Свистать всех наверх

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Вторник, 10 утра — 10 вечера

Мне, как и всякому человеку, надо высыпаться. Часов десять или даже восемь нормального сна, и я снова стал бы самим собой. Может быть, не излучающим радостный оптимизм — повода для этого не было, но, во всяком случае, свежим, сосредоточенным, способным мыслить быстро и действовать незамедлительно. Как сказал бы дядюшка Артур, на грани здравого смысла, но это лучшее, на что я был способен. Но десяти часов у меня не оказалось. Да и восьми тоже. Ровно через три часа после того, как я провалился в сон, его как рукой сняло. Не мудрено. Попробуй спать, когда у тебя над ухом стучат и орут так, что перепонки лопаются.

— Эй, там, на «Файеркресте»! Эй! — Бум, бум, бум — по борту.— Можно мне подняться на борт? Эй, вы что, спите? Эй!..

Мысленно обругав незваного морского гостя крепкими словами, я опустил нетвердые ноги с кровати и попытался встать. Чуть было не упал. Казалось, что у меня осталась всего одна нога. Шея болела неимоверно. Взгляд в зеркало мгновенно подтвердил, что внешность моя соответствовала внутреннему состоянию. Помятая небритая физиономия, мертвенно-бледная, с большими черными кругами под воспаленными глазами. Я быстро отвел глаза. Видеть такое по утрам было выше моих сил.

Я приоткрыл дверь каюты напротив. Ханслетт спал без задних ног и громко храпел. Я вернулся в свою каюту, надел халат и занялся шарфом. Жуткий тип с луженой глоткой все не унимался. Если не потороплюсь, он разнесет корабль на куски. Я привел прическу в относительный порядок и вышел на палубу.

Там было холодно, мокро и ветрено. Мерзко и серо. Зачем только меня разбудили! Косой дождь лупил по мокрой палубе, вспенивал и без того кипящую белыми бурунами воду за бортом. Ветер натужно гудел в оснастке и гнал по поверхности моря крутые волны, высотой фута в три — достаточно для того, чтобы путешествие на катере среднего размера стало затруднительным и небезопасным.

Впрочем, тому катеру, который пришвартовался к нашему борту, такие волны были нипочем. Он был немного поменьше «Файеркреста», хотя вначале казалось, что это не так, но достаточно большим, чтобы иметь крытую, застекленную рулевую рубку, оборудованную не хуже, чем кабина современного самолета, и расположенный ближе к корме кубрик, на крыше которого без труда поместилась бы футбольная команда. Команда катера состояла из трех человек в черных дождевиках и смешных французских морских бескозырках с черными ленточками сзади. Двое из них набросили швартовые крюки на пиллерсы бортового ограждения «Файеркреста». Полдюжины больших надувных резиновых кранцев предохраняли сверкающий стерильной белизной борт катера от нежелательного контакта с плебейски раскрашенным «Файеркрестом». Мне не нужно было напрягать зрение, чтобы прочесть надпись на бескозырках матросов. Я и так знал, что этот катер обычно покоился на корме «Шангри-ла».

В центре катера, у самого борта, стоял плотный человек, одетый в белый морской китель с блестящими медными пуговицами. Над головой он держал щегольской зонтик для гольфа, при виде которого сам Джозеф позеленел бы от зависти. Он прекратил колотить одетой в белую перчатку рукой по обшивке «Файеркреста» и уставился на меня.

— Ха! — выкрикнул он таким громоподобным басом, какого мне никогда не доводилось слышать.— Так вот и вы, наконец! Не торопитесь, верно? Я промок, промок до нитки! — Несколько мокрых пятен от дождя действительно проглядывали на белом рукаве.— Можно мне подняться на борт? — Он не ждал разрешения, просто перевалил через борт удивительно проворно для человека его возраста и комплекции, и первым проскочил в рулевую рубку «Файеркреста». Это было не слишком вежливо с его стороны, потому что в руках у него был зонт, а я стоял на палубе в одном халате. Войдя вслед за ним, я закрыл за собой дверь.

