Сверхновая американская фантастика, 1995 № 03

ДВАДЦАТЬ СВЕТОВЫХ ЛЕТ СПУСТЯ

Джеймз Типтри-мл.
НЕПРИМЕТНЫЕ ЖЕНЩИНЫ

Перед вами один из знаменитейших рассказов Элис Шелдон, завоевавшей несколько «Хьюго» и «Небьюла» кряду под псевдонимом «Джеймз Типтри-мл.» Получать эти премии приходили доверенные лица, и довольно долгое время писательнице удавалось мистифицировать публику. Раскрытие истинного лица Шелдон и бурные споры о специфике ее творчества в середине 70-х — теперь уже легендарный скандал в благородном семействе фэнов.

Впервые я заметил ее, когда наш самолет «Мексикана 727» шел на снижение над островом Косумель. Выхожу я из туалета, а тут как тряхнет, и я прямиком к ней на колени. Торопливо извинившись, я смутно различил очертания двух женских фигур. Ближняя из них кивнула мне в ответ, а вторая женщина, помоложе, никак не отреагировала и продолжала смотреть в иллюминатор. И я направился дальше по проходу, без всяких эмоций. Чистый ноль. Так бы ни разу о них и не вспомнил.

В аэропорту Косумеля по обыкновению царила неразбериха. Повсюду сновали янки в пляжных костюмах, а мексиканцы, будто переодевшиеся к званому обеду, являли собой спокойствие. Сам я уже немолодой янки и оделся как надо для рыбной ловли. Как только мне удалось выловить из круговерти свои удочки и рюкзак, я побрел по летному полю. Мне нужно было отыскать летчика чартерных рейсов. Некто Эстебан согласился довезти меня до отмелей Белиз в трехстах километрах к югу.

Пилот Эстебан оказался индейцем майя ростом в четыре фута, девять дюймов, с кожей медного оттенка. Держался он сурово и торжественно, как и подобает индейцу майя. Та «Сессна», что была предназначена мне, оказывается, где-то застряла, эта «Бонанца» зафрахтована до Четумаля.

Ладно. Четумаль на юге, не смог ли бы он довезти меня до Белиз после того, как высадит остальных? Эстебан мрачно согласился и добавил, что это вполне возможно, если другие пассажиры не станут возражать.

К нам приблизились те, кто собирался лететь до Четумаля. Две женщины, постарше и помоложе — дочь? — неторопливо шли по гравиевой дорожке, окаймленной юккой. Их чемоданы с двумя отделениями фирмы «Вентура» были такими же аккуратными, небольшими и бесцветными, как и сами хозяйки. Никаких проблем. Когда пилот спросил, согласны ли они взять и меня, мать спокойно ответила: «Да, конечно», даже не взглянув на нового попутчика.

Думаю, именно в этот момент мой внутренний детектор впервые чуть слышно щелкнул. Когда эта женщина успела внимательно рассмотреть меня и решить, стоит ли ей лететь со мной дальше? Я не придал этому значения. Паранойя долгие годы не приносила мне никакой пользы, но старые привычки нелегко побороть.

Когда мы поднимались в самолет, я отметил, что фигуру девушки вполне можно было бы назвать привлекательной, будь в ней хоть искорка страсти. Но чего не было, того не было. Пилот Эстебан аккуратно сложил серапе и уселся на него. Потом огляделся и тщательно провел предстартовую проверку. Вскоре мы оторвались от взлетной полосы и взлетели над бирюзовой, студенистой, похожей на медузу, поверхностью Карибского моря. Нас подгонял упругий южный ветер.

Берег по правую сторону — это территория Куинтана Роо. Если вы не видели Юкатан, представьте себе серо-зеленый ковер огромных размеров, покрывающий чуть ли не всю вселенную. Безжизненная земля. Мы миновали белеющие руины Тулума, полосу шоссе, ведущего к Чичен-Итце, и полдюжины кокосовых плантаций. За ними по всей линии горизонта — только рифы и густые низкие кустарники — тот же пейзаж, что и четыреста лет назад, когда в этих краях впервые появились конкистадоры.

Караваны кучевых облаков наплывали на нас, на берег от них ложились плотные тени. Мне передалось настроение нашего пилота, его тревожное ожидание перемены погоды. Холодный фронт кончался на западе, над поросшими коноплей полями Мериды. От южного ветра у берега начало штормить, в здешних краях сильный штормовой ветер называют «иловизнас». Эстебан осторожно облетел несколько свинцовых грозовых туч. Самолет обогнул их, и я оглянулся — мне захотелось приободрить женщин. Они спокойно всматривались в сторону Юкатана, силясь хоть что-то разглядеть. Им предложили занять места рядом с летчиком, однако они отказались. Постеснялись, что ли?

Нас снова подстерег порыв штормового ветра. Эстебан круто направил самолет ввысь и привстал, чтобы поточнее определить курс. Впервые за долгое время я расслабился и растянулся на сиденьи, смакуя каждый градус пространства, ложащийся между мной и рабочим столом в офисе, и предвкушая безмятежную неделю рыбалки. Классический индейский профиль нашего капитана внезапно привлек мое внимание. Покатый лоб, резко очерченный нос, губы и челюсть, так же покато отступающие от носа. Если бы его раскосые глаза были еще чуть уже, он, верно, не получил бы прав на вождение самолета. Хотите верьте, хотите нет, очаровательное сочетание. А у девушек майя в мини-юбках с радужными тенями на веках косящих глаз — весьма эротичное к тому же. Однако ничего похожего на восточную кукольную красивость. У этих людей кости были, словно из камня. Бабушка нашего Эстебана вполне могла бы потянуть «Бонанцу» на буксире голыми руками…

Тут я очнулся, резко ударившись ухом о стенку. Эстебан хриплым, лающим голосом кричал что-то в микрофон.

За иллюминаторами сгущалась серая мгла.

В общей мешанине звуков исчез главный — заглох мотор. Я догадался — Эстебан пытается что-то сделать с потерявшим управление самолетом. Высота — три тысячи шестьсот футов, мы уже потеряли две тысячи!

Когда порыв ветра бросил самолет в сторону, Эстебан переключил бензобаки, и я услышал, как, оскалив зубы, он прорычал что-то о бензине. Самолет кружась, падает. Эстебан тянется к рычагу над головой, и я вижу, что запасов горючего у нас более чем достаточно. Может быть, засорился бензопровод, я слышал, здесь частенько заправляют нефильтрованным топливом. Эстебан бросил радиотелефон. Могу поручиться, никто не сможет разобрать наши сигналы — в грозу на таком расстоянии. Две тысячи пятьсот — все еще снижаемся.

Кажется, топливный насос на секунду включился: мотор взревел и заглох, снова взревел и опять заглох, теперь уже окончательно. Мы неожиданно вынырнули из-под облаков. Под нами тянулась длинная белая полоса, почти скрытая дождем. Рифы. А за ними — большой залив, наполовину заросший манграми — и все это стремительно неслось нам навстречу.

«Похоже, дело скверно», — говорю я себе, не претендуя на оригинальность. Женщины, сидевшие сзади меня, не издают ни звука. Оглядываюсь назад и вижу, что они пригнулись, натянув плащи на голову. Скорость уже достигала восьмидесяти миль в час, в этом не было никакого прока, но чего уж теперь об этом.

Эстебан кричит еще что-то в микрофон, все еще не давая самолету упасть. И здорово ему это удается — мы едва не врезаемся в воду, но он безумным рывком кладет самолет на ветер — и тут перед нашим носом ложится готовенькая посадочная полоса: песок.

И как он отыскал его, черт возьми? Самолет шлепается на брюхо, подпрыгивает и опять падает, все дико кружится, мы несемся вперед, пока не врезаемся в мангры в конце песчаной полосы. Треск! Лязг! Намотав на себя лианы, самолет застывает с задранным крылом. Вот так мы и сели. Целенькие. Даже не загорелись. Фантастика.

Эстебан старается распахнуть дверь, которая находится теперь там, где раньше был потолок. Девушка, сидевшая сзади меня, тихо повторяет: «Мама, мама». Я поднимаюсь с пола и вижу, что она стремится высвободиться из материнских объятий. Глаза женщины закрыты. Потом она открывает их и сразу размыкает руки, без тени эмоции. Эстебан помогает им обеим выбраться. Я хватаю аптечку и спускаюсь вслед за ними навстречу сверкающему солнцу и ветру. Ураган, сбивший наш самолет, почти не ощущался на побережье.

— Великолепная посадка, командир.

— Да. Все вышло замечательно.

Женщин трясет от страха, однако никакой истерики. Эстебан осматривает окрестности с тем же выражением лица, с каким его предки воевали в свое время с испанцами.

Всем, бывавшим в подобных переделках, несомненно, знакома нескончаемая, как в замедленной съемке, череда событий. На первых порах вами овладевает эйфория. Мы, кто как может, спускаемся по пружинящим веткам фикуса на песок под аккомпанемент завывающего ветра и без особой тревоги отмечаем, что нас со всех сторон окружает прозрачная водная гладь. Ее глубина не превышает фута, а дно кажется оливковым от ила. Отдаленный болотистый берег, покрытый мангровыми зарослями, совершенно пуст и необитаем.

— Залив Эспириту Санто, — Эстебан подтверждает мою догадку: мы очутились в обширной заболоченной пустоши. Мне всегда хотелось порыбачить в таких местах.

— А что это за дым? — Девушка указывает на легкие облачка у линии горизонта.

— Охотники на аллигаторов, — пояснил Эстебан.

Браконьеры-майя обычно оставляют за собой на болотах гарь. Мне приходит в голову, что, пожалуй, наших сигнальных костров никто и не разглядит. Теперь я обращаю внимание, что самолет так опутан лианами, что с воздуха здесь тоже ничего не различишь.

