Сверхновая американская фантастика, 1995 № 03

Делия Шерман
МИСС КАРСТЭРС И АМФИБИЙ

Небывалый шторм обрушился на побережье Массачусетса в тот день, когда мисс Карстэрс впервые увидела Амфибия. Там, внизу, в тавернах портового городка, старики попивали горячий ром, прислушивались к завыванию и свисту ветра в трубах каминов и важно кивали головами. «Настоящий норд-ост, что оставляет вдовами жен рыбаков», — говорили они и теснились поближе к дымящемуся очагу. А шторм тем временем терзал город, ветер срывал кровли с крыш, волны разбивали о пирс привязанные там лодки.

От сильных порывов ветра стройный белый дом мисс Карстэрс, отделенный от моря дюнами, раскачивался и скрипел, словно большой корабль.

В этом доме на утесе, высоко над городом, мисс Карстэрс сидела у незанавешенного окна своего кабинета и созерцала отблески молний в морских волнах. Время от времени она поглядывала в длинную подзорную трубу, которую крепко держала своими широкими ладонями. Через трубу мисс Карстэрс видела, как ветер вздымал песок на побережье и бросал его с яростью на деревья в саду.

Словно в кинетоскопе, она наблюдала, как волны протащили мимо берега перевернувшуюся шлюпку, потом как чайка разбилась об утес; и вот, около полуночи, ее объектив поймал на берегу нечто длинное и темное, по форме напоминающее тюленя. Море выбросило это существо на камни, оно затрепыхалось в отступающих волнах, но тут же обмякло и осталось лежать неподвижно.

До необычного существа было не более двух сотен ярдов, прикинула мисс Карстэрс. Лежало оно в мелкой луже, и пока не начнется прилив, верно, никуда не денется.

Уже отложив подзорную трубу и взявшись за шнурок звонка, мисс Карстэрс все еще колебалась. Ночка выдалась, конечно, премерзкая. Но что если это и в самом деле выкинутый бурей тюлень? Ведь волны могут унести его обратно в море, а она слишком хотела заполучить животное.

Мисс Карстэрс знала, что такое океанский шторм; знакомы ей были и повадки тюленей еще с детства. Когда ей удавалось убежать от няньки, она отправлялась исследовать морское побережье или бродила в соленых болотах за отцовским домом. Возвращалась она из своих экспедиций всегда растрепанная, с кармашками передника, оттопыренными от ракушек, в разорванных мокрых чулках, и благоухающая «как букет морских водорослей», по выражению ее матери. Миссис Карстэрс бранила свою дочь и отправляла в постель без ужина.

Зато отец умудрялся проскользнуть к ней в комнату с куском клюквенного пирога и читал ей на ночь Линнея, сказки Ганса Христиана Андерсена или «Естествознание» Лайеля.

Мистер Карстэрс, сам ихтиолог-любитель, души не чаял в своей умнице-дочери. Она приносила крабов и мидий, и он помещал их в каменном бассейне, который соорудил в оранжерее для экзотических восточных рыбок. На пятнадцатилетие он подарил дочке только что опубликованное «Происхождение видов» Чарльза Дарвина. Не желая и слышать о томц чтобы отдать ее в местную деревенскую школу, где учились дети рыбаков, он сам обучил ее началам математики, ботаники и логики и говорил жене, что не позволит никакой чопорной гувернантке засорять мозги его маленькой ученой леди всякой ерундой.

Мистер Карстэрс умер; его дочь уже не носила коротких юбочек и научилась красиво причесывать свои длинные волосы. Но она по-прежнему целыми днями бродила по морскому побережью. Тем временем ее мать не уставала расписывать ей прелести семейной жизни, и специально спустила воду из бассейна. Рыбок было жалко, но мисс Карстэрс знала, что нужно набраться терпения, и когда-нибудь она сможет жить, как ей хочется. Пять лет она послушно отвечала «да, мама» и «нет, мама», однако миссис Карстэрс последовала за своим мужем в могилу с горечью в сердце оттого, что ей так и не удалось перевоспитать свою дочь.

После этого мисс Карстэрс заказала удобную сумку специально для собирания моллюсков, набор скальпелей и книгу по анатомии из бостонского издательства Кодмон и Шертлефф. Она теперь жила одна, чуждаясь общения с женами местных торговцев рыбой, которые в городке составляли «сливки общества». Те, в свою очередь, высмеивали ее. За чашкой индийского чая они шептались, что богатство несправедливо досталось этому синему чулку — ведь мисс Карстэрс жила уединенно и, очевидно, не собиралась выходить замуж.

Да, мисс Карстэрс была синим чулком — но обликом она вовсе не походила на своих любимых рыб и крабов.

Широкий лоб, немного удлиненный подбородок и высокие скулы, унаследованные ею от отца-шотландца, складывались в довольно привлекательную внешность. Однако, ветер и мороз оставили на ее лице морщины, и оно было загорелым, как лицо рыбака, а ее тонкие пепельные волосы выбелил соленый ветер, наподобие серебристой дранки, которой были покрыты здания верфи. Высокая и крепкая, мисс Карстэрс могла похвастаться мужской выносливостью, приобретенной от каждодневных походов по болотам.

Вдобавок к прочим своим достоинствам, мисс Карстэрс была терпелива, как и подобает ученому, и годами прокорпев над работами по классификации и эмбриологии, овладела знаниями и методами научной аргументации в достаточной степени, чтобы писать статьи, публикуемые в журнале «Американский натуралист» и благосклонно принимаемые в Бостонском обществе изучения природы.

К сорока девяти годам Э. Монро Карстэрс «имел» твердую репутацию знатока моллюсков, обитающих на побережье Новой Англии.

Мисс Карстэрс собрала сотни образцов моллюсков: зловещие ряды маленьких баночек с замаринованными в них головоногими и брюхоногими моллюсками стояли на полках в ее кабинете. Кроме того, в бассейне в оранжерее она держала целый океан в миниатюре: морских желудей и полипов, равно как и омаров, крабов и перистых морских червей. Том самом, где отец некогда разводил золотых рыбок.

Мисс Карстэрс отремонтировала бассейн и оборудовала его насосами и фильтрами, которые накачивали туда воду из залива и поддерживали ее свежей.

Этот бассейн овальной формы с каменными бортиками находился в настоящем Эдемском саду, окруженный кудрявым бостонским папоротником и сладковато пахнущей мятной геранью. Водоем, и особенно коллекция его обитателей были гордостью мисс Карстэрс. Для нее было наслаждением запускать в него новые здоровые экземпляры редких видов морской фауны, поэтому и зимой и летом она проводила массу времени в поисках морских животных, осматривая отмели во время отлива и исследуя черную жижу соленых прибрежных болот.

Но самые необычные образцы приносила ей буря, которая, взбивая океан, как сливки, поднимает С самого дна наидиковиннейшие раковины и крабов.

Итак, мисс Карстэрс в задумчивости держалась за шнурок звонка. По опыту она знала, что если отправляться за тюленем, то немедленно, — иначе останется только наблюдать, как его утащит волнами обратно в море.

Наконец, она решительно дернула за шнурок и приказала заспанной горничной Саре незамедлительно поднять с постели Стефана и Джона, пусть ждут ее у черного хода.

— Скажи им, чтобы захватили фонари и те носилки, на которых тащили найденную в прошлый раз акулу, — сказала она. — А мне принеси плащ и сапоги.

Вскоре двое слуг в клеенчатой одежде, позевывая и прикрывая рот ладонью, поджидали мисс Карстэрс в темной кухне. Впрочем, они не злились, хотя их и подняли с постели посреди ночи для похода по мокрым, скользким камням.

