Свадьба Берсерка

ГЛАВА 8. Перед свадьбой

На следующий вечер после ее свадьбы над Йорингардом горел кровавый закат. Рагнхильд разглядывала кровавые отсветы на домах крепости, приоткрыв ставню на оконце.

И думала, что это правильно. Так и должно быть. Море перед Йорингардом должно отливать кровью в последний вечер жизни сына Ермунгарда. Богорожденного ярла Харальда.

Если только у нее все получится…

Рагнхильд сцепила ладони перед грудью. Взмолилась — Один, помоги мне. Не зря тебя зовут предателем воинов — потому что ты исправно посылаешь смерть своим любимцам. Всех их собираешь в Вальгалле, для последней битвы, для Рагнарека…

Харальд будет там не лишним. И его доблесть пригодится светлым богам в последние дни этого мира. Пусть он и сын Ермунгарда — но Один отметил его своей милостью, сделав берсерком. Значит, он еще может войти в ворота Вальгаллы.

Бледная тень грусти по ярлу Харальду, отважнейшему воину из всех, кого она знала, скользнула по ее сознанию. И исчезла.

Рагнхильд закрыла ставню, взяла с полки светильник. Затем стукнула в дверь и попросила стражников зажечь его. Осторожно приняла протянутую через порог вытянутую ладью светильника, поставила на такое же вытянутое блюдце, стоявшее на полке.

Тело ныло после объятий Убби. Но, по крайней мере, вчера он ее не порол — что и не удивительно, все-таки вчера была свадьба.

Рагнхильд вздохнула и пошла к сундуку с одеждой. Сегодня она должна быть красивой — чтобы Убби видел, как она ему рада. Чтобы все получилось так, как ей нужно.

Рука Белой Лани, уже схватившая подходящее платье, вдруг разжалась. А что, если…

Она мрачно улыбнулась. Пусть однорукий порадуется напоследок ее красоте. Тем яростней будет защищать ее, если это все же понадобится…

Когда Убби вошел в ее опочивальню, Рагнхильд встретила его, стоя у кровати.

— Плащ? — с удивлением проворчал Убби, разглядывая ее. — Ты что, собралась выйти во двор, Рагнхильд? Забыла, что тебе запрещено даже порог переступать? Про вчерашнее не вспоминай, вчера была свадьба…

— Я не забыла, Убби, — выдохнула Рагнхильд.

И разжала руки, сжимавшие на груди полы легкого летнего плаща. Темно-серый шелк скользнул на пол сразу, открывая тело.

Обнаженное. Белоснежное, отливавшее снегами — с розовыми звездами сосков, с белой порослью под животом. Отблески единственного светильника засияли на налитых грудях, стройных бедрах.

Убби замер. Потом заметил дрогнувшим голосом:

— Да ты никак мне рада, Ольвдансдоттир?

— Я тут подумала, — напевно объявила Рагнхильд, — и решила для себя кое-что. Что было, то было, Убби. А теперь мы должны прожить долгую и счастливую жизнь. Вместе, вдвоем. Я видела, как ты танцевал вчера, на нашей свадьбе. Жених не просит поднять копья повыше — если только не хочет понравиться невесте. Ты со мной не потому, что хочешь от меня сына. А потому, что я тебе нравлюсь.

Убби сглотнул, пробормотал хрипло:

— Так-то оно лучше. Встречай меня так хотя бы иногда — и тебе многое простится, Рагнхильд. Кроме измены, конечно. И взглядов в сторону ярла Харальда.

— Разве я не сказала — что было, то было? — Укорила его Рагнхильд все тем же напевным тоном.

И шагнула к нему, переступив через лежавший на полу плащ. Объявила, глядя мужу в глаза:

— Я твоя жена. Я сама выбрала тебя для своей постели…

Самое странное — то, что произошло потом, Рагнхильд даже понравилось. Хотя Убби был такой же, как всегда — жадный и торопливый…

После того, как все кончилось, и он со сдавленным стоном дернулся в последний раз, толкнувшись ей между ног так, что кровать ответила долгим скрипом — по телу Рагнхильд побежало тепло. И щекочущее ощущение плеснуло по животу, породив даже сожаление, что все кончилось.

Поэтому она почти не покривила душой, когда, дав Убби отдышаться, прошептала:

— Хочу тебя снова…

И уже опытной рукой поймала его мужское копье. Пальцы заскользили по коже, пока еще мягкой, сморщенной, мокрой от влаги ее тела — и его семени.

— Вот теперь я вижу жену, которая ждала меня из похода, — хрипло заметил Убби.

Затем потянулся к ней здоровой рукой. Сдавил одну из ее грудей, сильно, до боли — но ослабил хватку, когда Рагнхильд едва слышно застонала.

— Нет, продолжай, — шепотом велела она.

А затем, после всего, когда он скатился с нее, обессиленный и уже засыпающий, попросила:

— Прикажи, чтобы нам принесли эля, Убби. Прошу тебя. В горле пересохло. Я распорядилась бы сама, но меня не послушают, ты же знаешь…

— Сейчас, — сонно пробормотал Убби.

И встал. Дошел голый до двери, приоткрыл створку, бросил в проем несколько слов. Сказал, вернувшись:

— Сейчас принесут. У меня и самого в глотке сухо.

Он улегся рядом с ней, обнял, пробормотал на ухо:

— Ты не пожалеешь, что выбрала меня, Рагнхильд. Обещаю. Скоро будет готов наш дом. Мы сегодня с парнями уже сложили основание из камней. Завтра, пока раствор будет схватываться, начнем разбирать одну из овчарен. Соберем сруб на новом месте, настелем крышу… в новом доме тебе не придется работать, вот увидишь. У тебя будут рабыни, красивые платья. Ты еще будешь счастлива со мной.

Дом, переделанный из овчарни, подумала Рагнхильд.

Она будет жить среди стен, в которых когда-то блеяли овцы ее отца.

И все удовольствие, которое Рагнхильд только что испытала, вмиг забылось. Она лежала, слушая вполуха то, что ей рассказывал Убби, суля радостную и легкую жизнь с ним. А сама думала о том, что должно было произойти сегодня. Прикидывала, как это случится…

Потом в дверь стукнули, и Убби снова встал. Принял у порога баклагу с элем, вернулся.

Пока он ходил, Рагнхильд села. И сунула руку в щель между кроватью и бревенчатой стеной.

Там, под периной, на досках был припрятан маленький пузырек из мыльного камня. С сонным зельем, которое ее мать сварила из сонной травы только этим летом. С точно отмерянной порцией — которой хватит лишь на то, чтобы усыпить одного человека.

Она выхватила пузырек, сунула его себе между бедер. Тут же сдвинула ноги, пряча каменный кругляш.

И улыбнулась подходившему Убби.

Тот, прежде чем отпить, подал баклагу ей. Рагнхильд приложилась к горлышку — выпила, сколько могла, чтобы эля осталось поменьше, и зелья в каждом глотке оказалось побольше. Сказала, отняв баклагу от губ:

— Убби, во дворе вроде бы крикнули. Посмотри, прошу тебя. После всего, что случилось в Йорингарде, я теперь боюсь каждого звука…

Убби, успевший усесться на кровать, рядом с ней, тут же вскочил и зашагал к оконцу.

Рагнхильд выхватила пузырек, зубами выдернула деревянную пробку, закрывавшую горлышко. Вылила зелье в баклагу, облив себе пальцы.

Ставня скрипнула, Убби громко сказал:

— Тебе показалось. Все тихо, сегодня все отсыпаются после пира. Может, какую-нибудь рабыню прижали за углом.

— Если ты говоришь, что все спокойно, тогда мне не страшно, — выдохнула Рагнхильд.

И взболтнула баклагу, чтобы зелье разошлось. Позвала:

— Иди ко мне. Пора спать.

Она еще раз взболтнула баклагу, когда ставня, которую закрыл Убби, скрипнула. Протянула ему, едва тот подошел, сказала, глядя утомленно, но преданно:

— Пей все. Я больше не хочу.

И первой улеглась обратно. Повернулась к стенке, громко зевнула…

Убби захрапел, едва его голова коснулась подушки. Рагнхильд еще немного выждала, потом выскользнула из-под его руки, которую он закинул на нее, засыпая. Встала, торопливо оделась — в старое темное платье, такую же нижнюю рубаху, загодя спрятанные под кроватью, в изножье.

И, подобрав плащ, сброшенный на пол, обернула его вокруг руки. Заплела волосы, подошла к сундуку, достала спрятанный за ним нож.

Затем направилась к половице в углу напротив кровати.

Широкая доска поднялась легко. За ней открылся черный зев подполья.

Напоследок Рагнхильд погасила светильник на полке — и заползла в лаз, прорытый под бревенчатым простенком, что отделял опочивальню от соседней.

Харальд привык к своему каменному Хааленсваге, мстительно подумала Лань, выползая уже в другой опочивальне — где ее ждала заранее снятая половица и одна из сестер.

В Хааленсваге каменные стены домов уходили глубоко в землю. А в Йорингарде все дома бревенчатые, и нижние венцы не стоят на земле — опорой им служат пни и валуны, вкопанные в почву так, что оттуда торчат лишь сглаженные макушки…

А зазор между нижним венцом и землей прикрывают доски, приваленные к бревнам.

Ходы, что ей были нужны, сестры выкопали за два дня. Особо и копать-то не пришлось, поскольку земля под женским домом за многие годы просела — и простенки теперь висели над поверхностью на высоте пары ладоней.

Снять без шума половицы, закрепленные кое-где гвоздями, оказалось чуть трудней. Это сестры сделали днем — и всегда кто-то из них громко разговаривал в проходе. Чтобы стражники, сторожившие дверь Белой Лани, не услышали шума.

— Рагнхильд, ты? — пугливо прошептала одна из ее сестер, Ингеберг, поджидавшая в этой опочивальне.

— Я, — приглушенно сказала Лань, выбираясь на половицы рядом с дырой. — Ты готова?

Ответом ей стал вздох и не слишком решительное:

— Да…

— Помни, от этого зависит твоя свобода, — шепотом напомнила Рагнхильд сестре. — Теперь иди. Сделаешь все так, как я говорила — переберешься в мою опочивальню, затем разденешься и ляжешь в мою постель. Рядом с моим мужем. Он сейчас выпил эля с сонным зельем, так что прохрапит всю ночь. Но если вдруг проснется… ты уже не девственница, ростом и фигурой мы похожи, так что ничего страшного не произойдет. Главное, ничего не говори. Зевай, изображай, что дремлешь, чтобы он не заподозрил неладное, услышав твой голос. И не давай себя целовать. Половицу в углу ты сняла?

— Да, — прошептала Ингеберг. — Удачи тебе, Рагнхильд.

— Лезь осторожно, и чтобы ни звука, — тихо отозвалась она.

Затем молча двинулась к углу напротив окна, по пути ощупывая пол ногой, чтобы не провалится в темноте в дыру. За ее спиной скрипнули половицы, раздалось шуршанье — Ингеберг перебиралась за стену, чтобы занять ее место.

Лаз под стеной в углу был прорыт до опочивальни, расположенной по ту сторону прохода. Проползая под досками пола в этом месте, Рагнхильд прислушалась.

Двое стражников, сидевших у ее двери, тихо разговаривали. Слова звучали приглушенно, и ей пришлось застыть, затаив дыхание, чтобы расслышать несколько слов.

— Невеста ярла… слышал, Скульди, что случилось с нашими в Веллинхеле? Говорят, за Кейлевсдоттир явилось какое-то чудище. Ярл назвал его краке. Что значит — искривленный…

— Дела семейные, — глухо пробубнил второй. — У ярла есть родичи и на земле, и в море. Я так думаю, Мировому Змею не понравилась невестка. Вот он и решил оставить сына вдовцом даже раньше, чем тот станет мужем. Слышал, как недавно шуршало? Опять крысы под полом скребутся.

Рагнхильд замерла под половицами прохода, прикусив губу. Значит, в Веллинхеле опять случилось что-то странное — только теперь уже с девкой Харальда. Жаль, Убби вчера было не до разговоров… да и сегодня тоже, из-за эля с зельем.

Впрочем, это уже не имеет значения. Сначала она убьет ярла вместе с девкой, а потом кто-нибудь расскажет ей обо всем, что произошло во время последнего похода.

Она поползла дальше и уже через пару мгновений выбралась на половицы в опочивальне, где ее ждала другая сестра, Сигрид.

— Рагнхильд. Наконец-то. Я уж боялась, что с тобой что-то случилось…

— Тише, — шикнула на нее Белая Лань. — Ингрид ушла?

— Да. И Хельга, как ты и велела, проследила за ней, выйдя от меня. Ярл Свальд выскочил из хозяйской половины сразу после того, как Ингрид стукнула ему в окошко. И пошел в сторону дальней бани…

Рагнхильд чуть скривилась. Ингрид — одна из двух дочерей ее отца, кого не тронули, оставив для ярла Харальда — согласилась пожертвовать собой. Умереть ради спасения остальных.

Жаль, но кто-то должен был выманить Свальда из хозяйских покоев, чтобы уберечь его от беды. И не навлечь на них потом месть ярла Турле.

А самое главное, чтобы людям было кого винить в случившемся.

Свальд спасется, а Харальд нет. И это будет выглядеть подозрительно. Так, словно он сам все и подстроил, ради наследства.

Мстить ему все равно не станут — в крепости слишком много людей из Сивербе, которые тут же поднимутся на защиту сына Огера и внука Турле. А со смертью Харальда Свальд станет хозяином Йорингарда…

Ингрид задержит Свальда в бане надолго. А когда он уйдет, услышав крики, все будет кончено.

И никто не узнает, кто и зачем послал ее выманить Свальда. Все концы будут обрублены.

То, что сама Рагнхильд никуда не выходила, подтвердят Убби и стражники у двери ее опочивальни. То, что остальные сестры тоже были у себя, подтвердит охрана перед женским домом.

Единственная, кто сегодня открыто вышла из дверей дома — Ингрид.

— Только у меня плохая новость, сестра, — сказала вдруг Сигрид.

И Рагнхильд, уже направившаяся к дыре в дальнем углу опочивальни, остановилась. Развернулась к ней.

— Ярл Харальд, похоже, поставил на эту ночь охрану. Вход в хозяйскую половину снаружи охраняют двое его людей. Хельга их заметила, когда высматривала Свальда.

Рагнхильд, прикусив губу, несколько мгновений размышляла. Потом быстро распорядилась:

— Сигрид, ты пойдешь со мной. Будешь их отвлекать, пока я подберусь сзади, со спины. Мне придется их убить…

— Двух воинов? — С ужасом и восторгом спросила Сигрид.

Рагнхильд пожала плечами. Ее вела ненависть — и сейчас даже стража, которую Харальд наконец-то додумался поставить, ее не остановит.

— Тот, кто бьет со спины, выигрывает битвы чаще прочих, сестра. Мой нож наточен так, что режет упавший волос. У нас все получится, вот увидишь. Они разожгли костер?

— Нет. — Сигрид посмотрела на нее преданно. — Просто стоят у двери — так же, как те, что охраняют женский дом.

