука Харальда, обнимавшая Забаву, опустилась, отыскав ее ладонь. Он потянул за собой, и они медленно пошли за женихом с невестой, по проходу…

Харальд что-то сказал, обернувшись на ходу к родичу, идущему следом.

— Окажешь мне честь, станцевав первым на моей свадьбе? — негромко спросил Харальд, оглянувшись на Свальда.

Тот насмешливо скривился.

— А я только что радовался, что женюсь на шведке, и прыгать мне не придется…

— Ты вроде бы не так стар, чтобы бояться свадебных танцев, — отозвался Харальд.

— А вдруг не собью шлем? Если дед об этом узнает, оскорбится — и заставит прыгать перед шведкой, когда я ее привезу.

— Вали все на меня, — посоветовал Харальд. — Скажешь, я побоялся, что моей невесте понравится твоя удаль, поэтому приказал поднять копья слишком высоко.

— Тогда он не простит тебя. Только не говори, что ты это переживешь — я это и так знаю.

Харальд фыркнул. И глянул на Сванхильд, хромавшую рядом. Отпустил ее ладонь, сунул руку под плащ, подхватывая и поддерживая под плечом, так, чтобы на больную ногу она почти не наступала.

Спросил, наклоняясь к ней на ходу:

— Понравилось?

На лице Сванхильд все еще держалось то изумление, которое он видел, пока шел по кругу в танце. Она вскинула брови, пробормотала:

— Высоко…

— Прыгали, — уже привычно завершил Харальд. — Послезавтра я буду так танцевать перед тобой. Как твой жених. С одной лишь разницей — мне придется еще отдать за тебя выкуп родичам.

Сванхильд моргнула.

Ничего, подумал Харальд. Со временем начнет понимать все. А послезавтра сообразит то, что не поняла, по ходу дела.

Рагнхильд, шедшая впереди, рядом с Убби, вдруг обернулась. Кольнула взглядом — равнодушным, пустым. И снова отвернулась.

Харальд нахмурился.

Еще несколько дней, и Белой Лани здесь не будет, подумал он. Вот только что делать с ее сестрами? Настала осень, на торжище во Фрогсгарде нет купцов из далеких земель. Если отправить девок туда сейчас или позже, зимой, их купят люди из окрестностей.

Но ему не хотелось, чтобы сестры Рагнхильд жили с ним рядом. Девки еще молоды, нарожают сыновей, и лет через четырнадцать те придут наниматься к нему в хирд. У каждого сопляка не спросишь, кто его мать…

Кто его знает, что вложат в головы своих сыновей сестры Рагнхильд. Особенно после того, как с ними потешились его воины. За себя Харальд не опасался — но была еще Сванхильд, на которой раны заживали долго. И убить которую было легко.

Того, что рано или поздно к нему заявится сын Убби от Белой Лани, Харальд не опасался. Рагнхильд не пожертвует дивным телом ради того, чтобы выносить и родить дитя от простого хирдмана. Скорей всего, она уже пьет втихомолку зелье для сбрасывания плода — и сына у Убби от нее никогда не будет.

Идя по двору, Рагнхильд обернулась к Харальду. Тот тащил свою хромую девку чуть ли не в обнимку — и несмотря на гул, стоявший вокруг, она расслышала все сказанное им. Что послезавтра он будет танцевать перед своей девкой уже как ее жених. И что отдаст за нее выкуп.

Выкуп за свою рабыню.

А за нее, за дочь конунга, никто так и не заплатил. Пусть ее отец и братья мертвы, так что выкуп получать некому — но в таких случаях супруг обычно преподносит особенно щедрый утренний дар.

Только Убби вряд ли это сделает.

Девка все равно не успеет порадоваться богатству Харальда, подумала Рагнхильд, снова поворачиваясь к Убби — и одаривая того застенчивой улыбкой, как и положено невесте.

Рабыня умрет вместе со своим хозяином. Еще до свадьбы, если все получится.

У нее вдруг мелькнула неприятная мысль — Харальд еще и в круг вышел танцевать, как друг жениха. Хотел показать своей девке, насколько крепок телом?

А ведь мог бы танцевать перед ней, как ее жених. И тогда она, Рагнхильд, смотрела бы и радовалась, видя, какой муж ей достался…

И она бы точно не стояла с глупым видом, изумленно выпучив глаза, как рабыня Харальда.

В пустой зал, как и положено невесте, которую ее жених ведет к свадебному столу, Рагнхильд вступила первой.

Воспоминания тут же налетели — и внутри все заледенело. Вот зал, где пировал ее отец. Зал, где она сидела рядом с ним, как его любимица, его гордость. И скальды, а у отца их было двое, прямо тут, в зале, слагали песни в ее честь.

А люди за столами их слушали. И глядели на нее с восторгом и обожанием…

Но все кончилось. Да, на нее по-прежнему бросают взгляды — но теперь в них только похоть. И в пиршественный зал конунга Ольвдана она вступает как невеста простого хирдмана.

А не как гордая дочь хозяина крепости.

Рагнхильд подавила вздох. Снова улыбнулась Убби. Жених, идя рядом, посматривал на нее искоса, прищурившись. Наблюдал — и в ответ не улыбался.

Ничего, скоро она от него избавится, подумала Рагнхильд. Как только Харальд умрет, хирды, ходившие раньше под рукой Турле и Огера, сразу же встанут под руку Свальда. Сплотятся вокруг него.

До арваля, пышных поминок, которые устроят в честь Харальда, никто из его войска отсюда все равно не уедет. И на арваль прибудут родичи — Свальд об этом позаботится…

Даже если самого Свальда не удастся использовать, останется еще ярл Турле. Она сумеет ему угодить.