По правде говоря, они втайне гордились эксцентричностью своей хозяйки, которая держала омаров в бассейне вместо того, чтобы съесть их, и мужественно, невзирая на погоду, бродила по болотам и вязла в мокром песке на побережье. И теперь, когда мисс Карстэрс непременно желала идти к морю, когда дул самый страшный за последние десять лет норд-ост, чтобы подобрать какую-то редкую морскую тварь, им оставалось только повиноваться.

Мисс Карстэрс впереди с фонарем, указывая путь, слуги за ней, — вся компания спустилась по скользким деревянным ступеням к морю. Гроза уже отошла, и обманчивое мерцание молний больше не сбивало их с толку. Свет фонаря выхватывал разбросанные по берегу остатки оргии стихий: пуки водорослей, рыб, разбившихся чаек и причудливые раковины. Но это все не привлекало внимания мисс Карстэрс, и она быстрее ветра ринулась к утесам на морской губе, к той самой луже, в которой должна была находиться ее добыча.

Нет, это был явно не тюлень. Тусклый желтый свет фонаря давал только самое общее представление о его форме, но мисс Карстэрс заметила, что туловище его было гораздо тоньше тюленьего, а кожа не покрыта мехом. Передние ласты — необычайно длинные и гибкие, а вдоль спины проходил как будто гребень из костных шипов. Но весь торс, голова что-то напоминали…

Мисс Карстэрс наклонилась было, чтобы получше рассмотреть свою находку, но нетерпеливое восклицание Стефана: «Ну так что же, мисс?» вернуло ее к реальности. Мисс Карстэрс виновато выпрямилась. Ветер снова набирал силу, пора было спешить домой. Она отошла, чтобы не мешать, пока слуги раскладывали носилки, сделанные из двух палок и куска холста и похожие на матросский гамак. На эти носилки уложили находку, и на случай, если она еще жива, прикрыли одеялом, смоченным в морской воде.

Шатаясь от ветра и тяжести, слуги пересекли побережье, поднялись по деревянным ступеням, проследовали через сад и, наконец, переступив через невысокий порог, оказались у стеклянных дверей оранжереи, смело отстороенной с наветренной стороны и смотревшей на море. Мисс Карстэрс открыла дверь, и порыв ветра мгновенно задул почти все газовые фонари, предусмотрительно зажженные Сарой. Поэтому слугам пришлось поднимать и перекладывать находку на край бассейна в полумраке. Они поместили животное на длинном валуне, на котором когда-то любили греться на солнышке водяные черепахи мистера Карстэрса.

Безжизненное тело тяжело скатилось с носилок на камень; мисс Карстэрс разглядывала его в недоумении, пока слуги переводили дыхание и вытирали пот со лба.

— Думаю, опускать в бассейн его не стоит, — наконец, проговорила она. — Если оно все еще живо, то сможет потерпеть без воды и до утра. А если нет, я не хочу, чтобы омары добрались до него прежде меня.

Слуги поправили существо, чтобы оно не сползло, аккуратно закрутили газовые рожки и, хлюпая мокрыми сапогами, удалились на покой.

Несколько минут мисс Карстэрс, задумчиво прикусив указательный палец, разглядывала новый экземпляр своего зверинца. С гребнем шипов и гладкой кожей, он не походил ни на кого из прочих представителей фауны, которых ей доводилось видеть или о которых она читала у Аллена, Грея или фон Хааста. Но в конце концов в темноте даже знакомые предметы часто приобретают странный облик, поэтому мисс Карстэрс не стала тревожить Сару просьбой зажечь фонари. Кроме того, ей самой пора было ложиться, а завтра будет предостаточно времени, чтобы разглядеть находку.

Но стоило ей подняться по лестнице наверх — ноги сами понесли ее не в спальню, а в кабинет, где она провела остаток ночи, листая «Каталог океанских млекопитающих» доктора Тру.

В шесть утра мисс Карстэрс позвонила Саре, чтобы та принесла ей кофе и булочки. В 6:30 она, поев, приняв ванну и одевшись, уже шагала в оранжерею.

Существо лежало в том же положении, в каком его оставили вечером — наполовину в воде. Его мускулистый хвост переходил в отлично сложенный торс, не покрытый ни чешуей, ни шерстью, передние его конечности походили на руки с напоминающими человеческие сочленениями, сильные длинные мышцы просматривались под защитным слоем жира. Голова, круглая, уши перепончатые, похожие на плавники.

Мисс Карстэрс отказывалась верить собственным глазам. Возможно, у нее от переутомления и ночного чтения начались галлюцинации. Так или иначе, животное раскроет свой секрет под ее скальпелем — и, скорее всего, окажется какой-нибудь морской свиньей-уродом или подвидом морской коровы.

Она приподняла его голову ладонями. Кожа существа была холодной, податливой и слизкой, как у рыбы, с которой счистили чешую. Оттянув его толстые веки без ресниц, мисс Карстэрс заглянула в мутные закатившиеся глаза.

Нет, все-таки ничего подобного она никогда не встречала. Существо, видимо, относится к совершенно неизвестному виду. Или даже роду?

Все с большим волнением, она пальпировала его череп. Гладкий, без волос, — только колючий гребень проходил вдоль по затылку. Потом мисс Карстэрс ощупала безгубый рот животного и небольшой выступ между его глазами. Этот выступ состоял из хрящей и мягких тканей, как и человеческий нос, и когда мисс Карстэрс осознала это сходство, она вдруг поняла, что черты «лица» этого необычного создания необыкновенно напоминают человеческие глаза, нос, рот и подбородок.

Это существо вряд ли можно было считать диковинным мутантом, причудой природы — по-своему, оно было вполне гармонично сложено и так же прекрасно приспособлено к своей среде обитания, как слон или шимпанзе — к своей.

Мисс Карстэрс вспомнила гравюру в какой-то прочитанной в детстве книге сказок, где был изображен печальный ребенок с торсом человека и рыбьим хвостом.

Она опустилась в плетеное кресло, чтобы совладать с внезапно нахлынувшими эмоциями. Здесь, в уютном отцовском бассейне лежал на камне экземпляр вида, не изученного мистером Дарвином и не вошедшего в классификацию Линнея. Этот экземпляр был биологической аномалией, чем-то невозможным с научной точки зрения. Короче, в бассейне находилась русалка, собственноручно найденная ею, Эдит Карстэрс.

Робко, почти с благоговением, мисс Карстэрс снова приблизилась к существу. Она повернула к себе безжизненную голову, потом попыталась раскрыть широкий, безгубый рот, чтобы взглянуть на зубы русалки. Ее пальцы ощутили слабое, прохладное дуновение воздуха, и она отдернула руку, как будто животное укусило ее. Неужели оно еще живо?

Мисс Карстэрс положила руку на его грудь — ничего. После минутного колебания, она приложила ухо к груди русалки — и услышала слабое, с большими, чем у человека, паузами биение сердца.

В страхе, что существо придет в себя и не удастся до этого хорошенько его обследовать, мисс Карстэрс схватила записную книжку и толстотный циркуль, чтоб составить подробное описание внешней анатомии.

Ученая леди начала с черепа, который оказался объемом с человеческий; потом принялась за «руки» с четырьмя перепончатыми пальцами. Она сделала наброски всего животного с разных углов и отдельные зарисовки его головы, ушей-«плавников», необычно сложенного торса и ороговевших когтей. Отсутствие наружных половых органов и округлость конечностей навели ее на мысль, что перед ней особь женского пола, несмотря на отсутствие грудей и сказочных золотых длинных волос.

На самом деле, груди и струящиеся золотые волосы были бы в реальном подводном мире только помехой, решила мисс Карстэрс, — настоящие русалки прекрасно обходились бы без этих легендарных атрибутов. С другой стороны, и русалу мужского пола было бы гораздо удобнее плавать без наружных гениталий. Так что мисс Карстэрс решила воздержаться от поспешных выводов относительно пола существа.

Ровно в час Сара принесла обед: отбивную и стакан ячменного отвара. Животное все еще лежало без сознания.