— Хорошо… — Рагнхильд на мгновенье задумалась. Сказала быстро: — Ты подойдешь к ним первая. Скажешь, что Свальд пригласил тебя к себе этой ночью. Они, конечно, посмеются и ответят, что ты не единственная, кого он этой ночью захотел увидеть. Потом скажешь, что пока ты подходила к ним, заметила кого-то за углом хозяйского дома. Что человек вроде бы затаился. Один из стражников пойдет проверять. Ты останешься и отвлечешь второго. С него я и начну.

— А что будет потом, когда первый вернется? — спросила Сигрид. — Он ведь увидит мертвого?

Рагнхильд едва заметно улыбнулась.

— Он увидит не мертвого, а мужика, который зачем-то улегся под стенкой с девкой — хотя тем, кто стоит на страже, такое строжайше запрещено. Подойдет ближе, что-нибудь скажет… может, даже наклонится. И тогда придет его очередь. Ткани, горшок с жиром — все готово?

— Да, Рагнхильд. Я все сложила возле лаза. — Сигрид посмотрела на нее с обожанием.

— Одевайся. Мы уходим. Волосы не заплетай — пусть они поглазеют на тебя напоследок.

Сигрид, когда рыла лаз из своей опочивальни наружу, все сделала так, чтобы дыра под стеной не бросалась в глаза. Пусть эта сторона женского дома не выходила на дорожку и не была все время на виду — но тут тоже ходили, пусть и реже.

Сейчас, перед тем, как вылезти, Сигрид сначала откинула доску, приваленную к нижнему венцу. Затем отодвинула в сторону кусок дерна, прикрывавший неглубокую канавку.

И только потом выскользнула в холодную осеннюю ночь, накрывшую Йорингард.

Развернулась, взяла поданные Рагнхильд с той стороны лаза льняные холсты — противно липнущие к пальцам, заранее пропитанные топленным тюленьим жиром.

Потом осторожно приняла из дыры горшок с тем же жиром.

— Ты молодец, — тихо прошептала Рагнхильд, выползая из лаза. — Теперь так — ты идешь впереди, я следом, с горшком и холстами. Лицо и голову пока что прикрой, чтобы стражники не заметили тебя издалека. К хозяйскому дому подойдешь со стороны кухни. Там выждешь какое-то время. Мне придется обойти весь дом, чтобы подкрасться к стражникам с другой стороны. Когда буду там, где надо, мяукну. И тогда начинаешь ты.

Стражники, негромко разговаривавшие у двери на хозяйскую половину, на мяуканье, долетевшее со стороны дорожки, не обратили внимания. Но разом смолкли, когда из темноты кто-то кашлянул.

— Кто там? — спросил один из них, вглядываясь в полумрак, слабо подсвеченный отблесками костров у крепостной стены.

— Это я, — испугано ответил женский голос.

По пожухлой траве зашуршали шаги, потом из полумрака вылепилась светловолосая голова. Лицо сначала белело неразличимым пятном, потом стражники разглядели четко очерченные скулы. В полутьме блеснули широко распахнутые глаза.

— Одна из девок Ольвдана, — проворчал стражник, узнавший ее первым. — Что ты здесь забыла ночью, Ольвдансдоттир?

— Свальд… — растерянно пролепетала девушка. — Он просил зайти к нему после заката. Рубаху зашить…

Оба стражника дружно, хоть и негромко, рассмеялись. Потом один из них, отсмеявшись, сказал:

— Похоже, ты не единственная швея в этой крепости — потому что хирдман Свальд уже ушел куда-то. Но если придешь завтра вечером к кухне, могу принести туда свою рубаху. Прямо на себе. И посмотрим, как ты шьешь.

Воины снова засмеялись. Сигрид, подошедшая поближе, всхлипнула.

— Как же так… он говорил — приходи…

— Послушай-ка, Ольвдансдоттир, — заметил в ответ один из них — не тот, что предлагал встретиться завтра, а другой. — Ты, конечно, уже не девка, так урону тебе от таких встреч никакого. Но не стоит тебе бегать за ярлом Свальдом. Он с тобой поиграется — и дальше заживет. А про тебя пойдет слава, что не просто силой взяли, но ты еще и приохотилась к этому делу. Потом только так и будешь жить… неужели ты этого хочешь? Говорят, твой отец был славным конунгом. Хоть ты не позорь его память.

После того, как ее опозорили все вы, с ненавистью подумала Рагнхильд, неслышно идя вдоль стены — и подходя к стражникам с другой стороны, со спины. Замерла, вжавшись в стену в пяти шагах от них, растворившись во мраке.

— Я сейчас уйду, — Сигрид всхлипнула. — Только я кого-то видела — там, за углом главного дома. И мне страшно возвращаться. Кажется, это был воин. Он зачем-то затаился… может, кого-то ждет? Или чего-то?

Она махнула рукой, указывая на угол справа от двери.

— Ну-ка, Ингви, глянь там, — скомандовал тот, кто только что советовал Сигрид не связываться со Свальдом.

Стражник по имени Ингви утопал в темноту. Сигрид шагнула поближе к оставшемуся, негромко сказала — уже другим голосом, не жалобным, а жарким, приглушенным:

— Слова, что ты мне сказал, были умные. Даже слишком умные для простого воина. У тебя случайно нет рубах, которые нужно зашить?

Тот хмыкнул, ответил:

— Ну, что само в руки идет… есть и у меня рубахи, которым нужна женская рука. Так что если…

Договорить он не успел, потому что Рагнхильд метнулась вперед.

Фигура того, кто говорил с Сигрид, слегка вырисовывалась в полумраке — плащ был приспущен справа, и там поблескивала кольчуга, обтягивая бугор плеча. Рагнхильд левой рукой ухватилась за другое плечо мужчины, ощутила, как пальцы утонули в мохнатой шкуре плаща…

Стражник дернулся от неожиданности — и в следующее мгновенье нож в правой руке Рагнхильд чиркнул его по горлу.

На короткий миг ей даже показалось, что мир перед глазами вдруг побагровел. Но красные отливы, высветившие полумрак, в котором тонул Йорингард, тут же исчезли.

Сигрид, стоявшую перед воином, окатило кровью из перерезанной шеи. Однако она не закричала, только громко втянула воздух сквозь стиснутые зубы.

Мужчина все-таки закончил движение — и развернулся к Рагнхильд. Даже с перерезанным горлом попытался крикнуть, но раздалось лишь шипенье пополам с бульканьем. Потом он начал заваливаться вперед.

Рагнхильд подхватила тяжелое тело, придержала, чтобы оно упало помягче, наделав меньше шума. Покачнулась, сама едва не упав под его тяжестью.

Одежда на груди и плечах тут же пропиталась кровью.

И все же она устояла. Надсадно выдохнув, одним рывком перетащила тело убитого к стене. Прошипела:

— Сигрид, быстро к нему. Сядь рядом, так, чтобы прикрыть его своим телом. И дыши часто, будто он тебя тискает. Постанывать не забывай…

Сестра тут же присела рядом с мертвым. Рагнхильд, отступая назад, накинула плащ на голову, прикрыла им лицо — чтобы слиться с темнотой.

Ткань, намокшая от чужой крови, скользнула по лицу. Рагнхильд ощутила на губах ее привкус, сладкий и солоноватый одновременно. Подумала отстраненно — вот и я вкусила кровавого эля, как это называют мужчины. Причем не из жил какой-то рабыни, а из тела воина…

Зазвучали шаги — возвращался Ингви, ушедший посмотреть, что там за углом хозяйского дома. Сигрид ахнула, приглушенно застонала. Задвигалась рядом с мертвым, изображая игривую возню.

— Ульф, ты в своем уме? — пораженно сказал Ингви, подходя поближе. — На страже, да таким делом заниматься? Понравилась девка, повезло договориться — так дождись завтрашнего вечера…

Сигрид нервно хихикнула.

— Ульф, — уже угрюмо сказал Ингви. — Перестань, говорю. Узнает ярл…

Он наклонился, подойдя к Сигрид. Потянулся к товарищу. Блеснул шлем.

Все оказалось даже легче, чем в прошлый раз — Рагнхильд откинула с лица мокрый плащ, сделала несколько стремительных шагов вперед, одну руку кинула на шлем, другой, подсунув ее снизу, воткнула в горло нож. Рванула рукоять, ведя лезвие поперек шеи…

На этот раз багровые сполохи наложились на темноту перед глазами еще до удара — и исчезли сразу после него.

Сигрид второй раз окатило кровью, но она и теперь промолчала.

Рагнхильд выдернула нож из падавшего тела. Негромко приказала Сигрид:

— Все. Сейчас беги назад. Умойся, поменяй одежду. И жди меня.

— Да, Рагнхильд, — выдохнула сестра.

Потом торопливо убежала, исчезнув в темноте.

Белая Лань, оставшись одна, метнулась за угол. Подхватила оставленные на земле холсты, горшок с жиром, перенесла их к двери — и открыла створку.

В проходе между опочивальнями было тихо и темно. Рагнхильд, держась рукой за стену, дошла до двери, за которой спал со своей девкой Харальд. Нащупала рукой косяк — и приложилась ухом к щели между ним и дверью.

Тишина.

Надо думать, ярл сегодня пришел к своей девке раньше, чем Убби к ней. Тот нынче работал, выкладывая основание для дома в лесу. Потом еще возвращался назад, ел на кухне…

Рагнхильд, оскалившись в темноте, отступила. Тенью вернулась к двери опочивальни Свальда. Приоткрыла ее.

Там, как она и предполагала, теплилась на полке пара горевших светильников. Мужчины никогда не гасят огонь, особенно если убегают, как они считают, ненадолго.

Она торопливо подхватила светильники и вышла. Поставила их на пол, скользнула к печкам, топки которых выходили в проход. Медленно, стараясь не шуметь, убрала заслонки. Чтобы дыму было куда выходить…

Чтобы разгорелось побыстрей — а берсерк унюхал дым лишь тогда, когда будет поздно. Чтобы тяга в печах ускорила пожар.

Рагнхильд вернулась к входной двери, развернула промасленные льняные холсты, кинула их на половицы. И, подхватив горшок, плеснула тюленьим жиром на бревенчатые стены.

Затем на цыпочках пробежалась назад, к двери Харальда. Осторожно задвинула засов. Опасалась услышать скрежет — но его кто-то недавно смазал, так что засов скользнул по петлям с легким шорохом.

Потом Лань отступила к выходу. Подожгла льняные холсты — и выплеснула масло из светильников на стены. Чтобы и оно помогло, и оно добавило жара.

Промасленная ткань занялась тут же, выплеснув чуть дымное рыжее пламеня. Лента огня побежала по холстам, лизнула стены…

Рагнхильд скользнула наружу, прикрыла за собой дверь. И, отыскав копье одного из стражников, подперла им створку — вонзив наконечник в толстые доски и уперев древко в утоптанную землю.

За закрытой дверью вовсю шипело пламя. Пока еще только шипело, набирая силу. Но скоро оно будет гудеть, с ревом пожирая просушенное дерево.

Покончив с этим, Рагнхильд побежала к женскому дому. Отыскала во мраке лаз, ведущий в опочивальню Сигрид, проползла по нему гибкой ящерицей. И распорядилась, вставая на ноги:

— Верни на место дерн. Привали обратно доску. Испачканную одежду спрячь в подпол. Завтра, когда затопят печи, сожжешь ее. Сразу после меня положи на место половицы, потом ложись в постель…

— Как ты думаешь, у нас все получится? — шепотом спросила Сигрид, прижимая к груди сложенные вместе ладони. Добавила с восторженным придыханием: — Какая же ты смелая, сестра.

— Будем надеяться, что к утру хозяином в крепости станет Свальд, — тихо ответила Рагнхильд. — Дай мне одно из твоих старых платьев.

Она содрала с себя одежду, обтерлась чистым краем плаща — грудь, живот и руки были сейчас мокрыми от крови. Потом запихнула снятое тряпье под половицы, рядом с черной дырой лаза, ведущего внутрь дома, к опочивальне на той стороне.

В кувшине после Сигрид еще оставалась вода. Рагнхильд быстро, как могла, умылась над ведром, смывая с себя кровавые разводы. Приняла холщевое полотенце из рук Сигрид, которая успела поставить на место доску с той стороны лаза, прикрыла дыру под ней дерном — и вернулась.

Уже натягивая платье, Рагнхильд сказала:

— Я пошла. Скоро начнут кричать.

Затем она скользнула в лаз. Сигрид тут же положила на место половицу, спрятав дыру, в которой исчезла сестра.

На этот раз у Рагнхильд не было времени прислушиваться, о чем болтают стражники у ее двери. Она проползла под половицами прохода, встала на ноги в опочивальне Ингеберг. Залезла в следующую дыру — и выбралась уже в своей опочивальне.

Убби храпел на кровати, Ингеберг, скорчившаяся рядом с ним, вскинулась, заслышав шорох и скрип половиц. Тут же молча встала, подошла к сестре, по пути натягивая платье.

— Все потом, — почти не разжимая губ, прошептала Рагнхильд. — Сейчас уходи.

Она скинула платье, положила на место половицу — и скользнула на свое место рядом с Убби.

Подумала — вот-вот должны начать кричать…

И замерла на кровати в ожидании.

Как только из-за бревенчатых стен послышались крики, Рагнхильд толкнула Убби в плечо. Вскрикнула тревожно:

— Убби, просыпайся. Опять что-то случилось.

Ее муж что-то промычал — и продолжил храпеть. Ничего, подумала Рагнхильд, поднимаясь с кровати и подходя к оконцу. Стражники у двери опочивальни знают, что Убби сначала зашел к молодой жене, а через какое-то время потребовал эля. Его сонливость, когда он наконец проснется, спишут на усталость новобрачного и крепкий эль…

Она распахнула ставню.

Вскоре отсветы пожара начали лизать дома по ту сторону дорожки. В крепости закричали, к главному дому побежали люди…

Забава проснулась от кашля. В горле першило, в висках билась колючая, давящая боль.

А по опочивальне метались яркие отсветы. Плыл дым — лентами, темными клоками.

Горим, мелькнуло у нее в уме. Забава вскинулась, садясь. Повернулась, краем глаза разглядев спавшего рядом Харальда…

По стене, выходившей в проход, и по простенку над изголовьем кровати танцевали языки пламени. Бревна обугливались прямо на глазах.

А над головой вовсю трещало и гудело — пламя уже шло по потолку, набирая злую силу.

— Харальд, — крикнула Забава.

И вцепилась ему в плечо, затрясла.

Харальд проснулся как-то сразу — спокойно, без дерганья, вроде как и не спал, а просто лежал с закрытыми глазами. Глянул на нее, тут же одним движением взмыл с кровати, на ходу разворачиваясь и осматриваясь.

И тоже закашлялся.

Забава, задыхаясь, уже ковыляла по опочивальне, отыскивая одежду, которую Харальд стащил с нее прошлым вечером, а потом куда-то зашвырнул.

Хоть пожар и разгорался, заливая покой светом, ей казалось, что становится все темней. Кашель рвал грудь, боль в голове нарастала, била молотом. Половицы и бревенчатые стены опочивальни качались перед глазами, расплывались…

Но одежду Забава все-таки нашла — на полу возле одного из сундуков. Подобрала, начала выпутывать рубаху из шелкового свертка, в который руки Харальда превратили ее одежду.

Но тут он налетел сзади. Выдрал у нее из рук тряпье, накинул ей на плечи покрывало и дернул за собой.

Но не к двери, а к стенке напротив. В другой руке поблескивала секира.