Это был тип невысокого роста, крепкого телосложения, лет пятидесяти пяти на вид, смуглый, загорелый, с крупными чертами лица, седые волосы подстрижены ёжиком, брови кустистые, нос прямой, тонкие губы сжаты так плотно, будто рот застегнут на молнию. Красивый старикан, если, конечно, вам нравится такой тип лица. Черные, сверлящие глаза осмотрели меня снизу вверх. Если я и произвел на него неотразимое впечатление, то ему удалось героическим усилием скрыть это.

— Простите за задержку,— извинился я.— Не удалось выспаться. Среди ночи к нам явились таможенники, и я долго не мог прийти в себя после этого.— Всегда говори людям правду, если предоставляется возможность сделать это без последствий, как в данном случае, например. Так можно прослыть правдолюбом.

— Таможенники? — Он, видимо, собирался. добавить что-нибудь вроде «чушь» или «глупости», но передумал.— Несносные зануды. Вваливаться среди ночи! Я бы их не пустил. Послал бы куда подальше. Какого дьявола им было надо? — Создавалось впечатление, что у него в прошлом были неприятности с таможней.

— Разыскивают пропавшие химикаты. Их украли где-то в Айршире. Ошиблись адресом.

— Идиоты! — Он выбросил вперед пухлую руку. Свое окончательное мнение о таможенниках он высказал, вопрос был закрыт.— Скурас, сэр Энтони Скурас.

— Петерсен.— От его пожатия я поморщился. Не столько потому, что он так сильно сжал мою руку, сколько из-за огромного количества перстней, врезавшихся в ладонь. Я бы не удивился, узнав, что он и на больших пальцах носит перстни. Я посмотрел на него с интересом.— Сэр Энтони Скурас. Конечно, я о вас много слышал.

— Наверное, ничего хорошего. Журналисты меня не любят, потому что я их презираю. Киприот — судовладелец, который нажил свои миллионы благодаря безжалостному расчету, как они утверждают. Это верно. Вынужденный покинуть Афины по требованию греческого правительства. Правильно. Обзавелся британским гражданством и купил себе рыцарский титул. Святая правда. Занимаюсь благотворительностью и общественной деятельностью. Деньги могут все. Теперь на очереди титул баронета, но ситуация на рынке пока неблагоприятная. Надо подождать снижения цен. Можно воспользоваться вашим передатчиком? Я вижу, у вас он есть.

— О чем вы? — Резкая смена темы разговора Застала меня врасплох, что было неудивительно в моем состоянии.

— О вашем радиопередатчике, старина! Вы что, новости не слушаете? Пентагон отклонил серию важных военных проектов. Цены на стальной прокат стремительно падают. Мне необходимо срочно связаться со своим нью-йоркским брокером!

— Простите. Конечно, это возможно... но ваш собственный передатчик?

— Вышел из строя.— Он еще плотнее сжал губы. Теперь на месте рта возникло что-то вроде поперечной морщины.— Дело срочное, мистер Петерсен.

— Никаких проблем. Вы знаете, как пользоваться этой моделью?

Он улыбнулся тонкой улыбкой, на другую он и не был способен.

Принимая во внимание мощную радиостанцию, которая была у него на борту «Шангри-ла», спрашивать, умеет ли он пользоваться нашей, было все равно, что спросить у пилота трансатлантического реактивного лайнера, может ли он справиться с планером.— Думаю, что управлюсь; мистер Петерсен.

— Позовите меня, когда закончите. Я буду в салоне.— Он позовет меня раньше, чем закончит. Он позовет меня до того, как начнет. Но я не мог сказать ему об этом. Никогда не надо болтать лишнее. Я спустился в салон, чтобы тем временем побриться, но передумал. Времени не хватит. Все должно кончиться быстро.

Так и случилось. Он появился в дверях салона через минуту с унылым лицом.

— Ваша рация не работает, мистер Петерсен.

— С этими старыми аппаратами надо уметь обращаться,— тактично заметил я.— Может быть, я...

— Я сказал, что она не работает. Это значит, что не работает.

— Чертовски странно. Она работала...

— Хотите попробовать?

Я попробовал. Никакого эффекта. Я крутил ручки и щелкал переключателями. Ничего.

— Что-то с питанием, наверное,— предположил я.— Сейчас проверим.

— Не потрудитесь ли снять переднюю панель?

Я с удивлением уставился на него. Выждав немного, сменил выражение на напряженно задумчивое.— Вам известно что-то, о чем я не догадываюсь, сэр Энтони?

