Сверху вниз

Если иерархии обладают таким количеством недостатков в том, что касается человечности и производительности, тогда почему они все еще здесь? В конце концов, организационные иерархии строятся и населяются людьми. Но даже в нашем демократическом обществе и в наш век высокотехнологичной информации мы не только миримся с иерархиями, но и продолжаем создавать новые. И почему многие из нас — свободные, независимые человеческие существа — проводят большую часть своей жизни запертыми в этих пирамидальных камерах пыток?

Почему пирамиды? Почему бы нам не преобразовать наши организации, скажем, в цилиндры, или футбольные мячи, или рыболовные сети, или окружности? В направлении последнего — кругового устройства — была предпринята, по крайней мере, одна осмысленная попытка, и хотя это пробовали в нескольких организациях, такая (как и многие другие) экспериментальная форма так и не смогла заменить собой иерархию.¹

НЕ ВАЛИТЕ ВИНУ ЗА ИЕРАРХИИ НА ПЛОХИХ ПАРНЕЙ

Вот простой ответ на вопрос «зачем нужны иерархии?», но он не годится. Давайте винить но всем богатых и влиятельных! Иерархии нужны им, чтобы становиться ещё богаче и влиятельнее. Египетские фараоны строили пирамиды, чтобы обеспечить свою власть в следующей жизни. Некоторые считают, что современные фараоны строят организационные пирамиды с той же параноидальной целью. Промышленные магнаты возводят великие человеческие пирамиды, чтобы разместить в них свои эго, жадные до власти, и обеспечить свое наследие, а также колоссальные земные блага прямо сейчас. Огромные иерархии — не более чем «проекты бессмертия» современных организационных императоров.²

Для некоторых критически настроенных критиков такой ответ очевиден. Разве любая диктатура не есть жёстко контролируемая иерархия? Разве абсолютные монархии не характеризовались иерархической вертикалью власти? И разве не являются гигантские организационные иерархии их современными аналогами? «Эгоистичные лидеры и авторитарный стиль принятия решений» никуда не делись из нашего, современного мира.

Сегодня, в эпоху CEO, пекущихся лишь о своих интересах, эти старые сетования могут даже содержать в себе долю истины. Но это не очень веский довод. Если бы не было алчных, жаждущих власти CEO, исчезли бы корпоративные иерархии? Вряд ли. Алчность и жажда власти, конечно, вносят свой вклад в поддержку человеческих иерархий. Также верно и то, что люди, наделённые большой властью, обычно хотят сохранить её, и что многие лидеры используют свои иерархии для удовлетворения личных целей.

Однако заметьте — мы можем привести более веские доводы в пользу противоположного мнения. Вместо того чтобы винить плохих парней в существовании иерархий, давайте винить иерархии в существовании плохих парней. Власть действительно развращает. И, устроившись удобно на вершине большой иерархии, мало кто из руководителей высшего звена добровольно захочет слезть с неё.

Но дело всё-таки не в плохих парнях. Некоторым хорошим парням, находящимся на вершине, удаётся сохранять целостность своей личности несмотря на развращающее влияние иерархии. На самом деле иерархии не являются исключительной собственностью каких-либо парней, хороших или плохих. Как мы постараемся показать далее, они распространены во многих других системах точно так же, как и в человеческих, и даже в системах, где вообще нет никаких парней.

Таким образом, вот несколько других, возможно, более реалистичных ответов на вопрос, почему продолжают существовать человеческие иерархии, и почему даже такие люди, как мы с вами, продолжают работать в них. Так что на этот раз, Мистер и Миссис Менеджер, подумайте о положительных аспектах вашей работы, таких как зарплата и новогодние вечеринки, а также более глубоких, фундаментальных вещах. Что получаете вы, работая в большой иерархической организации?

ИЕРАРХИИ ПОЗВОЛЯЮТ НАМ КОРМИТЬ СВОИ СЕМЬИ

Мы миримся с многочисленными недостатками иерархических организаций просто потому, что нуждаемся в работе. Естественно, даже если бы организации, в которых мы работаем, не были иерархическими, нам всё равно нужна была бы работа. Но они иерархичны, и одна из причин, почему мы терпим причиняемую ими боль, — в том, что они платят нам. В соответствии с опросом, проведенным аналитической группой Conference Board, в 2002 году около половины американцев не любили свою работу, и количество таких людей росло, а не уменьшалось.³ И всё же мы не хотим, чтобы эти денежные источники иссякли. Мы можем протестовать, организовывать профсоюзы, принимать законы и пытаться удержать иерархии в узде разными другими способами, но мы на самом деле не хотим убивать их. Это все та же проблема двойственности отношения и зависимости, на этот раз — с практической точки зрения. Мы трудимся в иерархических организациях, потому что любим есть. Мы можем скрепя сердце соглашаться на понижение зарплаты, когда наши организации испытывают неприятности, как это сделали пилоты и другие специалисты, чтобы помочь своим авиакомпаниям выжить после 11 сентября. Как альтернативный вариант безработица гораздо менее привлекательна, чем нелюбимая работа.

ИЕРАРХИИ УДОВЛЕТВОРЯЮТ НАШИ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОТРЕБНОСТИ

Иерархии вызывают у нас досаду, но мы изо всех сил стараемся быть принятыми в них. В каком-то смысле это делает нас добровольными сообщниками иерархий. Иногда, правда, нас обманом завлекают и организации против нашего желания. Помните свой первый день в школе? Было бы гораздо приятнее остаться дома с мамой и мягкими игрушками. И если, будучи юношей, вы оказались призванным и армию, ваш первый день в казарме тоже не был очень радостным.

Но большую часть жизни нас не тащат в школу и не отправляют на флот. Гораздо чаще мы довольно активно сами пытаемся поступить в университет или на работу в Starbucks, BP, Honda или Citibank. Мы, как и многие другие, добровольно идём работать в иерархии. А попав туда, не очень-то стремимся уйти. Мы можем переходить из иерархии в иерархию, но мало кто решится полностью выйти из этой системы.

