Светлейший князь

Глава 7

Молодуха-повитуха Евдокия оказалась черноволосой, худой как щепка особой, одетой как и многие в отряде в какие-то лохмотья, совершенно неопределенного возраста. Тусклый, загнанный взгляд, невозможно даже понять цвет глаз. Она сидела на какой-то чурке, горестно опустив голову. Её усталость и безысходность я ощутил просто физически и засомневался в своей идее сделать её своей помощницей по медицинской части.

Увидев меня, Евдокия встала и поклонилась в пояс.

— Здравствуйте, барин, — голос Евдокии был подстать её виду, тусклый и унылый, без каких-либо эмоций. — Мне сказали, что вы велели прийти к вам.

— Почему ты называешь меня барином? С чего ты это взяла?

— Потому-то что вы барин, а как вас еще называть? — эту тему я решил дальше не развивать, а всё-таки заняться делом.

— Мне сказали, что ты повитуха?

— Повитухой была моя бабушка, — уточнила Евдокия, — она не успела меня научить всему что нужно. Я чуток знаю и умею из того, что она знала.

— А почему бабушка не успела тебя всему научить? — вопрос это принципиальный, бабушка не успела или Евдокия не хотела.

— Мой муж и родители весной на реке провалились под лед и утопли, — в голосе Евдокии появились какие-то эмоции. — Я осталась одна с ребятишками и бабушка взяла меня к себе. До того она меня не учила. А прошлой зимой она умерла.

— Расскажи мне все подробнее.

— В пятнадцать лет меня выдали замуж, когда мужа не стало, мне было девятнадцать. Я родила троих, младшенькую уже после смерти мужа, — В глазах Евдокии появились слезы. — Еще у меня есть брат, ему четырнадцать.

— Все трое живы? — уточнил я.

— Да, мы с мужем слушались бабушку и делали все, как она говорила, — по мере разговора голос Евдокии стал меняться, в нем появились эмоции и оттенки.

«Очень интересно, надо будет подробно об этом её расспросить», — подумал я. Евдокия после небольшой паузы продолжила, как-бы отвечая на мой немой вопрос.

— Мы с бабушкой зимой сильно болели, я выздоровела, а она нет, — голос Евдокии задрожал. — А потом заболел мой брат, он надорвался, пока я болела. Три месяца прошло, а он всё чахнет.

— Ты будешь мне помогать в лекарском деле, — я решил прекратить пытать несчастную женщину, выбора все равно у меня нет.

— Как скажите барин, — голос Евдокии опять стал тусклым и унылым.

— И называй меня Григорий Иванович, — вопрос принципиальный, я на миг представил картину: у постели больного медсестра называет доктора барином.

— Хорошо барин, — копья я решил по этому поводу не ломать, решив, что всему свое время. А начать я решил с другого.

Начал я того, что попросил Анну Петровну Маханова организовать моей будущей сотруднице элементарную баню и смену гардероба. И если с первым проблем не было, так как в отряде было целых две юрты-бани, то второе представляло достаточно большую проблему. В отряде не было практически никаких запасов одежды, люди донашивали в буквальном смысле последнее. В найденных мною тюках, а их оказалось ровно двадцать, оказалось такое количество хлопчатобумажных и шелковых тканей, что мы без проблем сможем нашить нужное нам количество одежды. Но это в будущем, а сейчас просто катастрофа. С огромным трудом Анне Петровне удалось выполнить мою просьбу и через два часа Евдокия присоединилась ко мне.

Передав Евдокию на попечение госпоже Махановой, я начал «предстартовый» медосмотр, первым делом осмотрев брата и детей моей будущей помощницы. Я еще раньше отметил, что основная масса детей, в особенности мальчики-подростки не выглядят на свой календарный возраст и имеют дефицит веса. И осмотр брата Евдокии подтвердил мое предположение, четырнадцатилетний Илья просто хронически недоедал, также как и трое его маленьких племянников.

Осмотрев детей, я поспешил к Фоме Васильевичу. Подготовка к походу заканчивалась и и Фома Васильевич начал расставлять отряды в походный порядок. Внук Степан все фиксировал и контролировал. Я попросил семью Евдокии включить в наш отряд. Нашим отрядом я стал называть себя, Петра Сергеевича, Ерофея и отца Филарета.

— Григорий Иванович, можешь не сомневаться к утру будет все готово, настроение Фомы Васильевича было отличное и он добро покрикивал на своих молодых помощников. — Кузнецовской команде осталось десяток лошадей. Плотники тоже всё заканчивают. Лукерья считай сортировку закончила, а сушить надо будет всю дорогу по возможности. — Фома Васильевич прищурился и посмотрел на солнце. Мне показалось, что он там имеет ответ на какой-то свой вопрос.