Не оставляя работы, мисс Карстэрс проглотила отбивную в краткий перерыв между снятием восковых слепков когтей чудища и взятием мазков слизи с его кожи, чтобы изучить потом под микроскопом состав. Отобрав в пробирку некоторое количество алой жидкой крови, она с любопытством потрогала причудливую бахрому, окаймлявшую ушное отверстие; уши его не имели аналогов у водных животных, дышащих легкими. Мисс Карстэрс решила, что это, должно быть, жабры.

К семи часам вечера мисс Карстэрс потеряла надежду. Склонившись над существом, она ущипнула ногтями его зеленое предплечье, следя за его лицом: не выразит ли оно боли.

Но широкий рот остался неподвижным, перепончатые уши не шелохнулись. По всей видимости оно все-таки уже мертво. Кажется, ей придется удовольствоваться вскрытием и пора приниматься за это занятие.

Она разложила свои скальпели, хирургическую пилу, потом позвонила слугам, чтобы те вынули животное из бассейна и перенесли его на хирургический стол.

— Осторожно, ну осторожно же! — в волнении предостерегала мисс Карстэрс Стефана и Джона, которые с трудом справлялись со скользким грузом, и всплеснула руками, когда они уронили его вниз животом на каменный край бассейна. Внезапно существо с шумом выпустило воздух и содрогнулось, словно от электрического разряда. Затем оно откинулось обратно в бассейн, с ловкостью угря перевернулось под водой и уставилось на мисс Карстэрс с дна, быстро помахивая перепончатыми «ушами» и разевая рот. Слуги же, спотыкаясь и оскальзываясь, в панике бросились вон.

Дрожа от волнения, мисс Карстэрс перегнулась через край бассейна, всматриваясь в свое приобретение. В свою очередь, чудище, прогоняя воду через рот, разглядывало ее.

Бахрома перед ушами ритмично колыхалась — мисс Карстэрс ощутила законную гордость естествоиспытателя. Существо имело жабры наряду с легкими, ее гипотеза подтвердилась.

По чудищу прошла волнообразная дрожь, от гребня до хвоста, и оно метнулось из одного конца бассейна в другой, плеснув водой на платье мисс Карстэрс. Ученая леди отскочила и отряхнула юбку, когда она подняла голову, чудище смотрело на нее через борт бассейна своими молочно-голубыми, глубоко посаженными глазами, умными и печальными, как у побитой собаки.

Мисс Карстэрс невольно улыбнулась, но тут же поспешила снова нахмурить брови. Ведь по теории мистера Дарвина, для большинства низших видов улыбка — это лишь оскал зубов, знак агрессивный, а не дружеский. Даже если чудище было антропоморфным, чем-то вроде океанической человекоподобной обезьяны, то оно могло принять ее доброжелательную улыбку за зловещий акулий оскал. Интересно, относится ли чудище к млекопитающим, рыбам или амфибиям? А может быть, к рептилиям? Принадлежит ли оно к уже определенному биологическому роду, или же оно само по себе является отдельным родом?

Надо бы перечитать «Изучение рыб» Гюнтера и труды Дж. И. Грея о тюленях.

Пока мисс Карстэрс пыталась найти для существа место на биологической лестнице, оно, очевидно, тоже делало какие-то выводы относительно мисс Карстэрс, не отрывая взгляда своих неподвижных перламутровых глаз, и мисс Карстэрс вдруг показалось, что она слышит — нет, даже скорее ощущает — будто волны во время быстрого отлива шуршат песком по дну подводной пещеры.

Перед глазами поплыли круги. Она встряхнула головой, чтобы прогнать наваждение. Взглянув на брошь с часами, приколотую к груди, она обнаружила, что уже девять часов вечера. У нее и крошки не было во рту после обеда — неудивительно, что у нее кружилась голова, тем более после бессонной ночи и целого дня работы. Она снова взглянула на чудище и передумала кормить его сама — с этим могли справиться слуги, а ей тоже пора было поужинать и отправляться спать.

На следующее утро, после освежающего сна мисс Карстэрс снова вошла в оранжерею — на этот раз в брезентовом фартуке и резиновых сапогах.

Чудище восседало на самой вершине камня, обвив его своим длинным рыбьим хвостом, и глядело вдаль, туда, где за клумбами роз виднелось море.

При появлении мисс Карстэрс, чудище даже не шелохнулось, продолжая безотрывно смотреть на блеск волн и каменистый берег. Оно сидело удивительно прямо, как бы с презрением игнорируя силу земного притяжения, хотя наверняка для него это было очень неудобно. Его колючий гребень был полностью развернут. Одна когтистая лапа опиралась на скалу, другая покоилась на бедре.

Широкие плавники его бронзового хвоста шлейфом свешивались в воду. Впоследствии, по прошествии месяцев, эта поза вошедшего в ее жизнь существа, его облик стали такими знакомыми и родными для мисс Карстэрс; но в тот первый день она была поражена сочетанием в нем человеческого и чуждого, трогательного и комичного. Она испытывала те же эмоции, что при виде циркового шимпанзе в брюках за рулем велосипеда.

Мисс Карстэрс еще вчера зарисовала существо под всеми углами — сегодня она ждала от него какого-нибудь действия. Теперь, когда оно пришло в сознание, она не решалась до него дотронуться — гладкая кожа и высокий лоб делали его удивительно похожим на человека, а повадка удерживала от фамильярности. Интересно, услышит ли он, если его позвать? Но ведь его уши, кажется, лишь придатки к жабрам, и не более того?

Стоя у края бассейна, мисс Карстэрс хлопнула в ладоши. Один плавник, вроде бы, шевельнулся в воде… — может, простое совпадение? Она кашлянула. Никакой реакции. Тогда она встала на низкую табуретку, чтобы оказаться прямо в поле его зрения, и вежливо спросила: «Как поживаете? Будем знакомы!» Опять ничего, кроме едва заметного подергивания кожи, а может быть, и это было лишь игрой воображения мисс Карстэрс.

— Фу, какой ты! — завопила тогда мисс Карстэрс, махая на него руками и чувствуя себя полной дурой. — Фу, фу!

Неторопливо существо перевело на мисс Карстэрс взгляд и некоторое время мрачно и без интереса изучало ее лицо.

Мисс Карстэрс слезла с табуретки и сплела руки за спиной. Итак, ей удалось привлечь внимание — но что делать дальше? К тому же, мисс Карстэрс чувствовала неподобающую ученому застенчивость.

Преодолевая себя, мисс Карстэрс протянула руку вперед, ладонью вверх, как поступают при знакомстве с собакой.

Чудище немедленно, переменило свое положение — минуту назад оно сидело прямо, но тут небрежно развалилось и, к ужасу и изумлению мисс Карстэрс, выпустило из утолщения на животе белесого цвета орган, который не мог быть ни чем другим, как только мужской гениталией.

Чувствуя, как ее щеки горят от стыда, и стараясь скрыть смущение, мисс Карстэрс отвернулась и стала разглядывать бостонский папоротник, молясь, чтобы русал поскорее убрал свой срам или хотя бы скрыл его в воде. Однако, когда она снова обернулась, русал продолжал нахально — намеренно дерзко, по наблюдению мисс Карстэрс — демонстрировать его во всю длину. При этом он улыбался. Его улыбка не была приятной, располагающей, дружелюбной или хотя бы немного похожей на человеческую. Просто его рот был раскрыт так, что видны были мелкие зубы-иголки, бугристое небо и пульсирующая глотка. Языка у чудища не было.

Будучи девственницей в свои пятьдесят лет, мисс Карстэрс все же не была чувствительной старой девой. Ведь в первую очередь она была исследователем, а потом уж женщиной, поэтому она мигом забыла про грозную демонстрацию сексуальности русала, заинтересовавшись его зубами. Рот у амфибия был, несомненно, рыбий. Широкая его улыбка открывала взору нижний ряд зубов, пластинки по бокам его глотки и отверстия жабр.