Иерархии предлагают нам лестницу достижений, и возможность карабкаться, в соответствии с чётко определенным маршрутом, к статусу и богатству. Окончив школу — то есть одну иерархию — многие из нас ищут работу в другой, то есть место, где можно «продвинуться». Иерархии выставляют указатели продвижения наверх. В иерархиях клерки могут стать руководителями департаментов, капралы — сержантами, а приходские священники — епископами. Иерархии — это основные арены, на которых мы разыгрываем свои потребности в достижениях.

Тема индивидуальных достижений, возможно, является особенно важной в нашей классической американской саге. Это история, которую вновь и вновь рассказывают нам американские старейшины. Вот как обобщил это в 1850-х годах Авраам Линкольн:

Среди нас нет постоянного класса наемных работников. Расчётливый новичок, не имеющий ни цента, какое-то время работает за зарплату, откладывает деньги, на которые покупает себе орудия производства или землю и затем нанимает себе в помощь следующего новичка. Если кто-то продолжает жить в положении наёмного работника, это происходит не по вине системы, а по причине зависимой натуры, предпочитающей такой образ жизни, либо недальновидности, либо какого-либо несчастья.⁴

Сегодня сложно следовать наставлениям Линкольна. Изменилось соотношение между реальностью и мифом в этой, теперь уже международной, саге. Многие из нас продолжают жить в положении «наёмных работников». Но идеалы независимости, которые проповедовал Линкольн, и сейчас достаточно реальны, чтобы вдохновлять и поощрять нас карабкаться к вершине иерархических пирамид, они всё так же живы во многих промышленно-развитых странах, манящих к своим берегам толпы страждущих иммигрантов.

Не каждое общество вплетает тему достижений в ткань своей культуры. Некоторые внушают своей молодежи, что продвинуться можно только благодаря случайному везению. В других основные пути прокладываются благодаря семейным отношениям или связям. Но в современных демократиях большинство из нас учатся желанию карабкаться, а иерархии предоставляют для этого удобные лестницы.

Но в чем же заключается путь наверх? Взаимоотношения между иерархиями и человеческой потребностью в достижениях заслуживают дополнительного анализа. Прежде всего, многие из нас уже не начинают свой путь с самых нижних ступеней иерархии. Сначала мы получаем степень бакалавра или MBA и затем попадаем на средний уровень лестницы успеха. А некоторые представители специфических видов деятельности предпочитают карабкаться по нетипичным лестницам. Например, многие ученые и технологи не сочли бы «продвижение» на административную позицию настоящим продвижением по службе. В период своего расцвета компания Bell Laboratories настолько серьёзно подходила к этому вопросу, что её руководство всегда назначало ученого на пост руководителя по административным вопросам. Этим они обеспечивали то, что научные сотрудники компании определяли степень успеха организации и что административная часть оставалась младшим партнёром в установлении критериев успеха.

Академические иерархии тоже довольно нетипичны. В американских университетах, как и в некоторых других странах, существует всего три учёных звания. Молодые учёные могут вырасти из доцента в адъюнкт-профессора и, наконец, в постоянного профессора, причем многие достигают этого звания к сорока годам. После чего профессора остаются в этом звании на протяжении ещё тридцати лет. Более высокого звания не существует. Получившие профессорское звание учёные не могут быть уволены, если только они не совершат чего-либо вопиющего. Что касается зарплаты, она может потихоньку расти, однако нет никаких опционов или каких-либо других благ, кроме, возможно, авторских гонораров за редкую книгу, ставшую бестселлером. Естественно, профессор может стремиться стать деканом или президентом колледжа. Но это скорее всего будет расценено как переход из академической иерархии в административную, с одной лестницы достижении на совершенно другую.

Что «мотивирует» этих людей после получения звания постоянного профессора, когда уже некуда карабкаться, а впереди ещё три десятилетия? Неужели постоянные профессора просто «тусуются» в преподавательском клубе, по многу раз пересказывая свои лекции десятилетней давности? Да, кое-кто поступает именно так. Но большинство ведёт себя по-другому. Их тоже укусила муха достижений, поэтому, испытывая давление коллег, они строят собственные лестницы. Они трудятся над разрешением своих интересных (иногда интересных только им) проблем и проблем, родившихся из этих проблем, и проблем, родившихся из этого. Признаки, описывающие продвижение по этим наполовину частным лестницам, почти никогда не определены, но они могут быть чрезвычайно привлекательными.

Многочисленные лестницы достижений вполне соответствуют нашей притче, основанной на принципах меритократии. «Работайте упорно, молодой человек, и независимо от вашего происхождения или родословной вы тоже сможете достичь вершины». Эта история всё ещё правдива. Упорный и качественный труд действительно помогает нам карабкаться по лестницам успеха. Иерархии также вполне соответствуют вызывающему больше тревоги постулату, утверждающему, что успех заслуживает того, чтобы быть основной жизненной целью человека. Организационные иерархии придают этой идее практический смысл. Они расставляют четкие указатели на пути наверх. Повышения в должности, прибавки к зарплате, бонусы, опционы и разнообразные дополнительные доходы служат ярко горящими сигналами для тех, кто решил сделать подобный успех своим основным приоритетом. И мало кто из нас, даже сегодня, оспаривает справедливость такой полной ориентации на достижения.

Работа в иерархической организации даёт нечто гораздо более важное, чем возможность карабкаться наверх. Подобно нашим семьям, общинам и религиям, наша работа помогает нам самоопределиться, поднять свой флаг. Наше положение в иерархии помогает определить наше место в мире, — а ведь каждому нужно свое место. Беглого просмотра некрологов в сегодняшней газете достаточно для того, чтобы увидеть, до какой степени нас определяет наше положение в иерархии. Это положение говорит всему миру — и нам самим — что мы важная персона, а не пустое место.⁵

Вот вам простой тест: напишите быстро — первое, что придёт в голову — три коротких ответа на вопрос: кто вы?

Имеет ли отношение хотя бы один из ваших ответов к вашему положению в иерархической организации?