Успею или нет, подумал Харальд, одним движением сорвав с оконца ставню — и толкнув к ней Сванхильд, которая уже успела надышаться. Успею или нет прорубить пару венцов под окном, чтобы выбраться наружу прежде, чем потеряю сознание…

Впрочем, для девчонки хватит и одного венца.

А на то, чтобы ударом кулака разметать бревна, не хватит даже его сил. Сруб — это не куча беспорядочно наваленных бревен.

Да и потом — как только венцы разойдутся, их придавит крышей. Доски над потолком уже горели.

Придется прорубаться наружу. Дверь кто-то запер, но он все равно не стал бы ее открыть — раз стена со стороны прохода уже занялась, пробиваться туда не было смысла.

Бестолково построенный Йорингард и тут оказался бестолковым — окошко в опочивальне было слишком маленьким, чтобы через него выбраться наружу. Понятно, что берегли тепло и опасались нападения — вдруг кто-нибудь полезет через окно?

Но в его Хааленсваге в случае чего можно было выбраться через крышу. Что и доказала девчонка, разнеся ему кровлю.

Харальд выждал, давая Сванхильд подышать воздухом, потом оттолкнул ее в угол рядом с оконцем. И размахнулся, врубаясь секирой в бревно под ним.

Дерево зазвенело, принимая лезвие. Но замах получился не слишком удачным, лезвие вошло косо. И не так глубоко, как следовало.

Может, потому, что его горло раздирал кашель, а в груди горело. Боль сдавливала лоб и затылок стальным обручем.

И не было перед глазами красноватого сияния — дар берсерка, всегда выручавший его в бою, сейчас почему-то спал.

Предали, зло подумал Харальд, пытаясь хоть так пробудить силу, дремавшую в его теле. Предали. Кто-то поджег дом. Он помнил, что вечером, когда возвращался к себе, огня в топках печей уже не было. Разве что Свальд опрокинул у себя светильник?

Но даже после мысли о предательстве краснота перед глазами не появилась. И бревенчатые стены заливали только рыжие отсветы пожара…

Харальд выдрал из бревна застрявшую в нем секиру. Сванхильд, кашлявшая рядом, осела на пол. То ли испугалась пролетевшей рядом секиры, то ли ей стало плохо.

Опочивальня полыхала уже наполовину. Огонь тек по просушенным бревнам резво, радостно. Выкидывал желтые ленточки в щели между потолочными досками, быстро черневшими.

И стены качались у него перед глазами. А красное сияние все не появлялось, в руках не было привычной силы.

Дар Одина его предал.

Неужели умру, как-то спутано изумился Харальд. То, чего не смогли сделать многие и многое — сделает в конце концов огонь и чья-то предательская рука, поджегшая дом?

А как же все — пророчество, Рагнарек, то, что он должен подняться в небо?

— Ярл, — заорали вдруг с улицы. — Мы сейчас.

С той стороны по бревнам ударили сразу несколько топоров — его люди тоже пытались прорубить лаз.

Это было последнее, что он услышал, потому что после второго замаха секирой перед глазами потемнело.

И все исчезло. Мысли, звуки, жадное сияние пожара…

Харальд толкнул ее к оконцу, замахнулся по одному из бревен под оконцем раз, другой — а потом осел на пол, привалившись к стене. Секира упала на пол, так и не коснувшись венца во второй раз.

И Забаву, успевшую немного отдышаться, тряхнуло от ужаса за Харальда. И стыда за себя. Он-то ее к оконцу толкнул, чтобы она хоть немного чистым воздухом подышала, а сам…

Боль по-прежнему остро била по вискам двумя молотками. Забава, скорчившись в углу, глянула на Харальда. Осознала — ей до оконца его не дотянуть. Не по силам ей такое, особенно сейчас.

А сруб-то бревенчатый, подумала Забава торопливо. Такой, какой в Ладоге делали. И под полом не сразу земля идет, есть просвет. Она это разглядела, когда тут половицы меняли…

Стена, где было оконце и возле которой лежал Харальд, уже занялась. Там, снаружи, что-то кричали.

Забава приподнялась, дотянулась до оконца. Высунулась, чтобы глотнуть свежего воздуха. Крикнула слабо:

— Здесь.

Ох, знать бы слова, путано подумала она. И выставила голую руку наружу. Махнула.

— Сванхильд, — загомонили там. — Кейлевсдоттир. Ярл.

— Земля, — в ответ крикнула она. — Вниз. Дом. Тут.

Потом махнула рукой, показывая вниз.

И снова осела на половицы. Закашлялась, поползла по полу, схватила непослушными пальцами рукоять секиры, выпавшей из рук Харальда. Приподняла оружие, едва его не выронив…

Кое-как замахнулась, стоя на коленях. И все-таки попала лезвием в щель между половицами, идущими вдоль стены, у которой сидел Харальд.

Рана в плече отозвалась на замах вспышкой боли. Забава, перемежая выдохи кашлем, навалилась всем телом на рукоять, перекашивая ее в сторону. Сама едва не упала поверх лезвия.

Сверху, над головой, трещало пламя, пожирая потолочные доски. По стене рыжей сияющей водой тек огонь, подползая к Харальду. Ее со всех сторон обдувало жаром. Кожу пекло…

Доска приподнялась над полом. Забава, повалившись на колени, додавила рукоять до пола, выворачивая половицу из гнезда. Откинула в сторону, сковырнула еще одну доску.

И сунула руку вниз. Та ушла в подпол по локоть, потом пальцы коснулись земли.

Места едва хватит, чтобы подлезть. И если сверху будет гореть, а выбраться во двор им не удастся — их завалит сверху горящими бревнами.

Только другого выхода не было. Так хоть какая-то надежда оставалась.

Забава вцепилась в Харальда, дернула его к дыре в полу. Тот растянулся по половицам, огромный, тяжелый.

Она подумала, испуганно и спутано — а если уже надышался? Жив ли? Ухватила его за плечо и бедро, рванула, перекатывая к щели.

И тут вдруг заметила, что по коже Харальда пляшут какие-то сполохи. То ли отсветы от пожара, то ли еще что.

Но времени разглядывать не было. Забава запихнула его в дыру — и сама протиснулась следом. Кое-как завязанное на плече покрывало зацепилось за доски и осталось наверху. Она ощутила под животом и ногами холодную неровную землю. Сразу стало легче.

Только по сознанию хлестнула нехорошая мысль — она теперь голая. И тут же возникла другая — вот Харальда вытянет наружу, и тогда уж…

Что тогда, Забава додумывать не стала — не до этого. Она повернулась, подпихнула тело Харальда в сторону, к стене…

И его обнаженный бок оказался у нее перед глазами. Половица над головой сейчас заслоняла пожарное зарево — и Забава увидела, что по коже Харальда ползут сияющие серебряные черви…

Или змеи.

Только ей сейчас было не до того, чтобы на него пялиться. Пламя трещало наверху, подгоняя. И напоминая, что смерть уже близко.

Она подтянулась на локтях туда, где за завалинкой (земляная насыпь по периметру избы) под стеной должен был прятаться двор. Вытянула руку, отыскивая на ощупь крайний венец, землю возле него.

Боль в голове билась так, что Забава уже не могла думать. Двинулась, ладонями разгребая комки земли.

Наверху, в опочивальне, страшно затрещало. А потом спину ей ожгло дикой болью. Она завопила, выдыхая из легких весь воздух. Забилась под половицами, по которым уже ползло пламя…

Далекие крики, долетевшие через дымовое отверстие в крыше бани, Свальд услышал, сидя на лавке без штанов.

Ингрид — светловолосая, ладная, хорошенькая, пусть и не настолько красивая, как Белая Лань — сидела рядом, робко прижимаясь к нему. Гладила мягкими движениями грудь и живот Свальда. Заглядывала ему в лицо.

От нее пахло редкими южными благовониями, темно-розовые губы дрожали — хотя все уже случилось, и бояться ей было уже нечего…

Свальд смотрел на нее, удобно прислонясь спиной к бревенчатой стене и упираясь в нее затылком. Расслабленно думал о том, что непременно выпросит Ингрид у Харальда. Пусть станет его свободной наложницей — все лучше, чем жить в рабынях неизвестно где, неизвестно с кем. В этой вроде бы не было подленькой хитрости ее старшей сестры…

А винить ее за то, что устроила Рагнхильд, несправедливо. Харальд поймет, он вообще в последнее время снисходителен к людям — вон даже людей Трюгви Гудремсона простил, дав им свободу и пообещав взять в свое войско весной…

Так что вполне может простить Ингрид. Тем более что на ней самой нет никакой вины.

— Побудь тут до утра, — попросила вдруг Ингрид. — Подари мне эту ночь, ярл Свальд. Я потом всю жизнь буду вспоминать о ней. Когда заживу рабыней у чужих людей…

Свальд облизнул губы, подумал — сказать, что он попросит ее у Харальда? Но тут же решил, что лучше пока помолчать. Вдруг Харальд ему откажет.

Ни к чему давать надежду, которая может не сбыться.

Он заставил себя улыбнуться.

— Как скажешь, Ольвдансдоттир.

И потянулся, чтобы снова затащить Ингрид к себе на колени.

Но тут до его ушей долетели отдаленные вопли.

И мгновенно насторожившийся Свальд вскочил. Отыскал штаны с сапогами, надел. Потом закинул на плечо рубаху и плащ. Шагнул к двери, на ходу подхватывая пояс с мечом.

— Ярл Свальд, — негромко сказала у него за спиной Ингрид. — Вижу, ты все-таки уходишь. Вспоминай меня иногда.

— Я тебя не забуду, — торопливо пообещал он. — Вот увидишь.

И хлопнул дверью, выходя.

На пожар Свальд прибежал как раз вовремя, чтобы разглядеть в оконце, к которому подбиралось пламя, невесту брата. И расслышать ее слова — земля, вниз.

Уже надышалась, подумал он.

Потом Сванхильд исчезла, и Свальд ощутил облегчение. Если девчонка задохнулась, то это даже к лучшему. Все-таки лучше задохнуться от дыма, чем сгореть заживо.

От берега бежали люди, неся ведра с водой. Несколько человек яростно рубили бревна полыхавшей стены — прямо под оконцем. Потом их растолкал какой-то воин. Упал на колени, принялся рыть землю под оконцем. К нему присоединился второй…

Не успеть, подумал Свальд, отступая. Брата в окне он так и не увидел, значит, Харальд уже наглотался дыма — или сгорел. Есть ли смысл спасать его невесту?

Может, будет даже лучше, если они уйдут вместе, красиво — в огне…

Со стороны дома долетел женский крик — воющий, на пределе возможного. Сванхильд горела заживо.

Свальд скривился. Пообещал себе молча — я найду того, кто это сделал. И украшу его кишками стены Йорингарда.

Он не Харальд, ему не нужно быть снисходительным к людям.

Слова, которые выкрикнула в оконце невеста ярла, многие посчитали бредом, решив, что женщина от страха и удушья уже не соображает, что несет.

Лишь двое мужчин, служивших когда-то конунгу Ольвдану, увидели в них смысл. Торвальд, понявший все первым, растолкал воинов с топорами, которые все еще пытались прорубить лаз в опочивальню — хотя по венцам уже вовсю бежал огонь. Рявкнул:

— Посторонись.

И лезвием топора отщепил то, что казалось другим нижним венцом, а на деле было толстой доской, прибитой к бревнам снизу. Упал на колени, в несколько стремительных взмахов все тем же топором начал рыть канавку под венцом. К нему присоединился второй, тоже заработал лезвием, отгребая землю.

А потом невеста ярла закричала, совсем близко, по ту сторону стены. И Торвальд понял, что надо спешить. Сунулся под нижнее бревно, протиснулся, на ходу ладонями отгребая в стороны почву.

На поясницу ему посыпались угли, отлетевшие от стрех крыши. Торвальд дернулся, но не вылез. Его товарищ, сидевший рядом, голыми руками стряхнул с тела багровые головешки.

Торс Торвальда исчез в дыре. Затем он выволок оттуда дергающееся тело.

И Свальд, подошедший поближе, узнал Сванхильд. Голую, без всего…

Он поспешно кинулся вперед, сбрасывая с плеча плащ.

Воин, оставив женщину валяться у его колен, схватился было за свою прожженную рубаху, собираясь ее снять — и накинуть на женщину ярла. Но она вдруг вцепилась ему в руку, захрипела что-то.

И он, тут же отпихнув в сторону Сванхильд — на которую уже накидывали плащ, заворачивали, поднимали с земли — снова полез в дыру. Скрылся под нижним венцом по пояс. Странно завозился, упираясь носками сапог в землю.

Его товарищ, сидевший рядом, вцепился ему в щиколотки, рванул, вытаскивая.

Рядом уже сгрудились другие, помогая. Сначала показался Торвальд, потом то, что он выволок за собой.

Харальд. Без одежды, но не обгоревший, не тронутый огнем — даже косицы не опалены.

По всему телу у него гуляли серебряные сполохи, вытянутые жгутами. Ползли, выгибались…

Затрещало, на доме начали рушиться стропила и перекрытия. Пламя выхлестывало из-под дерновой крыши.

— Харальд, — рявкнул кто-то.

И тряхнул его за плечо.

Он открыл глаза. Прямо перед ним, в четырех десятках шагов, горел хозяйский дом — и огонь, текущий по бревнам, кипел червонным золотом. Рядом, слева от него, кто-то был. Все то же червонное золото высвечивало плечи и лицо.

Свальд.

Над головой брата отливало золотом небо над Йорингардом. Значит, это не отсветы пожара — это в нем самом наконец-то проснулся дар Одина…

Предавший его в самый нужный момент. Когда надо было спасать девчонку там, на пожаре. И спасаться самому.

Харальд с шипением втянул воздух. Боль, тисками сжимавшая голову в опочивальне, теперь исчезла. И в груди не жгло, даже в горле не першило.

Он рывком сел, затем поднялся на ноги. Обнаружил, что раздет. Тело прикрывал чей-то плащ, накинутый на плечи.

Но ему было не до этого. Харальд оглянулся, ощущая, как золото перед глазами поддергивается краснотой — и ползет, наплывает безумие, захлестывает сознание ненависть. К предателю, поджегшему дом, ко всем тем, кто стоит тут, рядом…

Он рявкнул, цепляясь за последнюю мысль, державшую его на грани — и не дававшую утонуть в спекшейся ненависти, за которой мыслей уже не будет:

— Сванхильд? Где она?

— Она жива. Ее тоже вытащили… — начал было брат.

Но он перебил:

— Сюда ее. Приведите… принесите. Быстро.

Внутри плескался холод. Внутренности сводило от клокочущей ярости. Где-то здесь прятался предатель, поджегший его дом — а рядом стоял Свальд. В рубахе без единой подпалины.

Но загорелось почему-то со стороны входа, где была его опочивальня.

И все же он стоял тут, целый и невредимый.

Ему нужна девчонка, иначе он придушит брата, даже не расспрашивая. Руки уже дергались, взгляд упорно возвращался на горло Свальда. Червонное золото, залившее весь мир, на его шее высветлялось. Призывно, ярко…

Харальд ощутил, как кривятся губы. Как наползает на лицо кривой оскал.

Люди, выстроившись цепочкой от берега, передавали друг другу ведра. Плескали на огонь водой.