— Сами увидите.

Конечно, я увидел и изобразил последовательно удивление, непонимание, досаду и, наконец, праведное возмущение. После этого произнес:

— Вы знали. Откуда вам было это известно?

— Ответ сам напрашивается.

— Ваш передатчик,— медленно сказал я.— Он не просто вышел из строя. У вас был тот же ночной гость.

— И на «Орионе».— Он опять поджал губы.— Большой голубой двухмачтовик, стоит недалеко от моей яхты. Единственное судно в гавани, не считая наших, где есть передатчик. Вернее, был. Разбит. Я только что оттуда.

— Разбит? И у них тоже? Но кто же мог на такое пойти; скажите Бога ради? Не иначе как дело рук сумасшедшего.

— Вот как? Дело рук сумасшедшего? Я в этих вопросах кое-что смыслю. Моя первая жена была...— Он внезапно замолчал, как-то странно потряс головой и затем продолжал, медленно выговаривая слова: — Действия психически больного иррациональны, случайны, бесцельны по сути совершаемых поступков. То, с чем мы столкнулись, абсолютно иррационально, но неслучайно и преследует определенную цель. Все заранее продумано и спланировано. Есть и причина для подобной акции. Сначала я думал, что кто-то хочет лишить меня связи с материком. Но это невозможно. Лишив меня временно возможности общения, никто ничего не приобретет, а я ничего не потеряю.

— Но вы же сами сказали, что на нью-йоркской бирже...

— Пустяки,—-ответил он презрительно.— Никому не хочется расставаться с деньгами, даже если речь идет всего о каких-то нескольких миллионах. Нет, мистер Петерсен. Дело не во мне. Здесь есть некие А и В. Для А жизненно важно поддерживать постоянную связь с материком. Для В не менее важно, чтобы А был лишен этой возможности. Вот и предпринимает меры. Что-то интересное происходит в Торбее. Речь идет о крупной игре. У меня на такие дела нюх. .

Он был совсем не глуп. Впрочем, идиотам редко удавалось пробиться в мультимиллионеры. Я бы сам на его месте не смог лучше оценить обстановку.

— Вы еще не обращались в полицию?

— Сейчас туда направляюсь. Только сначала сделаю пару звонков.— Его глаза вдруг заблестели холодным огнем.— Если, конечно, наш друг не разбил оба телефона-автомата на главной улице.

— Он сделал лучше. Обрезал провода. Где-то на берегу пролива. Где именно, никому не известно.

Он уставился на меня, потом зашагал к выходу, но вдруг остановился и вновь повернулся ко мне. Лицо его ничего не выражало.

— Откуда вам это известно? — Тон соответствовал выражению лица.

— Полицейские сообщили. Они были у нас на борту вместе с таможенниками этой ночью.

— Полиция? Чертовски странно. Что было нужно полиции? — Он замолчал и смерил меня своим холодным взглядом.— Личный вопрос, мистер Петерсен. Я не собираюсь вмешиваться не в свое дело, но чтобы не возникало сомнений, ответьте. Что вам здесь нужно? Только без обид.

— Никаких обид. Мы с другом — морские биологи. Научная экспедиция. Корабль не наш — Министерства сельского хозяйства и рыболовства.— Я улыбнулся.— У нас безупречные анкеты, сэр Энтони.

— Морская биология? Можно сказать, это мое хобби. Любитель, разумеется. Надо бы как-нибудь побеседовать.— Он говорил рассеянно, мысли его были далеко.— Вы можете описать внешность полицейского, мистер Петерсен?

Я сделал это, он утвердительно кивнул.

— Это он, правильно. Странно, очень странно. Надо будет перекинуться с Арчи парой слов об этом.

— Арчи?

— Сержант Макдональд. Я пятый сезон подряд устраиваю стоянку в Торбее во время плавания. Ни юг Франции, ни Эгейское море не могут сравниться со здешними местами. Неплохо узнал кое-кого из местных за это время. Он был один?

— Нет. С ним был молодой констебль. Его сын, как он сказал. Невеселый тип.