И рано или поздно, но настанет тот день, когда она пройдется по Йорингарду как хозяйка. А не как женщина, которую держат тут из милости.

Все случится завтра, решила Рагнхильд. Сегодня у нее брачная ночь, к тому же Убби не было несколько дней, так что он не успокоится до утра. И давать сонное зелье сегодня не стоит, Убби заподозрит что-то, если уснет, не потрудившись над ее телом как следует…

Кроме того, сам Харальд может засидеться в зале до утра, беседуя с братом.

Зато завтра все будут отсыпаться после сегодняшнего пира. Воины устали после похода, а тут еще бессонная ночь и много эля. Так что следующим вечером крепость вымрет, лишь у стен и вдоль берега останется стража. Но смотреть стражники будут вполглаза — все враги разбиты, настало зимовье…

Что облегчит ей задачу.

Завтра.

Рагнхильд скользнула за стол по левую руку от возвышения, где сидел хозяин крепости. И замерла, ласково улыбаясь своему жениху.

Харальд пододвинул ногой стул, на который опустилась Сванхильд — и сам уселся рядом. Свальд, уже занявший место справа от него, заявил с улыбкой:

— Говорят, после свадебного танца иногда бывает больно садиться, брат…

Харальд пожал плечами.

— Я еще не так стар, чтобы стонать после нескольких прыжков.

— Вот как? Доверь мне честь держать одно из копий послезавтра — и я проверю, так ли это.

— Ты сам будешь танцевать, — проворчал Харальд. — Передо мной. Еще в круг, как друзья жениха, выйдут Бъерн, Ларс, Свейн… ну и Убби. И я найду еще пару человек, чтобы нас было восемь, вместе со мной. Как положено.

Свальд вдруг посерьезнел, сказал уже без улыбки:

— И все-таки ты слишком милостив к своему однорукому хирдману. Он женится на Рагнхильд, которая никогда не забудет, что ее отец был конунгом и хозяином Йорингарда. А ты празднуешь его свадьбу в этом зале, идешь вместе с ним как друг жениха за невестой…

— Послезавтра мне самому идти за своей невестой, — бросил Харальд. — И следовало попробовать, как это — сбивать шлемы в танце. Хотя бы для того, чтобы не опозориться в день своей свадьбы.

Он помолчал. Затем добавил, понизив голос:

— А что касается их свадьбы в этом зале… воинов из моего прежнего хирда в моем нынешнем войске немного, Свальд. И Убби привел ко мне около сотни воинов. Кроме того, тут еще есть люди Гудрема — те, кого я сначала взял в плен, а потом в свою дружину. Пока они видят, что я милостив к бывшему человеку Хрорика, ходившему под Гудремом, они спокойны за себя. Значит, все, кто служит мне, равны передо мной. И когда я пошлю их в бой, они не станут оглядываться, высматривая, что там делают люди из Хааленсваге. А просто пойдут вперед.

— Так это хитрость ради спокойствия войска? — Свальд снова улыбнулся.

Харальд качнул головой.

— Не только. Убби помог мне завоевать Йорингард. Без него здесь было бы гораздо меньше людей — и гораздо больше могил. Ярл не должен такое забывать, Свальд.

Брат стер с лица улыбку, стрельнул взглядом по залу, который быстро заполнялся людьми, возвращавшимися от женского дома.

— И все же Рагнхильд опасная женщина, а твой однорукий хирдман сегодня станет ее мужем…

— Ольвдансдоттир скоро уйдет из Йорингарда, — отрезал Харальд. — И покончим на этом. Хватит обсуждать женщину, которая если и отличилась чем, то лишь обычными бабскими глупостями.

Свальд легко согласился:

— Хорошо, поговорим о другом. Тебе не кажется, что пора завести себе охрану? Нет, я знаю, что ты можешь защитить себя. Но кто-то должен беречь твой покой, пока ты спишь. И твою опочивальню — чтобы туда опять чего-нибудь не подсунули…

— Я не жду новых бед — по крайней мере, до весны, — бросил Харальд.

И вдруг задумался. Посмотрел на Сванхильд, тихо сидевшую слева. Пожалуй, хватит с нее ран…

— Но я последую твоему совету. Охрана для покоев. Да, это будет сделано.

В уме у него вдруг мелькнуло — думал ли я когда-нибудь, что придется охранять даже койку, на которой сплю…

Убби уже встал с места — и гомон голосов в зале затих. Подхватил чашу, стоявшую перед ним, подошел к бочке. Подцепил ножом деревянный кругляш, закрывавший отверстие в крышке наверху, вытащил.

И черпаком, подданным одним из воинов, наполнил свою чашу. Развернулся, зашагал к своей невесте — уже вставшей с места, смотревшей на него с улыбкой.

Улыбается неискренне, подумал Харальд, рассматривая Рагнхильд. Выучено, напоказ. Однако ей не на что жаловаться — жениха она выбрала сама, никто не неволил…

Он не отвернулся, когда Рагнхильд вдруг бросила на него короткий тоскующий взгляд. Продолжил смотреть все так же спокойно, равнодушно.

— Мой свадебный эль, — провозгласил Убби на весь зал.

И одной рукой, как положено, подал Рагнхильд чашу — стоя по другую сторону стола, пронеся ее над столешницей.

Она приняла чашу. И тоже, как положено — подхватив двумя руками за края. Поднесла к губам, начала пить…

Харальд наклонился к Сванхильд, прошептал на ухо:

— Запоминай все.

Она ответила растерянным взглядом.

Даже если сделает ошибку, подумал Харальд, откидываясь на спинку стула, ничего страшного. Бывают невесты, которые вообще не хотят пить свадебный эль, поднесенный им женихами — теми, что выбрали родичи.