Не успела мысль, как нам, черт возьми, выбираться отсюда, оформиться у меня в голове, как старшая из женщин спросила:

— А если никто не услышал вас, командир? Когда они могут начать нас искать?

— Завтра, — угрюмо произносит Эстебан.

Но уж я-то знаю, что все спасательные экспедиции в здешних краях — и воздушные, и по воде — дело чисто добровольное. Мол, посмотрите, где там Марио, его мать говорила, что его не было дома целую неделю.

И тут до меня доходит — по всей вероятности, и мы тоже задержимся здесь на неделю.

Слева до нас доносится шум, похожий на рев дизельного мотора — это волны Карибского моря рвутся к берегу. Ветер подгоняет прилив, а обнаженные корни мангровых деревьев наглядно говорят о том, что волны заливают берег во время прилива. Я вспоминаю, что видел перед рассветом полную луну, предвещавшую сильный прибой. Ладно, мы можем вновь забраться в самолет. Но как насчет питьевой воды?

За моей спиной что-то хлюпнуло. Старшая из женщин ступила в воду. Горько усмехаясь, она качает головой. Заметив первое проявление эмоций, я решаю, что пора представиться. Когда я говорю, что меня зовут Дон Фентон и я из Сент-Луиса, она сразу в ответ называется миссис Парсонс из Бетесды в Мериленде. Она говорит это так изящно, что я не сразу замечаю — имени своего она так и не назвала. Потом мы снова воздали должное мастерству командира Эстебана.

Левый глаз у него заплыл. Разумеется, реагировать на такие пустяки — ниже достоинства индейца-майя, но миссис Парсонс видит, как он прижимает локоть к ребрам.

— Вы ранены, командир.

— Ребро — думаю, у меня перелом, — Эстебану неловко показать, что ему больно. Мы помогли ему снять рубашку и увидели на его атлетическом, смуглом теле глубокую ссадину.

— Есть ли в аптечке бинт, мистер Фентон? Я сумею оказать ему первую помощь, у меня есть некоторый опыт.

Она бестрепетно, со знанием дела, берется за бинт. Мисс Парсонс и я, ведя беседу, неторопливо побрели по песчаной полоске к манграм. Мне еще предстояло в подробностях вспомнить весь этот разговор.

— Розовые цапли, — сказал я ей, указав на трех птиц, поднявшихся на крыло при нашем приближении.

— Как они прекрасны! — тоненько воскликнула она (у них обеих были тонкие голоса). — Он индеец-майя, верно? Я имею в виду, наш летчик.

— Правда. Самый настоящий, прямо как на стенных росписях в Бонампаке. Вы видели Чинен и Уксмаль?

— Да. Мы заезжали в Мериду. Собираемся посетить Ти-кель в Гватемале. То есть собирались.

— Еще попадете. — Мне кажется, девушку надо немного приободрить. — Вам не рассказывали, что у индейцев-майя матери привязывали дощечку ко лбу новорожденного, чтобы у него косили глаза? А над носом к тому же вешали шарик из воска. У них это считалось аристократичным.

Она улыбается и вновь говорит об Эстебане.

— По-моему, на Юкатане люди какие-то другие, — задумчиво произносит она. — Непохожие на индейцев из Мехико-сити. Не знаю… более независимые, что ли.

— Это потому, что никто не смог их покорить. Индейцев-майя зверски истребляли и постоянно преследовали, но никому не удалось их уничтожить. Ручаюсь, вам неизвестно, что последняя мексикано-индейская война закончилась мирным договором в 1935 году?

— Нет, я не знала, — серьезным тоном говорит она. — Мне это нравится.

— Мне тоже.

— Вода, и правда, прибывает очень быстро, — раздается голос миссис Парсонс откуда-то сзади.

Так оно и есть — очередной порыв ветра и усилившийся накат волн. Мы снова забираемся в самолет. Я пытаюсь приспособить свою куртку для сбора дождевой воды, но порыв штормового ветра уносит ее прочь. Мы достаем несколько плиток шоколада с солодом, извлекаем из хаоса в кабине мою бутылку виски «Джек Дэниэлс». Устраиваемся относительно удобно. Мать и дочь выпивают по глотку виски, а Эстебан и я — гораздо больше. Самолет начинает трясти. Эстебан, временно окривевший, бросает пренебрежительный взгляд на воду, опять просочившуюся в кабину, и засыпает. И мы вслед за ним.

Когда вода схлынула, вместе с ней исчезла и эйфория. Теперь нас мучает жажда. И, черт побери, скоро зайдет солнце. Я принимаюсь прилаживать к удочке наживку и тройные крючки и сразу ухитряюсь вытащить четыре рыбешки. Эстебан и женщины привязывают к мангровому дереву надувной спасательный плотик, надеясь собрать воду для питья. Но пока дул обжигающе горячий ветер. А в небе никаких самолетов. Немного погодя дождь снова полил, дав каждому из нас по шесть унций воды. Когда закатное солнце окутывает все золотистой дымкой, мы устраиваемся на корточках прямо на песке и начинаем есть сырую кефаль, закусывая колечками «готового завтрака». Теперь женщины в шортах, аккуратные, но сексуальности это им не добавляет.

— Я даже не подозревала, до чего освежающе действует сырая рыба, — по-светски говорит миссис Парсонс. Ее дочь хихикает, но тоже без назойливости. Она сидит рядом с матерью, поодаль от меня и Эстебана. Теперь мне становится ясна роль миссис Парсонс — матушка-наседка, оберегающая своего единственного цыпленка от самцов-хищников. Но мне-то что. Я приехал сюда рыбачить.

Однако кое-что все же начинает меня раздражать. Вы понимаете, эти чертовы бабы так ни разу и не пожаловались. Ни словом, ни жестом — никак не выявили своих чувств. Правильные, как из учебника.

— Миссис Парсонс, вы, похоже, ощущаете себя в этих диких краях совсем, как дома. Вы часто бывали в походах?

— О Боже, нет, конечно, — робкий смешок. — Ни разу не ходила со скаутских лет. Ой, посмотрите, это не птицы-фрегаты?

Отвечает вопросом на вопрос. Я жду, пока фрегаты гордо уплывают в закат.

— Бетесда. Я не ошибся, предположив, что вы работаете на дядю Сэма?

— Да, вы правы. Должно быть, вы хорошо знаете Вашингтон, мистер Фентон. Вам часто приходится бывать там по работе?

В любой точке земного шара, кроме нашего песчаного пляжа, эта маленькая уловка непременно сработала бы. Но тут мои гены охотника пробудились к жизни.

— А вы в каком агентстве служите?

Тут она грациозно сдается.

— Всего лишь в архивах. Администрации общих служб. Я библиотекарь.

Ну, разумеется. Теперь я ее узнал. Скольких мисс парсонс я встречал в архивах, бухгалтерских, исследовательских подразделениях, отделах кадров и административных конторах. Передайте миссис Парсонс, что нам нужен список всех заключенных контрактов за семьдесят третий финансовый год. Итак, Юкатан теперь тоже попал в туристскую обойму. Жаль…

Пытаюсь отшутиться:

— Значит, вам точно известно, где собака зарыта.

Она неприязненно улыбается в ответ и встает.

— Здесь рано смеркается, не правда ли?

Пора забираться в самолет.

Над нами кружится стая ибисов, очевидно, привыкшая вить гнезда на нашем фикусе. Эстебан достает мачете и старый индейский гамак. Отказавшись от нашей помощи, он принимается привязывать его между деревом и самолетом. Однако удары его мачете довольно неуверенны.

Мать и дочь справляют малую нужду за стабилизатором. Я слышу как одна из них, поскользнувшись, тихонько вскрикивает. Когда они появляются из-за фюзеляжа, миссис Парсонс спрашивает: — Мы можем переночевать в гамаке, командир?

Эстебан недоверчиво усмехается. Протестуя, я напоминаю им о дожде и москитах.

— У нас есть средство от насекомых, и мы просто обожаем спать на свежем воздухе.

Ветер набирает силу, с каждой минутой становится холоднее.

— У нас есть плащи, — оживленно добавляет девушка.

Ладно, леди, отлично. Мы, страшные мужчины, прячемся на ночь в сырой кабине. Сквозь ветер до меня доносится негромкий смех. Женщины, с комфортом пристроившиеся в своем прохладном гнездышке. Пусть себе сходят с ума, решаю я. Уж я-то вряд ли мог их напугать. Собственно, непритязательная внешность всегда помогала мне полнее отдаваться работе. Может быть, они побаиваются Эстебана? А может, действительно чудачки-любительницы свежего воздуха… Сон приходит ко мне под рокот прибоя, доносящийся из-за дальнего рифа.

С пересохшими от жажды губами мы просыпаемся на рассвете, когда небо уже порозовело. Алмазный солнечный диск вырывается из-за моря, но вскоре небо затягивают тучи. Я принимаюсь налаживать удочки и наживку. То и дело льет, — дождь кругами ходит над нами. На завтрак каждый получает по куску сырой барракуды.

Миссис и мисс Парсонс держатся стоически и всячески пытаются нам помочь. Следуя указаниям Эстебана, они приспосабливают капот двигателя, чтобы вспышками бензина в горелке посигналить пролетающим самолетам. Но ни один не появляется в поле зрения, лишь невидимый нам реактивный самолет гудит где-то в направлении Панамы. Да завывает горячий, сухой ветер, осыпая нас коралловой пылью. Вот так обстоят дела.