Однако пожар уже набрал силу, и вода испарялась, не долетая до бревен. Ветер поддувал, рассыпая по воздуху ворохи искр. Пламя вот-вот могло перекинуться дальше, на другие дома.

Харальд глянул на горевший хозяйский дом — и равнодушно отвел глаза. Окинул взглядом крепость, высматривая Сванхильд.

Свальд сказал настойчиво:

— Харальд, посмотри на свою кожу…

Он вскинул руку — но золото горело в глазах, и все, что удалось разглядеть, это светлые длинные росчерки, дергающиеся и ползущие от пальцев к локтю. Словно живые.

Тут перед ним поставили Сванхильд — и Харальд отвлекся от своей руки. Чей-то голос торопливо сказал:

— Прости, ярл… мы как раз несли ее в женский дом — одеться, умыться. Но ты приказал, так что пришлось вернуться.

Она стояла, покачиваясь, с опаленными волосами, с лицом, измазанным сажей. Тоже укрытая плащом, как и он.

И Харальд видел, что под ним ничего не было. Ненависть заворочалась внутри еще сильней. Ее спасли, но при этом видели без всего. Нагую. Рассмотрели то, что положено видеть лишь ему…

Какая-то недобрая мысль начала нарождаться — но тут Сванхильд шагнула вперед. Оступилась, покачнулась, едва не уткнулась носом в его грудь. Харальд подхватил дрожащее тело, прикрытое тяжелым сукном плаща, сжал, поддерживая и притягивая к себе.

— Не умирать, Харальд, — прохрипела девчонка.

И высвободила из-под плаща одну руку. Коснулась его щеки. Глаза на лице, испачканном сажей, засияли, наливаясь слезами.

Кипящее золото, горевшее у него перед глазами, быстро выстывало, переливаясь в обычные рыжеватые отсветы пожара. Ненависть утихала. Рука на щеке дрожала…

Он наклонился сверху, глядя ей в лицо. Проскрежетал тихо, так, чтобы услышала только она:

— Опять приказываешь?

В голосе слышался отзвук ярости, еще не прошедшей, не улегшейся до конца — и насмешка.

Сванхильд сглотнула, но взгляда не отвела. И руки не отдернула.

Харальд ощутил, как опускается вздернутая верхняя губа. Как исчезает с лица оскал. Выдохнул уже ровным голосом:

— Как прикажешь, жена ярла. Буду жить.

— Мне об этом рассказывали, — восхищенно заметил рядом Свальд. — Но увидеть самому — это совсем другое дело. Брат, ты больше не светишься…

Харальд хмуро глянул в его сторону, и Свальд заткнулся. Заодно мимоходом посмотрел на свою руку, вцепившуюся в бок Сванхильд — под лопатками, так, чтобы поддержать.

Кожа как кожа.

— Где там родичи моей невесты? — спросил он, снова переводя взгляд на нее.

Кейлев, уже стоявший рядом, в двух шагах от него, отозвался:

— Мы тут, ярл.

— В женский дом ее, — распорядился Харальд, по-прежнему цепко держа Сванхильд. — Все, как тут уже сказали — одеть и умыть. Найди ей молоко с медом, пои непрестанно. Она обожглась?

Старик крякнул.

— Мы не посмели оглядеть ее всю… на спине что-то есть. Но на руках и ногах ожогов вроде бы нет.

— Хорошо, — проворчал Харальд. — Пусть ее осмотрят рабыни. Потом доложишь мне. И охранять. Хорошо охранять.

Сванхильд все не отрывала ладони от его щеки, поглаживала дрожащими пальцами. И ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы разжать руки, вцепившиеся в нее — так вцепившиеся, что ладони ощущали хрупкие ребра под тканью плаща. Тело все настойчивей просило своего…

Но сейчас было не до этого. На него смотрело много глаз, и следовало найти того, кто пытался сжечь его вместе с девчонкой.

Да еще искры летели по ветру, грозя пожаром уже всему Йорингарду.

Харальд разжал пальцы.

Болли тут же подхватил Сванхильд на руки — она дернулась, застыла неловко. Кейлевсон, не обращая на это внимания, понес ее к женскому дому. Следом ушли Ислейв и сам Кейлев, еще пара мужчин.

Харальд нахмурился — ему пора было заняться крепостью. И не только ей.

Он развернулся, заревел:

— Тащите с драккаров багры. Растаскивайте бревна. Иначе пожар пойдет по всей крепости.

Вскоре все было закончено. С грохотом раскатились обуглившиеся бревна и головешки, подцепленные баграми. Их тут же начали забрасывать землей. Выплескивали на них воду…

— Начнем, пожалуй, — объявил Харальд, оглядываясь. — Самое время поискать предателя, который поджег мои покои. Всех хирдманов — ко мне. Только Кейлева не зовите. Кто первый увидел пожар? И поскольку я теперь погорелец… Плачу полмарки серебром за пару новых, неношеных штанов и рубаху. Столько же за сапоги.

— Значит, тебе я обязан жизнью моей невесты — и своей. — Харальд прищурился, разглядывая стоявшего перед ним воина.

Того самого Торвальда, которому когда-то чуть не раздавил руку на допросе, выспрашивая, где тот видел Рагнхильд и о чем с ней договорился.

А потом все-таки взял в свой хирд.

Сейчас светлые волосы Торвальда были опалены. Над одним ухом краснела широкая проплешина обожженной кожи. Лицо и рубаха были измазаны в земле и саже.

Торвальд осторожно, как-то неловко пожал плечами — похоже, там тоже были ожоги.

— Хорошо, что ты додумался залезть под половицы, ярл. Иначе сгорел бы.

Я не залазил, недовольно подумал Харальд.

Последнее, что он помнил — это как во второй раз замахнулся секирой, целя по бревнам. А потом — все.

Выходит, в подпол его затащила Сванхильд. И как только смогла?

Он хмыкнул, подумал насмешливо — вот что девчонка умеет, так это сбегать. В этом деле она, похоже, посмышленей его самого. На этот раз Сванхильд убегала от смерти, прихватив его с собой.

А дар Одина его предал. Сначала уснул, не дав ему прорубить путь наружу — а потом проснулся, чтобы уберечь его самого от огня. Но только его…

Не девчонку.

И наследие отца, вся его сила, в горящей опочивальне словно исчезла. Он позорно потерял сознание, пока девчонка все еще держалась.

В памяти вдруг всплыли слова Ермунгарда — пока мой сын живет, мое проклятье, вечное изменение плоти, спит…

Спит или переходит на сына? Может, то, что с ним случилось, очередной шаг в изменении, перекинувшемся на него?

Причем на нем нет ожогов, словно он и не побывал в огне. И голова не болит, нет кашля, жжения в груди. А ведь после того, как надышишься, такое бывает еще несколько дней. Он жив, здоров — и невредим до отвращения.

Как будто и не дышал совсем недавно дымом. И не потерял сознание в горевшем доме.

Он целехонек, но девчонка нет.

Взгляд Харальда метнулся к женскому дому. То, что случилось сегодня, надо учесть. Надо учиться жить, как простой человек. На всякий случай.

— Хорошо, что твоя невеста крикнула про землю, — добавил Торвальд. — Тогда мне в голову мысль и стукнула. Я же еще у конунга Ольвдана служил. Знаю, как здесь дома устроены. Вот и решил прорыть проход под окном — вдруг вы догадаетесь под половицы залезть. И ты догадался, ярл.

Харальд нахмурился, бросил:

— Догадалась Сванхильд. В подпол меня затащила она.

Он не стал объяснять, что позорно сомлел. И валялся без памяти, пока его спасала слабая девка. Подумал хмуро — хватит с его людей и того, что они сейчас услышали. И увидели. Объявил:

— Я теперь обязан жизнью своей женщине… а тебе, Торвальд, я обязан и ее жизнью, и своей. Хочешь стать хирдманом?

Тот громко выдохнул, кивнул, посмотрев горящими глазами.

— Не радуйся больно, — предупредил Харальд. — Хирда для тебя нет. К весне соберутся люди, тогда и начнешь командовать. Но драккар можешь выбрать уже сейчас. Из тех, что стоят и без хирда, и без хирдмана. Теперь ты, Свальд.

Он перевел взгляд на брата.

— Скажи-ка мне, Свальд, почему тебя не было в твоей опочивальне, когда загорелась хозяйская половина?

Свальд посмотрел на него неверяще. Неторопливо ответил:

— Ты подозреваешь меня, Харальд? Я не стал бы тебя убивать. Я еще помню, что мы с тобой родичи. Стражники, что стояли у двери хозяйской половины, могут подтвердить, что я ушел, когда пожара еще не было.

Харальд глянул на толпу, собравшуюся вокруг. Вперед выступил Свейн, быстро сказал:

— Стражники мертвы. Оба. Одного мы вовремя оттащили от огня, он валялся перед домом. А труп второго наполовину сгорел — его оставили сидеть у стены. У уцелевшего перерезано горло. Чисто, одним движением. Я так овец режу.

— Что скажешь, Свальд? — Харальд прищурился. — Чтобы опытного воина так убили, он должен был подпустить к себе убийцу. Или посторониться, выпуская его из двери.

Брат набычился, угрюмо бросил:

— Я не убивал. Когда я уходил, стражники были живы.

— Скажи мне, куда ты ходил посреди ночи, Свальд, — обманчиво мягким голосом попросил Харальд. — И может, я тоже поверю, что ты не убивал моих людей. И не поджигал моего дома.

Свальд стиснул зубы, по щекам катнулись желваки.

— Мне не нравится, что ты первым делом заподозрил меня, родич — но я скажу тебе все. Все равно собирался попросить ее у тебя.

Значит, бегал к какой-нибудь бабе, подумал Харальд. Или прикрывается этим. Сейчас далеко за полночь. За половину ночи можно успеть многое — сначала дождаться, пока в соседней опочивальне уснут, а потом убить стражников и поджечь дом. И где-то между делом еще и потискать бабу…

— Я этой ночью встречался с Ингрид, одной из дочек Ольвдана, — объявил Свальд. — Ко мне в опочивальню она войти не захотела. Ингрид знает, что ты решил продать ее на торжище, вместе с сестрами. Она сказала, что прежде, чем ее продадут какому-нибудь чужаку, хочет узнать ласку мужчины Нартвегра.

— Узнать ласку… — Проворчал Харальд. — Девственница, что ли?

Свальд пожал плечами, бросил с вызовом:

— Это мы обсуждать не будем. Я хочу попросить ее у тебя, брат. Я знаю, что Ингрид и еще одну дочь Ольвдана оставили для тебя. Но тебе было не до них, а теперь ты хочешь их продать. Я заплачу за нее, сколько скажешь. Только пусть это станет не платой за рабыню, а выкупом за свободную женщину. Своей рабыней ты ее не объявлял, сюда, как добычу, Ингрид не привозили…

— Тебе сейчас не о девках нужно думать, а о себе, — буркнул Харальд.

И подумал — еще одна Ольвдансдоттир. Совпадение? Случайность?

Он недовольно скривился, спросил:

— Почему эта Ингрид не захотела прийти в твою опочивальню? До сих пор твои девки, насколько я помню, не испытывали страха перед койкой, на которой ты спишь.

— Она боялась не койки, а тебя, — ровно ответил Свальд. — Не хотела, чтобы ты узнал, что она встречалась со мной.

Харальд рявкнул, теряя терпение:

— Хватит об этом. Мы говорим о поджоге, а не о твоих шашнях с бабами, Свальд. Где вы с ней развлекались?

— В бане. Той, что у самой стены.

Харальд глянул на воинов, отыскал взглядом Свейна.

— Так. Девка, надо думать, уже убежала в женский дом. Тащите-ка ее сюда. А ты, Свальд, расскажи, где и когда она успела назначить тебе встречу в бане.

— Будем сплетничать здесь, как старые бабы? — недобро спросил Свальд. — Обсуждая женщину, у которой нет защитника? Поскольку ты ей не защитник, а мне она пока не принадлежит?

Харальд вдохнул и выдохнул. Перед глазами опять вроде бы побежали золотые отсветы, лицо брата окрасилось в желто-красное, посветлело…

Надо успокоиться, подумал он. Невозможно жить, не отрываясь от Сванхильд. Значит, надо научиться смирять то, что сидит у него внутри. Чем бы оно ни было.

И как бы оно не изменялось, меняя при этом его самого.

Кроме того, это его брат, таскавший ему в коровник куски мяса. Прежде чем его осудить, надо увериться в его измене.

— Я хочу знать, было ли у тебя время убить, поджечь, а потом сбегать к бабе, Свальд, — бросил Харальд. — Хочу допросить тебя — а потом ее. И посмотреть, совпадут ли ваши слова. Ты будешь отвечать? Или мне придется тебя пытать?

— Она стукнула в мое окно уже после того, как стемнело, — резко сказал Свальд. — Я открыл ставню, но лица не увидел. Однако успел поймать ее руку. Мягкая, без морщин и мозолей, пахла благовониями. Здесь, в крепости, не так много женщин, у которых есть благовония. Пришедшая позвала меня в дальнюю баню. Я оделся и пошел. Стражники, когда я выходил, стояли у двери, живые и здоровые. То, что ее зовут Ингрид, и все остальное я узнал уже в бане.

— А где ты был, когда узнал о пожаре?

На щеках Свальда по-прежнему выступали желваки. Углы рта поддергивались…

— Все там же, в бане. Тут же побежал. Увидел твою невесту в окне. Потом то, как ее вытаскивали из-под дома. Следом тебя. Все.

Выходит, Свальд тоже видел Сванхильд голой, недовольно подумал Харальд. Но с этим уже ничего не поделаешь. И вины девчонки в этом нет. Покрывало, в которое она завернулась, скорей всего, соскользнуло, пока ее вытаскивали. Или пока она залазила в подпол, затаскивала туда его самого…

— Отведите хирдмана Свальда в сторону, — буркнул он. — Пусть подождет, пока я не допрошу эту девку. Кто первым заметил пожар?

Несколько воинов выступили из круга, собравшегося вокруг Харальда. Среди них был и Бъерн — значит, этой ночью была его очередь присматривать за крепостью.

Харальд прищурился.

— Расскажите мне, что вы видели.

— Я заметил языки огня, когда стоял у ворот, — быстро доложил Бъерн. — Сначала загорелось под крышей, там, где чердак. Почти тут же заполыхал угол слева от входа. Пока я добежал, пламя уже пошло по всему дому. К двери было не подступиться. Мы только и успели, что оттащить тела стражников.

— Ты и твои люди заметили кого-нибудь, пока бежали? — спросил Харальд.

Хотя уже был уверен, что никого подозрительного ни Бъерн, ни другие не видели. Тот, кто подстроил это, не так глуп, чтобы попасться на глаза после начала пожара…

Бъерн качнул головой.

— Ларс, — медленно сказал Харальд. — Ты, как я понимаю, прибежал сюда из мужского дома? Ты что-нибудь видел? По дороге, может быть?

Ларс шагнул вперед из круга воинов.

— Я видел то же, что и другие, ярл. Закричали, я вскочил. Прибежал сюда, а тут уже все горит. И ничего такого по дороге не заметил. Все бежали только сюда.