— Я вот что думаю, Григорий Иванович, завтра надо начинать трогаться прямо с рассветом, — Фома Васильевич опять посмотрел на солнце и ни мгновение превратился в дряхлого старикашку, но именно на мгновение. Он взял веточку и стал рисовать на земле.

— Пусть Ерофей первый десяток на тропу высылает. А я буду за ним ставить отряды. Степка, — дедушка Фома обернулся, подзывая внука, — будет следить чтобы шли по порядку. И потихонечку на тропу будем втягиваться. Мы ведь в струнку будем идти, вытянемся версты на две, а то и три.

— Думаю не меньше, — согласился я.

— Ваш отряд в середине пойдет. Ерофей сказал, ты собираешься с разведчиками идти? — поставил крестик впереди в голове своего рисунка и посмотрел на меня.

— Поначалу да, — подтвердил я. — Дальше видно будет.

— Конечно это правильно, риска так меньше, — одобрил Фома Васильевич. — Скотину всю надо гнать после обоза. Поросята маленькие, их в сумках придется везти. Трудностей с быками не жду, у всех кольца в носу.

— Только ты, Фома Васильевич, вместе с Ерофеем должны диспозицию строго обеспечивать. Иначе будет полная неразбериха, тайга штука серьезная, а впереди и горы. — подытожил я, увидев приближающую Евдокию. — Я вижу вон Евдокия идет, мы с ней народ осмотрим, кто здоров, кто болен.

Подошедшая Евдокия поразила меня своим преображением. Абсолютно все в нашем отряде ужасно выглядели после потрясений последних дней: тяжелая переправа через вдоль Енисей, преследование казаков и многое другое. Люди были очень уставшие, измотанные непрерывными многомесячными потрясениями, всех страшила неизвестность ближайшего будущего. Элементарный поход в баню и возможность переодеться во что-нибудь чистое и свежее, были просто недоступны. Не было для этого ни сил, ни возможности, оборудование походных бань закончили буквально перед переправой через Енисей.

Но главным были не внешние изменения моей помощницы. Она шла ко мне с улыбкой, уверенной походкой и я увидел, что у нее глубокие голубые глаза.

— Вот это другое дело, — все сомнения в правильности выбора улетучились. — Начинаем работать. Вопрос номер один. Баня я вижу работает.

— Работает, барин, — «барин» Евдокия произнесла после некоторой паузы.

— Отлично. Читать и писать умеешь? — вопрос я задал почти на все сто будучи уверенным в ответе, но неожиданно услышал другое.

— Умею, барин. Меня бабушка научила.

— Я смотрю твоя бабушка была передовым человеком, — иногда ошибаться очень приятно. — Иди к Петру Сергеевичу и возьми у него бумаги пять листов, перо и грифель.

— У меня всё есть, Анна Петровна позаботились, — Евдокия положила руку на сумку, висящую на плече.

— И так, господа хорошие, план такой, — жестом я попросил Евдокию, Фому Васильевича и Степана подойти ближе. — Пока я с Евдокией осматриваю народ, ты, Фома Васильевич, организовываешь санитарную обработку раненых и больных, кто будет в госпитале. Госпиталем будут те, кого надо нести на носилках. На стоянках размещать в моей палатке. Все это в моем отряде, — я вопросительно посмотрел на своих помощников, понятно-ли.

— Объясняю, что такое санитарная обработка. Сейчас это помыть и переодеть людей просто в чистое исподнее. Лежать они будут в исподнем. Дополнительно нужны четыре помощника, по два обоего полу, называть их будем санитарами. Они в баню первыми и переодеть просто в чистое, если конечно есть. Если нет, почистить то, что есть. Понятно?

Евдокия кивнула головой:

— Понятно, барин.

Фома Васильевич повернулся к своему племяннику. Тот просто кивнул головой.

— Будут нужны бинты. Для этого нужно взять мягкую ткань, желательно хлопчатую, постирать её, а затем нарезать полосами, шириной в ладонь, длиной в сажень. Для обработки взять кастрюли, почистить, помыть. Затем прокипятить. И в этих кастрюлях сделать отвар чая и цветков ромашки. В этом отваре бинты прокипятить, высушить, свернуть трубочкой и уложить в чистую сумку. Её тоже обработать, как и бинты. Это понятно? — вроде всё понятно, никто не переспрашивает, только головой кивают.

— Дальше. Таким же образом обработать несколько больших бутылей, чашек и кружек. Приготовить еще отдельные отвары чая и ромашки и запас простой кипяченой воды. Всё это без меня не делать, когда всё подготовите, позовете, — я сказал о главном и решил пора этим ограничиться. — Много еще чего будет приготовить. На первый раз под моим руководством все будем делать.