— Сначала обычно ищут в море, — замечает Эстебан. На его аристократическом покатом лбу выступают крупные капли пота; миссис Парсонс обеспокоенно наблюдает за ним. А я слежу за плотными слоистыми облаками, что стремительно проносятся над нами, на глазах становясь еще плотнее. Пока погода не изменится, никто не вылетит нас искать, а добираться сюда морем тоже не слишком весело.

В конце-концов я беру мачете Эстебана и срубаю длинный тонкий шест.

— Где-то неподалеку должно быть устье реки, я заметил его еще с самолета. Милях в двух-трех отсюда, не более.

— Боюсь, что спасательный плотик порвался, — миссис Парсонс показывает на треснувшую оранжевую оболочку, а я с досадой вижу, что произведен он в штате Делавэр.

— Вот и чудненько, — слышу я вдруг собственный голос. — Как раз начинается отлив. Если мы отрежем неповрежденный кусок от плотика, я смогу принести в нем воды. Мне не раз приходилось перебираться вброд по отмелям. — По правде говоря, редко мне доводилось ляпать такую чушь.

— Оставайтесь у самолета, — говорит Эстебан. Конечно, он был прав. Однако совершенно ясно, что у него жар. Я гляжу на облака и чувствую вновь во рту барракуду с песком. К черту все эти инструкции по чрезвычайным ситуациям.

Когда я принимаюсь резать плотик, Эстебан советует прихватить с собой серапе.

— Придется провести там одну ночь. — И тут он прав. Нужно будет переждать прилив.

— Я пойду с вами, — спокойно говорит миссис Парсонс.

Я с изумлением гляжу на нее. Какое новое безумие овладело матушкой-наседкой? Видимо, она сочла, что Эстебан слишком пострадал. Пока я пялюсь на нее, то успеваю заметить, что колени миссис Парсонс порозовели от солнца. Ее волосы распущены, носик чуть обгорел. Аккуратная такая дамочка сорока с небольшим лет.

— Подумайте, придется весьма нелегко. Грязь по уши, воды выше головы.

— Я ничего не боюсь и неплохо плаваю, — возразила она. — А вдвоем идти безопаснее, мистер Фентон. К тому же мы сможем принести больше воды.

Она это серьезно. Ну, что же, я уступчив и мягок, как зефир, особенно в зимнее время. Не стану кривить душой и утверждать, будто мне не хотелось идти в сопровождении этой особы. Да будет так.

— Позвольте вам показать, мисс Парсонс, как надо обращаться с этой удочкой.

Мисс Парсонс, еще более розовая и обветренная, чем ее мать, без особого труда все схватывает. Хорошая девушка, эта мисс Парсонс, по-своему, по-неприметному. Мы вырезали еще один шест для нее. В последнюю минуту, Эстебан выдает, как плохо он себя чувствует — он предлагает мне свое мачете. Благодарю его, но отказываюсь, пояснив, что привык пользоваться собственным ножом. Мы завязали отрезанную секцию плотика с обеих сторон, чтобы он держался на воде, и двинулись по песчаной отмели.

Эстебан напутственно поднимает свою смуглую руку.

Мисс Парсонс обнимает мать и направляется к прибрежной мангровой роще. Она машет нам рукой на прощанье. Мы тоже машем. Через час пути мы все еще видим ее. Идти было омерзительно. Песок плывет под ногами, и ни идти, ни двигаться вплавь толком нельзя. Из дна торчат острые пики корней мангров. Так мы и барахтаемся, перебираясь из одной рытвины в другую, с опаской отталкивая от себя скатов и морских черепах, надеясь только, чтобы не попался электрический угорь. Когда нас не засасывает топкая грязь, мы моментально покрываемся коркой и от нас несет вековыми отложениями, накопившимися тут с доисторических времен.

Миссис Парсонс всю дорогу проявляет завидное упорство. Мне только один раз пришлось вытаскивать ее из рытвины. Протянув ей руку, замечаю, что наша песчаная посадочная полоса уже исчезла из виду.

Наконец мы приближаемся к протоке в зарослях мангров, что я принял за ручей. Но она лишь открывается в другой рукав залива, еще гуще поросший манграми. Тем временем приближается прилив.

— Я ошибся, как последний идиот.

— Сверху все выглядело совсем иначе, — спокойно отвечает миссис Парсонс.

Я меняю свое мнение о гёрл-скаутах. Мы шлепаем по манграм в неясную дымку, где должен быть берег. Солнце бьет нам в глаза, поэтому разглядеть что-либо вообще трудно. Над нами летают ибисы и цапли. Мы по-прежнему проваливаемся в колдобины. Сигнальные фальшфейеры промокли. Мне кажется, что в мире не осталось ничего, кроме мангров. Неужели я когда-то ходил по ровным, асфальтированным улицам, не спотыкаясь о корни, мелькнуло у меня в голове.

А солнце все ниже и ниже. Внезапно мы спотыкаемся о подводный выступ и падаем прямо в холодный поток.

— Вода! Пресная вода!

Мы с жадностью припадаем к ней, полощем горло, окунаемся с головой. Ничего в жизни я не пил с подобным удовольствием.

— Как хорошо, как хорошо! — повторяет миссис Парсонс и смеется во весь голос.

— А вот тот темный участок справа, — похоже, суша.

Молотя руками и ногами, мы преодолеваем течение и ступаем на плотное дно, плавно перешедшее в берег реки — и вот он уже круто высится у нас над головами. Вскоре мы отыскиваем разлом в скале за буйно разросшимся кустарником, карабкаемся наверх и без сил плюхаемся наземь, насквозь промокшие и пропахшие илом. Моя рука рефлекторно тянется к плечу спутницы, но миссис Парсонс уже рядом нет: она встала на колени и принялась разглядывать красноватую от предзакатного солнца выгоревшую равнину.

— До чего же хорошо вновь видеть землю, по которой можно будет ходить.

— Её тон — сама невиность. Однако, явственно угадывался подтекст: «Noli me tangere.»[1]

— Лучше не пробуйте, — возмущенно возразил я: и о чем она только думает, эта чумазая маленькая женщина? — Земля, о которой вы говорите — всего лишь отвердевшая корка, а под ней — грязь и все те же проклятые корни. Сразу по колено провалитесь.

— А, по-моему, там твердая почва.

— Мы в крокодильих яслях. Они устроены на том самом склоне, по которому мы сюда поднялись. Но не волнуйтесь, старушке-крокодилице наверняка не удалось избежать последней облавы, и она теперь на пути к превращению в кожу для дамской сумочки.

— Какой стыд.

— Лучше я пойду установлю снасть, пока светло.

И я, не мешкая, съехал по склону и забросил донку с крючками, чтобы добыть рыбы на завтрак. Когда я вернулся, миссис Парсонс выжимала из серапе жидкую грязь.

— Я рада, что вы меня предупредили, мистер Фентон, все здесь предательски непрочно.

— Да, — злость прошла. Видит Бог, я не собираюсь tangere миссис Парсонс, даже не будь я так измочален. — По-своему, Юкатан — достаточно опасные края для путешественников. Сразу становится ясно, почему майя строили дороги. Кстати о постройках, взгляните, — произнес я.

Заходящее солнце очертило силуэт маленького здания, находившегося в нескольких километрах: развалины сооружения майя. Прямо из середины рос огромный фикус.

— И таких здесь много. Считается, что это были сторожевые башни.

— Какие заброшенные края.

— Надеюсь, москиты их тоже покинули.

Мы устраиваемся поудобнее в наших крокодильих яслях и по-братски делим последнюю плитку шоколада, наблюдая, как звезды то исчезают, то появляются снова, выплывая из-под косматых облаков. Насекомые нас почти не трогают — наверное, за день хорошо испеклись на солнце. А теперь и жара спала; нам, промокшим насквозь, даже стало зябко. Миссис Парсонс, продолжает спокойно расспрашивать о Юкатане и никоим образом не желает проявлять интерес к нашей с ней близости.

Едва я начинаю сердито думать, как мы будем проводить ночь, если она ожидает, что я отдам ей серапе, как миссис Парсонс встает, спотыкается пару раз о кочки, и заявляет:

— По-моему, тут не хуже, чем в любом другом месте, как вам кажется, мистер Фентон?

С этими словами она кладет чехол от плота вместо подушки и ложится прямо на землю на бочок, укрывшись половиной серапе и оставив другую его часть аккуратно развернутой с откинутым уголком. Узкая спина миссис Парсонс теперь совсем рядом со мной.

Эта демонстрация так убедительна, что я уже наполовину оказываюсь под той частью серапе, которая оставлена для меня, прежде чем нелепость ситуации останавливает меня.

— Кстати. Меня зовут Дон.

— О, конечно, — ее голос сама любезность. — А я — Рут.

Я стараюсь до нее не дотрагиваться, и мы лежим, как две рыбы на тарелке, глядя на звезды, вдыхая дымок, который доносил до нас ветер, ощущая, казалось, даже то, что происходило под землей. В жизни большей неловкости не испытывал.

Эта женщина для меня ничего не значит, но ее подчеркнутая отчужденность, вызывающая попка в восьми дюймах от моей ширинки… За два песо я охотно бы снял с нее эти шорты и представился… Будь я на двадцать лет моложе. Если бы я так сильно не устал… но от двадцати лишних лет и усталости никуда не деться. И, криво усмехаясь, я осознаю, что миссис Рут Парсонс рассчитала все правильно. Будь я действительно на двадцать лет моложе, ее бы здесь не было. Подобно рыбе, что спокойно плавает вокруг сытой барракуды, но тут же исчезает, едва намерения той изменятся, миссис Парсонс знает — ее шортам ничто не угрожает. Ее плотно облегающим шортам, которые так близко…

Я ощутил желание и, когда это случилось, почувствовал за своей спиной безмолвную пустоту. Миссис Парсонс незаметно отодвигается. Стал лн я по-другому дышать? Так или иначе, я убежден — протянутой руке не удастся ее обнять, и объяснение найдется самое невинное: к примеру, ей захотелось окунуться. Мои мудрые двадцать лишних лет хихикают над возникшей было прытью, и я расслабляюсь.