— Питер Макдональд. У него есть причины для грусти, мистер Петерсен. Два его брата-близнеца шестнадцати лет погибли несколько месяцев тому назад. Учились в Инвернесской школе. Пропали во время последней снежной бури в Йорнгормсе. Отец покрепче, держит себя в руках. Ужасная трагедия. Я знал их. Славные ребята.

Я промямлил что-то подобающее случаю, но он меня не слушал.

— Мне пора идти, мистер Петерсен. Надо передать это чертовски странное дело в руки Макдональда. Не знаю, правда, чем он сможет помочь. Потом ухожу в небольшой круиз.

Я посмотрел через стекло рубки на свинцовые облака, покрытое белыми бурунами море, хлещущий дождь.

— Подходящий денек вы выбрали.

— Чем хуже погода, тем лучше. Бравада ни при чем. Штиль мне больше по душе, как любому нормальному человеку. Только что установил новые стабилизаторы на верфи в Клайде — мы прибыли сюда всего два дня тому назад. А сегодня как раз подходящая погода, чтобы проверить их в действии.— Он неожиданно улыбнулся и протянул руку.— Простите за вторжение. Отнял у вас уйму времени. Грубоватым показался, наверное. Есть за мной такой грешок. Не хотите вместе со своим коллегой пропустить стаканчик у меня на борту сегодня вечером? В море мы ужинаем рано. Часов в восемь, подойдет? Я пришлю катер.

Это означало, что на ужин нас не приглашают, хотя было бы совсем неплохо отдохнуть от кухни Ханслетта с его неизменными печеными бобами, черт бы их подрал. Тем не менее даже такое приглашение вызвало бы черную зависть в некоторых весьма респектабельных домах Англии. Не секрет, что представители английской аристократии, вплоть до самых голубых кровей, включая королевскую, почитали приглашение провести уик-энд на острове Скураса, неподалеку от берегов Албании, как главное событие светской жизни года. Скурас не стал дожидаться ответа и, видимо, не предполагал его услышать. Я его не осуждал. Много лет прошло с тех пор, как Скурас обнаружил, что человеческая натура неизменна и, следуя законам человеческого поведения, никто никогда не отвергнет его приглашения.

— Собираетесь рассказать мне о разбитом передатчике и спросить, что я намерен предпринять по этому поводу, черт возьми? — В голосе сержанта Макдональда звучала усталость.— Так вот, мистер Петерсен, мне уже все известно. Сэр Энтони Скурас был здесь полчаса тому назад. Сэру Энтони было что сказать. И мистер Кемпбелл, владелец «Ориона», только что ушел. Ему тоже было о чем поговорить.

— Я не из таких, сержант. Не люблю много говорить.— И попытался изобразить неловкую улыбку.— Конечно, кроме тех случаев, когда полиция и таможенники вытаскивают меня из постели среди ночи. Похоже, что наши общие друзья отчалили?

— Сразу же после того, как высадили нас на берег. С таможней вечная морока.— Похоже, что ему, как и мне, не мешало бы выспаться.— Скажу вам честно, мистер Петерсен, просто не знаю, что делать с этими поломанными передатчиками. Кому только понадобилось пойти на такую пакость?

— Именно это я и хотел у вас узнать.

— Я могу поехать с вами на корабль,— медленно проговорил Макдональд.— Могу прихватить с собой блокнот, все осмотреть подробно и записать, попытаться найти разгадку. Но я не знаю, что искать. Может быть, если бы я понимал в отпечатках пальцев, умел проводить анализ под микроскопом, что-нибудь и обнаружил бы. Но я не умею этого. Я всего лишь полицейский сержант с острова, а не бригада криминалистов. Это работа для следственной группы. Нам придется связываться с Глазго. Хотя сомневаюсь, что они пришлют пару детективов для расследования дела о нескольких разбитых радиолампах.

— Старик Скурас высоко летает.

— Простите?

— Он человек могущественный. У него связи. Если бы Скурас хотел действовать, я уверен, что проблем бы не было. Когда нужда возникнет и настроение появится, он может очень многим кровь попортить, я уверен.

— В залив Торбей никогда не заплывал человек такой доброты и порядочности,— в голосе Макдональда послышались теплые нотки. Суровое смуглое лицо Макдональда могло скрыть все, любое чувство, но на этот раз ему ничего не надо было скрывать.— Может быть, он живет не так, как мы. Может быть, он жесткий, даже жестокий в своем бизнесе. Может быть, его личная жизнь полна темных пятен, как намекают газетчики. Меня это не касается. Но если вы захотите найти в Торбее человека, который хоть слово против него скажет, то только зря потеряете время, мистер Петерсен.