И в глотку строптивицам его заливают силой, прихватив за локти и намотав волосы на кулак. Так, чтобы не дергались, не отворачивались…

А ответный свадебный эль жениху подносят в таких случаях уже родичи.

Главное — эль должен быть выпит.

Рагнхильд опустошила чашу до дна, выбралась из-за стола, пошла к бочке. Теперь была ее очередь наливать и подносить эль Убби, который по-прежнему стоял перед столом.

Подала она эль правильно, подхватив чашу двумя ладонями за края. Убби тоже принял ее как положено, одной рукой. Осушил в три глотка, затем вскинул чашу над собой, показывая всем, что она пуста.

Зал заревел. Забегали рабыни, наливая гостям свадебный эль из той самой бочки. Разливать начали с Харальда и тех, кто сидел за его столом.

— Жарких ночей и отважных сыновей, — крикнул с места Свальд.

Убби обернулся к столу ярла, благодарно кивнул. Харальд встал, поднял чашу, в которой плескался свадебный эль — вровень с краями, едва не проливаясь.

Люди в зале поднялись с лавок вслед за ним. Рядом встала Сванхильд — и на Харальда пахнуло теплым запахом женского тела, в который вплеталась кислинка банного дыма…

— Счастливой семейной жизни моему хирдману Убби, — рявкнул он. — Честных сыновей, прекрасных дочерей — и долгой жизни с молодой женой.

Послышались голоса, вслед за ярлом вразнобой оравшие здравницы, Воины начали опустошать чаши.

Харальд допил эль, наклонился к Сванхильд, которая только что приложилась губами к краю чаши. Приказал:

— Пей до конца. Так положено.

Ресницы, бросавшие тень на щеку с его стороны, дрогнули.

Ничего, подумал Харальд, одна чаша — это немного. Снова пить до дна ей придется, когда он будет поздравлять своих людей с победой. И все. Она женщина, на нее никто не посмотрит с неодобрением, если чаша перед ней не пустеет.

Он сел, чуть двинулся влево — чтобы движение Сванхильд, опустившейся на сиденье с запозданием, снова овеяло его запахом ее тела. Сказал негромко, только для нее:

— Рагнхильд и Убби теперь муж и жена. Таков наш обычай.

— Жених носить чашу, — негромко сказала она вдруг, поворачиваясь к нему.

В синих глазах было удивление.

— Руки есть, чего бы не носить, — проворчал Харальд. — Так положено. Поэтому и говорят — поднести свадебный эль. Жених наполняет чашу, подносит ее прилюдно, чтобы все видели — он выбрал эту женщину себе в жены. А не просто рабыня пробегала и чего-то там плеснула… Следом чашу подносит уже невеста.

Сванхильд согласно кивнула — и замерла. Золотистая бровь с его стороны дрогнула, пальцы вцепились в подлокотник.

Харальд накрыл ее ладонь своей. Прижал, ощутив мелкие хрупкие кости, прохладу кожи.

И снова поймал взгляд Рагнхильд — быстрый, скользкий, вымороженный. Недовольно сдвинул брови.

Скорей бы Убби убрал ее отсюда…

Справа задорно сказал Свальд:

— Учишь невесту нашим обычаям, Харальд? Ну и как, получается?

— Мне приходилось учить своих воинов сражаться, — невозмутимо ответил он, посмотрев на брата. — И свою женщину я уж как-нибудь обучу тому, что ей положено знать.

Свальд согласно кивнул — но широко улыбнулся. Заметил:

— А как много ей положено знать? А то вдруг проболтаюсь ненароком о неположенном. Скажем, как у нас расстаются с мужем. Три свидетеля, трижды пройтись от дверей дома к кровати — и обратно…

— Ты забываешь, что при этом за дверями дома должны ждать родичи женщины. — Харальд убрал руку с ладони Сванхильд, отпластал от запеченного мяса, стоявшего перед ним, кусок потоньше, бросил ей на тарелку. Подтолкнул локтем, указав взглядом на еду. — Иначе муж может и не согласиться с расставанием. А то и вовсе его не заметить.

— Ну, с этой стороны тебе ничего не грозит, — подхватил Свальд. — Как и Убби, впрочем. А вот у меня в родичах будет шведский конунг. Чуть что не так — и его восемь драккаров появятся возле моего поместья. Тут поневоле задумаешься.

— А ты будь хорошим мужем, Свальд. — насмешливо посоветовал Харальд. — И перестань заглядывать под каждый подол, который попадется тебе по дороге. Глядишь, до шведских драккаров дело и не дойдет.

Он задумался, помолчал. Сказал быстро, так, чтобы сидевшая рядом девчонка не поняла:

— В день, когда моя жена захочет прогуляться от двери к кровати прилюдно, у меня появится новая наложница. И звать ее будут так же, как мою жену. Но не думаю, что найдутся люди, готовые стать свидетелями в таком деле. Так что не болтай глупостей, брат. А то ведь зима долгая — а хольмганги ее здорово укорачивают. Особенно для тех, кому не повезло.

Он отрезал для себя мелкий кусок мяса, подцепил его концом кинжала, швырнул в рот. Положил клинок перед Сванхильд…

— Кстати, — опять оживился Свальд. — твоей невесте никто так и не подарил ножа? Конечно, вообще-то его дарит отец… но если позволишь, я подарю Сванхильд отличный клинок. У свободной женщины Нартвегра должен быть нож, ты знаешь.