Мисс Карстэрс вынула записную книжку, лизнула кончик карандаша и усердно принялась за рисование. Амфибий все еще ухмылялся, когда она взглянула на него, чтобы убедиться еще раз в наличии второго нижнего ряда зубов.

Минуту спустя она снова подняла глаза — чудище исчезло. Мисс Карстэрс торопливо вскочила, отложила блокнот и подбежала к бассейну. А, вон он где, на самой глубине, лежит, прижавшись животом к гальке на дне.

В задумчивости ученая леди присела на бортик бассейна. Если амфибий заметил, как шокировал ее показ интимных частей его тела, значит, он выставил их напоказ намеренно, чтобы смутить свою тюремщицу. С другой стороны, эта демонстрация могла быть и всего лишь инстинктивным жестом агрессии — как самец-мандрил, бросая вызов, поворачивается к сопернику своим ярко-красным задом. Разум ли руководил поведением амфибия или инстинкт?

Легкое прикосновение к ее руке вернуло мисс Карстэрс в реальность. Хотя от неожиданности она вздрогнула, но ей все же хватило самообладания не отдернуть руку. Она медленно повернула голову и склонилась над водой. Русал находился прямо под ней, из воды высовывалась только его лапа. Взгляд его радужных глаз поймал взгляд мисс Карстэрс. Она вдруг услышала — или ей почудилось? — шум волн, набегающих на песчаный берег; увидела — вернее, представила себе — лучи солнца, преломляющиеся в чистой воде.

Внезапно русал крутанул сальто, нырнул и исчез в углублении под камнем.

Мисс Карстэрс поднялась в кабинет и взялась за дневник, чтобы описать свои наблюдения. Чем больше деталей происшедшего заносила она на бумагу, тем больше крепла уверенность, что действие русала были намеренными. Ни один хищник — а чудище, судя по его зубам, было животным хищным — не стал бы инстинктивно выпускать свои самые уязвимые органы вместо того, чтобы наоборот спрятать их. А значит, эта демонстрация была продуманным жестом вызова и презрения. Однако, сколь ни обоснована эта аргументация, она не давала никаких доказательств в пользу того, что Амфибий способен рассуждать. Нужно было найти эмпирический способ проверить наличие у него разума.

Оторвавшись от своей записной книжки, мисс Карстэрс рассеянно взглянула на сверкающий, по-осеннему яркий океан вдали. Герцог Ардонилли писал, что человек единственный в животном мире использует орудия. Но мистер Дарвин приводил убедительные доводы против этого утверждения, приводя в пример шимпанзе и орангутанга, которые часто используют палки и камни, раскалывая твердые орехи или сбивая с дерева фрукты. Однако животное, менее высокоорганизованное, чем обезьяна, вряд ли догадается использовать какие-либо инструменты, кроме собственных высокоспециализированных органов, данных им природой, не так ли?

Русал находился в бассейне, полном рыбы, и не клюнул бы на приманку просто из-за голода; мисс Карстэрс рассчитывала на его любопытство. Хорошей идеей показалась ей клетка с плавающей внутри рыбой — настоящей живой рыбой, а не муляжом. Почему бы не использовать одну из крысиных ловушек, что свалены в груду в саду под навесом? И предложить Амфибию набор инструментов: ломик и, возможно, кусачки. Да, решила мисс Карстэрс, надо опустить в бассейн клетку с рыбой внутри и посмотреть, как будет вести себя русал.

На следующее утро русал опять встретил мисс Карстэрс, восседая на камне. Но теперь он выглядел более удрученным, чем вчера.

Не вполне уверенная в правильности избранной тактики, мисс Карстэрс ступила в оранжерею, неся ведро с водой, где плавала живая макрель. Ее сопровождал Стефан, нагруженный крысиной ловушкой, ломиком, кусачками и небольшой ножовкой. С его помощью, мисс Карстэрс поместила макрель в клетку и опустила ее на дно бассейна. Затем она отпустила Стефана, устроилась поудобнее в плетеном кресле, достала из кармана «Происхождение человека» и притворилась, что читает.

В течение четверти часа картина не менялась.

Мисс Карстэрс читала в кресле, русал сидел на камне, клетка с макрелью виднелась на песчаном дне бассейна, а инструменты оставались разложенными на краю бассейна, повернутые ручками к тому, для кого были предназначены.

Наконец недовольная мисс Карстэрс, раздраженно хмыкнув, перевернула очередную страницу — и вдруг русал соскользнул со своего камня в бассейн.

По воде прошли волны, поднялся водяной столб. Когда шум улегся, на поверхности показалась голова русала — он свирепо оскалился. Ясно было, что обман разъярил его, и, несмотря на комичность ситуации, смеяться мисс Карстэрс почему-то не хотелось.

Чудище закрыло рот (слышно было, как лязгнули челюсти), вытащило клетку на камень, само подтянулось туда же и внимательно изучило разложенные перед его носом инструменты.

Кусачки он отверг сразу. Он дотронулся до ножовки и торопливо отдернул лапу, уколов палец о ее острый зуб. Тут же он засунул пораненный палец в рот, как это сделал бы человек или обезьяна.

«Любопытно», — заметила про себя мисс Карстэрс.

Затем он схватил ломик и, просвистев что-то, опустил его на клетку — та перекосилась, русал заметил, что она сделана не из единого куска.

Придавив клетку рукой, русал просунул ломик в щель и одним усилием взломал ее, затем мгновенно запустил в клетку руку и схватил бьющуюся макрель.

Некоторое время Амфибий держал рыбу в руке, словно раздумывая, что с ней делать. Он переводил взгляд с рыбы на мисс Карстэрс и обратно, и она услышала тихий звук, похожий на вздох, сопровождавшийся шевелением плавников у жабр.

Этот вздох и постоянное меланхолическое выражение «лица» делали его настолько похожим на пожилого джентльмена, нерешительно приступающего к незнакомому блюду, что мисс Карстэрс невольно улыбнулась. Русал помрачнел; он не спускал с нее пристального взгляда. Так продолжалось довольно долго, и, наконец, мисс Карстэрс опять услышала тихий шепот волн, перед ее глазами снова заплясали серебристо-голубые отблески.

А ведь мисс Карстэрс вовсе не имела склонности к галлюцинациям и не обладала особенно пылким воображением. Ее радовали бури, что пугали до дрожи особ более чувствительных, и ее не тошнило от вида внутренностей и костей. К тому же она отличалась прекрасным здоровьем и не знала, что такое головная боль. Поэтому, когда в ушах у нее зашумело и перед глазами замерцали и закружились непонятно откуда появившиеся светлячки, мисс Карстэрс просто закрыла глаза, ожидая, пока ее состояние придет в норму.

Шум моря чуть отступил, пульсирующие удары в голове превратились в тупую боль.

Мисс Карстэрс открыла глаза — и встретилась взглядом с радужными глазами русала. Снова возникли удары, шум и блики перед глазами.

Самым разумным для мисс Карстэрс было бы отвести взгляд. Но ведь тогда она никогда не узнает, зачем Амфибий старается загипнотизировать ее и почему от его взгляда у нее так болит голова. На секунду ей пришло на ум, что, парализовав ее своим взглядом, он переползет через бортик и вцепится ей в горло зубами-иглами. Но мисс Карстэрс отогнала это предположение и подчинилась его взгляду.

И сразу очутилась в море. Она плыла в зелено-серой прохладной глубине, временами в поле зрения мелькали силуэты рыб. Ее несло течением в неизвестном направлении. Океан вокруг был полон скал и прочих опасностей, таил в себе зародыш шторма и внушал страх. Она понимала, что ее относит к чужому берегу, все ближе и ближе. Она была напугана, хотя и чувствовала себя сильной в своей стихии. Вот ее хвост уже вильнул по песчаному дну, волны, поднятые ветром, вмешались в течение, схватили ее, словно бандиты, сговорившиеся погубить ее, и выбросили на берег. Вся в ушибах, раненая, хватая ртом воздух, мисс Карстэрс потеряла сознание.