— Спокойной ночи, Рут.

— Спокойной ночи, Дон.

Хотите верьте, хотите нет, но мы на самом деле засыпаем под ураганный рев ветра.

А разбудил меня свет — холодное, белое сияние.

Сперва я подумал — должно быть, охотники за крокодилами. Лучше будет сразу назваться туристами. Я выбираюсь из-под серапе и вижу, как Рут ныряет в заросли.

— Quien estas? A secorro[2]! На помощь, синьоры!

Никакого ответа, только свет, ослепив меня на мгновение, гаснет.

Пытаюсь еще покричать, теперь на двух языках. В ответ — темнота. Откуда-то доносятся потрескивание и посвистывание. Это мне все меньше нравится, но я принимаюсь объяснять, что наш самолет разбился и мы нуждаемся в помощи.

Над нами загорелась узенькая полоска света и тут же исчезла.

— О — о — мощь! — неразборчиво доносится голос, потом слышится лязг металла. Ясно, что это не местные жители, что наводит на нехорошие мысли.

— Да, помогите!

Раздается скрежет, снова посвистывание, и все стихает.

— Черт побери, что случилось?

Я ковыляю в ту сторону, откуда доносились звуки.

— Взгляните туда, за развалины, — шепчет за спиной Рут.

Там сразу несколько вспышек одна за одной, но и они быстро гаснут.

— Может, там у них лагерь?

Я делаю еще пару шагов вслепую, и тут проваливаюсь, пробивая корку грязи, и острый сучок вонзается точнехонько в суставную сумку, где хозяйки обычно подрезают сухожилие, чтобы отделить куриную ножку. Боль ударила мне в пах, и я понял, что снова повредил свой многострадальный мениск.

Чтобы не обезножеть окончательно — берегите свои коленные чашечки. Вначале колено просто не гнется, а когда вы пытаетесь наступить на эту ногу, боль штыком пронзает позвоночник, а челюсть отвисает. Отколовшиеся крошки хряща немилосердно скребут по чувствительной внутренней поверхности сустава. Согнуть колено больше не удается, и наконец — о, милосердие! _ ты падаешь.

Рут помогает мне добраться до серапе.

— Какой я болван, какой идиот…

— Вовсе нет, Дон. Все это совершенно естественно.

Мы зажигаем спички, ее пальцы, ощупывая колено, отводят мою руку в сторону.

— Я думаю, смещения нет, но колено быстро опухает. Я положу на него влажный платок. Нам надо подождать до утра. Тогда я осмотрю рану. Как по вашему, это были браконьеры?

— Возможно, — лгу я. На самом деле я думаю, что на нас наткнулись контрабандисты.

Она возвращается с намоченным платком и перевязывает мне колено.

— Должно быть, мы их спугнули. Этот свет… Такой яркий.

— Какие-нибудь охотники. Люди в здешних краях любят чудачить.

— Может быть, они возвратятся к утру.

— Вполне вероятно.

Рут натягивает на себя сырое серапе, и мы вновь желаем друг другу спокойной ночи. Так и не обмолвились ни словом о том, сумеем ли мы добраться до самолета без посторонней помощи.

Я лежу, глядя на юг, где Альфа Центавра то появлялась, то снова скрывалась за облаками, и проклинаю себя за то, как идиотски я влип. Но тут в голову стали приходить еще более неприятные мысли.

Допустим, парни, промышлявшие в этих краях контрабандой, случайно наталкиваются возле рифов на лодку ловцов креветок. Но они не будут освещать полнеба, ни к чему им и свистящая посреди болота противоугонная сигнализация. К тому же большой лагерь и полувоенное снаряжение…

Я видел доклад о повстанцах Че Гевары, действовавших на границе с Британским Гондурасом, в ста километрах отсюда к югу. Да, прямо под теми же самыми облаками. И если именно они на нас наткнулись, я буду более чем счастлив, если они не вернутся.

Я просыпаюсь в одиночку, от шума хлещущего дождя. Первое мое движение подтверждает, что нога, как и ожидалось, это вздувшееся бревно, которое торчит из штанины. Я с трудом приподнимаюсь, и вижу Рут, которая стоит у кустов и смотрит на залив. С юга плывут влажные, тяжелые облака.

— Самолетов сегодня ждать не приходится, — проговорил я.

— О, доброе утро, Дон. Давайте посмотрим на вашу рану?

— Да, ерунда, — солгал я. Действительно кожа почти не повреждена, да и прокол неглубокий, словом — вид совершенно не соответствовал произведенным внутри разрушениям.

— По крайней мере, теперь у наших есть вода, — успокоительно произнесла Рут. — А эти охотники, возможно, и вернутся. Я пойду посмотрю, не поймалась ли рыба… может быть вам чем-нибудь помочь, Дон?

Очень тактично. Я буркаю в ответ «нет», и она занимается тогда своими делами.

И пока она там делает свои дела, я тоже потихоньку управляюсь со своими гигиеническими потребностями. Наконец до меня доносится громкий всплеск.

— Большая попалась!

Слышно как рыба бьется, потом Рут появляется на берег с трехфунтовым мангровым снеппером и чем-то еще.

Только покончив с разделкой рыбы, я вижу, что Рут принесла еще.

Она сгребла в кучку сухую траву, сучья и жарит ломтик рыбы. Ее руки проворно летают туда-сюда, а верхняя губка сосредоточенно напряжена На мгновение дождь прекратился. Мы насквозь промокли, но нам удалось согреться. Рут подает мне рыбу на мангровом вертеле и со странным вздохом опускается на корточки.

— А вы не составите мне компанию? — поинтересовался я.

— Да, конечно. — Она берет и себе кусочек, пробует и скороговоркой произносит: — Как всегда, либо пересаливаем, либо солим слишком мало, верно? Я принесу немного соленой воды.

Ее взгляд бесцельно блуждал по сторонам.

— Хорошая мысль.

Я слышу новый вздох и решаю, что бывших гёрл-скаутов нужно приободрить.

— Ваша дочь говорила, что вы прибыли из Мериды. Много повидали в Мексике?

— Не очень. В прошлом году мы посетили Мацатлан и Куэрнаваку.

Она отложила кусок рыбы и нахмурилась.

— Сейчас вы направляетесь в Тикаль. А в Бонампак не заедете?

— Нет.

Вдруг она вскакивает, смахнув с лица капли дождя.

— Я принесу вам воды, Дон.

Рут спускается к реке и возвращается минут через двадцать с толстым стеблем растения, полным воды.

— Спасибо.

Она встает рядом со мной и с тревогой всматривается вдаль.

— Рут, как ни жаль признаться, но я должен сказать вам, что эти парни сюда больше не вернутся. Наверное, оно и к лучшему. Чем бы они ни занимались, мы для них помеха. В лучшем случае они сообщат кому-нибудь, что натолкнулись здесь на нас. Спасателям на поиски понадобятся день-два, а к тому времени мы вернемся к самолету.

— Конечно, вы правы, Дон.

Она побрела к тлеющему костерку.

— И перестаньте опекать дочь. Она уже взрослая, — добавил я.

— Я уверена, что с Альтеей все в порядке. Теперь у них много воды.

Ее пальцы барабанят по бедрам. Снова полил дождь.

— Хватит вам, Рут. Присядьте. Расскажите мне об Альтее. Она еще учится в колледже?

Рут смущенно улыбнулась и села.

— Альтея получила свой диплом в прошлом году. Она программист. А я работаю в архивах иностранных займов, — Рут механически улыбнулась, но это было явно напоказ. — Там очень интересно.

— Я знаком с Джеком Уиттигом из отдела внешних сношений. Возможно, вы его тоже знаете?

Здесь, на склоне холма, где поблизости одни крокодилы, мои слова звучали достаточно абсурдно.

— Да, я встречалась с мистером Уиттигом. Но уверена, что он меня не запомнил.

— А отчего вы так считаете?

— Меня обычно не замечают.

Она просто констатировала факт. И, конечно, была совершенно права. Я вспомнил другую женщину, миссис Джаннингс, Дженни Джаннингс, много лет печатавшую мои материалы. Деловая, приятная в общении и совершенно бесцветная. У нее был больной отец или что-то в этом духе. Но, черт побери, Рут намного моложе и привлекательнее. По сравнению с миссис Дженнингс.

— А, может быть, миссис Парсонс сама не хочет, чтобы ее запоминали?

Она отозвалась как-то уклончиво, и я понял, что Рут просто-напросто не слушает меня. Обхватив колени руками, она смотрит вдаль, на развалины.

— Рут, поверьте, те приятели, баловавшиеся с прожекторами, сейчас уже в соседнем графстве. Забудьте о них, не стоит ждать от них помощи.

Она переводит на меня взгляд, словно и вовсе позабыла о моем присутствии, и медленно кивает головой. Похоже, что просто поддерживать разговор стоит ей немалых усилий. Прислушавшись, она внезапно вскакивает.

— Пойду посмотрю снасть, Дон. По-моему, я там что-то услышала. — С этими словами она срывается с места, как заяц.

Когда она скрылась, я попытался встать, опираясь на здоровую ногу и на шест. Боль не ослабевала, похоже от колена к животу идет сверхскоростная линия связи. Я пару раз подпрыгиваю на здоровой ноге, желая убедиться, не позволит ли мне нормально идти обнаруженный в сумке на поясе денерол. Тут появляется Рут с бьющейся рыбой в руках.