Харальд нахмурился, покосился на свою невесту. Та воевала с мясом на своей тарелке, пытаясь его разрезать. Он молча забрал у нее кинжал, придвинул к себе тарелку — и в несколько взмахов нарезал кусок на узкие ленты. Вернул все девчонке…

Сказал:

— Она получит свой нож позже. Всему свое время, Свальд.

Брат снова фыркнул.

— Боишься, как бы она не напала на тебя? Без ножа женщину оставляют только те, кто женился без ее согласия. Но твоя невеста сидит возле тебя послушно, тихо… и уж точно согласна испить твоего свадебного эля. Для нее великая удача, что ты решил взять ее в жены.

Тебе не понять, подумал Харальд. У девчонки еще долгий путь впереди — мало ли что случится? Охрана у нее есть, так что защищаться от кого-то не нужно. А нож — это быстрая и верная смерть. Без него спокойнее.

Харальд скосил глаза на Сванхильд. Та как раз сейчас пыталась подцепить полоску мяса кончиком кинжала — в подражание ему. Тонкая полоска срывалась с острия, падала…

И девчонка в конце концов взяла ее пальцами. Запихнула быстро в рот, смущенно покосилась на него.

Он улыбнулся. И настойчиво повторил:

— Нож будет позже, Свальд. Клинок я выберу сам.

Рука Харальда крепко держала Забаву всю обратную дорогу — прихватив плечо снизу. И на больную ногу она почти не наступала. Так, помечала каждый шаг легким прикосновением ступни к земле, не больше.

Потом опустилась на стул рядом с Харальдом, замерла. Смотрела на то, как Убби подносит Рагнхильд эль, затем она ему…

И удивлялась. Как так — жених, почти что муж, и невесте прислуживает? Мужское ли это дело, да еще на пиру, перед людьми, с чашей для нее бегать?

И ей Харальд через день так же поднесет эль…

После этой мысли Забава посмотрела на людей в зале счастливыми глазами. Даже нижнюю губу прикусила, чтобы рот в улыбке не расползся.

А затем вдруг встретилась глазами с Рагнхильд, сидевшей за столом слева.

Беловолосая красавица скривилась, потом взгляд ее уполз в сторону, к Харальду.

И Забава смутилась, почувствовав себя виноватой. Ей-то хорошо, она замуж выходит за Харальда. Другого такого нет — и она для него одна на все края, он сам так сказал.

И Рагнхильд тоже хотела за него замуж, но вышла за другого. Только без охоты пошла, сразу видно. Хоть и улыбается беспрестанно.

Жаль ее, думала Забава, отводя взгляд от беловолосой красавицы.

Харальд рядом беседовал с родичем. Говорили они слишком быстро — но Забава все равно вслушивалась, пытаясь понять, о чем речь.

Но ничего не поняла. Вроде бы речь шла о какой-то двери дома, о кровати, еще о чем-то. Ее новое имя не звучало.

Не про меня, успокоилась Забава.

А потом Харальд, уже положивший на ее тарелку кусок мяса, подсунул ей под руку кинжал.

И Забава начала воевать с куском на своей тарелке, перестав прислушиваться. Надо было что-то поесть, потому что после чаши хмельного голова кружилась. Внутри плескалось тепло, немного отступила боль в плече и ноге…

Пир шел своим чередом.

Люди в зале ели, кричали, поднимали чаши. Харальд тоже вскидывал свою, опустошал, не вставая. Но ей ничего не говорил, и Забава лишь изредка отхлебывала по глотку. Чтобы совсем уж пнем не сидеть.

Через какое-то время настал черед еще одной здравницы. Харальд встал, она поднялась следом. Выслушала сказанное — он поздравлял всех с победой, говорил что-то о своих воинах. Потом выпил чашу. И вполголоса приказал ей тоже выпить до дна.

Забава послушалась, хоть это оказалось потрудней, чем в первый раз, когда она пила в честь жениха с невестой.

И сидела потом, плавая в радостном тумане. Уже не прислушиваясь к разговору Харальда с родичем. Боль в плече и ноге почти не ощущалась…

Так и сидела, пока Харальд не сказал ей на ухо, четко и ясно:

— Иди спать, Сванхильд.

И махнул рукой. К столу тут же подошел один из ее братьев — кажется, Ислейв. Забава встала, обогнула стол.

Ее пошатывало, и приходилось держаться за столешницу.

Харальд подхватил плащ, забытый ею на спинке стула, перекинул через стол, прямо в руки Ислейва. Тот накинул его на плечи Забавы, стиснул ее руку у самого плеча — и повел через зал. Так же, как Харальд, почти не давая коснуться больной ногой пола.

За дверями, во дворе, тоже пировали. К ней с двух сторон подступили двое вооруженных мужиков. Так и шли рядом, всю короткую дорогу до хозяйской половины.

Красава, мелькнуло в уме у Забавы. Хотела ведь навестить ее, если уйдет с пира пораньше.

Но сил идти прямо сейчас не было. Глаза закрывались, одолевала дремота. Завтра, пообещала она себе. Вот прямо с утра и пойду…

Ислейв дотащил ее до опочивальни, пожелал доброй ночи — и захлопнул дверь. Забава скинула плащ, кое-как стянула платье, заползла под покрывало.

Но прежде чем уснуть, вдруг вспомнила о бабке Малене. Сон сразу прошел. И она лежала какое-то время, глядя в полумрак опочивальни широко распахнутыми глазами.

Умерла ли бабушка — или все еще живет там, где-то на дне моря? На конце той змеи, что ее держала? Когда она ее видела в последний раз, Маленя и руки поднимала, и говорила. А когда в воду уходила, не кричала и не дергалась. Может, не могла…

А может, это ее уже не пугало.

