Свет во мраке

Куда девать семью?

После появления в гетто Гжимека Игнатий Кригер старался не попадаться ему на глаза и в то же самое время усиленно придумывал, как бы вывести за пределы гетто жену и детей. Но куда их устроить? Все его друзья по довоенному времени либо эвакуировались с Красной Армией, либо уже были уничтожены гитлеровцами. Будь у Кригера много денег, драгоценностей, тогда бы ещё был смысл попытаться установить связь с волей, найти приют у какой-нибудь одинокой старушки в «арийских» районах города. Но Кригер всю жизнь свою трудился, не делая сбережений, и теперь мог надеяться только на свои собственные руки.

Сон покинул его. Двух-трёх часов короткого, беспокойного сна хватало с лихвой Кригеру для отдыха. Всё остальное время он лихорадочно пытался найти выход из этого заколдованного круга. И в таком-то состоянии душевного оцепенения на следующий день после ответной акции, вызванной выстрелом Конторского, Игнатий Кригер столкнулся лицом к лицу с «королём» гетто.

Кригер услышал его гулкие шаги по деревянной галерейке, опоясывающей блок изнутри, и подумал, что это дворник Ридлер вышел на прогулку. Кригер запрятал детей в бункер и сам вышел на балкон. В двух шагах от него, заглядывая в окно пустующей квартиры, в сером кожаном плаще стоял Гжимек.

— Отчего нет визитных карточек? — закричал Гжимек. — Даю полчаса сроку. Все квартиры пронумеровать! — И ушёл.

Кригер знал, что с Гжимеком спорить опасно. Он раздобыл бланки визитных карточек. На первоклассном бристольском картоне с золочёными ободками Кригер вывел не только номера 48 квартир, но и фамилии живших тут раньше людей, убитых во время недавней акции.

Гжимек появился ровно через полчаса. Он вызвал Кригера и одну за другой обошёл все 48 квартир.

На вопросы Гжимека, куда девались обитатели квартир, Кригер отвечал односложно: «Увезены из гетто». Вид его при этой фразе не выражал ничего. Гжимек обошёл галерейку и постучал полусогнутым пальцем сперва по лбу Кригера, а потом в дверь необитаемой квартиры, давая этим понять, что считает исполнительного подчинённого сумасшедшим.

Слава эта упрочилась за Кригером ещё больше в день похорон Кайля. Ему принесли почистить стальной шлем Гжимека. Кригер, думая о другом, машинально облил шлем соляной кислотой. Сталь задымилась, соляная кислота в нескольких местах выела краску и уничтожила начисто две стрелки «СС» на боку шлема.

Руперт пришёл сам за шлемом, чтобы нести его Гжимеку, и ужаснулся.

— Чем ты чистил шлем? — заорал «генерал» на Кригера.

— Соляной кислотой! А что? — наивно спросил Кригер.

— Болван! — заорал «генерал», уже знавший об истории с визитными карточками. — Ты и в самом деле — мишигене!

Сверх всякого ожидания, провинность Кригера прошла безнаказанной. Руперт отобрал у кого-го из вахмистров совершенно новый шлем, и пока возился с ним, выяснилось, что «король» уехал на похороны в парадной фуражке.

23 марта, ещё затемно, первая смена работниц ушла из северных кварталов на фабрику Шварца. Те, что вернулись домой, под звуки «Розамунде», утомлённые ночной работой, попробовали уснуть.

Тут-то, в предрассветном сумраке, вспыхнула новая, так называемая «шварцевская» акция.

Гестаповцы окружили плотным кольцом дома, в которых жили портнихи, занятые на фабрике Шварца. Они стягивали с постелей одиноких сонных детей и тех работниц, которые вернулись недавно, вместе с детьми. Более восьмисот женщин с детьми, а также ребят тех матерей, которые ушли на фабрику, гестаповцы загоняют во внутренний двор блока 49 по Полтвяной. Грудных детей ссыпали посреди двора на одну кучу. Дети плачут, зовут матерей. Женщины принуждены сидеть на корточках. Встать не разрешается. То и дело гестаповцы для устрашения своих пленников стреляют из автоматов над их головами.

Одной из задержанных удаётся вырваться со двора дома на Полтвяную. Прижав к груди своего младенца, простоволосая, с остекленевшими от ужаса глазами, она мчится к забору, ограждающему гетто. Пули гестаповцев настигают её. Женщина валится вперёд, прижимая своим телом грудного ребёнка. Тот выползает из-под тела матери, по раскисшей весенней земле тянется ручонками к её обнажённой груди.

Подбежавший гестаповец хватает ребёнка за ноги и разбивает его голову о фонарный столб.

Когда женщин и детей, загнанных во двор блока, начали грузить на машины, выяснилось, что озябшие, плачущие дети, задержанные без матерей, не могут сами залезть в кузова. Гестаповцы приказали работницам грузить не только своих, но и чужих детей.

В три часа дня акция закончилась. Машины уехали на «Пясковню». По опустевшему двору воровато бродил уничтоженный впоследствии дворник Ридлер.

Он собирал в грязи порванные злотые, доллары с изображением Вашингтона и другие деньги, чтобы потом у себя в коморке подклеить их и отложить на «чёрный день».

На автомашинах, которые в это время мчались улицами Львова, гестаповцы увезли на смерть и восемь близких родственников Игнатия Кригера.

В восемь часов вечера лёгкий сумрак опускается на узкие улицы Львова. К решётчатым воротам в шеренгах по трое подходят работницы фабрики Шварца. Как обычно, музыка играет им встречный марш — фривольную песенку «Розамунде»: «Розамунде, ты моя любовь, моё счастье, моё наслаждение»…

Звуки музыки слышит вышедший на балкон вместе с Валли Эльбенгрехт «король» гетто — Гжимек. Его любовница в таком же кожаном плаще, как и он. В её светлые, с золотистым отливом волосы вплетена голубая лента, на поясе — неизменный пистолет.

— Дамен дес геттос! Дамен дес геттос! — хохочет Валли, показывая рукою на проходящих внизу усталых, измождённых женщин.

Они маршируют внизу, съёживаясь в ожидании удара, им чудится, что вот-вот «королева» начнёт стрелять. Но Валли сегодня в миролюбивом настроении. Гжимек по случаю дня рождения подарил ей фольварок в селе Войцеховицы, близ Перемышлян. До прихода гитлеровцев в этом фольварке помещался совхоз. Отныне им будет владеть Валли Эльбенгрехт. Как здесь не веселиться?

Гжимек и Валли приняли вечерний парад и возвратились в свои хоромы, всё ещё пахнущие свежей масляной краской. Спустя несколько минут отчаянный крик пронёсся по северным кварталам. Матери застали разбитые двери, ограбленные квартиры, не находили детей. Всё ясно: была акция. Две работницы, живущие в бункерах дома № 49 по Полтвяной, бросились в отчаянии с третьего этажа на камни того самого двора, где ещё несколько часов назад кричали сваленные в кучу их малыши. Третья осиротевшая мать кончила жизнь самоубийством, прыгнув с чердачной площадки в лестничный пролёт. Она умирала в нескольких шагах от подвала, где на время «шварцевской» акции были спрятаны жена Кригера и его дети.