Она пришла в себя через несколько минут. Кровь приливала к ее глазам, пульсируя в артериях, в ушах звенело. Русала не было видно. Медленно, мисс Карстэрс добралась до кресла и позвонила Саре. Надо выпить чаю, может, даже немного бренди — она не в силах была даже подняться по лестнице в свою комнату. Ее тошнило, как после качки.

Войдя в оранжерею и увидев свою хозяйку в таком состоянии, Сара вскрикнула.

— У меня закружилась голова, — объяснила мисс Карстэрс. — Несомненно, я слишком долго читала вчера ночью. Принеси мне немного бренди, будь добра, и приготовь постель — я, пожалуй лягу. Нет, — ответила она на вопросительный взгляд Сары. — Не надо звонить доктору Бланду. У меня просто немного болит голова, вот и все.

Спустя немного времени, мисс Карстэрс лежала в спальне с занавешенными окнами, прижимая ко лбу платок, пропитанный одеколоном.

Если ее видение — лишь необузданный бред воображения, вызванный эмоциональным возбуждением — тогда стоит опасаться, что неуемные занятия и одинокая жизнь в конце концов сведут ее с ума, как ее предупреждала матушка. Но что, если это на самом деле попытка русала заговорить с ней? Тогда она на пороге потрясающего открытия.

От волнения мисс Карстэрс заворочалась на своих подушках.

Итак, допустим, что галлюцинация была внушена ей русалом. Из этого следует, что где-то в неизведанных глубинах океана существует русалочий народ, и все его представители могут телепатически передавать друг другу образы, эмоции и даже звуки. Эта версия, как бы фантастически она не звучала, могла быть истинной. Ведь в первом издании «Происхождения видов» мистер Дарвин написал, что в случае, если бы медведю пришлось для выживания питаться планктоном, он по прошествии веков превратился бы в этакого шерстистого кита с усами, хвостом и плавниками. Так почему не предположить, что у некоей доисторической, но честолюбивой рыбы не могли развиться руки и большой, сложный мозг? Или наоборот, обезьяна, живущая на острове, не могла переселиться в море и отрастить жабры и рыбий хвост?

В результате эволюции антропоидное существо, приспособленное к жизни в воде, вполне могло появиться на свет. Кроме того, в процессе эволюции вполне могла возникнуть и способность к телепатии — точно так же, как у людей появилась речь. Самой сложной загадкой для мисс Карстэрс было, как она-то сама могла принимать и понимать телепатическое послание? Русал, по-видимому, обладал каким-то высокоорганизованным органом-«передатчиком», каким-то особым отделом в мозге, с помощью которого он передавал мысли. Но ей-то, сухопутной, без жабр, когтей, и с ногами вместо хвоста, — ей-то как удавалось принимать эти мысли?

Внезапный приступ боли заставил мисс Карстэрс прижать платок ко лбу. Ей решительно необходимо отдохнуть. Налив в стакан немного опиумного настоя, она залпом выпила его и заснула.

На следующее утро, прихватив нюхательные соли и темные очки, мисс Карстэрс все же чувствовала себя неуютно, подходя к двери в оранжерею. Ее мозг, казалось, весь болел, будто нетренированные мышцы, которым вдруг дали тяжелую нагрузку. Через застекленные двери оранжереи виднелся Амфибий, — оседлав свой камень, он как обычно, вглядывался в морскую гладь.

Мисс Карстэрс была полна решимости противостоять гипнозу своего пленника. Она отвела взгляд, пересекла оранжерею, села в кресло и, прежде чем взглянуть на русала, водрузила на нос темные очки. То ли подействовали темные очки, то ли мисс Карстэрс была внутренне зажата, но эффект на этот раз был слабее.

Словно картинки на прозрачном шелке, перед взором мисс Карстэрс возникли коралловые рифы; рыбки, сверкающие как драгоценные камни, скользили между ними, легко порхая над морским дном. Эта картинка озвучивалась писком, свистом и отдельными похрюкиваниями — но при этом леди-исследователь не ощущала давления океана. Она чувствовала лишь удивление и любопытство.

— Так это, значит, твой дом? — спросила мисс Карстэрс, хотя разговаривать с русалом на человечьем языке было абсурдно. Видение исчезло, русал не изменил выражения своего лица — он не был способен на выразительную мимику, — но его скошенный подбородок выдвинулся вперед и он пошевелил своими перепончатыми пальцами перед грудью.

Ты растерялся, я понимаю, — мягко сказала мисс Карстэрс. — Но если ты на самом деле разумен, ты поймешь, что я пытаюсь говорить с тобой на человеческом языке, так же как ты обращаешься ко мне по-своему.

После речи мисс Карстэрс последовала пауза; потом русал обрушил на нее целую смесь образов: морской окунь с длинной вытянутой головой таращил на нее огромные мутноватые глаза; существо, похожее на самого русала, с вонзившимся в него гарпуном; облака темной крови, подхватываемые и относимые куда-то подводным течением. Задыхаясь от боли, почувствовав, что почти теряет сознание, мисс Карстэрс отбросила бесполезные темные очки и закрыла глаза ладонями. Боль прошла, осталась только тупая тяжесть в голове.

— Мне просто необходимо найти способ общения с тобой, громко произнесла она.

Русал задвигал когтистыми пальцами, как и прежде он ничего не понял.

Когда ты кричишь, как только что, мне больно!

Ей на глаза попалась ножовка, которая по-прежнему лежала возле бассейна. Наклонившись, она подобрала ее и, держа за ручку, протянула лезвием вперед русалу. Тот отпрянул и машинально поднес ко рту палец, вспомнив, как он укололся об инструмент. Тогда мисс Карстэрс уколола свой палец о зуб пилы, затем вдохнула судорожно воздух, как когда он «кричал» на нее, и демонстративно зажав свой кровоточащий палец, закрыла глаза и повалилась в кресло.

Прошла минута. Мисс Карстэрс медленно выпрямилась в кресле: знак, что представление окончено.

Русал закрыл лицо лапами, растопырив пальцы и спрятав глаза за перепонками.

Это, несомненно, был жест покорности и раскаяния — чудно, но мисс Карстэрс была тронута. Она поднялась, осторожно наклонилась через бортик и ласково погладила его запястье. Он весь напрягся, но не убегал.

— Я принимаю твои извинения, русал, — сказала она, сохраняя на лице такое же бесстрастное выражение, как и у него. — Думаю, на сегодня довольно. Завтра мы снова поговорим.

Прошла неделя-другая, и мисс Карстэрс научилась общаться с русалом. Она придумала несколько немых шоу, означавших: «слишком громко!», «да» и «нет». А если она хотела сказать что-то большее, она, как и русал, использовала образы.

В первый день она показала ему сирен, изображенных на гравюре в иллюстрированном издании Одиссеи. На ней три женщины с хвостами и пышными грудями грациозно расположились на прибрежных скалах, расчесывая длинные, струящиеся волосы. Русал внимательно изучил рисунок. Затем он пошевелил пальцами в знак непонимания и вздохнул.

— Да, ты прав, — согласилась мисс Карстэрс. — Они выглядят неправдоподобно, и на самом деле им было бы ужасно неудобно сидеть на жестких скалах, да еще и распевать при этом. И, конечно, они не созданы для того, чтобы плавать.

