Свет с Востока

Эпилог

Прекрасную невскую землю обняла золотая осень. Густой багрянец и легкое золото листьев трепещут в поредевших кронах деревьев, плывут в неприметно холодеющем воздухе, ложатся на травы и воды, на утоптанные версты аллей и дорожек в загородных парках. Сентябрь, срывающий календарные листки последней трети года, сентябрь, месяц созвездия Весов… Весов – то ли потому, что люди взвешивают в это время урожай, творение рук своих, то ли потому, что укоротившееся лето еще не хочет уступать власти первым росткам осени: яркое солнце заливает благословенные рощи Карельского перешейка, скользит по ладожской и невской волне, переливается в зыбком кружеве петергофских фонтанов так светло, словно бы и нет стужи потемневших ночей и будто не гаснет медленно, но неотвратимо яркая палитра летней природы. Чаша лета все еще тяжелее чаши осени, но все чаще они уравниваются, и скоро лето отступит.

Сентябрь… Кончается время отпусков, посвежевшие глаза снова пытливо вглядываются в строки рукописей и книг, в сердце рождаются новые сполохи чувств, к душе приходят новые мысли. Начался еще один академический год – и сколько их еще впереди! Их нужно много, чтобы свершить задуманное, их – золотых лет, разных лет, одинаково дорогих лет творчества, ради которого живем.

На одной из полок моей библиотеки стоят книги с разноязычными автографами их создателей. Первыми среди них по времени являются работы Игнатия Юлиановича Крачковского.

Даря мне экземпляр печатного списка своих трудов, 18 декабря 1936 года Игнатий Юлианович написал на нем:

«Одному из моих младших учеников на память, но не поучение, ибо надо писать не много, но о многом, а я всю жизнь нарушал это правило, в чем каюсь, но поздно».

Около семидесяти выполненных и опубликованных мною работ – много это или мало? Думаю, что скорее мало – у иных моих коллег количество единиц печатной продукции перевалило за сотню, а то и две… Могло бы быть еще меньше, если бы я подчас не поддавался соблазну, к сожалению, поощряемому у нас, увеличить свой авторский список.

Большинство моих работ посвящены, в разных аспектах, востоковедению, в первую очередь исследованию арабского мореплавания. Писать об этом явлении, оказавшем глубочайшее влияние на культуру Востока и Европы, – значит говорить о многом.

Следовательно, мне, может быть, удалось до некоторой степени выполнить завет моего учителя.

Скажу ли, что мною сказано все? Нет. Выбранная тема затрагивает столько новых мыслей, что им не уместиться и в десятке книг, а работы по общему языкознанию и Корану, к которым я смог приступить только в последние десятилетия, лишь затрагивают эти области, показывая возможность иных подходов. Однако если даже не касаться частных тем, то ведь бок о бок со специальными вопросами науки стоят вопросы общие – науки как метода познания, истории науки, научной этики и морали. О них нужно думать и говорить.

Например.

Как готовить ученого?

Что есть научное творчество?

Какова роль авторитетов в науке?

В полной ли мере мы владеем искусством научной критики?

Достаточно ли мы бережем людей науки и требуем с них?

Все ли наши работы идут на вооружение науки?

Всегда ли нам ясны ретроспектива и перспектива наших исследований?

Сколько тем! К некоторым из них я смог приступить лишь сейчас, каждая ждет своей книги. Однако первый долг востоковеда – и я старался его выполнить – восстановление истины, утверждение единства истории. Когда труд исследователя снимает поздние напластования и рассекает освященные традицией формы, чтобы вскрыть истинное содержание, история встает перед нами живым и естественным прологом сегодняшнего мира.

«Не пепла, а огня ищет человечество в прошлом», – гласит старый афоризм.