Харальд нахмурился, приказал:

— Бъерн — иди проверь стражу на стенах и у ворот. Опроси всех, кто там стоит, может, они что-то видели. Или слышали. Меня интересует все — шум возле стен, птичий крик в неурочный час, волчий вой, хрустнувшая ветка… и случайно замеченные тени. Ларс, на тебе берег. Опроси тех, кто приглядывает за драккарами. Пересчитай лодки, сам загляни в каждую. Узнай, не почудилось ли чего дозорным на берегу. Скажем, волна слишком сильно плеснула, или камень в воду упал. И еще. Усильте стражу. Вдруг тот, кто поджег мой дом, решит сбежать. Чтобы из Йоринграда мышь не смогла выбраться, вы меня поняли? Идите.

Харальд уже успел дойти до трупов стражников, которых оттащили в сторону от сгоревшего дома, и даже осмотреть их, когда появился Свейн с озабоченным лицом.

— Ингрид нет в женском доме, ярл. Я там всех девок по головам пересчитал. Одной не хватает. И стража на выходе сказала, что одна из баб вышла после того, как солнце зашло — а назад не вернулась.

— Так… — Харальд помолчал. — Сбегай-ка в баню, Свейн. Может, она решила там затаиться, и вернуться к себе позже, когда народ уже разойдется. И кстати, где Убби?

Бъерн переглянулся с Ларсом.

— Мы посылали людей, чтобы его привели. Но говорят, он так устал с молодой женой, что только мычит и не выходит.

Харальд молча кивнул. Сказал неохотно:

— Иди, Свейн. Я подожду тебя тут.

Хирдман умчался, Харальд перевел взгляд на пепелище — длинную насыпь из догоравших головешек и обуглившихся бревен.

Ни зала для пира, ни опочивальни, чтобы привести туда молодую жену после свадебного пира.

Я решу это, подумал он.

Правда, свадьбу придется немного отложить — но зал и опочивальня у него будут. Заодно и Сванхильд успеет поправиться. После всего, что у нее было, для этого потребуется время. Рана на плече, потом придавленная щиколотка, а сейчас пожар. И он еще не знает, насколько тяжелы ее ожоги.

Скорей бы уж Кейлев пришел, мелькнула у него нетерпеливая мысль. Рассказал, что там высмотрели рабыни…

Но вместо рабынь явился Свейн. С телом на руках.

— Мертва? — холодно спросил Харальд, когда хирдман подошел поближе.

И метнул взгляд на Свальда, которого придерживали в сторонке четверо воинов, окружив со всех сторон.

Огни факелов, горевших в толпе его людей, высвечивали лицо брата. Прищуренные глаза, искривленный рот.

Похоже, Свальд тоже заметил, как безвольно свисают руки и ноги Ингрид, подумал Харальд. Как запрокинулась голова…

— Сердце бьется, но редко, — пропыхтел Свейн, останавливаясь рядом. — Если она и жива, то с ней что-то неладно. Но ран вроде бы нет.

Харальд шагнул к нему. Махнул одному из воинов, державшему факел, чтобы тот подошел поближе. Подхватил девичью голову, ощупал.

В конце концов, Свальд мог и сам позаботится о том, чтобы Ингрид никому ничего не рассказала. Один умелый удар — и человек умирает именно так, потихоньку, без ран и крови, не приходя в себя.

И только потом, убрав руки, Харальд посмотрел в лицо Ингрид. Спокойное, расслабленное. Облизнул два пальца, коснулся тонко вырезанных ноздрей. Следом придавил шею под подбородком. Дыхания не ощутил, но рядом с горлом редко, едва заметно бился пульс…

Он бросил еще один взгляд на брата. У того искривленный рот уже превратился в оскал.

— Приведите Свальда, — распорядился Харальд. — Пусть тоже посмотрит.

Может, это все-таки дело его рук, мелькнула у него мысль. Хотя нет, тут явно какое-то зелье — а такое любят в основном бабы. Мужик дал бы девке по голове. Но вмятин или шишек на голове нет…

Свальд подошел, локтем отпихнул Харальда — он молча отступил.

Брат двумя ладонями подхватил голову Ингрид, ощупал, почти в точности повторив движения самого Харальда. Спросил угрюмо:

— Что с ней?

— Я тоже хотел это спросить, — бросил Харальд. — Но у тебя. Ведь это ты оставил Ингрид в бане? А нашли ее уже такой.

Свальд вдруг отпустил голову Ингрид — и подсунул руки под ее тело. Харальд кивнул Свейну, позволяя.

И тело очутилось на руках у Свальда. Тот опустил Ингрид на землю, замер рядом, стоя на коленях.

Харальд несколько мгновений размышлял, глядя на опущенную голову брата.

Может, тот притворяется. И на самом деле он просто убрал Ингрид, чтобы девка не сболтнула чего-нибудь лишнего, когда ее будут допрашивать.

И все же, все же…

Слишком чисто обрублены все концы в этой истории. И все слишком явно указывало на Свальда.

А его Харальд помнил и знал еще с детства. Он мог позубоскалить, обмануть девку, отвернуться от того, чего не хотел замечать…

Но не устроить все это. Убить двух стражников, попытаться сжечь брата, использовав бабу как прикрытие — и тут же ее прикончив…

Все было слишком глупо и слишком расчетливо одновременно. Свальд на такое не пошел бы.

К тому же именно брат за день до пожара посоветовал поставить охрану у хозяйского дома.

Харальд подошел, присел на корточки над телом Ингрид по другую сторону от Свальда. Пробормотал, глянув на воина, державшего факел:

— Посвети.

И когда тот подсунул горящее древко поближе, приподнял девке веко. Чернота зрачка расползлась, оставив от голубизны глаза лишь тонкое колечко.

Надо бы запомнить, подумал он. Кто его знает, вдруг когда-нибудь снова придется такое увидеть. Хоть и не хотелось бы.

Свальд тяжело глянул с той стороны, выдохнул:

— Умирает. Я там на пожаре кое-что себе пообещал. Что развешаю кишки того, кто решил тебя сжечь, по стенам Йорингарда. Конечно, теперь право мести за тобой. Но если найдешь убийцу Ингрид — отдай его мне. Стены у тебя слишком пустые.

— Убийцу… — проворчал Харальд, поднимаясь. — Полагаю, тут какое-то зелье. И посмотри на ее лицо, на руки, Свальд. Ей никто не впихивал его насильно. Она приняла его сама. А если девка не казалась опоенной, пока ты ей занимался в бане, значит, она выпила зелье уже после твоего ухода. Так она казалась опоенной или нет?

— Нет, — помедлив, уронил Свальд.

Харальд перевел взгляд на Свейна. Распорядился:

— Двух людей с факелами мне. Пойду посмотрю на баню. И пусть те, кому завтра выходить на стражу, идут спать. Остальные, если хотят, могут разойтись. И еще кое-что. Пошли человека в кладовую с оружием. Пусть подберет мне какую-нибудь секиру, потяжелей. А то без оружия даже хуже, чем без штанов.

Ничего подозрительного в бане Харальд не нашел.

Над лавкой в остывшей парилке витал запах благовоний — а на краю светло-желтой доски темнел крохотный потек крови.

И без слов было ясно, что тут произошло, в каком месте и как.

Харальд ощупал женский плащ, так и оставшийся висеть в предбаннике. Передвинул лавки, заглянул во все углы, отыскивая баклажку — или что-то еще, в чем могли принести зелье.

Но так ничего и не нашел.

Сосуд она могла выбросить, подумал Харальд. Выпила, открыла дверь, швырнула баклажку в сторону — и села на лавку дожидаться смерти…

Он нахмурился. Можно, конечно, притащить сюда одного из псов, дать ему понюхать плащ Ингрид. И найти то, в чем девка принесла зелье.

Но особого смысла в этом не было. Баклажка ему ничего не даст.

Харальд задумался.

Что он знает? Его и Сванхильд хотели сжечь заживо. Стражники у дверей хозяйской половины были зарезаны. И сестра Рагнхильд выманила Свальда наружу именно в эту ночь. А потом покончила с собой.

Могла ли Рагнхильд хотеть его смерти? Пожалуй, да, решил Харальд. В этом случае жизнь Белой Лани и ее сестер могла измениться.

Если он умрет, Йорингард достанется родичам. В его войске полно людей, которые раньше служили ярлам Сивербе. Целых три хирда. Все они тут же сплотятся вокруг Свальда. И Рагнхильд предложит ему себя…

А Свальд слишком любит женщин, чтобы отказаться от той самой Белой Лани в своей постели. И у него нет причин продавать ее сестер. Кроме того, он никогда не убивал своих женщин, в отличие от берсерка Харальда.

Может, он все-таки зря подозревает Рагнхильд? Ингрид могла сама пожелать уйти из жизни — сначала познав, как она сказала Свальду, ласку мужчины Нартвегра, а потом выпив зелье. Если гордая дочь конунга не захотела участи простой рабыни…

А поджог мог устроить кто-то другой. Скажем, очередной посланец Готфрида.

И тогда он точно не погиб бы в огне. Тем, кто стоит за германцем, берсерк Харальд нужен живым.

Пожар могли устроить для того, чтобы убрать Сванхильд, подумал вдруг Харальд. Если уж Ермунгард догадался обратить на девчонку свое змеиное внимание, то и светлые боги могли ее заметить. И решить, что без своей славянской девки он быстрей и верней поднимется в небо.

В этом случае все сходится — и то, что его вдруг поразило бессилие, когда надо было спасать Сванхильд. И то, что его самого огонь не тронул.

Или случившееся с ним все-таки результат изменений, о которых говорил родитель?

Но сестра Лани выманила Свальда из опочивальни слишком вовремя, угрюмо подумал Харальд. Готфриду и его людям все равно, что будет с ярлом Огерсоном.

А Рагнхильд нужен Свальд, чтобы было потом под кого залазить. И чтобы не навлечь на себя месть ярла Турле. Тот мог о чем-нибудь догадаться. Да и Огер никогда не был дураком…

И в этом случае Ингрид отравилась, чтобы не проговорится, если кто-нибудь начнет ее спрашивать, зачем она выманила Свальда из покоев именно в эту ночь.

Харальд скривился. Подумал — пожелай Ингрид покончить с собой, чтобы не стать рабыней, могла бы сделать это и раньше. Пока его здесь не было. Мужиков в крепости, уходя, он оставил достаточно — было от кого познать ласку мужчины Нартвегра.

Разве что она захотела познать ее именно со Свальдом. Все-таки она дочь конунга, а он ярл…

Харальд вздохнул, потер лицо обеими руками. Посмотрел на пальцы.

На одной из ладоней остались черные разводы — со щеки, которой касалась Сванхильд. На его собственной коже после пожара не было ни копоти, ни сажи. Похоже, ему смерть и впрямь не грозила.

А вот девчонке — да. И виноват в этом он. Он позволил предателю затаиться в крепости, нанести удар. Или даже не предателю, а предательнице…

Мысли упорно возвращались к Ранхильд.

Харальд оскалился. Если его догадка верна, то какой он, к Хелю, ярл, когда его в собственной крепости пытается сжечь чужая баба?

Но кто прикончил двух стражников? Того, чье тело не обгорело, зарезали, как овцу, чистым ударом по горлу. А опытного воина ни одна баба так не убьет. Просто не сумеет. Разве что ткнет ножом в спину.

Впрочем, у Рагнхильд могли иметься сообщники. В крепости сейчас есть бывшие воины конунга Ольвдана. Правда, Лань сидит под стражей…

А давно ли, подумал вдруг Харальд, я сам ставил стражу и к двери своих покоев, и к крыше над опочивальней, чтобы только усторожить девчонку? У Рагнхильд, помимо двери, оставалось оконце.

Он скрипнул зубами. Если это Рагнхильд… получается, сначала он разозлил эту бабу, пообещав продать ее сестер и приказав Убби с ней разобраться. А потом не сумел за ней уследить.

Харальд вышел из бани, посмотрел на толпу воинов, стоявшую за дверью. Люди ждали, не желая расходиться по мужским домам. Они тоже хотели узнать правду — хотя бы для того, чтобы не пришлось вскоре тушить еще один пожар. Или самим не сгореть.

Он зашагал прямо на толпу. Воины молча расступились, потом двинулись следом — темной, молчаливой рекой.

У дверей женского дома стояли трое стражников. Харальд, подойдя, коротко спросил:

— Кто выходил отсюда после заката?

— Одна из конунговых дочек, — ответил тот, что постарше. — И недавно Болли с двумя парнями вынес твою невесту, ярл. Сначала занес, а потом потащил отмываться после пожара…

Хорошо, что в Йорингарде две бани, мелькнула у Харальда мысль. Раз он не встретил Болли по дороге — значит, тот догадался повести Сванхильд в другую баню. Не ту, где отравилась Ингрид.

— Больше никого не видели?

Стражники качнули головами.

— Уверены? — больше для порядка спросил Харальд.

— Да, ярл.

— А Убби все еще там?

— Да, ярл.

Он кивнул — и повернулся к воинам, стоявшим у него за спиной.

— Ждите здесь. Да, и на всякий случай — разойдитесь-ка цепью вокруг дома. Если кого заметите, хватайте и тащите ко мне.

Деревянные срубы, мелькнуло у него в уме. Он привык к Хааленсваге, где все строения каменные — и основания стен уходят глубоко в землю. Но здесь дома из бревен. А их в землю не вкапывают, просто ставят на угловые опоры, чтобы не сгнили нижние венцы. По краям подсыпают землю…

Он об этом забыл, а девчонка вспомнила. И поэтому выжила, даже пыталась спасти его.

Иначе лежала бы сейчас кучкой обгорелых костей на пепелище.

Перед глазами плеснуло красным. Вот теперь дар Одина отозвался.

Харальд дернул резную ручку двери — та осталась у него в руках. Створка с размаху хлопнула по бревенчатой стене, перекосилась.

Проход между опочивальнями был пуст, только у двери Рагнхильд замерли двое воинов. Он подошел — и даже не спрашивая, выходил ли кто отсюда, врезал по доскам кулаком.

Подумал мельком — хорошо, что Сванхильд сейчас в женском доме нет, и можно не сдерживаться. Того, что будет, ей лучше не видеть. И не слышать.

Створка с грохотом слетела с петель.

— Кто там? — испуганно крикнула Рагнхильд.

Следом что-то прохрипел Убби.

За порогом вышибленной двери была темнота. Внутри завозились, скрипнула половица. Харальд посмотрел на одного из стражников, приказал:

— Принеси светильник.

Рагнхильд пролепетала в опочивальне:

— Убби, вставай. Кто-то вышиб нам дверь… вставай, прошу тебя. Мне страшно.

Вернувшийся воин протянул Харальду светильник, снятый с полки в конце прохода. Он вошел, следя за тем, чтобы не стиснуть ручку светильника слишком сильно. Еще сомнется…

Ольвдансдоттир стояла у стены за кроватью, накинув на себя покрывало. Убби как раз сейчас садился на постели. Голый, сонный, заспанный…

И двигающийся слишком медленно для бывалого воина.

Харальд остановился в двух шагах от кровати. Убби пробормотал, уставясь на него:

— Ярл? Ты врываешься ко мне, когда я занят со своей женой?

— А ты был с ней занят? — прошипел Харальд. — У меня этой ночью сгорел дом, Убби. Как раз тогда, когда ты спал крепким сном. У меня сегодня едва не сгорела невеста. Все мои хирдманы были на пожаре — не было только тебя.