Лучше бы жила, горестно подумала Забава. Пусть даже там, под водой. До чего ж несчастливая судьба досталась Малене — всю жизнь на чужбине, никакой радости в жизни. Ни своего угла, ни семьи, ни родных.

А все равно не озлобилась. К ней, как к дочери, относилась. Заботилась, приглядывала, учила, наставляла…

Забава вдруг ощутила, как на глаза навернулись слезы. И, втянув носом воздух, уткнулась лицом в подушку. Соленые капли из глаз потекли легко, словно только этого и ждали.

Она плакала по бабушке Малене, заглушая громкие всхлипы подушкой. А потом как-то незаметно провалилась в сон…

Харальд явился в свои покои уже под утро. Сванхильд сопела на кровати, и он, раздевшись, скользнул к ней под покрывало. Замер, опершись на локоть и нависнув сверху.

Потом, пожалев ее, тихо улегся рядом. У девчонки вчера выдался долгий и тяжелый день. Да и прошлую ночь она провела в его палатке… вон даже Свальд заметил, что его невеста бледновата.

Как только пройдет ее нога, подумал Харальд, надо будет отыскать на псарне того щенка, что он ей подарил. Пусть начнет выгуливать своего крысеныша по Йорингарду. Места тут много — больше, чем в Хааленсваге. Есть где побегать. Нагуляет аппетит, начнет больше есть. Сама начнет. Раз уж он решил оставить ее без постоянного присмотра рабынь, дать немного свободы, теперь это придется делать так…

И нужно приказать охране, чтобы рабынь пускали в опочивальню только после того, как Сванхильд проснется. Чтобы не будили ее по утрам, давали выспаться.

Харальд вытянулся под покрывалом, закрыл глаза, но уснул не сразу. Все разрешилось. Даже пир после победы прошел как положено — громко, весело, с несколькими драками и парой сломанных ребер. И Гудрем мертв, и Ермунгард обещал помочь.

И девчонка сегодня выглядела довольной. А Рагнхильд вот-вот уберется отсюда…

Осталось только найти для Свальда бабу, насмешливо подумал Харальд. Чтобы тот успокоился и перестал отпускать замечания о Сванхильд.

Надо будет взглянуть на дочек хирдманов Ольвдана, которые до сих пор живут в женском доме. И отдать одну из них брату, как свободную наложницу. У бабы появится защита после всего, что она пережила, а Свальд каждую ночь будет занят делом. Глядишь, и перестанет рассматривать чужих невест.

Иначе его зубоскальство и впрямь закончится хольмгангом — или с Убби, или с ним самим.

А Свальд ему нужен. Хотя бы для того, чтобы ему доверяли люди, которых он забрал у родичей.

На следующий день Харальд проснулся поздно.

И первое, о чем он подумал, слушая сонное дыхание девчонки — можно не спешить. Настало зимовье. До весны можно жить спокойно. Пора вытаскивать драккары на берег, ставить их на катки, чистить днища от налипших ракушек. Проверить все крепления, просмолить днища…

А потом пошарить по сараям Йорингарда. Где-то должны лежать разобранные навесы для кораблей. Ольвдан держал одиннадцать драккаров — значит, должен был о них заботиться. Если навесов не найдется, придется послать людей нарубить лес.

Но все это можно делать не торопясь. А сегодня он снимет швы с раны Сванхильд — чтобы под нитками не начало гноиться. Дел особых нет, так что можно заняться этим самому…

Харальд встал, натянул штаны. Босиком прошлепал до двери, шагнул за порог и разглядел в конце прохода двух рабынь, пришедших прислуживать Сванхильд.

Рядом подпирали стенки трое воином — явилась стража его невесты, которую он отпустил, придя к себе перед рассветом.

Харальд окинул всех ленивым взглядом, распорядился:

— Финлауг, сбегай на кухню. Возьми чистый кувшин, набери мне морской воды, полить рану. И захвати баклагу с элем.

Воин сорвался с места.

Харальд захлопнул дверь, запалил от почти выгоревшего светильника другой, стоявший на полке рядом, полный до краев топленным тюленьим жиром.

Подумал — надо бы сходить на север. Поохотится на тюленей, пополнить запасы жира, запастись мясом. А то рабы в имении худые, зимой половина сдохнет. И моржей забить. Сапоги, обшитые по низу моржовыми желудками, не промокают. Сам он предпочитал только такие.

Интересно, понравится Сванхильд тюленья охота?

Вряд ли, скользнула у него ленивая мысль. Кровь, забитые туши…

Но и это часть его жизни, так что ей придется привыкать. И несколько чаш свежедобытой тюленьей крови — лучшее средство, чтобы потом зимой не болеть.

Он повернулся к кровати. Проснувшаяся Сванхильд успела сесть, и теперь удивленно смотрела на него. Несмело улыбнулась.

— Не уходить?

— Скоро зима, — объявил Харальд, подходя к одному из своих сундуков. — Дел нет, походы кончились. Будешь видеть меня часто.

Он достал из укладки небольшое точило, вытащил из ножен, валявшихся вместе с поясом на соседнем сундуке, нож.

Надо бы принести в опочивальню оружие, что привезли из опочивальни в Хааленсваге и сложили в одной из кладовых, мелькнула у него мысль. Пересмотреть все, повесить на стену возле кровати — чтобы было под рукой. Подправить лезвия, если нужно.

Харальд уселся на сундук под полкой, на которой горел светильник, начал точить нож.

Сванхильд, помедлив, встала, заковыляла в угол, где на сундуке лежало ее платье…

— Нет, — быстро сказал Харальд. — Сегодня — рана.

И повелительно кивнул на кровать.

— Садись. И не вставай. Я с тебя еще и рубаху сниму, когда начну.