— Нет, Дон, не надо. Нет! — она в ужасе прижимает рыбу к груди.

— Вода примет на себя часть веса, и мне станет легче. Мне хочется попробовать.

— Вы не должны! — с ожесточением воскликнула Рут, но тут же понизила голос. — Взгляните на залив. Ведь совершенно не видно, куда идти.

Я стою, покачиваясь, во рту горько, и гляжу: над водой проносятся рваные тучи, то и дело все заволакивает завесой дождя. Слава Богу, она права. Даже и с обеими здоровыми ногами там пришлось бы натерпеться.

— Верно, еще одна ночь здесь нас не убьет.

Я позволяю ей вновь уложить меня на покрытый песком обрезок плотика. Рут прямо забегала вокруг: она нашла большой кусок плавника, к которому я смог прислониться, и натянула серапе на оба наши шеста, чтобы уберечь меня от дождя. Потом принесла еще попить, собрала плавника для костра.

— Я разожгу настоящий костер, как только кончит лить дождь, Дон. Они увидят дым и поймут, что с нами все в порядке. Просто надо подождать, — все это с бодрой улыбкой. — Как бы еще поудобнее вас устроить?

Бог ты мой, ну и театр посреди грязной лужи! На безумное мгновение мне даже подумалось, а не строит ли миссис Парсонс каких-либо планов на мой счет. Потом она опять вздохнула и села на корточки, будто прислушиваясь к чему-то. При этом она неосознанно, еле заметно, ерзает задом. И тут в моем сознании вспыхивает ключевое слово «подождать».

Значит, Рут Парсонс ждет. В сущности, она ведет себя так, словно ждет, всем своим существом. Чего она ждет? Чтобы кто-то забрал нас отсюда, чего же еще?… Но тогда почему она так испугалась, когда я поднялся и попытался уйти? К чему такое напряжение?

Моя паранойя пробудилась снова. Я поборол ее отчаянным усилием воли и начал идти назад по цепи событий. До общения с незнакомцами прошлой ночью, миссис Парсонс была совершенно нормальна. Во всяком случае, разумна, снисходительна, мягка. А теперь она прямо гудела, как линия высокого напряжения. И, похоже, намеревалась оставаться здесь и ждать. А если пораскинуть мозгами, что тому причиной?

Разве она собиралась попасть именно сюда? Никоим образом. Она планировала поездку в Четумаль, то есть за границу. Постойте, до Тикали лететь через Четумаль, — это большой крюк. Допустим, она собиралась встретиться с кем-то в Четумале. С каким-то членом своей странной организации. И сейчас в Четумале уже знают, что она не явилась на встречу. Когда эти типы появились здесь прошлой ночью, она по каким-то приметам догадалась, что они — члены той же организации. Может, теперь она надеется что они сложат вместе ее неявку и встречу здесь и вернутся, чтобы ее подобрать?

— Можно мне взять нож, Дон? Я почищу рыбу.

Несколько замедленно, передаю ей нож, одернув свое подсознание. Такая достойная, обычная, ничем не примечательная маленькая женщина, примерная гёрл-скаут. Вся моя беда в том, что я не раз сталкивался с разного рода шулерством под личиной примелькавшихся стереотипов. «Меня обычно не замечают…»

Любопытно, что это за архивы иностранных займов? Уиттинг занимается секретными контрактами. Всякие очень денежные дела: международные сделки, графики движения текущих цен, кое-какие промышленные технологии. Или возможна и такая гипотеза — в ее скромном бежевом чемоданчике «Вентура» просто лежит пачка банкнот, и ей надо обменять их, допустим, на пакет откуда-нибудь из Коста-Рики. Если она связная, это объясняет, к чему была эта спешка с самолетом. Но какая роль тогда отводится мне, либо Эстебану? От этих мыслей я сразу помрачнел.

Я наблюдал как она нахмурив лоб и закусив нижнюю губу разделывала рыбу. Миссис Рут Парсонс из Бетесооды, такая замкнутая женщина, вся в себе. Наверное, я схожу с ума. «Они увидят дым…»

— Вот ваш нож, Дон. Я его вымыла. Как нога, сильно болит? — Я пытаюсь стряхнуть с себя наваждение и вижу перед собой испуганную маленькую женщину, затерявшуюся в мангровых болотах.

— Садитесь и отдохните, — предлагаю я. — Вы же все время на ногах.

Она покорно села на землю, словно ребенок в кресло дантиста.

— Вам не дают покоя мысли об Альтее. А она, вероятно, беспокоится о вас. Мы вернемся завтра, Рут, своим ходом.

— Честно признаться, я вовсе не беспокоюсь, Дон. — Она гасит улыбку, прикусывает губу и опять угрюмо смотрит в сторону залива.

— Понимаете, Рут, вы меня здорово удивили, когда решили отправиться со мной. Не то, чтобы я этого не оценил. Но мне казалось, что вы, должно быть, станете тревожиться об Альтее. Я имею в виду, как это она останется вдвоем с нашим летчиком. Или вы только меня побаивались?

Наконец-то она обращает внимание на мои слова.

— Я уверена, что наш пилот Эстебан глубоко порядочный человек.

Я немного удивился. Естественнее с ее стороны было бы сказать что-то вроде: «Я доверяю Альтее», или возмущенно возразить: «Альтея — честная девушка».

— Он мужчина. И Альтея способна им увлечься.

Рут продолжает смотреть в сторону залива. На мгновение показавшийся язычок облизывает верхнюю губу. По зардевшимся ушам и шее заметно — что-то смутило ее. Она легонько потерла рукой бедро. Интересно, что она могла разглядеть там, на отмелях. Смуглые, с красноватым отливом руки капитана Эстебана сжимают жемчужное тело Альтеи. Древнеиндейские ноздри капитана Эстебана шекочут нежную шею мисс Парсонс. Меднокрасные ягодицы капитана Эстебана покрывают кремовый от загара зад Альтеи. Гамак раскачивается под тяжестью их тел. Индейцы-майя в этом большие мастера. Ладно, ладно. У матушки-наседки есть свои маленькие причуды.

Я чувствую себя одураченным и злюсь уже всерьез. Вот и стало ясно, что к чему… Но здесь, среди грязи и дождя обыкновенную похоть легко можно оправдать. Я откидываюсь назад и вспоминаю, как спокойно мисс Альтея-программист помахала нам рукой. Выходит, что это она отправила мать шлепать вместе со мной по заливу, чтобы «запрограммироваться» на языке майя? В памяти всплывает картина: стволы красного дерева на побережье в Гондурасе, скользящие по опаловому песку. И только я собираюсь предложить миссис Парсонс присоединиться ко мне под навесом, как она безмятежно говорит:

— По-моему, тип майя весьма благороден. Кажется, вы сами сказали об этом Альтее.

И тут до меня дошло, прямо-таки обрушилось на мою бедную голову вместе с потоками ливня. Тип. Характерный тип, кровь, наследие. Выходит, это я представил им Эстебана, прежде всего как «благородного человека», генетически перспективного производителя?

— Рут, я забыл, говорили вы мне или нет, что готовы стать бабушкой ребенка-метиса?

— Ну, что вы, Дон. Тут всё решать Альтее.

Судя по матери, дочь вполне способна принять самостоятельное решение. Скажем, ради медно-красных гонад.

Рут, снова принимается слушать ветер, но ей от меня так просто не отвертеться. А еще корчила из себя недотрогу.

— А что подумает отец Альтеи?

Она резко поворачивается ко мне, похоже, мои слова удивили ее.

— Отец Альтеи? — Непонятная полуулыбка. — Он не станет возражать.

— Примет как данность? — В ответ она мотнула головой, как будто отмахиваясь от надоедливой мухи, и тогда я с подковыркой, эдакой злобой увечного, добавил: — Наверное, ваш муж принадлежит к весьма примечательному типу людей.

Миссис Парсонс окидывает меня взглядом, резким жестом отбросив со лба мокрую прядь. Хотя мне и кажется, что она готова сорваться, голос ее спокоен:

— Никакого мистера Парсонса нет и в помине, Дон. И никогда не было. Отцом Альтеи был датчанин, студент медицинского факультета. Он, вроде бы, теперь занимает у себя важный пост.

— О, — что-то помешало мне извиниться. — Вы имеете в виду, что он даже не знает об Альтее?

— Нет.

Она улыбнулась, и ее глаза озорно блеснули.

— Вероятно, у вашей дочери было нелегкое детство?

— Я росла в таких же условиях и чувствовала себя счастливой.

Ну, надо же, она просто сразила меня наповал. Ну, ну. В моем сознании замелькали кошмарные образы — поколения одиноких женщин из рода Парсонс, отбирающие себе производителей и беременеющие от них. Похоже, все мы к тому идем.

— Лучше я погляжу, не поймалось ли еще чего.

Она уходит. Напряжение спадает.

Вот так. Нет. Нет и все. Никакого контакта. Прощайте, командир Эстебан. До чего же болит нога. К черту этот оргазм на расстоянии, миссис Парсонс.

После мы почти не разговариваем, и молчание, кажется, вполне устраивает Рут. Странный день тянется медленно. Один за одним налетают порывы ураганного ветра. Рут принимается жарить рыбу, но дождь заливает костерок. А стоило солнцу выглянуть из-за туч, как дождь хлынул с новой силой.

Наконец Рут садится рядом, устроившись под обвисшим от влаги серапе, но согреться так и не удается. Я подремываю, и сквозь сон чувствую, как она время от времени вылезает наружу, чтобы осмотреться. Мое подсознание фиксирует, что она, как и прежде, на взводе. Я приказываю своему подсознанию отключиться.