Как говорится, кадры решают всё и у нас кадровый вопрос также был одним из главным. Санитаров потребовалось в итоге в два раза больше. Осмотр и выявление раненых и больных мы провели достаточно быстро. Никаких неприятных сюрпризов не оказалось, больных к моему удивлению не оказалось вообще, а раненых полтора десятка, трое из которых были достаточно тяжелые. И множество всяких ссадин и синяков.

А вот с санобработкой и подготовкой бинтов и всего необходимого пришлось повозиться. Но своего я добился. Всем раненым я обработал раны, наложил повязки. Троих положил в свой госпиталь, остальным просто выделили лошадей для поездки верхом.

Одному раненому пришлось вскрывать абсцесс бедра. Евдокия ассистировала мне и вполне успешно справилась.

После полуночи, а Анна Петровна передала с Евдокией еще и часы, все медицинские манипуляции были закончены. Двое санитаров остались дежурить, остальных и Евдокию я отпустил отдыхать, распределив между ними дежурства и проинструктировав, в каком виде нужно приходить на службу.

Выйдя из госпиталя, я увидел Ерофея.

— Григорий Иванович, пойдем до Енисея прогуляемся.

Легко сказать, да трудно сделать, но при свете луны мы пробрались на берег Енисея. Прямо напротив нас казаки при свете факелов готовили плот.

— Место для высадки они легко определили, над нашим лагерем тоже зарево стоит.

Обернувшись, я убедился в этом.

— Я полусотню сколотил, людей по местам расставил. Резервный десяток на всякий случай у тропы стоит. По лагерю проехал, считай все готово. Кузнец с Лукерьей и дедушкой Фомой всех по номерам расставляют. Каждый знает свое место в караване. На рассвете можно уходить.

— Ты мне, Ерофей, вот что скажи, штуцера у нас естьштуцера?

— Семь штук, да вот только заряжать их умеет только фельдфебель Шишкин, да я немного.

— Фельдфебеля отзови сюда, пусть он штуцера подготовит. Думается по утру они нам пригодятся. Ты тут выстави дозор. Как казаки начнут переправу, надо будет обстрелять их.

— Дозор у меня тут стоит, можно сказать рукой подать. Ты даже их не увидел, — с гордостью сказал Ерофей.

— Замечательно. Пошли к Петру Сергеевичу, подведем итоги.

Перед рассветом наш лагерь потихоньку начал гудеть как растревоженный муравейник. Вчерашняя подготовка не прошла даром: первыми проехали десятки авангарда, а затем в лес началине спешно входить и въезжать люди, согласно своим номерам в караване. Все разговоры с первыми шагами по тропе сразу стихали, дети брали старших за руку, а взрослые начинали держаться ближе к друг другу.

Я с фельдфебелем Шишкиным и одним из бойцов, прихватив все семь штуцеров, поспешил к дозору на берегу Енисея. И надо сказать пришли мы очень вовремя.

Утреннего тумана над рекой почти не было и мы хорошо видели, как казаки начали готовиться к переправе. Послав гонца к Ерофею, мы с фельдфебелем изготовились к стрельбе.

Казачки действовали быстро и слаженно. Не прошло и десяти минут, как они начали переправу. Подпустив плот метров на сто, мы с фельдфебелем открыли огонь. Штуцер есть штуцер, а Шишкин действительно оказался хорошим стрелком. Я сделал три выстрела, он четыре. Казаки в итоге потеряли пять или шесть человек, а самое главное плот, стал неуправляемым и течение стремительно понесло его к Большому порогу.

— Ну что фельдфебель, мы свое дело сделали. Дозор пока пусть тут остается, а мы возвращаемся в лагерь. И ты давай сразу же заряжай штуцера. Думаю, они нам сегодня еще пригодятся.

— Как скажете, ваша светлость.

— Это почему ты меня в светлости произвел? — я от удивления чуть рот не открыл.

— Как почему? Капитан Пантелеев благородие по чину, а вы светлость.

— Это почему?

— Вы князь, — фельдфебель сказал веско и категорично. — А раз князь, значит светлость.

Возражать фельдфебелю я не стал, здесь 18-ый век, а не 21-ый. Да и сословность в свое время появилось не просто так.

За двое суток сложился как бы симбиоз человеков 21 и 18 веков. Я, ГригорийИванович Крылов образца времен Очакова и покорения Крыма как бы уже прожил две жизни, одну здесь в 18-ом веке, другую там в 20–21 веках. И теперь я живу здесь третью жизнь здесь, и в этой новой жизни безвестный беглый, в чью плоть перенеслась мою душу и разум человека из будущего, никуда не исчез. Исчезло только его я. А вот его знания, умения и мироощущения остались и мало того, со мной еще поделились этим же и душа убитого казачьего офицера: я без проблем измеряю расстояния в верстах и саженях, понимаю значение абсолютно всех слов что слышу, не просто понимаю почему я «барин» и «светлость», но и согласен с этим. Проблемыу меня возникли лишь с чтением рукописного текста восемнадцатого века, но связано это было лишь с одним: и беглый товарищ т казачий офицер были просто неграмотными. А вот в той армии, которую я создам, будут привычные мне звания и должности и обращение «товарищ».