Девчонка осторожно присела на край постели. Посмотрела на него, расправила на коленках шелк рубахи. Чинно так, аккуратно.

— Харальд… можно просить?

— Проси, — позволил он с усмешкой, поднимая глаза от лезвия ножа.

Подумал — начинает понемногу понимать, как вести себя с мужчиной. Сначала слушаться, а потом что-нибудь выпрашивать.

— Собака… я не найти.

— Пока рано, — пробурчал Харальд. — Заживет нога, я тебе сам приведу этого крысеныша.

— Крысеныш? Имя собака?

— Да, — он едва слышно фыркнул.

Подумал — и ведь поверит…

В дверь стукнул вернувшийся Финлауг, и Харальд, встав, принял от порога два кувшина. Спросил, повернувшись к Сванхильд:

— Выпьешь эля? Буду снимать нитки. Рана, понимаешь? Будет больно.

Она прикусила губу, но качнула головой, отказываясь. Призналась:

— Пить на пир много.

— Да, очень много, — насмешливо согласился он.

И поставил оба кувшина на пол, рядом с сундуком, на котором сидел перед этим. Распорядился:

— Подойди ко мне, Сванхильд.

Она ковыляла к нему нарочито медленно — оттягивала тот миг, когда ей будет больно, догадался Харальд. Сказал, нахмурившись:

— Я сделаю все быстро, Сванхильд. Мне приходилось зашивать раны. И швы снимать.

— Когда? — спросила девчонка. И тут же уличила его, с легким оттенком изумления в голосе: — Ярл — шить?

— Я не всегда был ярлом, — отозвался Харальд.

Сванхильд была рядом, дыхание ее участилось — от страха, он это понимал. Но в нем-то частые вздохи вызывали совсем другие мысли…

Но сначала следовало снять швы.

— Мы еще поговорим об этом, — пообещал Харальд. — У нас вся зима впереди.

Он отложил нож на полку, сдернул с нее рубаху. Сванхильд задышала чаше. Закусила губу, застенчиво прикрыла груди одной рукой. По щекам пополз румянец, быстро добрался до лба и шеи.

— У других ночные птахи поют, — насмешливо сказал Харальд. — А моя краснеет. Я тебе почти что муж, Сванхильд. Завтра наша свадьба. С утра придет Кейлев, уведет тебя в женский дом — забирать тебя я приду туда. И с завтрашней ночи ты станешь моей женой уже по всем правилам. Убери руку. Садись.

Он кивнул на сундук, Сванхильд с обреченным вздохом присела на самый край.

И все-таки убрала руку.

Харальд подержал лезвие ножа над огоньком светильника, плеснул на рану морской водой. Девчонка вздрогнула, струйки покатились по груди, плечу. Он поморщился, досадуя на собственную недогадливость. Следовало подогреть, она не воин, чтобы обливать ее ледяной водой.

С другой стороны, холод выстудит рану, меньше будет болеть.

Кожа вокруг ниток вспухла, крохотные дырки, откуда они торчали, покраснели. Пора было снимать, пора…

Харальд подергал стежки, чтобы нитки отклеились от мяса, вышли легче. Потом подрезал их с одной стороны — у самой кожи, острием ножа. Повыдергивал обрывки нитей, подцепив их ногтями с другой стороны заживающей раны…

— Мало болеть, — удивленно сказала Сванхильд.

Харальд молча кивнул, откладывая нож на крышку сундука. Снова плеснул ей на рану морской водой — теперь она вздрогнула уже не так сильно. И покрылась зябкими пупырышками. Он помял обеими руками кожу с двух сторон от рубца.

Сванхильд прикусила губу, но не поморщилась. Скрывает боль?

— Заживает неплохо, — объявил Харальд. — Шрам будет тонким. Кстати, лекарю в наших краях полагается вознаграждение.

Но Сванхильд глядела непонимающе — а объяснение заняло бы слишком много времени. Так что Харальд молча подхватил ее на руки и понес к постели. Уложил, сам улегся в изножье.

И, приподняв больную ногу, оказавшуюся рядом, начал целовать. От повязки, стягивавшей щиколотку, выше, к бедру.

Теперь есть время, думал он, впиваясь в кожу уже над коленом — в поцелуе, оставившем красный след. И можно будет отласкать ее с головы до ног, как обещал сам себе когда-то. Впереди несколько спокойных месяцев, она поправится, окрепнет, научиться говорить — и понимать…

Бедра дрогнули, когда он добрался до них губами. Харальд тут же заворочался, устраиваясь у нее между ног, добрался до мягких завитков под животом. Поцеловал там — только один раз, жаляще, быстро.

И покосился на руки Сванхильд, разбросанные по простыне рядом с бедрами. Тонкие пальцы подрагивали.

Но оттолкнуть его голову, как было когда-то, она не пыталась. На этот раз не сопротивлялась, лежала молча, покорно. Терпеливо так…

Харальд вскинулся, приподнимаясь. Накрыл ее тело своим, разглядел на лице, опять исхудавшем за последние дни, облегчение. Сказал, наклоняясь к плечу возле раны:

— Не торопись радоваться, Сванхильд.

Кожа возле свежего рубца была в знобких пупырышках, ласкавших ему губы. Соски на грудках торчали, уже затвердев — ягодами, прихваченными морозцем. Он отловил их ртом по очереди, покатал на языке…

И резко скользнул вниз. Провел рукой, раздвигая бедра Сванхильд, успевшие сомкнуться. Поймал губами один из лепестков, спрятанных под золотисто-рыжеватыми завитками.

Она вздохнула так, словно собиралась расплакаться. И бедра рядом с его плечами задрожали.