— Да я спал, ярл, — проворчал Убби. — Ты из-за этого, что ли? Я после вчерашнего еще не отошел… и это не причина, чтобы выламывать мне дверь.

— Нет, — согласился Харальд. — Это не причина. А вот твоя жена — это причина.

Убби вдруг задышал чаще, явно просыпаясь. Поднялся с кровати, набычился.

— Моя жена? Что ты хочешь сказать, ярл?

— Что твоя жена подожгла мой дом, — объявил Харальд.

И посмотрел на Рагнхильд.

Та в ужасе округлила глаза, крикнула:

— Это ложь, Убби. Я была тут, с тобой, всю ночь.

Убби с рыком покрутил головой, просыпаясь уже окончательно. Спросил, глянув на Харальда:

— Одеться позволишь?

— Давай, — бросил он.

И ощутил, как пальцы вминаются в ручку светильника.

Движения Убби были слегка замедленными, но прежней неповоротливости в них уже не было. Он молча натянул штаны с рубахой, сапоги. Взял прислоненный в углу меч, с наброшенным на крестовину рукояти поясом. Одной рукой, ловко прижимая конец пояса искалеченной кистью, застегнул его.

И сказал, поворачиваясь к Харальду:

— Моя жена и впрямь была со мной всю ночь, ярл. А что до этого пожара, — Убби вдруг зевнул на полуслове, досадливо скривился, яростно потряс головой. Закончил: — Она тут не причем. Спроси у парней, которые сторожили дверь. Рагнхильд отсюда не выходила.

— Я бы поверил тебе, Убби, если бы ты не зевал даже сейчас, — низким голосом сказал Харальд. И посмотрел на Рагнхильд. — Перед тем, как мои покои загорелись, Ингрид, ее сестра, выманила Свальда из опочивальни. А потом выпила зелье — и уснула, похоже, навеки. И вот я задаюсь вопросом — не слишком ли много людей у меня в крепости спят как раз тогда, когда мне нужно с ними поговорить?

— Ингрид мертва? — потрясенно воскликнула Рагнхильд. — Как… почему?

Харальд долю мгновенья смотрел на нее — и вдруг ощутил, как на лицо выползает кривая усмешка.

— Если бы я не знал, что у моего родителя рождаются только сыновья, я бы спросил у тебя, кто твой настоящий отец, Белая Лань.

— Ольвдан, — смело сказала Рагнхильд. — Конунг Ольвдан — вот мой отец. И ты напрасно думаешь, что это я подожгла твой дом, ярл Харальд. Я сижу здесь под стражей уже много дней. Воины, которых ты поставил охранять мою дверь, могут это подтвердить. А сейчас я должна оплакать мою сестру, которая умерла из-за меня. Не сделай я той глупости, ты не стал бы продавать моих сестер в рабство, а Ингрид не захотела бы убить себя. Вот моя настоящая вина — а не та, которую ты мне приписываешь.

Убби тоже метнул взгляд в сторону своей жены. Сказал громко:

— Я понимаю, ярл, что ты хочешь найти виновного. Но ты торопишься — и обвиняешь невинную женщину. А между тем настоящий предатель где-то прячется. Может, он как раз сейчас собирается сбежать из Йорингарда. Или уже сбежал…

— Почему ты не проснулся, когда тебе стучали в дверь, Убби? — спросил Харальд, не отводя взгляда от Рагнхильд.

Хирдман шумно выдохнул и сделал несколько шагов, заслонив жену от его взгляда.

— Потому что мой свадебный пир случился сразу после похода. Потому что прошлую ночь я не спал — занимался новой женой… и сегодня меня сморило. Да еще выпил эля. Я даже не помню, что за мной прибегали. Парни, надо думать, сюда не вошли, просто стучали в дверь. Вот я и не проснулся.

— Выйди, — тихо сказал вдруг Харальд. — Я хочу поговорить с Рагнхильд.

Убби кинул здоровую ладонь на рукоять меча.

— Я не оставлю свою жену с тобой, ярл. Ты знаешь, что она теперь под моей защитой. И чтобы добраться до нее, тебе придется убить меня. Однако я скажу тебе вот что — ты заподозрил того, кого легче всего обвинить и с кем легче всего справиться. Но подтвердить свои слова ты не можешь. Докажи мне, что это Рагнхильд, и я…

Он вдруг замолчал, стиснув рукоять меча.

Харальд молча кивнул, признавая правоту Убби.

Кивнул, несмотря на то, что лицо Убби в его глазах уже высветило красноватое сияние — и обложили кровавые тени.

— Хорошо, — тягуче объявил Харальд. — Я поговорю с твоей женой здесь. И при этом не двинусь с места. А ты, Убби, отойдешь в сторону, чтобы я мог видеть лицо Рагнхильд, когда начну задавать свои вопросы… и слушать ее ответы. Но если мне понадобиться убить тебя, чтобы спросить твою жену кое о чем, я это сделаю. Я ярл, эта крепость принадлежит мне. И если я хочу спросить свободную женщину о том, что она знает о двух убийствах, я в своем праве. В этом мне никто не может отказать — никто, даже ее муж.

— Двух убийствах? — ошарашено спросил Убби.

— Двух стражников, стоявших у хозяйской половины, зарезали в эту ночь, — ответил ему кто-то вместо Харальда.

Голос прозвучал сзади, из-за спины — и Харальд обернулся, тщетно пытаясь стереть с лица яростный оскал, вылезший сам собой.

Хотя уже узнал голос Свальда.

Брат стоял на пороге опочивальни. Лютый взгляд Харальда он встретил, не дрогнув. Обронил:

— Ингрид умерла. Я все думаю — как все сложилось бы, не пойди я в ту баню?

— Эта девка была бы жива, — бросил Харальд. — И стражники тоже. Тот, кто это сделал, не хотел твоей смерти. Никто не стал бы поджигать дом, пока ты там. А значит, Ингрид не выпила бы зелье.

Он снова развернулся к Убби, выдохнул:

— В сторону. В сторону, Убби — или я тебя прикончу. И все равно посмотрю в лицо Рагнхильд.

— Ярл в своем праве, — спокойно сказал Свальд от порога. — В Сивербе, в имении моего деда, тебя уже считали бы сообщником, Убби. Воины сейчас стоят вокруг женского дома. Они хотят знать — и они имеют на это право — кто убил их товарищей посреди ночи, в крепости, которая стала их домом на эту зиму. Когда войско уже вернулось из похода. Когда нет врага, который бы нападал.

Убби тяжело выдохнул, сделал шаг в сторону. Предупредил:

— Но я не позволю к ней прикоснуться, ярл. Она моя жена.

Харальд ощутил, как задираются вверх углы оскалившегося рта. Все вокруг светилось красным — и он не успел удержать слова, которые сами сорвались с губ:

— Я бы на твоем месте стыдился этого, Убби.

Тот побагровел, задышал учащенно. Но промолчал.

Харальд смотрел на Рагнхильд, сейчас высвеченную красноватыми переливами, горевшими у него перед глазами. Та смотрела испуганно, тревожно…

Но страх был напускной, он чувствовал это. И покрывало, которым она прикрывалась, вроде бы случайно упало с одной стороны, приоткрыв округлость груди под тонкой рубахой. И глаза были расширенны слишком старательно. А рот приоткрыт ровно настолько, чтобы безупречный овал лица не исказился…

Белоснежные волосы Рагнхильд отливали для него сейчас кровью, разведенной в воде.

Харальд помолчал, решая, с чего начать. В уме, затуманенном яростью, мелькнуло — нужно вывести ее из себя. И следить за ней. Смотреть. Он не может обвинить жену своего хирдмана, не имея доказательств. Войско не поймет, люди не поверят…

К тому же он сам не уверен до конца, что его дом подожгла именно Рагнхильд — не сама, конечно, а руками своего сообщника. Или сообщников.

Харальд глубоко вздохнул, сказал протяжно:

— Кто те люди, что толклись возле твоего оконца по вечерам, Рагнхильд? И кто зарезал стражников по твоему приказу?

Его слова о людях возле оконца она выслушала, не дрогнув. Вскрикнула:

— Я никого не приказывала убивать, ярл Харальд. И у моего оконца никого не было.

Голос звучал искренне — и на мгновение по сознанию Харальда скользнула тень сомнения.

Дави, подумал он люто. Дави, а там посмотрим…

— Я найду твоего сообщника, — пообещал он, не отводя от нее глаз. — А потом ты сгоришь. Я запру тебя в одной из овчарен, задвину засов на твоей двери, как его задвинули на моей. И сожгу вместе с овчарней.

— Баня тоже подойдет, — недобро подсказал от порога Свальд. — Та, в которой отравилась Ингрид.

— Это не я, — рыдающим голосом откликнулась Рагнхильд. — Убби, это не я.

Такая не признается, зло подумал Харальд.

— Если бы Сванхильд не вспомнила, что путь из дома лежит не только через дверь… — начал он.

И вдруг заметил, как дрогнуло покрывало на груди Рагнхильд. Дрогнуло — а потом заходило ходуном от частого дыхания. Белой Лани не хватает воздуха? Правда, лицо у нее осталось прежним — разве что рот приоткрылся чуть шире…

И Харальд проглотил слова, которые собирался сказать дальше — о том, что Сванхильд не спаслась бы. Замер, осмысливая то, что уже прозвучало.

Мысли, залитые яростью, крутились в голове тяжело, медленно.

Путь из дома лежит не только через дверь…

Он выдохнул — долго, уже успокаиваясь. Посмотрел на Убби, ощущая, как возвращается к нему самому спокойствие. Приличествующее ярлу, мужчине, воину.

— Кое в чем ты прав, Убби, — ровно сказал Харальд. — Я не должен бросаться словами, которые не могу подтвердить. Однако дом, в котором ты стоишь — мой дом. И никто не может запретить мне осмотреть мой дом. Прошу тебя, возьми свою жену и выведи ее отсюда. Но далеко не уходи — потом я еще раз поговорю и с тобой, и с твоей женой. Свальд, присмотри, чтобы все случилось именно так, как я велел.

— Да, родич, — громко ответил брат.

— Ты выгоняешь меня наружу без одежды, обнаженную? — крикнула Рагнхильд. — На холод?

Вот теперь она действительно испугалась. Лицо исказилось, жилы на шее натянулись…

И взгляд метнулся в сторону. Но не к Убби, а куда-то за его спину. В пустой угол напротив кровати.

— Убби, дай жене свой плащ, — спокойно распорядился Харальд. — Рубаха на ней есть, так что тело прикрыто. Свальд, когда выйдешь наружу, узнай, где секира, о которой я просил. Что-то ее слишком долго несут.

— Хорошо, — хрипло выдохнул брат.

Рагнхильд прижалась к бревенчатой стенке. На застывшем лице жили только глаза. Сверкали загнанно…

Убби, нахмурившись, молча прошагал к сундуку, натянул рубаху. Подхватил плащ, подошел к Рагнхильд. Протянул руку, чтобы отодвинуть ее от стены и укрыть плащом.

Белая Лань вдруг вскочила прямо на кровать, в два прыжка метнулась к своему сундуку…

И наткнулась на Харальда, уже стоявшего там.

— За ножом? — резко спросил он. Перевел взгляд на Убби. — Ты и теперь будешь утверждать, что она тут не причем?

Хирдман угрюмо глянул — и подошел к Рагнхильд, успевшей отступить к стене. Молча ухватил ее за руку, дернул к себе, накинул плащ. Потащил наружу.

Харальд, оставшись один, подошел к полке, где стояли два светильника, сейчас не горевших. Зажег их от того, что по-прежнему был у него в руке. Поставил и его на полку.

И шагнул в угол, куда смотрела Рагнхильд. Осмотрелся, топнул по половице. Крикнул, обращаясь к стражникам, по-прежнему стоявшим возле двери, пусть и выбитой:

— Дайте меч.

За вывернутой половицей открылся лаз, ведущий под простенок. Харальд, убирая доску, ощерился. Значит, это все-таки была Рагнхильд.

Он вышел, глянул вдоль прохода.

Сванхильд с Болли все не возвращались, и это было ему на руку. Дверь в опочивальню по соседству Харальд выбил ударом ноги. Распорядился, посмотрев на стражников:

— Посветите мне.

И вошел в каморку, где в угол за дверью забилась одна из дочек Ольвдана. Девка смотрела на него с ужасом, не дыша. Не решаясь ни крикнуть, ни спросить что-то.

Скорее всего, она слышала разговор за простенком. Ни Харальд, ни Убби голосов особо не приглушали.

Он, не обращая на нее внимания, прошагал в угол за кроватью. Снял половицу возле простенка.

Как и в опочивальне Рагнхильд, та поднялась легко — крепившие ее деревянные шипы кто-то снял. Здесь тоже был лаз.

Значит, Белая Лань переползала из своей опочивальни в эту. Вот только куда она пошла дальше? Выйди Лань в проход, стоявшие рядом стражники ее узнали бы.

Харальд глянул на воина, стоявшего со светильником в руке.

— Подумай, прежде чем ответить. Могла Рагнхильд сегодня вечером выйти из этой опочивальни? Обмотав голову какой-нибудь тряпкой, чтобы ее не узнали, отвернувшись в сторону?

Тот, поразмыслив, качнул головой.

— Нет, ярл. Девки Ольвдана нынче вечером сидели тихо. Только одна вроде бы к сестре заходила — к Сигрид, у нее дверь тут напротив. Но потом ушла. Да еще одна на ночь глядя зачем-то поперлась на двор. В алом плаще, разодевшись…

— Точно?

Воин уверенно кивнул.

— И ничего подозрительного вы не видели, не слышали, — протянул Харальд. Уже не спрашивая, а утверждая.

Мужчина, стоявший напротив, вдруг задумчиво посмотрел мимо Харальда. В угол, где под бревенчатой стеной темнел лаз.

— Прости, ярл, что не сказали тебе об этом раньше — но в последнее время нам всем казалось, будто под полом крысы скребутся. Похоже, это не крысы были?

— И в проходе скреблись? — коротко спросил он.

Стражник снова кивнул. Заявил:

— Нынче вечером мы это шуршание слышали как раз перед пожаром.

Харальд равнодушно глянул на сестру Рагнхильд, забившуюся в угол. Распорядился:

— Убери ее отсюда. И гоните во двор всех девок Ольвдана. Но сначала обыщите каждую. Чтобы были без ножей.

По проходу протопал прибежавший со двора воин, принес ему секиру. Поменьше его собственной и без острия в навершии. Но тоже неплохую.

Через некоторое время все было кончено. Доски сняты — и все лазы в подполье открыты.

Под половицами в опочивальне девки по имени Сигрид Харальд отыскал два окровавленных плаща, вместе с платьями.

И на душе у него было нехорошо.

Выходило так, что стражников убили все-таки бабы. Оба плаща оказались залиты кровью. И вода в ведре для умывания в опочивальне Сигрид густо пахла кровью.

Не зря родитель советовал опасаться баб.

Харальд вышел из дверей женского дома, перед которым уже выстроился круг воинов — не такой широкий, как вчера, когда праздновали свадьбу Убби. Но тоже не узенький.

Подумал — а ведь все могло сложиться по-другому, если бы у Рагнхильд хватило терпения и выдержки забыть все. И то, что она дочь конунга, когда-то владевшего этой крепостью, и то, что ей вдруг понравился ярл Харальд — а тот взял да и отказал.