Поднявшись, я увидел ее с блокнотом в руках. Она что-то записывала на размокших страницах.

— Что это, перечень покупок для крокодилов?

Вежливая улыбка.

— Нет, всего-навсего адрес. На случай, если мы… глупые страхи, Дон.

— Э, — Я подсел к ней и подмигнул. — Рут, перестаньте дергаться. Правда, успокойтесь. Мы скоро отсюда выберемся. И вы будете рассказывать всем потрясающую историю.

Она даже не удостаивает меня взглядом.

— Да…, наверное, выберемся.

— Так что успокойтесь, все идет как надо. И никакой опасности здесь нет. У вас нет случайно аллергии к рыбе?

Еще один сдержанный смешок девочки-паиньки, однако и в нем ощущается трепет.

— Иной раз мне хочется уехать куда-то по-настоящему далеко… далеко.

Желая продолжить наш разговор, я сказал первое, что пришло мне в голову:

— Ответьте мне, Рут, чем вас так привлекает одиночество? Живя в Вашингтоне… Ведь такая женщина… как вы…

— Должна быть замужем?

Она качает головой и засовывает блокнот обратно в свой мокрый карман.

— Почему бы и нет? Ведь замужество — привычный источник общения. Только не говорите мне, что вы профессиональная мужененавистница.

— Скажите уж прямо, лесбиянка… — Теперь ее смех прозвучал естественнее. — Лесбиянки не работают в секретных отделах.

— Ну, ладно. Какую бы травму вы ни пережили, все когда-то кончается. Вы не можете ненавидеть всех мужчин.

Улыбка вновь мелькнула у нее на губах.

— У меня нет никакой травмы, Дон. И никакой ненависти к мужчинам я не испытываю. Ненавидеть их было бы так же глупо как… к примеру, ненавидеть погоду.

Она искоса посмотрела на струи дождя.

— А я думаю, что вы таите какой-то страх. Вы и меня-то побаиваетесь.

И тут же — ответный выпад, точный мышиный укус.

— Мне хотелось бы узнать что-нибудь о вашей семье, Дон.

Туше. Я излагаю ей отредактированную версию событий, в результате которых семья, как таковая, распалась. Она посочувствовала мне:

— Очень жаль. Как это печально.

Мы еще немного болтаем о преимуществах одинокой жизни, она сообщает, что любит ходить с друзьями в театр, на концерты и путешествовать. Одна из ее знакомых — главный кассир в «Ринглинг Бразерс». Каково?

Но дальше наша беседа стала проходить все обрывистее, толчками, будто записанная на ленту плохого качества. В промежутках ее глаза окидывают горизонт, и она прислушивается не к моим словам, а к чему-то еще. Что с ней такое? В принципе, то же, что и с любой, далекой от условностей женщиной средних лет, привыкшей к пустой постели. Плюс комплекс работника секретной службы. Руководствуясь долгим опытом, я заключаю, что миссис Парсонс — это классическая мишень для мужчин.

— …Теперь возможностей стало гораздо больше. — Ее голос стих.

— Итак, да здравствует женское равноправие?

— Равноправие? — Она нервно наклоняется, дергает за край серапе и поправляет его. — Все это бессмысленно и обречено.

Мое внимание привлекает слово из Апокалипсиса.

— Почему вы сказали «обречено»?

Она смотрит на меня, будто у меня не все дома, н неопределенно произносит: — Ну…

— Ответьте же мне, почему обречено? Разве вы не добились равных избирательных прав?

Она долго колеблется, а когда решается заговорить, у нее становится совсем другой голос.

— У женщин нет никаких прав, Дон. Только те, которые нам с мнимым великодушием дарят мужчины. Они агрессивнее и сильнее нас, они правят миром. Когда их постигнет очередной кризис, наши так называемые права развеются, будто дым, — вот как этот дым. Мы станем тем, чем были всегда: собственностью. И все беды станут валить на наше «освобождение», как в эпоху упадка Рима. Вот увидите.

Она произнесла эту тираду скучным тоном человека, уверенного в своей правоте. В последний раз я слышал подобный тон, когда один мой знакомый объяснял, зачем ему понадобилось хранить в ящиках своего письменного стола мертвых голубей.

— Ну, что вы. Вы и ваши друзья — это оплот системы, стоит вам уволиться, страна мгновенно развалится.

В ответ она даже не улыбнулась.

— Это фантазия. — Ее голос звучал по-прежнему спокойно. — Женщины действуют совсем не так. Наш мир… беззуб. — Она огляделась по сторонам, словно желая закончить разговор. — Женщины просто хотят выжить. Вот потому мы живем в одиночку и парами, забившись в щели вашего мира машин.

— Похоже на план герильи, — произнес я без тени иронии, явно неуместной здесь, на лежбище аллигаторов. Даже подумал, не чересчур ли я много рассуждал о разных стволах цвета красного дерева.

— В герильях есть что-то внушающее надежду. — Она неожиданно улыбается весело и открыто. — Вспомните об опоссумах, Дон. Вам известно, что опоссумы способны жить где угодно? Даже в Нью-Йорке.

Я улыбнулся ей в ответ, но по шее побежали мурашки. А я-то думал, что это у меня приступы паранойи.

— Не надо противопоставлять мужчин и женщин, Рут. Различия между полами не столь велики. Женщины способны делать все то же, что и мужчины.

— Неужели? — Наши взгляды встретились, но мне показалось, будто сквозь дождь она видит разделяющие нас призраки. Она пробормотала что-то вроде «Ми Лай» и отвернулась. — Все эти бесконечные войны… — теперь она говорила шепотом, — все гигантские авторитарные организации для исполнения нереальных планов. Мужчины живут для борьбы друг с другом, и мы — лишь часть поля битвы. И так будет продолжаться вечно, если мир не изменится целиком. Я иногда мечтаю улететь отсюда… — Она осеклась и тут же резко оборвала себя. — Простите меня, Дон. Глупо, наверное, говорить все это.

— Мужчины тоже ненавидят войны, Рут, — как можно более мягко проговорил я.

— Я знаю. — Она пожимает плечами и встает. — Но это уж ваши проблемы, верно?

Конец беседы. Отныне миссис Парсонс даже не живет в одном мире со мной.

Я следил за тем, как беспокойно она расхаживает, все время поглядывая на развалины. Подобное отчуждение — вполне сопоставимо с мертвыми голубями, и это уже проблема для санитарных служб. Оно может заставить поверить любому шарлатану, пообещавшему изменить мир. Если один из таких «изменителей» действительно обосновался в том лагере, что мы видели ночью, откуда теперь Рут не может глаз отвести, это может стать серьезной проблемой для меня. «В герильях есть что-то, внушающее надежду…»

Ерунда. Я меняю позу и вижу, что перед заходом солнца небо почти очистилось. Ветер тоже стихает. Безумием было бы полагать, что эта маленькая женщина решилась действовать в здешних болотах, повинуясь лишь собственной фантазии. Но странный аппарат, прилетавший прошлой ночью, не был фантазией. Если эти парни как-то связаны с ней, то я помеха на их пути. А место тут как нельзя лучше, чтобы избавиться от тела без следа. А, может быть, один из «геваристов» тоже принадлежит к весьма достойному типу людей?

Абсурд. Честное слово, абсурд. Но еще абсурднее вернуться с войны целым и невредимым и позволить прикончить себя на рыбалке дружку свихнувшейся библиотекарши.

Где-то внизу с силой подпрыгнула и шлепнулась рыба. Рут поворачивается так стремительно, что сбивается серапе.

— Лучше я сейчас разожгу огонь, — говорит она, продолжая всматриваться и прислушиваться.

Ладно, контрольный вопрос.

— Вы кого-то ждете?

В точку. Она замирает, глаза останавливаются на моем лице так картинно, будто в немом фильме с титром «испуг». Наконец, она решается улыбнуться.

— Тут ничего не скажешь заранее. — Она диковато рассмеялась, взгляд так и не изменился. — Пойду… еще наберу плавника.

Она просто кидается в кусты.

Теперь уж никто, параноик он или нет, не назвал бы это нормальной реакцией.

Рут Парсонс или психопатка, или уверена, будто что-то непременно случится — в любом случае, ко мне это не относится. Выходит, я ее напрасно спугнул.

Хорошо, пускай себе съезжает с ума. Я тоже могу ошибаться, но есть ошибки, которые сходят с рук всего лишь раз в жизни. Я нехотя расстегиваю поясную сумку, говоря себе, что если я все правильно рассудил, у меня остается один-единственный выход — принять чего-нибудь от боли в ноге и бежать куда глаза глядят от миссис Рут Парсонс, прежде чем прибудут те, кого она дожидается.

В сумочке у меня хранится еще револьвер 32-го калибра, о чем Рут не знает — хотя пускать его в ход я не собираюсь. Моя спокойная жизнь, запрограммированная на годы, выносила перестрелки за скобки — они хороши только на экране телевизора, и настоятельно рекомендовала убираться из опасного места загодя, не дожидаясь пока рухнет крыша над головой. Ночь на мангровых отмелях может мне выдаться равно, как спокойная, так и кошмарная… Неужели я тоже рехнулся?

В этот момент Рут встает и вновь, уже не скрываясь, из-под ладони смотрит на берег. Затем она кладет что-то себе в карман и туже затягивает пояс. Это все решает.

Я не запивая проглотил две таблетки по сто миллиграммов болеутоляющего, которые позволят мне двигаться, но все же оставят толику соображения в голове. Подождем несколько минут — пусть подействует. Я удостоверяюсь, что компас и крючки лежат у меня в в кармане, и сижу, наблюдая, как Рут пытается разжечь небольшой костер. Она украдкой бросает взгляды на берег, когда ей кажется, что я за ней больше не слежу.