Подумайте, что вы ощущаете, когда вас лишают вашего положения в иерархии, понижают по службе, или когда вы много месяцев сидите без работы. Потеря источника дохода — это всего лишь часть проблемы и зачастую лишь малая ее часть. Здесь речь идет о чувстве собственного достоинства — роли человека в обществе, его самоидентификации. В нашей индивидуалистичной, пробивной культуре безработица это почти грех. Чтобы сохранить ощущение собственной ценности, у человека, не имеющего работы, должно быть огромное самомнение. Управленцы, которых освободили от должности не по их воле, в процессе поиска новой работы должны придумывать красивые истории в свою защиту. Они понимают, что потенциальные работодатели могут воспринимать их как людей неустойчивых, не обладающих властью и даже не заслуживающих уважения просто потому, что у них нет работы. Только очень молодые и очень старые могут позволить себе роскошь приличной безработицы. Но для очень старых все же очень важно, чтобы мир знал, что они были директорами подразделений в ВР, или менеджерами в Starbucks, или профессорами в Стэнфорде. Мы цепляемся за иерархии, потому что наше место в иерархии является основным индикатором нашей социальной ценности, как бы справедливо или несправедливо это ни было.

Для многих из нас, и, возможно, особенно для американцев, работа превратилась в нечто большее, чем индикатор того, кем мы являемся. Она стала центральным фокусом нашей жизни. В 2000 году американцы работали примерно на триста пятьдесят часов больше, чем европейцы.⁶ Это больше почти на девять сорокачасовых недель. Подобную зацикленность на работе вряд ли можно считать чем-то положительным. Как отметила Джоан Чиулла, «Почему мы доверяем одному из самых ненадежных общественных институтов удовлетворять наши социальные, духовные и психологические потребности? Нет никакой логики в том, чтобы вверять настолько значительную часть нашей жизни в нестабильные руки наших работодателей».⁷

Иерархии создают желанную, хотя и ложную, иллюзию того, что они будут защищать и оберегать нас от перипетий неспокойного мира. Другие структуры тоже могли бы делать это, однако делают это именно иерархии. Эта иллюзия является одной из положительных сторон зависимости.

Эта гарантия безопасности уже не так надёжна, как раньше. И всё-таки кажущаяся надёжной работа в крупной организации остается мощным поводом убедить себя в собственной безопасности, в том, что нам есть куда идти каждое утро, что мы и дальше будем регулярно получать свою зарплату. Уютно устроившись в щедром лоне Матери Иерархии, мы подтверждаем свою индивидуальность и утоляем свою экзистенциальную тоску. По крайней мере, так чувствовали многие из нас, пока не было разрушено неразрушимое 11 сентября 2001 года, не взорвался Enron и не развалился Andersen. Тогда мы увидели реальность и поняли, что слишком многое воспринимали как само собой разумеющееся.

Работа в иерархии делает нашу жизнь упорядоченной. Она создаёт рутину и регулярность. Нам это необходимо. Мой друг, уйдя на пенсию, занялся разведением коз. «Почему козы? — однажды спросил я его. — Ты же городской парень. Я не знал, что ты можешь отличить козу от овцы». «Я занимаюсь козами, — сказал он, — потому что их надо регулярно доить. Благодаря им у меня есть повод просыпаться по утрам».

Моему другу, как и многим из нас, было необходимо быть нужным. Он больше не был нужен своей компании, поэтому он нашёл тех, кому он был нужен — коз. Без них он мог оказаться, как многие пенсионеры, в состоянии морального разложения.

Некоторые лидеры, включая и некоторых не очень любимых, используют эту потребность человека быть нужным. Они понимают, что хотя, требуя всеобщего соответствия, иерархия противоречит некоторым человеческим потребностям, она в то же время удовлетворяет другие потребности, включая потребность в порядке и принадлежности. Эти социальные потребности проявляются везде и во всём, в наших клубах, общинах, землячествах, ассоциациях, любительских командах и в тысячах других объединений. Давным-давно молодой француз Алексис де Токвиль в своем классическом труде «Демократия в Америке» отметил склонность американцев всегда мгновенно объединяться в различные группы.⁸ Действительно, если мы поищем в Интернете информацию о де Токвиле, мы найдем американскую добровольную организацию, чья основная цель состоит в чествовании де Токвиля. Эта склонность к организации уже, естественно, не является исключительно американской. Она проявляется во всех более-менее демократических обществах.

Иерархии оценивают нас. Они сообщают нам, насколько мы хороши или плохи и становимся ли мы лучше или хуже. Эти оценки зачастую необоснованны, а еще чаще — несправедливы. И, тем не менее, мы хотим, чтобы нас оценивали — смелое утверждение, которое наверняка вызовет у некоторых протест.

Как может этот человек утверждать, будто мы хотим, чтобы нас оценивали? Я ненавижу, когда меня оценивают. В школе нам ставили отметки (вот именно — отметки; они пометили нас на всю жизнь!) по принципу нормального распределения [12], так что даже если все напряжённо учились, кто-то должен был провалиться. Теперь в компании они оценивают нас по кварталам, поэтому как бы ни старались люди в четвертом квартале, они, скорее всего, не смогут выбраться из него. Я ненавижу эту часть своей работы. Быть оцениваемым очень болезненно, а еще более болезненно давать негативную оценку кому-то другому. Вся эта система оценок как-то не выглядит очень правильной. Мы хотим, чтобы нас оценивали? Вздор! Так можно дойти до того, что родителей попросят оценивать своих детей — да еще и по принципу нормального распределения!

Многие из нас думают таким образом. Нам некомфортно сознавать, что некоторым людям дано право принимать решения о ценности других людей. Этим правом обладает Бог, а не заместитель вице-президента моей компании.

Мы делаем всё возможное, чтобы избежать получения (или выставления) негативных оценок. В американских компаниях стенания по поводу оценки деятельности — это почти что национальный способ время препровождения. Эти оценки, особенно те, в которых есть хотя бы небольшой намёк на отрицательность, порождают вопли протеста у тех, кто даёт оценку и тех, кого оценивают. (Опросите у профессором, что они ненавидит даже больше, чем выставление оценок за работы. Ответ: необходимость выслушивать жалобы студентов на свои оценки. Старшие по званию находит любые способы отложить или ловко обойти беседы, во время которых надо давать обратную связь и оценку. Когда я служил на флоте, среднее значение «отчета о пригодности» постепенно стало таким высоким, что мы пытались провести различия между оценками 98 и 99 из 100 возможных.