Она отложила «Одиссею» и вынула цветную гравюру рыбы-попугая. Русал понюхал картинку — потом выхватил лист из рук мисс Карстэрс и повертел так и сяк. Снова встретившись глазами с мисс Карстэрс, он передал ей образ такой же рыбы. В чистой воде тропического моря она искрилась красным и ярко-голубым. Своим твердым клювом она собирала полипов с «веток» коралла, меж колышущихся щетинок морских червей. Неожиданно, один из колючих коралловых «кустов» вытянулся — и это оказалась рука русала, которая схватила рыбу и тут же отправила ее в зубастый рот…

— Ой, — невольно выдохнула мисс Карстэрс, почуяв раздражающий запах меди и одновременно ощутив незнакомый вкус во рту. — О, Боже!

Она закрыла глаза, и видение растворилось.

Проглотив слюну, слегка дрожащей рукой она взяла карандаш, чтобы описать свое состояние. Русал уловил ее ощущение — и когда она снова подняла глаза, он передал ей видение легкое и прозрачное, как осенняя паутинка: мисс Карстэрс увидела стайку рыбешек с блестящими плавниками. Уже потом, с течением времени, она стала понимать, что этот образ означал у русала улыбку, и научилась распознавать другие повторяющиеся картинки-эмоции: солнечный свет сквозь прозрачную воду — смех; отвратительная мурена с острыми зубами — плач.

Осень подходила к концу, наступала зима. Мисс Карстэрс все лучше и лучше училась принимать от своего русала информацию и расшифровывать ее. Каждое утро она спускалась в оранжерею с кипой рисунков и фотографий — с их помощью она отправлялась вместе с русалом в путешествие по его воспоминаниям.

Затем, если погода позволяла, она бродила по болотам и по берегу моря, приводя в порядок свои мысли. Пообедав пораньше, она усаживалась за письменный стол и работала над «Набросками к изучению вида Homo Oceanus Telepathicans, с некоторыми заметками относительно устройства их сообщества».

Этот документ должен был войти в анналы морской биологии отдельной главой и, конечно, занести туда навсегда имя «Э. Монро Карстэрса». Ученая леди начала с подробного внешнего описания русала и выводов, которые она успела сделать касательно его анатомии. Второй раздел был посвящен его психическим возможностям; еще один назывался «Общение и сообщество».

«Как мы уже убедились, — писала мисс Карстэрс, — интеллектуально развитые русалы способны на общение высокого уровня. Образы, которые они передают телепатически, всегда конкретны — но правильно прочитанные и интерпретированные, они могут содержать и некоторые весьма сложные абстрактные идеи, доступные для восприятия, правда, только другому русалу. Выделениями (химический сигнал vide supra) обозначаются лишь самые простые эмоции: беспокойство, вожделение, страх, гнев, нежеление общаться. Гудением и свистом русалы привлекают внимание собеседника или организуют совместный охотничий маневр. А все мельчайшие оттенки смысла, свою философию, поэзию они передают друг другу только посредством телепатии, глядя при этом собеседнику в глаза.

Принимая во внимание последний факт, а так же инстинктивное стремление русалов к уединению, в чем их поведение похоже на поведение пестрого окуня (S. Tigrinus) и рифовой акулы (C. Melanopterus), становится ясно — все в совокупности не дало возможности H. Oceanus создать цивилизованное общество в понимании Н. Sapiens. Примерно к шести годам дети русалов уже могут постоять за себя и покидают своих родителей, чтобы охотиться в одиночестве, часто переплывая из одного океана в другой в своих странствиях. Если такой русал-подросток встречает другую особь своего возраста, неважно, своего или противоположного пола, они могут объединиться в пару. Подобное объединение, по-видимому, инстинктивное, является единственным у русалов проявлением общественного поведения.

Такие пары держатся вместе от одного сезона до нескольких лет — и если появляется ребенок, то родители обычно не разделяются до тех пор, пока он не способен позаботиться о себе сам. Существуют легенды о партнерах, сохранявших верность друг другу десятилетиями, но, как правило, необычайная интимность телепатического метода общения начинает все больше и больше подавлять одного или обоих партнеров, и они вынуждены в конце концов расстаться.

Как долго затем русал плавает в одиночестве, зависит от обстоятельств и его собственной воли. Наконец, он встречает другого русала, восприимчивого к его сигналам, и весь цикл начинается сначала.

Из-за этой особенности поведения, русалочий народ не может иметь ни правительства, ни религии, ни общества — короче, никакой цивилизации, даже такой примитивной, как у племени дикарей.

Однако у русалов существует творчество: легенды (смотри приложение А), необыкновенной красоты поэмы из образов, которые запоминаются и передаются от одной пары к другой веками.

Но любое открытие, сделанное одинокой русалочьей особью мужского или женского пола, может очень просто умереть вместе с ней либо передается от одной пары к другой во все более искаженном виде. Ведь, не считая создания пар, русалы не имеют влечения к совместной жизни в «обществе».

Чем больше мисс Карстэрс узнавала об обычаях русалочьего народа, тем больше радовалась, насколько ей повезло, что русал вообще «заговорил» с ней. Ведь одинокие русалы — народ вздорный, они могут и напасть на случайно встретившегося им собрата или просто уклониться от встречи.

Мисс Карстэрс сделала вывод, что русал воспринимает ее как своего компаньона на тот неопределенный срок, который им предстояло пробыть вместе. Она только никак не могла установить, что ему-то приносят их отношения? Рассуждая о его эмоциях и чувствах, она считала, что Амфибий просто изучает ее, как и она его, с таким же доброжелательным любопытством, как-то не задумываясь, что, собственно, такого рода любопытство и стремление к познанию типично человеческая черта.

Кризис наступил в начале декабря, когда, по мнению мисс Карстэрс, настало время перейти к наиболее щекотливой теме — репродуктивной функции русалов. Как ученый, мисс Карстэрс не могла обойти этот вопрос, каким бы пикантным он не был, так как процесс «ухаживания» и спаривания — в центре изучения любого нового вида. В сундуке со старыми игрушками на чердаке она откопала фарфорового пупса, а также достала свой семейный альбом, и с помощью популярного издания по анатомии человека преподала русалу урок о том, как размножаются люди.

Поначалу, как ей показалось, русал вел себя весьма рассеянно. Но долгое наблюдение научило мисс Карстэрс разбираться в его настроениях, и она скоро поняла, что его постукивание пальцами, подергивание гребнем и нежелание встречаться с ней взглядом говорили о его небывалом смущении. Это заинтересовало мисс Карстэрс.

Она дотронулась до его запястья, привлекая внимание, затем покачала головой и на мгновение закрыла глаза. Это означало: «Извини». Затем она показала ему коричневой сепии дагерротип, где она — серьезная, упитанная малышка — стояла на диване, поддерживаемая хмурыми родителями с двух сторон. «Будь добр, расскажи мне то, о чем я тебя спрашиваю».

В ответ русал распустил свой гребень, свирепо раскрыл рот, и нырнул в самую глубину бассейна, где выместил свое раздражение на самом большом омаре мисс Карстэрс, обезглавив его. Это было отвратительно. Мисс Карстэрс швырнула в бассейн куклу и прошествовала вон из комнаты. Она была в ярости. Ведь без раздела о размножении ее статья останется незаконченной, а ей так не терпелось скорее отослать ее. И это после того, как в первый же день он продемонстрировал ей всего себя во всей красе, а затем позволил ей путешествовать по океанам вместе с ним в его воображении? Откуда вдруг такая застенчивость?

Весь остаток дня мисс Карстэрс размышляла над реакцией русала на ее вопрос и к вечеру пришла к выводу, что на все, касающееся размножения, в сознании русала наложено какое-то необъяснимое табу — но, по здравому размышлению, он мог уже понять, что не должен стыдиться открыть тайны размножения русалов ей, движимой исключительно объективным научным интересом.

Ей никогда не приходило в голову, что этот разговор о физическом слиянии мог смущать и расстраивать русала, находящегося по воле судьбы целиком во власти особы женского пола, с которой он никогда не мог бы слиться.