Жила бы себе любимой балованной женой хирдмана Убби, гоняла бы по дому рабынь. Может, Убби даже выкупил бы ее сестер. Конечно, не напрямую, а окольными путями, через кого-нибудь.

В конце концов, за красивую девку на торжищах дают от трех до десяти серебряных марок, не больше. А Убби, после того, как получил свою долю от добычи, взятой в Веллинхеле, вполне мог выкупить всех сестер разом. Затем отправил бы их в свой дом, откуда собирался забрать мать и первую жену…

Но от себя самого не уйти. В жилах Рагнхильд течет кровь воинов, а не торгашей. Просто жизни в довольстве ей мало, она помнит, кто она — точнее, кем она была.

— Время разобраться с этим делом, — объявил Харальд.

И бросил на землю перед собой окровавленное бабье тряпье, которое вынес из женского дома.

Затем посмотрел на Рагнхильд, стоявшую посередине людского круга.

Она замерла с высоко поднятой головой, внешне спокойная. Рядом застыл Убби, хмурый, чуть сгорбленный, с потемневшим от горя и ярости лицом. В шаге от них стоял Свальд.

Остальные девки торчали в паре шагов. Тихо плакали, сбившись в кучу.

— Вы все знаете, что случилось, — бросил Харальд в толпу. — Дом мой сгорел, сам я едва не погиб…

А может, и не погиб бы, скользнуло у него в уме. Но воинам об этом знать не обязательно.

Хорошо уже то, что они не разбежались, когда сам Ермунгард то и дело показывал — он не хочет, чтобы сын ходил по земле в человеческой шкуре. Когда устраивал ему ловушки, подсылал драугаров…

— И я сгорел бы, если бы не смекалка Торвальда, который полез за мной под горящий дом, — спокойно сказал Харальд. — Кроме того, этой ночью убили стражников, охранявших вход на хозяйскую половину. Они подпустили к себе убийц, потому что знали их. И умерли, потому что не ожидали нападения.

Толпа воинов загудела.

Как раз в этот момент из толпы с левой стороны круга вышел Болли, несший Сванхильд — осторожно подхватив под коленями и под плечами.

И по тому, как она застыла у него на руках, деревянно, как-то слишком ровно, Харальд сообразил — ожог у нее не маленький. И болезненный. А может, и не один. Поэтому Сванхильд напрягается, держась так, чтобы ткань одежды его не касалась.

Следом за Болли топали рабыни, Ислейв и трое воинов из охраны Сванхильд. Все шагали к дверям женского дома.

Он надеялся, что ум у девчонки затуманен от боли достаточно, чтобы та не начала дергаться, завидев сборище перед женским домом. Но его надежды не оправдались. Харальд прямо-таки отследил, как ее взгляд метнулся сначала к нему, потом к хнычущим бабам…

И она, ухватившись за шею Болли, тут же забарахталась. По ожогу наверняка прошлась сразу же ткань нижней рубахи, обдирая там все…

— Харальд, — сдавленно крикнула Сванхильд. — Я хотеть говорить.

— Уноси, — рыкнул он, свирепо глянув на Болли. — Кейлев, где ты? Займись своей дочерью — она, похоже, надышалась, и до сих пор не пришла в себя.

Кейлев уже вынырнул из круга воинов, следом за своими сыновьями. Кивнул — и торопливо зашагал к двери женского дома.

Скорей бы приехали жены Кейлевсонов, угрюмо подумал Харальд, снова поворачиваясь к Рагнхильд и ее сестрам. Может, хоть они научат Сванхильд нехитрой истине — когда ярл говорит со своими воинами, женщины должны молчать.

И говорить, только если их спросят.

За спиной загудел бас Болли:

— Успокойся, сестра. Ты надышалась. Но все кончилось, скоро тебе станет легче.

— Нет, я хорошо… — лепетала девчонка. — Пусти…

Дверь женского дома хлопнула, отрезая от него Сванхильд — и ее неразумные слова.

— Убби, — громко сказал Харальд. — Ты сказал мне, что я обвинил невинную женщину. Я хочу, чтобы ты сходил в женский дом. И внимательно осмотрел норы, которые Рагнхильд и ее сестры вырыли под домом. А еще я хочу, чтобы ты осмотрел эти тряпки. При всех.

Он ткнул рукой в бабью одежду, валявшуюся на земле. Продолжил, не повышая голоса — потому что толпа перед женским домом затихла, внимательно его слушая:

— Здесь два женских плаща и два платья, еще мокрые от крови. Подойди, Убби. Возьми их в руки. Потому что ты просил меня доказать мои слова. И потому, что речь идет о жизни твоей жены.

Харальд глянул на людей, стоявших с факелами на краю круга. Приказал:

— Сюда. Посветите ему — чтобы не говорил потом, что дело было ночью, и он ничего не видел.

Убби, стиснув зубы, подошел. Наклонился, поднял тряпки по одной. Распялил их перед собой, ощупал. Потом, не говоря ни слова, ушел в женский дом.

Харальд молча ждал его возвращения. Люди, стоявшие перед женским домом, начали негромко переговариваться.

Убби наконец вернулся. Дошагал до Рагнхильд, встал в шаге от нее, повернувшись к Харальду. Сказал, пытаясь выглядеть равнодушным, спокойным, как положено воину — но губы у него поддергивались, и налитые кровью глаза тяжело ворочались:

— Я все видел, ярл. Я только не пойму, зачем Рагнхильд это сделала. Разве что она и ее сестры захотели отомстить тебе за бесчестье…

Он замолчал, осекшись.

Вспомнил, что в их бесчестье он и сам поучаствовал, холодно подумал Харальд.

И посмотрел на Белую Лань.

— Рагнхильд. Ты, как я понимаю, надеялась, что после моей смерти хозяином здесь станет Свальд. Поэтому и выманила его через Ингрид — чтобы мой брат выжил. Скажи, долго пришлось уговаривать сестру, чтобы она покончила с собой? И все для того, чтобы не указала на тебя, если будут допрашивать…

Рагнхильд молчала, по-прежнему высоко держа голову.

— Сейчас я решаю, как тебя убить, — спокойно сказал Харальд. — По всем правилам, я могу сжечь тебя заживо — как ты хотела поступить со мной. Сжечь вместе с сестрами, потому что они, самое малое, знали и молчали, а значит, были твоими сообщницами. Но если ты убила стражников — тогда мои воины приняли позорную смерть от руки женщины. Они погибли не в честном бою. Их не примут в Вальгалле. Даже ворота Фолькванга, где супруга Одина собирает вторую дружину, не откроются для них. И виноват в этом я — поскольку приютил в моей крепости подлую бабу. Мне придется принести жертвы, чтобы моих людей пустили в Вальгаллу. Ради этого я готов отказаться от своего права на месть. Ты знаешь, что это значит. Это быстрее и легче, чем смерть в огне. Кто убил стражников, Рагнхильд?

— Я, — бросила Белая Лань. — Я их убила, сначала одного, потом второго. А Сигрид их отвлекала.

Харальд помолчал. Это походило на правду. Одна девка заговаривала зубы, а вторая, подкравшись со спины, резала шеи.

Непонятно только, как они их разделили — потому что зарезать одновременно двоих не смогла бы даже Рагнхильд.

— Рассказывай, как это случилось, — бросил он. — И говори только правду. Врать больше нет смысла. А так хоть скальды сложат о тебе пару песен. О прекрасной Белой Лани, что пыталась убить проклятого берсерка Ермунгардсона.

Рагнхильд посмотрела на него с ненавистью. И медленно начала ронять слова. Потом замолчала.

Убби после ее рассказа промычал что-то, покачнулся — и снова смолк. Харальд глянул на него равнодушно. Объявил:

— Вот мое решение. После смерти Ингрид, всех девок, вместе с Рагнхильд — восемь. Четверо из них лягут в одну могилу, четверо — в другую. Завтра мы похороним убитых. И справим по ним арваль. Свейн. Заприте девок куда-нибудь, но не в женский дом. Поставьте караулы так, чтобы на этот раз они не смогли выбраться. На всякий случай еще и свяжите — чтобы не убили себя. Жертвовать положено живых…

Он снова посмотрел на Убби. Холодно приказал:

— Иди выпей крепкого эля. И сходи окунись в воду у берега. Чтобы то, чем ты думал до сих пор, охладилось. Если захочешь уйти с моей службы, ворота открыты. Если нет, то оставайся.

Свальд, по-прежнему стоявший рядом с Рагнхильд, осуждающе качнул головой. Но промолчал.

В этот раз Забава позволила рабыням мыть себя — без всяких возражений.

Боль в плече и ноге теперь даже не ощущалась, отступив перед новой болью. Там, в подполе, пока она пыталась разгрести землю, наваленную под нижний венец, на нее упали горящие головни. И теперь поясницу невыносимо жгло, левое бедро под ягодицей — тоже…

А еще в груди горело, то и дело нападал кашель.

Пока топили выстывшую баню и грели воду, Забава стояла в предбаннике. Даже сесть не могла, хотя перед глазами все кружилось — из-за ожогов.

От боли хотелось плакать и кричать во весь голос, но приходилось держаться, потому что рядом стоял Кейлев, ее новый отец. Держал за плечи, не давая упасть — и негромко говорил что-то.

Забава не вслушивалась. Не до этого было.

Главное, Харальд жив, думала она, сглатывая слезы. И она жива, и Харальд жив…

Вот только тело у нее теперь стало еще страшнее прежнего. Рана на плече, ожоги на спине и ноге…

И ее видели голую. Все войско Харальдово видело.

Разве может такое стерпеть Харальд, который здесь навроде князя?

Вот и все, горько думала Забава. Будет держать при себе, потому что нужду в ней имеет. Но как прежде, уже не посмотрит. Не приласкает. И не заговорит, как раньше.

Какая уж она одна-единственная, когда на нее голую столько мужиков пялилось? Стыд-то какой, срамота…

От этих мыслей хотелось даже не плакать — выть. Горько, по-бабьи.

А приходилось держаться. Все-таки на людях была.

Потом Кейлев вышел. Рабыни ее раздели — принеся в женский дом, на Забаву первым делом натянули рубаху и платье. Повели в парилку под руки, начали лить теплую воду, отмывая опаленные волосы и тело от сажи с копотью.

Когда на нее плеснули зольным настоем, Забава, не выдержав, закричала, потому что сгоревшие места ожгло совсем уж нестерпимо.

Мытье наконец кончилось, в предбанник ее вывели под руки. Снова одели — в другую одежду, не измазанную сажей с ее кожи. Накинули на голову покрывало, укутали в плащ. Крикнули что-то, приоткрыв входную дверь.

В баню вошел Болли, подхватил ее на руки. Забава со стоном дернулась, застыла так, чтобы ткань не касалась ожогов.

Снаружи от холодного воздуха стало легче. Головная боль отступила, жжение в груди поутихло. Даже по ожогам прошелся холод — и уменьшил боль.

Пока ее мыли, перед женским домом зачем-то собралась толпа. Перед Болли люди расступились, а когда он вышел на пустое место, Забава разглядела Харальда, стоявшего перед дверями дома.

Посередине людского круга замерла беловолосая Рагнхильд с мужем, Свальд, плачущие девки в богатой одежде…

Все это было так похоже на судилище, что Забава тут же подумал — выходит, загорелось не просто так? Раз Харальд тут такое устроил?

И следом — убьет ведь девок-то. И потому, что убивец бабий, и потому, что жалеть никого не привык…

— Пусти, — попросила она Болли, вначале тихо.

Но тот шагал, не обращая на нее внимания. Забава задергалась, ногами отпинываясь от его рук — чтобы отпустил, поставил на землю. Крикнула:

— Харальд. Я хотеть говорить.

Но тот в ответ наградил ее лютым взглядом, сиявшим расплавленным серебром. Рявкнул что-то — и Болли унес Забаву в дом, по-прежнему не обращая внимания на ее слова…

Потом была опочиваленка, та же самая, в которой она жила после того, как в покоях Харальда появилась змея. Явился Кейлев. И, пока она стояла, покачиваясь, возле кровати, влил в нее несколько чаш молока с медом.

Забаву уже тошнило, а он бурчал:

— Пей, надо.

И прижимал к губам край чаши. Болли сбоку поддерживал под локти, тоже что-то ворчал, через слово повторяя:

— Пей…

Она глотала, уже задыхаясь и смаргивая частые слезы.

Потом чашу наконец убрали. Кейлев резко сказал:

— Сванхильд. Я говорил тебе — быть…

Следующее слово она не узнала, но вспомнила, как прежде, когда бабка Маленя еще ходила по земле, новый отец велел ей быть послушной.

Надо думать, и сейчас об этом говорит.

— Но ты заговорила с ярлом, когда он перед воинами спрашивал…

Дальше было несколько слов, которые она не поняла. Но примерно сообразила, о чем речь. Ярл спрашивал виновных.

Выходит, это и впрямь было судилище, подумала Забава. А ей на нем и слова молвить нельзя?

Но она ведь на том пожаре горела. А не просто мимо проходила.

— И это нехорошо. Ярл с тобой еще поговорит. От себя я скажу — учись молчать, Сванхильд. Пока молчишь, ты — хорошая жена…

Я и говорить-то не научилась, а уже просят научиться молчать, затуманено подумала она.

И молча кивнула. Вспомнила, как сказала когда-то бабка Маленя — с волками жить, по-волчьи выть.

Рабыни уже спешно топили печку, один бок которой выходил в опочивальню, из угла волной шло тепло.

— Ложись, — приказал Кейлев. Крикнул что-то рабыням — и вышел.

Болли отпустил ее локти только тогда, когда две бабы подхватили Забаву под руки.

Ей помогли опуститься на кровать. Легла Забава на правый бок — теперь на левом была и подживающая рана, и ожог на бедре. Замерла, уже полностью погрузившись в боль, жегшую тело…

Рабыни с оханьем задрали ей рубаху, намазали ожоги каким-то маслом, от которого боль чуть помягчела.

В проходе перед опочивальней, куда отнесли Сванхильд, стояли Кейлев, Болли и трое стражников. Негромко переговаривались — и смолкли, как только Харальд переступил порог женского дома.

— Она обожглась? — быстро спросил Харальд, глянув на Кейлева.

— Да, ярл. Там, на спине и… — начал было он.

Но Харальд его оборвал:

— Я понял.

Не хватало еще, чтобы старик при всех начал рассказывать, где у Сванхильд ожоги, хмуро подумал он. Затем объявил:

— Свадьбу придется отложить, Кейлев. Но ненадолго. Как только ожоги заживут и я построю новый дом — мы ее отпразднуем. Возьми ткани из кладовой, и завтра же посади всех, кого сможешь, за шитье. Тут вроде бы есть жены хирдманов Ольвдана? Если они хотят и дальше спокойно жить в моей крепости, пусть помогут. Моя невеста осталась без всего.

Кейлев кивнул.

— Да, ярл.

— Если у Сванхильд сейчас рабыни, так гони их, — проворчал Харальд. — Пусть вернутся завтра днем, после обеда. Раньше я не встану, так как ночь выдалась тяжелая. И надо бы притащить сюда еще одну кровать — поменьше. Вроде бы я видел такие койки в опочивальнях на дальнем конце женского дома.

Он посмотрел на Болли.