Может, именно поэтому сотрудники HR-служб ежегодно придумывают новые, гарантированно безболезненные технологии аттестации. Новая версия, утверждается в меморандуме, должна повысить обоснованность оценки и сделать сам процесс свободным от стресса. Однако эти методы никогда не работают. Так что вой продолжается.

Тогда как же может человек, находящийся в здравом уме, утверждать, будто мы хотим, чтобы нас оценивали? Вот вам ответ: у людей есть потребность в достижениях. По этой статье все менеджеры, от контролёров до CEO, вероятно, сильно превосходят остальное население своих стран. Людям свойственно соперничество, особенно мужчинам. За двадцать лет исследований в сфере стилей достижений с участием более 20 ООО менеджеров обоих полов со всего мира было обнаружено лишь одно устойчивое различие между полами. Мужчины повсюду получают больше баллов, чем женщины, по стремлению конкурировать (одному из девяти стилей достижений). Однако женщины — менеджеры получают по стремлению конкурировать больше баллов, чем женщины, не занимающие управленческие позиции.⁹ То есть менеджеры по природе своей соперники, а соперникам нужны мерила. Джо хочет знать, что он умнее Мэри или лучший маркетолог, чем Сэм. Наше эго нуждается в табеле успеваемости. Мы хотим, чтобы нас измеряли и оценивали, даже если эти меры несовершенны и редко доставляют нам удовольствие. Единственное, что может вызвать больше бешенства, чем существующая процедура оценки, это полное отсутствие вообще какой-либо процедуры.

К тому же, у организаций нет другого выхода, кроме как производить оценку. По мере приближения к вершине пирамида сужается. Эта конструкция заставляет организации выбирать и отбраковывать. Они должны обосновывать свои решения, касающиеся распределения зарплаты, повышений и других вознаграждений. Поэтому они всерьёз воспринимают свои сомнительные измерения и соответствующим образом распределяют повышения и бонусы. Это справедливо, не так ли? Гораздо лучше, чем повысить вас потому, что вы зять начальника. И хотя мы брюзжим и ворчим, многие из нас покупаются на эту игру в оценки.

Соединенные Штаты, как и многие другие страны, это не просто общество, нацеленное на достижения; это общество, нацеленное на достижения и сконцентрированное на индивидууме.

Подобное утверждение может показаться глупым. Например, как могут быть «сконцентрированными на индивидууме» военные иерархии, требующие полного единообразия? Армии (а также некоторые компании) делают всё возможное, чтобы лишить своих новобранцев индивидуальности. Они делают всем одинаковые стрижки и одевают всех в одинаковую форму, чтобы поддержать единообразие и подавить проявления индивидуальности.

Иерархии несовместимы ни с индивидуализмом, ни с индивидуальностью. Армия и большинство других иерархических организаций полностью уничтожают и то, и другое. И в то же время иерархическая конструкция вполне соответствует общему мнению о том, что каждый человек должен проложить свой собственный путь, — при условии, что он играет по правилам организации. Иерархии предлагают идеальную площадку для индивидуальных достижений, даже когда требуют единообразия. В самом деле — они делают единообразие необходимым условием достижений. За редким исключением люди должны соответствовать общественным стандартам прежде, чем им позволят проявить свою индивидуальность.

Иерархические организации — это идеальные ромбы[13] для игры с общими ценностями, которым нас научили в детстве. Они устанавливают правила игры. Они определяют базы. Они расчерчивают штрафные линии. И они ведут счет каждому хиту, очку и ошибке[14]. Фактически американский бейсбол может служить отличной метафорой для описания нашего общества, которое одновременно поддерживает как соответствие групповым стандартам, так и индивидуальные заслуги. Покойный Барт Джаматти, бывший президент Йельского Университета и бывший уполномоченный в американской высшей бейсбольной лиге, очень красноречиво описал эту ситуацию:

Бейсбол так хорошо подходит Америке, потому что он олицетворяет столь любимое нами взаимодействие между индивидуальным и групповым и потому что он выражает наше стремление к законности, в то же время позволяя нам испытывать недовольство по отношению к законодателям. Бейсбол, игра авантюристов, придает огромное значение роли индивидуума…Но хотя значение индивидуальной роли никогда не теряется, на первое место в конце концов выходит слаженность хореографии команды…Последовательные взаимодействия среди игроков на поле расширяются в бесчисленном множестве направлений. В гуще этих коллективных действий попадание по мячу, занятие базы и индивидуальная инициатива уступают место коллективному нападению, актам пожертвования или сотрудничеству…Где бы он ни находился — в нападении или в защите — виртуоз включается в ансамбль.¹⁰

Больше всего мы восхищаемся именно самыми лучшими индивидуальными игроками — теми, кто соответствует общим стандартам; но иногда прекрасный спортсмен оказывается несоответствующим, то есть не командным игроком. Тогда мы вынуждены с риском балансировать между восхищением и неодобрением, как это было с бейсбольными фанатами по отношению к таким выдающимся, но очень «трудным» игрокам, как Тед Уильямс, Роджер Марис и, в особенности, Тай Кобб. Одновременно с написанием этой книги разворачивается скандал вокруг Пита Роуза, первоклассного хиттера, но в то же время общепризнанного лжеца и игрока в незаконные азартные игры.

ИЕРАРХИИ ПРОДОЛЖАЮТ СУЩЕСТВОВАТЬ ПО ПРАГМАТИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ

До сих пор в этой главе приводились главным образом психологические причины стойкости иерархий. Мы поддерживаем иерархии, потому что они удовлетворяют многие наши потребности и смягчают многие наши опасения. Но как иерархии вообще оказались там? Кто или что поместил их туда? Исчезли бы они, если бы мы не поддерживали их? Ни за что. Они слишком полезны, чтобы совсем от них отказаться. Простые практические силы рождают иерархии и продолжают укреплять их.