На следующее утро мисс Карстэрс вошла в оранжерею — русал сидел лицом к двери, а не к океану, как обычно. Несомненно, он ждал ее. А она, когда уселась и подняла на него глаза, чувствовала себя девчонкой, пойманной с поличным за какие-то детские проступки и теперь приглашенная, чтобы ее отчитали.

Без предисловия, русал послал ей целую серию образов. Парочка русалов — мужского и женского пола — плавала вместе, охотилась, совокуплялась. Вскоре они разделились, она уплыла к коралловым рифам, он — в арктические моря. Женская особь плавала, охотилась, исследовала новые края. Прошло какое-то время — не так долго, показалось мисс Карстэрс.

Русалка встретила особу своего пола, прогнала ее, потом повстречалась с русалом и влюбленно сплелась с ним. Это слияние было более сложным, чем предыдущие совокупления; но вот все закончилось, и русал уплыл.

Потом у русала появился необычайный аппетит. Он стал искать себе компаньона, наткнулся на другую мужскую особь. Они плавали вместе, и второй русал охотился за двоих, когда первый был уже не в силах этого делать. Чем тяжелее становился первый русал, с тем большей жадностью он набрасывался на еду, набивая рыбой свой карман на животе, словно стремясь накопить еду про запас. «Как нелепо», — подумала мисс Карстэрс. И, вдруг, в один момент, малюсенькая головка с гребешком просунулась из мешка русала, и покрывавшие ее чешуйки вздыбились. Вода загонялась в крошечные жабры, маленькие ручки работали, вытаскивая все тельце из сумки. Поймав блуждающий взгляд малыша и гипнотизируя его своими радужными глазами, компаньон русала словно бы одобряющими словами помог ему окончательно выбраться из живой колыбели и нежно принял его на руки.

Три дня спустя мисс Карстэрс послала Джона со своей статьей в деревню на почту. И затем она приказала себе на время выкинуть мысли об этом труде из головы. Ведь лишние волнения, сказала она сама себе, ей не помогут — статья не попадет быстрее на стол редактору, и тот не отнесется к ней благосклоннее от этого. Не стоит даром терять времени — ведь Амфибий может еще столько рассказать ей. Груды записей росли.

В конце января «Предварительное изучение вида Homo Oceanus Telepathicans» вернули, сопроводив вежливым письмом благодарности. Как обычно, редактор «Американского натуралиста» хвалил изящный стиль мистера Карстэрса и ясность изложения, но сделал замечание, что данное эссе является скорее фантастической повестью, а не научным трактатом. Не лучше было бы предложить его литературному журналу?

Мисс Карстэрс разорвала письмо на мелкие клочки и спустилась в оранжерею. Войдя, она встретилась взглядом с русалом — тот сжался и сердито оскалился на нее. Мисс Карстэрс в ответ тоже злобно ухмыльнулась. У нее было такое чувство, что он виноват в ее унижении, обманув ее, подкинув ей неправильную информацию. У нее возникло желание препарировать его мозг и послать его заспиртованным в банке редактору «Американского натуралиста»; ей захотелось также донести до русала, что именно произошло по его вине. Но возможности передать ему весь смысл случившегося у нее не было, и поэтому она развернулась, выскочила из дому и направилась в болота, где гулял ветер. Там она топтала хлюпающую грязь, пока вконец не обессилела. Человеческое общество ее никогда не интересовало, думала она, а теперь и наука предала ее. Больше у нее не оставалось ничего.

Стоя по щиколотку в грязной луже, мисс Карстэрс обернулась на свой дом, видневшийся за болотами. Небо было покрыто перистыми облаками, солнце стояло низко, и солнечные блики плясали на воде повсюду вокруг нее, и на стеклах оранжереи. Русал сейчас, наверное, сидит на своем камне, как та маленькая русалочка в сказке, прочитанной ей когда-то отцом, и смотрит на недоступный ему океан. Ей представились ученые мужи, толпящиеся у бассейна. Они качают головами, пощипывают усы и дискутируют на предмет наличия или отсутствия у Амфибия бессмертной души. А может, это и к лучшему, что «Американский натуралист» не принял ее статью? Поделиться с другими своими знаниями о русалочьем народе — одно дело, но делить с кем-либо самого русала мисс Карстэрс не собиралась. Он стал ей необходим, ее компаньон и единственное утешение.

На следующее утро она снова пришла в оранжерею, и не выходила до вечера.

День за днем, она погружалась в глаза Амфибия, и он становился для нее живой батисферой: они замечали мелькание пестрой чешуи рыб-бабочек и барракуды в зеленых кораллах, напоминающих по форме оленьи рога; видели, как лениво помахивают гигантские крылья мант и колышутся бледные щупальца голодных анемон. Во власти воображения русала мисс Карстэрс воспринимала не только зрительные образы и звуки, но и ощущения, запахи, даже вкус его ностальгических воспоминаний. Ей уже стали знакомы отдельные мелодии слитной симфонии океана: она различала, как зубы рыбы-попугая со скрежетом обдирают моллюсков с кораллов, и тихое похрюкивание дельфинов.

Она теперь знала, какой запах и вкус имеют страх, любовь, кровь, гнев. Иногда, проведя день в одолженном русалом мире, она лежала в постели без сна и тосковала оттого, что воздух вокруг был недостаточно плотным, а тихая зимняя ночь казалась ей слишком пресной.

Мисс Карстэрс даже не заметила, как выпал снег, и как потом растаял и сменился дождем, как лужи затем снова замерзли, а ближе к весне земля потеплела и размокла. В кабинете мисс Карстэрс, куда она больше не заглядывала, чернила высохли в чернильнице, а книги и бумаги так и лежали разбросанными по столу, как обломки после кораблекрушения. Плавая вместе с русалом в открытом океане, мисс Карстэрс презирала землю. Совершая свои прогулки, она уже отправлялась не в болота, а на отмель, забиралась на скользкие от водорослей камни, и стояла, дрожа от ветра и холодных брызг, всматриваясь в волны, разбивающиеся у ее ног. Но большинство дней она проводила в оранжерее, жадно вглядываясь в жемчужные глаза русала.

А в его монологе исступленно и нестерпимо повторялась мольба о свободе, выраженная на особый лад. Он показал ей, как русалы попадают в рыболовные сети и бьются в них, пытаясь выбраться на свободу и прекращают эти попытки, только теряя сознание, израненные до неузнаваемости. Как компаньоны набрасываются друг на друга, и один пожирает другого, когда их совместная жизнь становится для них невыносимой.

Но мисс Карстэрс относилась к этим ужасающим сценам лишь как еще к одной из глав его бесконечного рассказа о жизни под водой, скажем, наряду с показом, как кормятся акулы или как груперы выедают глаза утонувшим матросам.

В конце концов, русал надулся и спрятался под камнем. Мисс Карстэрс осталась сидеть в кресле качалке, словно кальмар, засевший в ожидании добычи среди кораллов, и терпеливо ждала, когда он выплывет. Бассейн был тесен ему, она знала это, — и чувствовала, что воспоминания о безграничной океанской свободе становятся для него более реальными тогда, когда он делится ими с ней. Поэтому, рассудила мисс Карстэрс, несмотря на растущие осложнения в их взаимоотношениях, русал непременно всплывет на поверхность и они продолжат «беседы», без которых ей жизнь стала не в жизнь.

Время от времени ей приходила в голову мысль: а не окончит ли он ее тиранию однажды, вцепившись ей в горло? Но отмахивалась досадливо от своих опасений. Разве Амфибий не был абсолютно в ее власти? Только когда она изучит океан так же досконально, как и он, научится распознавать всех рыб по их песням — только тогда она позволит ему уплыть.