Харальду было уже все равно. Лепестки под завитками тоже дрожали — он отлавливал их губами, тут же проходясь языком между ними.

А потом собственное желание затопило тело, и Харальд скользнул вверх. Двинулся, входя в Сванхильд. Ощутил мужским копьем ее вход — сейчас влажный и скользкий, как это и положено…

Девчонка дышала часто, задыхаясь, он двигался, не жалея ее — так, как хотел. На этот раз она была готова принять его, и нежничать было ни к чему.

А когда в теле Сванхильд забилась кольцом судорога, поймал ее ладони, притиснул к постели и замер ненадолго. Глядел ей в лицо, ощущая, как собственные губы кривятся в улыбке…

Взгляд синих глаз был затуманенным, выдохи — стонущими. Харальд дождался последнего биения в ее теле, почувствовал своим мужским копьем, как она расслабляется, становясь мягкой, мягче шелка.

И продолжил двигаться, идя уже к своему удовольствию.

Когда Харальд ушел, Забава еще какое-то время лежала, тихо дыша и глядя на светильник, горевший на полке напротив.

Было хорошо. Внизу живота плескалось тепло, медовое, нежное…

И ничего больше она сейчас не чувствовала. Ни зудящей болезненности в рубце, ни тянущей боли в ноге.

Затем Забава вспомнила о Красаве, о том, что собиралась ее сегодня навестить. Поднялась со вздохом.

Боль в ноге вернулась, едва она наступила на ногу. Забава кое-как оделась, ополоснула лицо, накинула плащ. Вышла — и сразу за дверью наткнулась на пару рабынь.

Те коротко поклонились, забормотали что-то.

Спрашивают, что она прикажет, поняла Забава.

— Подождать тут, — сбивчиво сказала она.

И заковыляла по проходу.

Охрана увязалась следом.

Красава сидела на нарах, спиной к выходу. Чесала волосы гребнем, снова и снова. Хотя они и так блестели — похоже, проходилась она по ним гребнем беспрерывно.

Худая рука двигалась неровно, дергано.

Наверно, из-за рубцов на спине, подумала Забава. У нее самой был лишь один, на плече — но все равно болит, когда руку поднимаешь. А у Красавы вся спина иссечена.

— Красава, — окликнула ее Забава, подойдя поближе. — Как ты?

Сестра обернулась, посмотрела зло и радостно одновременно. Голубые глаза тут же наполнились слезами.

— Забава? Забавушка… садись, сделай милость. Не убегай сразу-то.

Забава покосилась на трех стражников, вошедших следом за ней в рабский дом. Повернулась, чтобы сесть. Больная нога в последний момент подвела, и она, оступившись, почти упала на край нар. Скривилась, с болезненным выдохом вытянула перед собой ногу…

— Побил, что ли? — жадно спросила Красава, ткнув рукой в повязку, белевшую в разрезе сапожка, сейчас выглянувшем из-под подола. — Ярл Харальд-то?

На лице у нее светилась такая надежда, что Забава чуть было не сказала "да". Лишь затем, чтобы Красаве стало полегче. Чтобы у нее от сердца отлегло, обиды поубавилось.

Но возводить напраслину на Харальда не хотелось. И Забава ответила:

— Нет, он меня не бил. Но нога после его руки болит, это верно. Спасать меня кинулся, когда я с корабля прыгнула…

— Он, — счастливо протянула Красава. — Только ты признаться не желаешь. Нос задираешь, чтобы передо мной павой выступать — а саму, небось, ярл ногами топчет. Говорила же карга старая, что он своих баб бьет. Вот уже и за тебя принялся. Недолго же ты радовалась. А меня бы он не бил, точно знаю. Уж я бы ему угодила. И телом белым, и лаской…

Возражать ей желанья не было, и Забава со вздохом согласилась:

— Тебя Харальд не бил бы, Красава. Как ты? Спина болит?

— Как огнем жжет, — сварливо ответила сестра. И плаксиво добавила: — Все тело болью опоясывает, и днем, и ночью. Как двинусь, так хоть криком кричи. Все по твоему наущению… по твоему велению. А теперь ты и носа ко мне не показываешь.

— Ярл Харальд в поход ходил, — пояснила Забава. — Меня с собой брал. Он только вчера вечером вернулся. И я с ним.

Она замолчала, не желая ни объясняться, ни оправдываться. Красава скривилась.

— В поход, говоришь… знаешь, попросить тебя хочу. Ярл-то еще не передумал на тебе жениться?

— Да вроде бы нет, — ответила Забава.

И, не отводя взгляда от сестры, подумала — жалко ее. Не так сильно, как бабушку Маленю, конечно. Но все равно жаль. Потому что Красава словно увечная. Смотрит на всех — а никого не видит. Только себя.

Как такую не пожалеть?

— Упроси его, — жарко зашептала Красава. — В ноги кинься… поклонись до полу, как моя матушка кланялась батюшке. Поклонись, спина-то не обломится. Пусть ярл Харальд меня в Ладогу отправит. Чужане на своих кораблях туда часто ходят… он тут ярл, сила у него немалая. А то и свой корабль может послать. Тут ими весь берег заставлен, все равно без дела стоят. Меня когда сюда привезли — я все видела. Упроси, Забавушка. Сделай милость.

Оно хорошо бы, безрадостно подумала Забава. В рабынях у Красавы житье будет нелегкое. С родной матушкой оно всяко лучше.

Да еще в родных краях. В Ладоге…

Видение бабки Малени, с радостной улыбкой идущей к другой стороне корабля — и шепчущей на ходу про Орешную весь, вдруг встало у Забавы перед глазами. И она, неожиданно решившись, выдохнула:

— Я его попрошу, Красава. Только обещать ничего не могу. Вряд ли он согласится.