Существует по крайней мере два вида таких практических сил. Первый — это эффективность. Иерархии продолжают оставаться стандартом в больших организациях просто потому, что они эффективны. Не смейтесь! Иерархии действительно довольно эффективны, а склонные к соперничеству менеджеры придают эффективности большое значение. Второй вид представляет собой пару сил — размер и возраст. Эти два вида сил — стремление к эффективности плюс рост и взросление постоянно превращают неиерархические организации в иерархические, а также защищают старые иерархии от хищных соперников.

Если большие компании хотят выжить в нашей конкурентной среде, они должны быть по меньшей мере так же эффективны, как и их конкуренты. Иерархическая структура помогает им добиться достаточной эффективности, чтобы делать свою сложную работу. Если бы конкуренты нашли другие, более эффективные неиерархические формы, большинство иерархий уже не были бы иерархиями.

Это совсем не означает, что иерархии чрезвычайно эффективны. Им больше подходит определение демократии, данное Уинстоном Черчиллем: «Иерархия, возможно, самая плохая форма организации — за исключением всех остальных. Для больших и сложных человеческих организаций иерархии являются самым лучшим механизмом, может, даже единственно допустимым механизмом».

Утверждение, что иерархическая форма эффективна, обязательно заставит многих читателей закатить глаза к небу. Любой сотрудник любой крупной иерархии может попотчевать вас рассказами о её неэффективности, а также проволочках, искажении информации и неразберихе. И, тем не менее, невзирая на море неразберихи, ненужных трат и оплошностей, иерархические системы являются эффективными структурами для выполнения масштабных и сложных задач, особенно но сравнению с имеющимися альтернативами.

Гак что перед тем как с отвращением отложить эту книгу, увидев доводы в пользу эффективности, потратьте минуту, чтобы прочесть отрывок из одного из колониальных рассказов Редьярда Киплинга, написанных в конце XIX в. ритмизированной прозой. Это — редкая хвалебная песнь в адрес иерархий и практический ответ на вопрос, почему иерархии продолжают существовать.

Рассказ называется «Слуги Её Величества». В нём описывается грандиозное зрелище, устроенное наместником в Индии, чтобы произвести впечатление на приезжего эмира из Афганистана." Для оформления этого красочного и повергающего в трепет шоу были собраны тысячи военных, тридцать духовых оркестров и бессчётное количество упряжных животных. В конце рассказа происходит следующий диалог:

Затем я услышал, как пожилой, седеющий длинноволосый азиатский вождь, приехавший с Эмиром, задает вопросы местному офицеру.

«Скажите, — спросил он, — как было устроено это великолепное представление?»

И офицер ответил: «Был дан приказ, и они повиновались».

«Но разве животные так же умны, как люди?» — спросил вождь.

«Они повинуются так же, как люди. Каждый мул, лошадь, слон или вол подчиняется своему наезднику, наездник — своему сержанту, сержант — своему лейтенанту, лейтенант — своему капитану, капитан — своему майору, майор — своему полковнику, полковник — своему бригадному генералу, командующему тремя полками, бригадный генерал — генералу, который подчиняется Наместнику, который является слугой Императрицы. Вот как это делается».

«О, если бы так было в Афганистане, — сказал вождь, — там мы подчиняемся только своей собственной воле».

«И именно поэтому, — заметил местный офицер, подкручивая свои усы, — ваш Эмир, которому вы не подчиняетесь, должен приезжать сюда и получать приказы от нашего Наместника».

Конечно, это яркое доказательство эффективности иерархии имеет свою оборотную сторону. Разве не должен читатель сочувствовать этому «пожилому, седеющему длинноволосому вождю»? В отличие от колониального офицера он не является очередным звеном в длинной командной цепи. Он, независимое человеческое существо, не подчиняющееся ничьей воле, кроме собственной. Согласился бы он пожертвовать своей независимостью ради иерархической дисциплины Британского Господства? В этом отношении кредо афганца очень близко западному кредо индивидуализма — философии, которая извечно создаёт трудности для лидеров бизнеса. Заметьте, что, несмотря на многочисленные попытки прекрасно организованных, иерархичных британцев, предпринятые в девятнадцатом веке, им так и не удалось установить контроль над плохо организованными афганцами. Это не удалось также и Советам в конце двадцатого столетия. Как не удалось и американцам в начале двадцать первого, когда создавалась эта книга.

Означает ли описание Киплинга, что при подготовке и проведении этого впечатляющего военного шоу все прошло гладко? Конечно, нет. Подготовка и проведение, наверняка, были наполнены обычными в таких случаях затруднениями, неувязками, случившимися в последнюю минуту, чересчур властными офицерами, неправильными подразделениями, оказавшимися в неправильном месте в неправильное время, и всеми другими проблемами и естественными потрясениями, которые присущи иерархиям. Но всё сработало. А при взгляде со стороны казалось, что сработало чрезвычайно эффективно.

СУЩЕСТВУЮТ ЛИ ИЕРАРХИИ В НАШИХ ГОЛОВАХ?

Некоторые читатели могут остаться равнодушными к доводам в пользу эффективности. Другим эти доводы могут напомнить навязчивых «рационализаторов» из далекого прошлого. Но на самом-то деле все мы являемся такими рационализаторами. Когда мы играем в крестики-нолики в первый раз, это интересно, по крайней мере, в течение нескольких раундов, пока мы не запрограммируем игру у себя в голове. Тогда игра становится довольно скучной. И, несмотря на это, большинство из нас не может удержаться, чтобы не запрограммировать ее. Точно так же мы не можем удержаться, чтобы не программировать и другие, изначально плохо структурированные проблемы.

Мы, люди, не просто эмоциональные, чувствующие существа. Мы также способны мыслить. Но большинство наших жалоб на человеческие иерархии посвящены тем ужасным вещам, которые они совершают по отношению к нашим чувствам. Они расстраивают, сердят и унижают нас. Они несправедливо обращаются с нами, надоедают нам и помыкают нами.