Однажды рано утром, едва проснувшись, Амфибий подплыл к бортику своей тюрьмы и перелез через него. Потом по-тюленьи он подполз к двери, приподнял туловище, нажал на ручку и, немного повозившись, открыл дверь. Он перелез через порог в сад и по тропинке стал пробираться к ступенькам, спускающимся к морю. Чешуя его обдиралась о камни, кожа тускнела и морщилась, так как защитная слизь высыхала на солнце. Достигнув клумбы с часами в центре сада, он с трудом приподнялся на хвосте, чтобы еще раз увидеть море. Потом он потерял сознание.

Спустившись в оранжерею, мисс Карстэрс обнаружила, что скала пуста. Сначала она подумала, что Амфибий прячется; только подойдя к самому краю бассейна, заметила мокрый след на полу и раскрытую дверь в сад. Невероятно, но ее русал сбежал.

Машинально мисс Карстэрс опустилась в кресло-качалку, полная горечи утраты — как никогда со времени смерти своего отца. Она снова взглянула на открытую дверь и заметила в мокрых следах примесь крови. И сразу поспешно вскочила, побежала по следу через сад и наконец нашла Амфибия, лежащего без движения на посыпанной гравием дорожке. С волнением, нежно, она дотронулась сначала до его губ, потом положила руку ему на грудь и с облегчением убедилась, что воздух выходит у него изо рта, и сердце слабо бьется. Хвост его был покрыт порезами, кожа свисала клочьями там, где чешуя была повреждена.

В глубине души мисс Карстэрс испытывала страх за Амфибия и нежность к нему. Но в это мгновение ее гнев затмил все хорошие чувства. А она-то кормила его, думала она, подружилась с ним, открыла свой разум его влиянию. Как он смел пытаться покинуть ее? Она сильно встряхнула его, схватив за плечи:

— Проснись! — закричала она. — Проснись и посмотри на меня.

Покорно, русал раскрыл свои перламутровые глаза и передал ей образ: человеческое лицо, вернее, лицо женщины средних лет. Оно было обезьяноподобное, со вздернутым носом и скошенной челюстью, коричневое и покрытое морщинами.

Женщина-обезьяна открыла рот и заговорила, демонстрируя большие, плоские зубы. Ее визжащий голос резал слух, значение слов было непонятно. Каким-то образом мисс Карстэрс ощутила, что этот голос ассоциируется с голодом, нуждой, завистью.

Делая страшные гримасы, обезьяноподобное существо подступило к мисс Карстэрс, схватило ее за плечи своими длинными пальцами, которые обожгли ее, как щупальцы анемон. Мисс Карстэрс вырвалась из ядовитых объятий и закрыла лицо руками.

Толстый коготь легонько тронул ее руку, привлекая внимание.

Медленно, мисс Карстэрс убрала руки от лица и увидела перед собой русала, заглядывающего ей в глаза снизу, неподвижного, грустного. «Как ему только не противно смотреть на нее», — с горечью подумала она. Русал отрицательно покачал головой (этому жесту он научился от нее) и ответил ей чем-то вроде детского рисунка: выполненный несколькими штрихами портрет женщины строгой, неземной красоты. Рисунок чуть изменялся, и на лице промелькнули будто стайки рыбок, сменяясь, выражения любопытства, удивления, радости открытия. От нее, как и от свободного русала, исходил дух одиночества.

Мучимая угрызениями совести, мисс Карстэрс поняла, что оба портрета были верны.

«Чудовище и ангел», — прошептала она, вспомнив старую сказку, и русал кивнул. «Но ведь я не русалка, хотя меня так тянет в море. И мне нужен не ты, а твой опыт, то что ты видел и знаешь».

Амфибий показал ей коралловый риф, яркий, причудливый, который рос и приближался, становясь все более заманчивым, более прекрасным. Потом мисс Карстэрс увидела себя, уже по колено в воде — она провожала русала, который уплывал от нее. Ее одухотворенный вид выражал покорность, самоотречение; она источала запах русалки, прощающейся с возлюбленным.

Мисс Карстэрс устало потерла лоб — голова раскалывалась, кровь пульсировала в висках, в голове роилось множество мыслей. Действительно, пора было заканчивать романтическую сказку — ее дневники, занятие, кабинет, куда она так давно не заглядывала — все звало ее к себе.

Одновременно, она обратила внимание, что русал дал прямой ответ на ее фразу. Неужели она обучилась телепатии? Или он сам стал понимать слова? И, за всем этим, мисс Карстэрс вдруг с особенной силой ощутила, как греет сегодня весеннее солнышко, какой густой пар поднимается от сырой почвы; услышала, как с шуршанием раскрываются листья из почек.

Мисс Карстэрс с трудом поднялась на ноги и дрожащими руками отряхнула юбку.

— Да, тебе давно пора уйти, — сказала она. — Сейчас я позову Стефана и Джона, они принесут носилки.

Одновременно она отыскала вчерашний слабый запах недовольства, смешанный с запахом, обычно сопровождавшим присутствие Джона.

К тому же, она совершенно отчетливо перед своим «мысленным взором» увидела Стефана, закутанного в ветхую куртку, бредущего с корзиной и удочкой через сад к ограде, заслонявшей от морского ветра. Стефан представился ей как бы сверху, как если бы она наблюдала за ним из окна спальни. Значит, это были ее собственные видения, а не внушенные русалом. Она отметила этот факт, а также то, что сразу после того головная боль утихла, только чувствовалось пульсирование в висках, несильное, как биение сердца, когда прислушиваешься к нему.

Перед глазами мисс Карстэрс пронеслась стайка рыб — это смеялся русал. Ему показалось забавным то, что мисс Карстэрс заговорила на его языке.

Но тут же мисс Карстэрс почувствовала обжигающую боль — боль пораненного русала — и побежала к дому, крича Джона. Тот появился на пороге кухни.

— Принесите ведро и одеяло и полейте русала водой, — распорядилась она. — Он в саду, возле солнечных часов. И захватите носилки.

Джон стоял с раскрытым ртом, недоуменно уставившись на нее.

— Поторапливайтесь! — отрезала она, и отправилась на дамбу искать Стефана.

Почуяв запах табака, она скоро нашла его — он сидел, сгорбившись, с удочкой в руках и трубкой во рту. От него шел дух мокрой шерсти, табака и — одиночества.

— Стефан, — сказала мисс Карстэрс, — я узнала от русала все, что он мог мне передать.

Стефан повернулся, вопросительно поглядел на нее и вынул трубку изо рта.

— Я решила отпустить его.

— Хорошо, мисс, — произнес он.

Было время отлива, и слугам пришлось тащить свою ношу на большее расстояние, чем в первый раз, когда они нашли его. Ноги их увязали в мокром песке; русал был тяжел. Наконец, они добрались до воды — мисс Карстэрс стояла и наблюдала, как они отпустили русала в море на мелководье, затем зашла в воду сама по колено, чтобы в последний раз побыть рядом с ним. Солнце отражалось от воды отблесками, и ей пришлось отвернуться, так они слепили глаза. Она увидела, как Стефан и Джон брели к берегу, а над ними вдали, как хрустальная шкатулка, сверкала оранжерея. Резкий запах морских водорослей и соли ударил ей в нос. Украдкой скосив глаза, она увидела, что русал держится на плаву против течения, одной перепончатой лапой зацепив намокший край ее юбки. Его торс был приподнят, а рот немного раскрыт. Он повернул голову к ней, и в его перламутровых глазах она прочла радость и вместе с тем — что-то вроде сожаления.

— Я не забуду то, что ты показал мне, — сказала мисс Карстэрс. Хотя слова были не нужны. В своем мозгу она вызвала образ обезьяноподобной женщины, а потом прекрасной леди-ученой и перемешала их. Этот сложный портрет человека, женщины, чудовища и одновременно ангела, она передала русалу как дар, объяснение, слово прощания. Затем он уплыл, а мисс Карстэрс побрела обратно к берегу.