Губы Красавы задрожали, по щекам потекли слезы.

— Поклянись… жизнью своей поклянись, Забава, что попросишь. Да в ноги, в ноги ему кинься… мужики это любят. Не тешь гордыню-то, спина небось не переломится. Она у тебя здоровая, не то что у меня. Клянись, что упросишь.

Внутри у Забавы вдруг плеснуло обидой — горькой, жгучей. Откуда у нее гордыня? Всю выбили колотушками, да давно. Как вчера на пиру сидела, так все время самой себе напоминать приходилось, чтобы голову повыше держала…

Она сглотнула, кое-как выдавила, уже поднимаясь с нар:

— Я попрошу. А клясться ничем не буду, ни к чему это, Красава. Может, принести тебе чего?

Красава тут же быстро утерла слезы, сказала просяще, шмыгнув носом:

— Платье принеси, из своих. Какое покрасивше. Тебя вон, в шелка уже обрядили. И плащ побогаче. У тебя небось тряпья много. А меня, видишь, во что одели?

Она взглядом указала на свое платье из грубой серой шерсти.

— Так в нем теплее, — выдохнула Забава.

И, припадая на больную ногу, повернулась, чтобы уйти.

— Принеси, — настойчиво велела Красава у нее за спиной. — Не жадничай, чай, не чужая. И завтра приходи, меня проведать. Заедки принеси, из того, чем саму кормят. Меня тут в черном теле держат, один жесткий хлеб дают — да похлебку вонючую.

Забава молча захромала к выходу из рабского дома.

Харальд вернулся к себе перед закатом. Рабынь не было — значит, Сванхильд уже отправила их в рабский дом.

Уходя днем, он велел рабынями, пришедшим к Сванхильд, слушаться ее во всем. Не ходить по пятам, если она этого не пожелает.

И Сванхильд, похоже, тут же этим воспользовалась.

Сама девчонка сидела на кровати, забравшись на постель с ногами. Что-то шила.

Вышивает узор на шелковом тряпье из своего сундука, определил Харальд. Скинул плащ, сел рядом. Спросил:

— Как прошел день?

Подумал — интересно, что скажет.

Охрана Сванхильд, которую он отпустил, вернувшись, уже успела ему доложить, что она сегодня ходила в рабский дом, к Кресив.

Хотя он, уходя из покоев, и ей приказ отдал. Лежать, не вставать, беречь ногу.

Девчонка, при его появлении замершая, посмотрела осторожно, изучающе. Потом решительно воткнула иглу в шитье, скинула его с колен. Сказала:

— Харальд.

Сейчас опять за Кресив просить будет, спокойно подумал он.

— Ты сказать — приходить к тебе, если просить для кого-то. Я просить, Харальд.

— Проси, — позволил он.

И запустил руку под подол, к ее ногам.

— Красава, — заявила Сванхильд. — Харальд, я просить… она хочет Ладога. Дом, мать, отец. Отправить Красава туда. Прошу тебя…

Харальд молча встал. Подобрал шитье, отложенное Сванхильд на кровать, отнес на сундук. И так же молча принялся раздеваться.

Сванхильд тоже молчала.

Он вернулся к ней, бросил, снова запуская руки под ее подол:

— Я не буду выполнять желания какой-то рабыни. И ты не будешь. Запомни, где твое место, Сванхильд — оно рядом со мной. А не рядом с рабыней из рабского дома.

— Харальд, — выдохнула девчонка.

И вцепилась в его предплечья.

— Прошу… жалеть.

— Может, ей еще охрану дать? — тихо спросил Харальд.

Пальцы уже добрались до прохладных бедер, и желания портить этот вечер разговорами о Кресив у него не было.

— Нет, Сванхильд.

Он стянул с нее одежду, швырнул, не глядя, в один из углов опочивальни. Предупредил, укладываясь рядом и прижимая живот девчонки ладонью, так, чтобы та не начала дергаться или вскакивать:

— Еще раз услышу о Кресив — снова ее выпорю. Она глупа, Сванхильд. И чтобы слушать ее слова — а уж тем более выполнять просьбы — надо быть даже глупее, чем она. Я не жду от тебя великой мудрости. Но и слишком больших глупостей не потерплю. Кресив скоро исчезнет из Йорингарда. Я отправлю ее новому хозяину.

Сванхильд молчала. Смотрела немного обиженно, а значит, хоть что-то из его слов, да поняла.

И Харальд, подмяв ее под себя, начал целовать. Подумал насмешливо — посмотрим, сколько ты выдержишь. Проворчал, отрываясь от мягких губ:

— Думай о себе. Завтра — наша свадьба. Вот об этом и думай.

— Она как Грит, — сказала вдруг Сванхильд. — Хотеть домой, не мочь.

— И как ты, да? — проворчал Харальд, глядя ей в глаза.

Подумал — Кресив надо убирать отсюда как можно скорей. Помимо прочего, она еще и напоминает девчонке о ее краях.

Не будь истории с краке, он велел бы Кейлеву избавиться от надоедливой бабы немедленно. Но теперь…

Ни к чему качать лодку слишком сильно, мелькнуло у него в уме. Вот как раз сейчас, после всего — ни к чему.

Надо дать Сванхильд время, чтобы она успокоилась.

Кроме того, может, это даже к лучшему, что ей есть кого жалеть сейчас. Быстрей забудет ту рабыню-славянку. Отвлечется на темноволосую.

Так что пусть Кресив пока поживет в Йорингарде. А там видно будет.

— Твой дом — Нартвегр, Сванхильд, — объявил Харальд.

И продолжил то, что начал.