Однако на когнитивном — интеллектуальном — уровне иерархии приносят больше пользы, чем вреда. Наша мыслящая сторона должна очень положительно относиться к иерархиям, потому что мы выбираем их почти автоматически. Почему? Потому что они являются разумными инструментами для упрощения сложных проблем.

Некоторые положительные стороны иерархического мышления были кратко изложены в следующей простой притче, однажды рассказанной лауреатом Нобелевской премии Гербертом Саймоном:

Жили-были два часовых дел мастера по имени Хора и Темпус, которые изготавливали прекрасные часы. Оба они пользовались огромным уважением, и телефоны в их мастерских трезвонили постоянно — им всё время звонили новые клиенты. Однако Хора процветал, а Темпус становился всё беднее и беднее и, в конце концов, лишился своей мастерской. В чем же причина?

Часы, которые делали оба мастера, состояли примерно из 1000 деталей. Темпус изготавливал свои таким образом, что если одна пара была частично собрана, и ему приходилось отложить ее — например, чтобы ответить на звонок она тут же рассыпалась на части, и её нужно было собирать сначала. Чем больше клиентам нравились его часы, тем чаще они звонили, и тем труднее было ему найти спокойное время, чтобы без помех собрать каждую пару часов.

Часы, которые изготавливал Хора, имели не менее сложные механизмы, чем у Темпуса. Но он спроектировал их таким образом, что мог собирать отдельные узлы, состоящие примерно из десяти элементов каждый. Десять таких узлов можно было затем объединить в больший узел, а система, состоящая из десяти таких больших узлов, представляла собой законченные часы. Таким образом, когда Хора был вынужден отложить незаконченную пару часов, чтобы ответить на телефонный звонок, он терял лишь небольшую часть своей работы, и у него уходило значительно меньше времени на сборку каждой пары часов, чем у Темпуса.¹²

Затем Саймон переходит к цифрам:

Итак, если р равно примерно 0.01 — то есть имеется один шанс из ста, что часовщика прервут, когда он будет устанавливать в механизм новую деталь — тогда простое вычисление показывает, что Темпусу понадобится в среднем в четыре тысячи раз больше времени, чем Хоре, чтобы собрать одну пару часов.¹³

Понятно, и Темпус, и Хора уже не занимаются своим бизнесом — Темпус из-за не очень рационального метода, который использовал при сборке часов, а Хора — потому, что заработал достаточно денег, чтобы уйти на покой до того, как наступила эпоха электронных часов.

Следует заключить, что Темпус серьёзно нуждался в помощи. Он, скорее всего, был не очень умён. Но Хора тоже не должен был быть Эйнштейном, чтобы придумать свой более эффективный метод. Разве 99 процентов всех нас не смогли бы самостоятельно додуматься примерно до того же — собирать часы в иерархической последовательности? По сути, наш иерархический подход к решению проблем настолько широко распространён в повседневной жизни, что возникает необходимость рассмотреть вероятность того, что иерархичное мышление каким-то образом закодировано в человеческом мозгу (за исключением мозга Темпуса). Распространённое использование иерархий для того, чтобы собирать воедино отдельные части, похоже, является частью понятия «здравый смысл».

Моя мама, должно быть, верила в это. Когда мне было лет пять или шесть, я иногда терял пуговицы от своей рубашки. В таких случаях мама садилась в свое любимое, кресло с корзинкой для рукоделия, а я стоял перед ней, пока она пришивала новую пуговицу. Но прежде, чем сделать первый стежок, она настаивала, чтобы я засунул палец в рот. Это было нужно для того, объясняла она, чтобы она случайно не зашила мой шахель [15] — мой здравый смысл. Видимо, мама Темпуса пришивала ему пуговицы без пальца во рту. В самом деле, если у нас есть хоть какие-то внутренние способности к познанию, они обязательно должны включать шахель, чтобы догадаться, что иерархии очень полезны для многих вещей.

Иерархии Хоры это не те человеческие иерархии, которым посвящена эта книга. Его иерархии не включали сотен людей, составляющих в многоуровневые пирамиды. Такие иерархии, как в случае Хоры, то есть свободные от людей, не сталкиваются с проблемами власти, полномочий и зависимости. Эмоциональные и социальные затруднения, постоянно досаждающие менеджерам компаний, возникают только в человеческих иерархиях. Но представьте, что мастерская Хоры выросла в компанию из десяти или двадцати человек. Разве не применил бы он такой же подход, чтобы организовать их в человеческую иерархию? В этом случае он получил бы выгоды массового производства и новые сложности, связанные с управлением человеческой группой.

Подобный иерархический способ мышления становится предпочтительным процессом, когда мы берёмся за различные задачи средней степени сложности. Набросок плана главы для этой книги это иерархический процесс. Точно так же, как и планирование отпуска или строительство дома. Взялся ли бы кто-нибудь из нас построить модель корабля (или настоящий корабль) без иерархии? Разве не начали бы мы, абсолютно «естественно», с отдельных сборочных узлов — изготовления паруса, сборки корпуса, монтажа руля, сооружения небольшой спасательной лодки? Только после этого мы смогли бы собрать отдельные компоненты в более крупные узлы, а затем в ещё более крупные. Сделали бы мы это по-другому, если бы собирали автомобили? Возможно, мы можем объединить маленькие группы в подразделения покрупнее, чтобы сделать работу более насыщенной и повысить продуктивность. Но даже тут обязательны иерархические шаги, которые необходимо предпринять. Такой иерархический процесс попросту основан на законах здравого смысла. Мы думаем в терминах иерархии, но мы не думаем об иерархии.

РАЗМЕР И ВОЗРАСТ ПРИВОДЯТ К ИЕРАРХИИ

Вы наверняка заметили постоянный упор, который делается в этой книге на иерархиях в больших организациях. Дело в том, что далеко не все организации должны быть чётко иерархическими. Небольшие начинающие компании могут быть созданы самыми различными способами, часто более продуктивными и удовлетворительными, нежели иерархии. Подобно молодым людям — а также некоторым пожилым — молодые организации могут быть гибкими. Они могут работать без обозначенных лидеров или в условиях коллективного лидерства. Они могут постоянно видоизменяться до тех пор, пока они (но не обязательно люди внутри них) остаются молодыми и небольшими по размеру.