Окружавшая нас плоская равнина сделалась янтарной и фиолетовой, приобретя какой-то неземной вид, как раз когда нога начала терять чувствительность. Рут скрывается в кустах, чтобы достать новых сучьев. О'кей. Я протягиваю руку за шестом.

Внезапно виднеющаяся из зарослей нога Рут резко дергается, и Рут кричит в ужасе, или, точнее, в горле у нее бьется что-то вроде «а-а-а-ах». Потом нога совсем скрывается из вида под треск ломающихся ветвей.

Я выпрямляюсь на своем костыле, и вижу на берегу застывшую сцену.

Рут отползала в сторону по узкой песчаной полосе, держась руками за живот. А в ярде ниже нее находилась чужая лодка. Пока я тщетно пытался разобраться в происходящем, ее дружки уже подобрались вплотную. Их было трое.

Все высокие и белые. Я пытаюсь представить, что это мужчины в белых спортивных костюмах. Первый, стоявший на носу, протянул навстречу Рут свою длинную руку. Она вздрогнула и отодвинулась чуть дальше.

Но рука по прежнему тянулась к ней. Она все вытягивалась и вытягивалась. Вот вытянулась уже на два ярда и повисла в воздухе. На кончиках пальцев шевелились какие-то черненькие штучки.

Я всматриваюсь в лица, но вместо лиц вижу гладкие черные диски с вертикальными полосами. Эти полосы медленно движутся…

Ясно, что это вовсе не люди — ничего похожего мне не доводилось видеть. Что надумала Рут?

И ни звука. Я мигнул пару раз, пытаясь прогнать наваждение — такое просто немыслимо. Двое в дальнем конце лодки возятся с каким-то аппаратом на треножнике. Оружие? Внезапно до меня доносится глухой, неразборчивый голос, который я уже слышал ночью.

— От-т-дайте, — стонет он, — от-дайте.

Боже мой, значит, все происходит взаправду. Какой кошмар. Сознание пытается удержать готовое сорваться с языка слово.

А Рут, — ну конечно же, Боже правый — Рут тоже перепугана, она старается боком-боком, не отрывая от них глаз, отойти от чудовищ в лодке как можно дальше по песчаной кромке. Теперь-то я вижу, что это не ее дружки, да и вообще ничьими дружками они тут не могут быть. Рут прижимает что-то к груди. Почему бы ей не подняться выше, под мою защиту?

— От-т-дайте, — хрипит треножник. — По-алу-ссс-та от-т-дайте.

Лодка плывет вверх по течению за Рут, преследуя ее. Рука снова потянулась к ней, черные пальцы образовали петлю. Рут, спотыкаясь, карабкается выше.

— Рут! — Голос у меня срывается. — Рут, идите сюда, прячьтесь за меня. Она даже не глядит в мою сторону, только продолжает пятиться. Ужас в моей душе взрывается гневом.

— Скорее, назад, ко мне!

Свободной рукой я вытаскиваю свой револьвер. Солнце уже село.

Не поворачиваясь, Рут осторожно встает во весь рост, она по-прежнему прижимает к груди непонятный предмет. Видно как она открывает рот и что-то произносит. Неужели она и впрямь пытается говорить с ними?

— Пожалуйста. — Она нервно сглатывает. — Пожалуйста, скажите мне что-нибудь. Мне нужна ваша помощь.

— Рут! — закричал я.

В этот момент находившееся ближе к ней белое чудовище резко выгибается, спрыгивает с лодки и плывет прямо по воздуху к Рут, все восемь футов невыразимого белоснежного кошмара.

И тут я стреляю в Рут.

Однако в ту минуту я этого вовсе не осознаю: выхватываю револьвер так резко, что шест, на который я опирался, скользит, и я лечу наземь в самый момент выстрела. Пока, шатаясь, поднимаюсь на ноги, слышу, крик Рут:

— Нет, нет, нет!

Белое существо вновь в своей лодке, а Рут отошла еще дальше, теперь она схватилась за локоть. По локтю струится кровь.

— Остановитесь, Дон! Они вовсе вам не угрожают!

— О, Боже! Перестаньте валять дурака. Я не смогу вам помочь, если вы не отойдете от них подальше.

Никакого ответа. Все застыли. Ни звука, только гул реактивного самолета, невидимого в вышине. Три белые фигуры на фоне потемневшего залива неуверенно переминаются, и у меня растет ощущение, будто на мне сфокусировались радарные тарелки. В сознании наконец внятно прозвучало слово: «Инопланетяне».

Представители внеземного разума. Что же теперь делать, срочно звонить президенту? Единолично захватить под угрозой своего почти игрушечного револьвера? Ведь я совсем один в этой глуши с никуда не годной ногой, с моими одурманенными транквилизаторами мозгами.

— П-п-ож-луу-ста, — опять зажужжала машина. — Ка-ку-у-у-ю по-ом…

— Наш самолет разбился, — каким-то нереально четким голосом объясняет Рут и указывает направление на залив. Моя… мой ребенок там. Пожалуйста, отвезите нас к ним на своей лодке.

Бог ты мой. Пока Рут умоляла их жестами, я успеваю рассмотреть предмет, который она сжимает в своей раненой руке. Это было что-то металлическое, блестящее, наподобие головки распределительного клапана. Откуда…?

Стоп. Сегодня утром, когда Рут задержалась внизу у реки, она вполне могла там подобрать эту штуковину. Видать, забыли свою деталь. Или обронили. Вот Рут ее и прятала, а мне ни словом не обмолвилась. Это объясняет, почему Рут все время наведывалась в заросли — проверяла, на месте ли. И ждала. Теперь владельцы вернулись и приперли ее к стенке. Им нужна эта вещь. А Рут пытается с ними торговаться.

— Через залив. — Она снова указывает, куда им следует плыть. — Возьмите нас. Меня и его.

Черные лица-диски поворачиваются в мою сторону, слепо и страшно. Впоследствии, возможно, я захочу поблагодарить Рут. Но не сейчас.

— Бросьте ваше оружие, Дон. Они отвезут нас к самолету, — говорит она ослабевшим голосом.

— Как бы не так. А вы-то сами — кто вы такая? Что вы здесь делаете?

— Какое это имеет значение? Он боится, — кричит она инопланетянам. — Вы можете понять?

Она такая же чужая, как и они, эти еле различимые в сумерках существа. Они принялись что-то обсуждать и заспорили. Из их аппарата снова доносится стон.

Сс-сту-ден-ты, — услыхал я. — С-ту-де-нн-ты не воо-ру-же-ны. Мы — бы… — голос на секунду стих, а потом прогудел. — Да-да-вай-те… мы… у-у-езжа-ееем.

Миролюбивые студенты, прибывшие по культурному обмену. Эдакому космическому, межзвездному. Нет, не может быть.

— Дайте мне эту штуку, Рут, немедленно.

Но она теперь идет прямо к лодке, не отрывая взгляда от залива, продолжая повторять:

Возьмите меня.

— Подождите. Вам нужно забинтовать руку.

— Я знаю. Пожалуйста, бросьте оружие, Дон.

Теперь она у самой лодки. Там ждут, молча и неподвижно.

— Господи. — Я медленно выпускаю из руки мой ненужный теперь револьвер. Начав спускаться по крутому, влажному склону, я понимаю, что вот-вот упаду. Адреналин с демеролом — дрянная смесь.

Лодка скользит ко мне. Рут стоит на носу, крепко сжимая в руках ту штуковину. Инопланетяне собрались на корме, позади треножника, подальше от меня. Я обратил внимание, что лодка под защитным камуфляжем. На все вокруг легли глубокие синеватые тени.

— Дон, захватите пакет с водой.

Я беру пакет из куска плотика, но как раз это невинное действие выразительно доказывает, что Рут сдвинулась, ведь никакая вода нам больше не нужна. Но и мое сознание, похоже, не выдерживает происшедшего. Вижу только, как длинная белая, словно резиновая рука с черными червеобразными пальцами придерживает край оранжевого пакета, помогая мне набирать воду. Такого просто не может быть.

— Помочь вам забраться, Дон?

Из последних сил закидываю онемевшую ногу на борт, и тут ко мне тянутся две белые трубки. Нет, прочь. Резко отталкиваюсь здоровой ногой и валюсь около Рут. Она отодвигается.

От клинообразного выступа посередине лодки начинает исходить жужжание и потрескивание. И вот мы уже стремительно скользим по водной глади к темнеющей мангровой роще.

Я недоуменно смотрю на этот выступ. Технологические секреты инопланетян? Разглядеть я ничего не смог, ясно только, что источник энергии скрывался под треугольным кожухом длиной около двух футов. Разгадать назначение приборов на вертикальном треножнике мне тоже не удается, и я лишь отмечаю, что у одного из них большая линза. Отсюда, верно, и исходил свет.

Когда мы выходим в открытый залив, жужжание усиливается и лодка несется еще быстрее. Тридцать узлов? В темноте трудно судить. Видимо, корпус лодки смоделирован с трехгранными обводами. Что практически устранило рывки при движении. Длиной около двадцати двух футов. Я начинаю обдумывать, удастся ли мне захватить лодку; тут нужен Эстебан.

Внезапно из треножника сверху исходит поток белого, ярчайшего света и заливает все вокруг. На мгновение стоявшие на корме инопланетяне исчезают из вида. Рут поправляет ремень, поддерживающий раненую руку, в которой по-прежнему зажат непонятный предмет.

— Дайте, перевяжу руку как следует.

— Не надо, все в порядке.

Инопланетное изобретение поблескивает или слабо фосфоре-цирует. Я наклоняюсь, надеясь получше его рассмотреть, и шепчу:

— Отдайте мне эту штуку, а я передам ее Эстебану.