— Я уже сказал твоему отцу, что ты и Ислейв можете привезти сюда своих жен. Поторопитесь с этим. Кто-то должен научить вашу сестру, как ей говорить — и когда ей молчать. Женский дом сейчас почти пуст, так что места для них хватит.

— Хорошо, ярл, — с готовностью сказал Болли. — Так я пошел за кроватью?

— Вместе пойдем, — буркнул Харальд.

И первым зашагал по проходу.

Он сознательно оттягивал тот момент, когда войдет — и увидит Сванхильд.

Это он пустил в крепость подлую бабу, а та подожгла его дом. И если ему, похоже, ничего не угрожало, то Сванхильд могла сгореть заживо.

Одна радость — завтра он сделает то, что обещал ей когда-то, хоть она и не поняла тогда его слов. Убьет тех, кто посмел протянуть к ней руку.

Вот только девчонка, когда узнает об этом, будет недовольна.

Как всегда, впрочем.

Они с Болли затащили кровать, поставили ее напротив той, на которой лежала Сванхильд, накрытая тонким покрывалом. Неподвижно лежала, тихо, глядя на них заплаканными глазами. Припухлые губы кривились от боли.

Проход между двумя кроватями остался маленький, в две ладони — только-только пройти.

Зато смогу спать рядом, не тревожа ее, подумал Харальд.

Заскочил Кейлев, кинул на кровать охапку покрывал и мехов. Пробормотал:

— Я все взял из сундуков, ярл. Чистое, нетронутое. Завтра открою кладовые, подниму рабынь, и для тебя сошьют новые покрывала. Приказать, чтобы принесли эля? Еды?

Харальд шевельнул бровью, бросил:

— Прикажи. И пусть эль будет покрепче. Передай охране Сванхильд, что я их не отпускаю. Подбери трех человек, чтобы сменили их утром. Сам иди спать.

Кейлев кивнул — и исчез.

Харальд раскидал меха и покрывала по кровати. Свернул из одного покрывала что-то вроде подушки. Сел на постель, посмотрел на Сванхильд.

Та за это время даже не шевельнулась. Лежала неподвижно, глядя по-прежнему несчастными глазами.

И молчала.

Сейчас принесут поднос с элем и едой, подумал Харальд. Он поест — и посмотрит, что у нее на спине. И ниже, надо думать. А затем…

— Харальд, — хрипло прошептала девчонка. — Там бабы — убить?

Он помолчал, прежде чем ответить. Сказал ровно:

— Там бабы — хотеть убить тебя, Сванхильд. Все, кто хочет убить тебя — умрут. Так будет. Так я должен поступить, как ярл и твой муж. И больше я не желаю говорить о тех бабах. Как ты?

Но девчонка снова настойчиво сказала:

— Бабы.

И глубоко вздохнула. В груди у нее что-то хрипело и клокотало.

— Жалеть… пожалуйста. Жалеть.

— Они убили еще двух стражников, — проворчал Харальд. — Не хочешь пожалеть их семьи?

На самом деле семья была только у одного, но говорить ей об этом он не собирался.

Сванхильд моргнула, облизала губы.

— Я не знать…

Харальд кивнул.

— Ты многого не знать. Когда я говорю со своими воинами, ты должна молчать. И говорить, только если я о чем-то спрошу. Запомни это. Больше никаких криков. Никаких — я хотеть говорить.

Она помолчала. И вдруг сказала печально:

— Я думать… ты для Рагнхильд один на все края, Харальд. Поэтому все. Плохо. Жалко…

Харальд скривился, глядя на нее. Уже в который раз подумал — нельзя так.

Интересно, не будь в жизни Сванхильд его самого, была бы она такой добренькой? Если бы жила сейчас простой рабыней, у той же Рагнхильд в услужении, и получала от нее каждый день пинки и окрики — жалела бы ее?

Правда, Кресив, от которой Сванхильд тоже кое-что повидала, она все равно жалеет. Но это сейчас, когда он выбрал ее, а не темноволосую. Раньше она просто терпела вздорные крики Кресив…

А теперь между Сванхильд и этими бабами стоит он. Защищая, уберегая, останавливая.

Может, еще и поэтому она позволяет себе такую роскошь, как жалость. Особенно к побежденным соперницам, вроде Кресив и Рагнхильд. Потому что осознает — защита у нее есть. И можно жалеть, сочувствовать безнаказанно.

Но эта страсть хныкать по каждой и каждому добром не кончится, решил Харальд. Сванхильд пора отучать от этого. Использовав, скажем, ту же Кресив. Осталось только придумать, как это сделать. Мягко, еще мягче…

Пожалуй, темноволосая ему еще пригодиться тут, в Йорингарде. Но сначала девчонка должна выздороветь.

Тут в дверь наконец стукнули, и Харальд встал, чтобы принять у порога поднос с элем и едой. Молча вернулся, поставил поднос на кровать. Отрезал кусок мяса, швырнул в рот, проглотил, почти не жуя.

Хотелось есть — то ли из-за ночи, проведенной на ногах, то ли из-за того, что случилось с его телом. Или Один послал ему весть, показав, что в любой момент способен лишить его подаренной силы…

Или его настигло очередное изменение.

В любом случае, надо начинать жить как простой человек. Держать постоянную охрану. Убивать всех, кто может стать его врагом. Заранее, не дожидаясь от них удара.

И ждать любого подвоха. Беречь девчонку.

Харальд запил мясо большим глотком эля, потом отрезал тонкий ломтик. И, потянувшись, вложил его в ладонь Сванхильд, лежавшую на подушке возле ее щеки. Приказал:

— Ешь. Ночь была тяжелой. Тебе нужны силы, чтобы все скорее заросло.

Полусогнутые пальцы шевельнулись, сжимаясь вокруг куска и Харальд вдруг услышал, как она заплакала.

С ней надо быть поосторожней, тут же подумал он. Молча отложил нож, встал.

И лег на край ее кровати, лицом к ней. Пальцем вытер слезы, текущие по переносице, по виску — и дальше к подушке. Негромко спросил, погладив по щеке:

— Ты скажешь, почему плачешь?

Может и не ответить, мелькнуло у него. А ревет от боли — или из-за всего вместе. Из-за пережитого ужаса, той же боли, от жалости к тем бабам, которых он "хотеть убить".

Сванхильд всхлипнула. Сказала дрогнувшим голосом:

— Нет жена ярла. Меня видеть… без одежды. Люди, воины. Нехорошо. Стыдно.

Харальд шевельнул бровями. Ему мысль об этом тоже не нравилась… но жизнь есть жизнь. В ней бывает всякое.

Он сообщил, чуть приподнимаясь и подпирая голову согнутой рукой:

— Меня тоже видели без одежды. Это пожар, Сванхильд. Может, и к лучшему, что ты была голой. Рубаха полыхнула бы сразу. Ты могла обгореть с ног до головы. Тряпка горит быстро, понимаешь? А тело горит уже потом…

Сванхильд на мгновенье перестала плакать. Судорожно втянула воздух, попросила:

— Не надо. Страшно.

— Запомни этот страх, Сванхильд, — посоветовал Харальд, надеясь, что она поймет. — И вспоминай его каждый раз, когда снова попросишь меня пожалеть кого-то. Я и так милостив к тем бабам — по всем правилам, их следовало бы сжечь живьем. Поступить с ними так, как они решили поступить с тобой и со мной. Но они умрут быстро.

— Как? — тут же слабо откликнулась девчонка.

— Нож, — коротко сказал он, решив, что большего ей знать не стоит. Приказал: — Ешь мясо.

Сванхильд посмотрела на ладонь, в которой был зажат ломтик.

— Не могу. Пить много молока, мед… не могу.

— Угостишь меня? — быстро спросил Харальд.

И подумал — вот вроде и нехорошо, что ее видели голой… но хорошо, что он оставил ее этой ночью без всего, а покрывало слетело. Ткань и впрямь загорается быстро. Кто знает, какой она была бы сейчас, останься на ней рубаха.

Нехороший озноб стрельнул по загривку, и он на долю мгновенья оскалился. Но тут же стер с лица оскал. Не хватало еще напугать…

Ладонь Сванхильд неуверенно приподнялась, и он губами подобрал с нее ломтик мяса. Проглотил, наклонился, лизнул тонкие пальцы, снимая с них капли мясного сока.

И вдруг ощутил другую руку девчонки на своем затылке. Замер, уткнувшись носом в ее ладонь.

Хотя рука на затылке не давила — просто касалась.

— Я не бежать снова, Харальд, — как-то монотонно — и даже торжественно — произнесла Сванхильд.

Похоже, сейчас скажет то, о чем долго думала, мелькнуло у него в уме.

— Я быть тут, рядом. Но жена ярла — нет. Я рабыня, меня видеть без одежды. Все видеть. Ты ярл. Не надо… подносить эль. Я не пить.

— Когда невеста не пить эль, — неторопливо сказал Харальд, отрываясь от ее ладони — и приподнимаясь. — Ей вливают его в глотку. Если понадобится, то вливают силой. Теперь у тебя есть родичи. Они помогут тебе выпить мой эль. Потому что ты достойна моего эля. Ты одна. И я все равно женюсь на тебе.

Припухлые дрожавшие губы были слишком быстро. Он потянулся вперед, прошелся по ним языком. И впрямь — молоко и мед.

Харальд и сам не заметил, как легкий поцелуй перешел в жадный, злой. Потом ощутил, как просыпается тело, наполняясь желанием — и рывком оторвался от Сванхильд. Сказал, зажав осунувшееся лицо между ладоней, поглаживая большим пальцем изгиб нижней губы:

— Если бы ты сама заголилась перед кем-то, тогда да, это было бы стыдно. Но все было не так. Никто из моих людей не вспомнит об этом. Иначе в крепости случится один короткий хольмганг. И тот, у кого слишком хорошая память, умрет.

— Хольмганг? — тихо спросила она.

— Два воина, два меча, одна смерть, — пояснил Харальд. — Поединок. Хольмганг.

Сванхильд моргнула, сказала тоскливо:

— Опять смерть…

— Хватит об этом, — приказал он. — Что еще тебя тревожит? Беспокоит?

И тут же спохватился — она могла не знать этих слов. Добавил:

— Скажешь, почему тебе плохо? Помимо боли, помимо того, что "жалеть"?

Ее ресницы дрогнули и опустились. Каким-то чудом их не опалило.

Значит, есть еще что-то, уверенно подумал Харальд.

— Я… много шрамов, — выдохнула она. — Плохо. Нехорошо. Нет — белая, красивая.

От этих слов ему стало легче. Что-то подобное он уже слышал.

Харальд убрал ладони, по-прежнему державшие ее лицо. Встал с кровати, содрал с нее покрывало.

И надавил на плечо, перекатывая на живот. Начал осторожно задирать рубаху. Сванхильд испуганно задышала. Выпалила:

— Зачем?

— Посмотреть, — коротко сообщил Харальд. — На то, что с тобой случилось.

Она не унималась.

— Стыдно.

Говорить худо-бедно она научилась, подумал он, обнажая ягодицы. Похоже, теперь ему придется думать, как научить ее молчать.

Хорошо хоть не дергалась.

Ожоги были нехорошие. Посередине каждого черно-серыми пятнами тянулись струпья обгоревшей плоти. Два темнели на том ожоге, что под ягодицей, три на поясничном. Вокруг струпьев шли крупные лопнувшие пузыри, дно которых уже подернулось сероватым налетом. По краям частым ожерельем тянулись пузыри помельче. Вокруг блестела намазанная маслом красная кожа…

Она вовремя залезла под половицы, подумал Харальд, рассматривая ожоги. С потолка уже начали сыпаться головешки. И ее вовремя вытащил Торвальд. Раз сыпались головешки, полы вот-вот заполыхали бы.

Там, где пузыри, все затянется и зарастет. Но под струпьями, как только они отпадут, останутся рубцы. И все же — было бы мясо, а шкура нарастет…

Заживать все будет дней пятнадцать-двадцать. Он как раз успеет построить новый дом.

Харальд скривился, потянул рубаху вниз. Дней семь ее теперь нельзя трогать. На спину с такими ожогами уже не завалишь. Да и потом придется быть осторожным.

Он перевернул Сванхильд на бок, снова улегся на край ее кровати. Сказал, вытаскивая у нее из-за плеча прядь опаленных волос и пропуская ее между пальцев:

— Я все посмотрел.

Девчонка сморгнула и посмотрела на него потеряно, тоскующе. Как будто он уже объявил, что она больше не "белая и красивая".

Надо как-то утешить, мелькнуло у него.

Вот только утешать баб он не умел. Запугивать или улещивать подарками — это да.

— Сванхильд, — не торопясь, так, чтобы она поняла, сказал Харальд. — Я не буду трогать тебя семь дней. Чтобы там…

Он коснулся изгиба талии, за которым начинался ожог на пояснице. Подумал мельком — и ведь даже погладить нельзя. Шелк натянется, пройдется по ожогу…

А у него под животом уже потяжелело.

— И там.

Еще одно прикосновение, но уже к левому бедру.

— Чтобы там зажило. Потом ты снова будешь спать без рубахи каждую ночь. Семь дней. Но спать я все равно буду здесь.

Он ткнул себе за плечо, указывая на кровать, стоявшую рядом. Подумал досадливо — придется нелегко. Но так спокойнее. И ему, и, как теперь выяснилось, ей. Чтобы не надумала чего.

— И вот через семь дней мы снова поговорим. О том, какая ты белая, красивая… и лучшая.

— Одна на все края? — тихо выдохнула Сванхильд.

Губы Харальда дрогнули, раздвигаясь в улыбке.

— Другой такой нет, — подтвердил он.

На следующий день Харальда разбудил Кейлев, стукнувший в дверь. И объявивший:

— Все готово, ярл. Рабы выкопали могилы, друзья погибших уже выложили ладьи из камней на дне. И щиты сколотили, сверху накрывать. Тела обрядили…

Харальд торопливо оделся, вышел из женского дома под забранное тучами небо. Обменялся кивками с Кейлевом, зашагал к воротам.

На кладбище, устроенном в сотне шагов за крепостной стеной, собрались сейчас все, кто не стоял на страже. Человек пятьсот, не меньше.

Пришли посмотреть, как умрут бабы, виновные в смерти их товарищей, подумал Харальд, становясь между двух ям.

И кивнул, давая знак начинать.

Женщин повесили, столкнув их с земельного отвала прямо в могилы — с петлями на шеях. И одновременно те, кто стоял рядом, пронзили дергавшиеся тела копьями. Все было сделано, как положено. Дочери Ольвдана стали жертвами Одину.

Потом веревки, на которых висели уже мертвые женщины, обрезали. Тела скользнули в яму. Друзья убитых накрыли могилы громадными щитами, начали забрасывать землей…

Закрапал мелкий дождь.

Харальд зашагал обратно к крепости, хмурясь на ходу.

Все боги берут жертвы, мелькнуло у него. Интересно, смог бы его родитель обойтись вообще без жертв?

У самого выхода с кладбища на глаза ему попался холмик свежевскопанной земли, с наваленным сверху валуном. Харальд подошел поближе.

На краю бурой свежей насыпи остался отпечаток ноги. В хорошем сапоге, с подошвой из нескольких слоев толстой кожи, прошитой по краям.

Похоже, Свальд сегодня встал одним из первым. И сам похоронил Ингрид.