Но если эти небольшие структуры хорошо делают свою работу, они выживают, а если они выживают, они почти наверняка вырастают, — появляется больше клиентов, больше сотрудников, более просторные офисы, более дифференцированные продукты и услуги. И им волей-неволей приходится взрослеть. Эти двое — рост и возраст — нечто вроде волшебника наоборот. Они превращают небольшие, эгалитарные, напоминающие шёлковый кошелёк организации в большие, вроде свиного уха, иерархии[16] и делают это, совершенно не спрашивая людей, населяющих их.

С течением времени и по мере увеличения размера компании, иерархия обязательно незваным гостем является. В свободных, открытых небольших группах, где все принимают участие во всём, внедряется более жёсткий контроль. Появляются специализированные роли и рутина, а также дифференциация полномочий, званий, вознаграждений, статуса и все остальные стандартные аксессуары иерархии.

Рост в особенной степени приводит организации к иерархии. Почему? Потому что увеличение размера чаще всего сопровождается повышением уровня сложности, а иерархии представляют собой отличные механизмы для работы в сложных условиях. Они не контролируют сложные аспекты, однако помогают держать весь растущий «набор» людей и задач в состоянии относительного порядка.

Даже если они не увеличиваются в размере, сам факт старения почти всегда заставляет даже самые неугомонные маленькие компании «становиться организованными». Со временем небольшие эгалитарные организации становятся нестабильными. Возникают вопросы справедливости. Начинаются межличностные конфликты. Некоторые задачи становятся рутинными — зарплатные ведомости, доставленная корреспонденция, налоговые отчеты, файлы. Так что даже небольшие организации, почувствовав почву под ногами, начинают создавать несколько уровней иерархии. Он делают это не потому, что некоторые их члены хотят захватить власть, хотя и такое возможно. Они делают это, потому что таким образом можно экономно справиться с напряжённостью и эффективно использовать энергию людей. Таким образом, чтобы избежать иерархии, небольшим организациям нужно совершить два довольно сложных трюка: они должны оставаться небольшими и они должны оставаться молодыми.

ПРИХОДИТ ИЕРАРХИЯ, УХОДИТ ГУМАНИЗМ?

К сожалению, по мере того как иерархия закрадывается в молодые организации, их постепенно покидают страсть и энтузиазм. С ростом рутины пропадает воодушевление. А с иерархией приходят все те психологические и социальные проблемы, которые мы обсуждали выше: недоверие, искаженные отношения и информация, борьба за территорию, межличностные и межгрупповые конфликты и так далее. Естественно, подобные проблемы способны свести на нет все предполагаемые преимущества иерархии. Ведь наряду с облегчением выполнения сложных задач иерархии также делают нас безликими. Они стремятся обезличить и формализовать организации, и ответной реакцией часто бывает сопротивление.

Вот вам общая, отвечающая здравому смыслу гипотеза о взаимоотношениях между размером организации и организационным гуманизмом. Назовем эту гипотезу «приходит иерархия, уходит гуманизм»: большие организации, как правило, более иерархичны и, следовательно, более безлики и зависимы от правил, чем маленькие. Значит, большие организации, при прочих равных, должны быть менее гуманистическими, чем маленькие.

Сегодня утром я попытался на скорую руку протестировать эту гипотезу. В качестве базы данных я использовал ежегодный список «100 лучших компаний-работодателей», приведённый в журнале Fortune за январь 2003 года.¹⁴ Это было резко ограниченное распределение, однако я решил, что компании меньшего размера должны стоять ближе к началу списка, чем большие компании, даже среди этой элитной группы. Мое обоснование: небольшие компании, скорее всего, более «человечны», а более человечные компании скорее назовут среди лучших работодателей.

Результаты получились правильными (т. е. такими, как я и хотел): в лидирующих 10 компаниях среди 100 лучших работодателей в среднем работало по 7 802 сотрудника, а в последних 10 (позиции с 91 по 100) — в среднем по 15 642 сотрудника. Но поскольку одно или два больших числа могли легко исказить эти данные, я проверил медианные, то есть срединные значения. Результаты получились ещё лучше! Среди 10 лучших компаний-работодателей медианное количество сотрудников равнялось 2 472. А среди последних 10 медианное значение было 11 631.

Вскоре, в январе 2004 года, пришёл новый номер Fortune, и я повторил свой «эксперимент», получив ещё более чистые результаты. Среди первых 10 компаний в списке 2004 года медианное количество сотрудников в США (список Fortune за. 2004 год рассматривал сотрудников за рубежом отдельно) было 2 203. Для последних 10 медианное значение равнялось 20 243. Если бы существовал список 100 худших компаний, было бы медианное количество сотрудников в 10 последних компаниях невероятно огромным?

Конечно, в списках лучших компаний за 2003 и 2004 годы были и некоторые очень большие предприятия. Например, компания, ставшая первой в 2003 году, вовсе не карлик. Это Edward Jones, где работают 25 278 человек. На 72-м месте оказалась FedEx, самая большая компания в списке 100 лучших, с 172 569 сотрудниками. В 2004 году на первом месте была компания J. М. Smucker, в которой на территории США работают 2 585 человек. Однако IBM (72-е место, 140 859 сотрудников в США) и FedEx (96-е место, 175 592 сотрудника в США) также попали в список 100 лучших. Так что даже огромные компании могут оказаться в списке лучших работодателей.

Возможно, небольшие предприятия чаще называются среди лучших работодателей, потому что в небольшом коллективе сотрудники с большей вероятностью будут реальными, узнаваемыми людьми с уникальными личностными характеристиками, именами и лицами. Именно поэтому компания Hewlett-Packard (она, как это ни странно, не попала в сотню лучших из списка Fortune ни в 2003-м, ни в 2004-м, хотя занимала 10-е место в 1998 и 1999 годах) долгое время пыталась оставаться небольшой, даже продолжая расти. Если какое-либо подразделение вырастало до 1500 сотрудников, его делили на части. Сейчас большие компании используют множество разных способов, которые должны помочь им действовать так, будто они небольшое предприятие, несмотря на их огромный размер. Они делают это в попытке приобрести побольше темпа и энергичности, которыми характеризуются небольшие, более человечные организации, при этом не отказываясь от невероятных экономических преимуществ, гарантированных большим размером.