— Нет! — Она срывается с места и чуть было не валится за борт, — это их вещь, она им нужна!

— Вы что, совсем спятили? — Меня так возмущает ее приступ идиотизма, что я начинаю заикаться. — Н-нам же н-надо…

— Они нам не причинили никакого вреда. Хотя вполне могли бы.

Рут неотступно следит за мной, ни на мгновение не отводя глаз, при этом освещении вид у нее совершенно безумный. Хотя все реакции у меня по-прежнему замедлены, я все же понимаю, что несчастная психопатка непременно прыгнет за борт, если я сдвинусь хоть на шаг. И прыгнет вместе со своим прибором.

— Мне они кажутся мягкими и вежливыми, — вполголоса говорит она.

— Бог с вами, Рут, они же чужаки!

— Я к этому привыкла, — рассеянно замечает Рут. — А вот и остров! Остановитесь! Остановитесь здесь!

Лодка замедлила ход и развернулась. В ярком свете увитый лианами холм кажется крохотным. Среди листвы поблескивает металл самолета.

— Альтея! Альтея! С тобой все в порядке?

Крики, суматоха в самолете. Сейчас прилив, мы в лодке прямо над отмелью. Инопланетяне держались от нас на расстоянии, и в потоке слепящего света их трудно было различить. Я вижу, как навстречу нам зашлепала светлая фигура. За ней, чуть медленней, последовала и другая, потемнее. Наверное, Эстебана сбивает с толку этот свет.

— Мистер Фелтон ранен, Альтея. Эти люди помогли нам добраться и доставить вам воду. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. — Альтея, подобравшись вплотную к борту, возбужденно вглядывается. — А что с тобой? Откуда этот свет?

Я механически протягиваю ей дурацкий мешок с водой.

— Передадите летчику, — резко говорит Рут. — Альтея, ты можешь забраться в лодку? Только побыстрее, это очень важно.

— Сейчас!

— Нет-нет, — запротестовал я. Лодка кренится, когда Альтея переваливается через борт. Инопланетяне что-то защебетали. Из треножника снова понеслись стоны: «Да-дайте, те-перь дай-те…»

— Que llega[3]? — рядом появляется лицо Эстебана, сильно щурящегося на свет.

— Возьмите у нее эту штуку, отберите у нее прибор, который она держит, — начинаю я было, но голос Рут перекрывает мой.

— Эстебан, поднимите мистера Фентона, из лодки. Он повредил ногу. Поторопитесь, пожалуйста.

— Черт побери, погодите! — ору я, но рука Эстебана уже подхватывает меня под мышки. А когда уж за вас берется индеец-майя, сопротивляться бесполезно. Я успеваю услышать как Альтея восклицает: «Мама, что с твоей рукой?», и падаю на Эстебана. Мы очутились в воде, доходившей мне до пояса, ног совсем не чувствую.

Когда я обретаю равновесие, лодка уже отплывает на несколько ярдов, женщины сидят там рядышком, и перешептываются, их лбы почти соприкасаются.

— Хватайте их! — Я вырываюсь от Эстебана и кидаюсь вперед. Рут встает во весь рост лицом к неразличимым инопланетянам.

— Возьмите нас с собой. Ну, пожалуйста. Мы хотим улететь с вами, улететь отсюда.

— Рут! Эстебан, остановите их!

— Я бросаюсь вперед, из последних сил, но ноги окончательно отказывают. Инопланетяне оживленно чирикают за своей световой завесой.

— Прошу, возьмите нас, — продолжает Рут. — Какой бы ни была ваша планета, мы сможем научиться — будем делать все, что потребуется! Мы не доставим вам никаких хлопот. Ну, пожалуйста. Я вас умоляю.

Тем временем лодка отплывает еще дальше.

— Рут! Альтея! Вы сошли с ума, подождите… — Рвался я за ними, но только, как в кошмаре, еле волочил ноги по илистому дну. С проклятого треножника по прежнему слышится хрип: «Н-назад нет… б…больше, н-нет н-назад..». Альтея поворачивается навстречу звуку и широко улыбается.

— Да, мы понимаем! — восклицает Рут — Мы не хотим возвращаться. Пожалуйста, позвольте поехать с вами!

Я заорал. Эстебан, пробегая с шумом и плеском мимо меня тоже что-то кричит об их радио.

— Да-а, — стонет в ответ голос из треножника.

И Рут сразу садится и крепко обнимает Альтею. В этот момент Эстебан с силой цепляется за край лодки.

— Задержите их, Эстебан! Не дайте лодке уплыть.

По брошенному им на меня искоса взгляду через плечо, я понял, что происходящее его совершенно не волнует. Он успел хорошо разглядеть защитную окраску лодки и отсутствие рыболовного снаряжения на борту. Я делаю еще рывок и опять поскальзываюсь. Когда я достигаю, наконец, лодки, то слышу как Рут говорит:

— Мы отправляемся с этими людьми, командир. Пожалуйста, возьмите то, что вам причитается у меня из кошелька. Он в самолете. И отдайте вот это мистеру Фентону.

С этими словами она вручает ему небольшой предмет — записную книжку. Тот медленно принимает ее из рук миссис Парсонс.

— Не берите, Эстебан!

Но он уже отпустил лодку.

— Большое спасибо, — благодарит его Рут, расстояние между нами растет. Голос ее дрожит, поэтому она старается говорить громче. — Не бойтесь, Дон. Никаких осложнений не будет. Пожалуйста, отправьте телеграмму моей подруге. Она сразу поймет, в чем дело, и обо всем позаботится. — А затем миссис Парсонс произносит самую странную фразу за целую ночь: — Она важная персона — директор школы медсестер в N.I.H.

Лодка отплывает все дальше, я слышу как Альтея говорит что-то похожее на: «Вперед».

Боже правый… Минутой позже до нас доносится жужжание, и свет быстро тускнеет. Я в последний раз вижу миссис Рут Парсонс и мисс Альтею Парсонс — две тонкие тени на фоне света, похожие на двух опоссумов. Свет гаснет, жужжание становится громче и отчетливее — они уплывают, удаляются, исчезают.

Эстебан стоял рядом со мной в темной воде и методично излагал все, что о нас думает.

— Очевидно, это ее друзья, — неуклюже пытаюсь объяснить я. — И, похоже, ей захотелось уехать отсюда вместе с ними.

Не проронив больше ни слова, Эстебан дотащил меня до самолета. Пилот-майя лучше моего был готов к неожиданностям здешних краев, да и здоровьем крепче. Его состояние уже заметно улучшилось. Когда мы добираемся до цели, я замечаю, что гамак успели перевесить.

Ночи той я почти не помню. Знаю только, что переменился ветер. На следующее утро в половине восьмого мы услыхали рев моторов «Сессны», среди безоблачного неба. Покружившись, самолет сел на песчаную полосу.

К полудню мы вернулись в Косумель. Эстебан получил свое жалование и молча отправился вести битву за получение страховки.

Я оставил вещи миссис и мисс Парсонс агенту Карибской компании, который не проявил ни малейшего беспокойства. Потом отправил телеграмму миссис Присцилле Хейес Смит, в Бетесду. Записался на прием к врачу и в три часа дня уже сидел на террасе Кабаны с перебинтованной ногой, пил двойной коктейль, пытаясь убедить себя в подлинности всего происшедшего.

В телеграмме говорилось: «У меня и Альтеи появилась необыкновенная возможность попутешествовать. Уезжаем на несколько лет. Пожалуйста, позаботься о наших делах. С любовью, Рут».

Как нетрудно догадаться, она написала это еще днем.

Я заказал себе второй коктейль и подумал, что отдал бы все на свете, лишь бы поглядеть на тот прибор. Была ли на нем метка изготовителей? «Сделано на Бетельгейзе»? Но сколь бы он не был странен сам по себе, настолько надо было сдвинуться, чтобы вообразить?…

И если бы это одно… А ее надежды, ее план? «Если бы я только могла улететь отсюда…» Вот к чему она готовилась и о чем думала целый день. Ждала, надеялась, прикидывала, как бы ей забрать с собой Альтею. Улететь в чуждый, непонятный мир…

Выпив третий коктейль, я пытаюсь иронически подшутить над этими отчужденными женщинами, но на сердце у меня было тяжело. И ведь я до глубины души уверен, что действительно никого произошедшее не заденет, не встревожит. Две женщины, — одна из них, вероятно, беременная, — улетели, как можно судить, к звездам, и никому до это дела нет. Ткань общественных связей даже не поморщилась. Я размышляю: неужели все знакомые миссис Парсонс заведомо готовы к любому повороту судьбы, даже к расставанию с Землей? Хватит ли у миссис Парсонс изобретательности и желания послать еще одну весточку этой важной персоне, миссис Присцилле Хейес Смит?

Напоследок я заказал коктейль со льдом и подумал об Альтее. Какие планеты и свет каких неведомых солнц отразятся в скошенных глазах отпрыска капитана Эстебана, если таковой родится? «Собирайся, Альтея, мы улетаем на Орион». «О'кей, мама». Что это, результат особой системы воспитания? «Мы живем в одиночку и парами, забившись в щели вашего мира машин… Я легко найду общий язык с инопланетянами…» Она не придумывала. Безумие. Как могла женщина сделать подобный выбор, согласиться жить среди неведомых чудовищ, проститься навсегда с родным домом, с привычным миром?

Наконец выпитые коктейли оказывают желаемое воздействие, в голове все путается. Перед моим мысленным взором лишь два тонких женских силуэта, бок о бок, в неземном сиянии.

Два наших опоссума исчезли без следа.