И приятный бонус, сегодня я окончательно осознал интереснейшую штуку: у меня появилось прямо какое-то магическое чувство ощущение опасности. Когда ко мне подошел фельдфебель с известием о готовящейся переправе казаков, я уже знал, что он мне скажет. И после короткого, но успешнейшего боя с казаками, я не ощущал больше никакой опасности, поэтому в лагерь мы возвращались не спеша.

К моему возвращению Ерофей успел лично проинспектировать основной дозор и к штабу мы подъехали одновременно.

— По вашим лицам я вижу, что на реке все отлично, — наш вид говорил сам за себя.

Шишкин довольно улыбнулся, а я ответил:

— Не то слово, батенька. Казаки потеряли самое малое пять человек, плот не удержали и их понесло на порог. У тебя как? — это было намного важнее.

— Командир у них видать хороший, казаки вдоль берега потихоньку пошли. Но остановились, когда увидели остатки плота.

— Неужели так быстро их донесло? — я был просто поражен этим фактом.

— Представать себе, донесло, — Ерофей показал, как именно это произошло. — Яслышал, как вы палили и глазам не поверил, когда увидел плот. На берег выбралось двое. Казачки спешились и совет держат.

— Гуси как? — мне было интересен результат исторического эксперимента Ерофея.

— Ни как, молчали. Я их забрал за ненадобностью.

— Как думаешь, полезут? — спросил я о самом главном для нас в данную минуту.

— Полезут, не могут не полезть, — категорично ответил Ерофей. — Казачьё это я знаю, как облупленных.

У меня не было никаких плохих предчувствий, но береженного бог бережет.

— Давай выдвигай резерв на позицию и помоги Шишкину со штуцерами. Я к Маханову. А потом к твоим орлам, плюс три бойца не помешают, — бой с казаками был неизбежным и я должен принять в нем участие. — Служивые, что знают поворот у Табель — Сука, где?

— Впереди. Один из них за командира. Да ты не переживай, — решил успокоить меня Ерофей, — место приметное и я там еще меточку оставил. Мои орлы видели, так что ну никак не пропустят.

Сергей Петрович с Фомой Васильевичем осуществляли общее руководство нашим выходом на тропу, Лукерья вся была в хлопотах о хлебном вьюках, а Кузнецов перестраховываясь, проверял еще разподковы и седланекоторых лошадей.

— Сергей Петрович, прогноз какой? — Сергей Петрович недоуменно посмотрел на меня, но смысл незнакомого слово все-таки понял.

— Час-полтора и караван весь будет в лесу, голова идет уже по тропе. Ваш госпиталь в лесу, я проконтролировал их, не переживайте. Главная проблема будет скотину гнать, боюсь в лес плохо пойдет. Надеюсь часа за три управимся.

— За три часа казачки обязательно сунуться, — я протянул Петру Сергеевичу два листа бумаги с нарисованной мною картой маршрута и долиной. — Возьми. Война, даже такая маленькая, штука дурная, все может быть. Здесь все написано, мало ли что. Я с Ерофеем к дозору на тропе.

— А может тебе, Григорий Иванович, не надо? — Петру Сергеевичу моя затея явно не понравилась. — Ты ведь самый ценный у нас.

— А как я буду людям в глаза смотреть? — вопросом на вопрос ответил я. — Настоящие вожди рождаются в бою, об этом говорит вся мировая история. Казаки полезут, а опытнее меня бойца нет, поверь мне, — я успокаивающе улыбнулся. — Мы обязательно отобьемся.

Через час мы были на позициях дозора, оставив лошадей с двумя коноводами в пятидесяти метрах сзади в небольшой лощине, почти свободной от леса. Коневоды были молодые братья-близнецы Кузнецовы, что было сразу видно, оба были на одно лицо и очень похожи на Василия Ивановича.

— С лошадками совладаете? Надо чтобы они помалкивали, — Ерофей решил еще раз уточнить их главную боевую задачу.

— Не беспокойтесь, ваше благородие, в лучшем виде все будет, — ответил один из братьев, наверное тот кто считался из них старшим. — Мы же с лошадушками почти братья, они нас любят и уважают. Просьбы наши всегда выполняют. Куда мы туда и они.

— Это точно, куда вы туда и они. На Енисее так и было, — Ерофей обернулся ко мне, — я думал ну ни за что лошади в Енисей не пойдут, а они постояли с ними на берегу, пообнимались и поплыли лошадки через реку.

Слушая Ерофея, я подумал: «Голову ломаю, как правильно обращаться? А работа с личным составом уже проведена. Раз командир, то, как минимум, благородие».