Вот где отчасти кроется парадокс: в национальных государствах, когда верховенство закона приходит на смену верховенству единого всемогущего монарха, мы, как правило, считаем перемены огромным рывком вперёд: от автократии к демократии. Именно это впервые в Новой истории отважились сделать новые Соединенные Штаты Америки, и мы до сих пор аплодируем им за это.

Однако в небольших эгалитарных, но растущих организациях введение эквивалента верховенства закона, то есть управления с по-мощью политик, может стать толчком нас в другом направлении. Даже когда все согласны с политиками, последние могут вытеснить более-менее неформальную, возможно, более эгалитарную форму совместного управления. Подобная формализация может подтолкнуть группу к обезличенным отдалённым отношениям, а также может повысить ограничение индивидуальной независимости.

Вначале мы можем считать изменения такого рода положительными, потому что они освобождают от хаотического беспорядка. Однако затем мы можем изменить своё мнение и посчитать, что те же самые изменения накладывают слишком много ограничений. Теперь нам приходится получать три подписи и писать формальные запросы, прежде чем предпринять даже самые простые действия. Подобные «правила» вначале могут вводиться в организациях в позитивных целях, в интересах справедливого распределения благ и повышения продуктивности, но более жестко регулируемые условия труда также уничтожают свободу и гуманизм.

Хотели бы мы или смогли бы мы организовать всё по-другому? Деревня может обходиться мэром на полставки и одним полицейским, занятым неполный рабочий день, однако следует ли Нью-Йорку или Лондону отказаться от своих правительственных структур с тем, чтобы их жители имели больше личного пространства? Не станет ли это поводом для несколько излишней «креативности»? Действительно ли мы хотим, чтобы большие организации управлялись совершенно неформально? Не понизит ли это степень нашей защищённости от внезапно возникшей автократии? В организациях нам нужны правила. Многие из правил, вызывающих у нас раздражение тем, что ограничивают нашу свободу, на самом деле — в более широком смысле — помогают сохранить её.

МИР НАБЛЮДАЕТ ЗА НАМИ

Почему иерархии продолжают существовать? Отчасти потому, что там, за воротами организации, есть большой мир. Наши внешние условия — не спящие собаки, лежащие неподвижно и не имеющие никакого отношения к делу. Там, снаружи, — своры свирепых питбулей, рычащих на организации, оказывающих на них давление, требующих, чтобы они жили по правилам и кодексам их общества. Там есть ещё и фугасные мины. Правительственные проверки дремлют в ожидании невинных нарушителей. Кроме них есть страшные финансовые рынки, хищные любители поглощений, а также разнообразные группы давления. Есть и конкуренты, старые знакомые и новые, непредвиденные, которые внезапно появляются ниоткуда. И еще есть непрекращающийся приток инноваций, как технологических, так и управленческих, которые каждая организация должна взять на вооружение, если она хочет идти в ногу с рынком.

Все эти силы постоянно дёргают организации. Даже если небольшая компания смогла бы спрятаться на необитаемом острове, рано или поздно ей пришлось бы реагировать на воздействие внешнего мира. Попытки сделать это наверняка подтолкнут растущие организации к иерархии, к системе внутреннего контроля, который перекрывает источники повышенной опасности, а также — случайно — перекрывает и все остальное.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В этой главе обсуждалось, почему иерархии продолжают существовать. Были выдвинуты как психологические, так и прагматические причины давней и непрекращающейся живучести иерархий. Например: человеческие иерархии — это психологические магниты, которые притягивают стремящихся к достижениям мужчин и женщин. Они вознаграждают нас не только деньгами, которыми можно расплатиться за аренду квартиры. Они дают нам возможность достичь власти, статуса и богатства, вскарабкаться по нашим хвалёным лестницам успеха. Они выдают «карточки социальной принадлежности», чтобы поддерживать в нас иллюзию значительности и безопасности в небезопасном мире. Хотя мы жалуемся на негативные стороны жизни за иерархическими стенами — на скучную рутину, на вредных начальников и всё остальное — мы в то же время действуем в сговоре с этими иерархиями, чтобы получить свою долю леденцов, которыми они размахивают перед нашим носом. Их требования соответствия и подчинения почти идеально подходят нашей морали индивидуальных достижений.

Иерархии также удерживаются на месте благодаря другим, более прагматичным причинам, по большей части не зависящим от их человеческих обитателей. Например, иерархии представляют собой прекрасные механизмы для работы в сложных условиях. Для организаций они имеют смысл отчасти по тем же причинам, по которым они имеют смысл для людей, пытающихся решить сложную задачу. Рост и возраст также подталкивают организации к иерархизации. По мере роста организаций иерархия помогает им упростить своё существование. А по мере взросления организации создают иерархические рутины, чтобы сдержать рост издержек и повысить порядок.

По этим причинам, а также по некоторым другим, иерархии, скорее всего, останутся с нами. А для поддержания своей деятельности они будут по-прежнему нуждаться в клане менеджеров среднего звена. Мы жалуемся на иерархии, ругаем их, пытаемся убедить себя, что им конец. Но им не конец. Они будут существовать и дальше, потому что они защищают и вознаграждают нас, а также позволяют нам совершать достижения. Также они будут продолжать существовать, потому что они помогают нам осуществлять масштабную работу. И они будут увеличивать население по мере роста новых организаций. Кроме того, они сохранятся и по другим причинам, выходящим далеко за рамки этой книги, причинам, которые можно найти в таких несхожих сферах, как экономика и биология.

А теперь пора двинуться дальше вопроса о том, почему иерархии продолжают существовать. Мы рассмотрим, как развивались и изменялись большие организационные иерархии, и как эти изменения повлияли на жизнь и работу менеджеров среднего звена. Этому посвящена Часть Вторая.