— Вы меня неправильно поняли, сержант,— мягко сказал я.— Ведь я его совсем не знаю.

— Верно. Зато мы знаем. Видите это? — Он указал через окно участка на большой деревянный дом в шведском стиле, высившийся рядом с пирсом.— Здание нашей новой ратуши. Таун Холл, так его называют. Подарок сэра Энтони. А те шесть маленьких коттеджей на холме? Специально для стариков выстроены. Опять сэр Энтони — все расходы до последнего пенни из его кармана. Кто возит наших школьников на соревнования в Обэн? Тот же сэр Энтони на «Шангри-ла». Участвует во всех благотворительных проектах, а теперь планирует построить верфь, чтобы дать работу молодым людям в Торбее. Здесь с работой не очень хорошо, сами знаете. .

— Что сказать, молодец старина Скурас. Взял вас под свою опеку. Повезло Торбею. Не откажусь, если он мне купит новый передатчик.

— Я буду держать ухо востро, мистер Петерсен. Большего не могу сделать. Если что-нибудь прояснится, тут же дам вам знать.

Поблагодарив его, я ушел. Мне ведь совсем и не хотелось к нему приходить, но было бы очень странно, если бы я не добавил свой голос к жалобному хору пострадавших.

Я был очень рад тому, что отметился.

Дневной прием из Лондона был плохим. Причина была не в том, что по ночам всегда лучше слышно, чем днем из-за помех, а в том, что я не мог воспользоваться внешней телескопической антенной. Тем не менее слова разобрать было можно. Голос дядюшки Артура звучал бодро и отчетливо.

— Ну, Каролина, мы обнаружили наших пропавших друзей,— сказал он.

— Сколько? — осторожно спросил я. Двусмысленные намеки дядюшки Артура далеко не всегда были такими прозрачными, как ему казалось.

— Все двадцать пять.— То есть прежняя команда «Нантвилля» в полном составе.— Двое из них ранены, но серьезная опасность им не грозит, поправятся.— Теперь было ясно, что означала кровь в каютах капитана и старшего механика.

— Где? — спросил я.

Он дал мне координаты. К северу от Уексфорда. «Нантвилль» плыл из Бристоля. Он не мог быть в пути больше нескольких часов, прежде чем попасть в беду.

— Точно такая же процедура, как в предыдущих случаях,— продолжал дядя Артур.— Пару ночей их держали на заброшенной ферме. Еды и питья достаточно. Даже одеяла были, чтобы не замерзнуть. Однажды утром они просыпаются и обнаруживают, . что охрана исчезла.

— Но как удалось задержать ээ... нашего друга? — Я чуть было не ляпнул про «Нантвилль», а дядюшке Артуру это явно не понравилось бы.

— Как обычно. Нельзя им отказать в изобретательности, Каролина. Сначала их люди тайком проникали на корабль еще в порту, потом эта комедия с тонущей рыбацкой шхуной, наконец, полицейская инспекция и случай острого аппендицита на яхте в открытом море. Я думал, что они начнут повторяться. Но на сей раз они придумали нечто новенькое. Наверное, потому, что впервые захватывали корабль в ночное время. Спасательные плотики, на них человек десять, прямо по курсу корабля. Кругом разлита нефть. Такой слабый аварийный фонарь, что и в миле не разглядишь. Так и задумано, наверное. Остальное тебе известно.

— Да, Аннабелл.— Остальное мне известно. После этого все было как обычно. Спасенные жертвы, забыв об элементарной благодарности, вдруг вытаскивают пистолеты, окружают команду, набрасывают им на головы черные мешки, чтобы они не увидели корабль, который придет за ними. Пересаживают их на борт неизвестного корабля, высаживают на берег ночью в безлюдном месте и препровождают до места временного заключения. Иногда приходится идти довольно долго. Заброшенная ферма. Всегда заброшенная ферма. И неизменно в Ирландии. Трижды на севере и теперь уже второй раз на юге. В то же время новая команда отгоняет похищенное судно одному Богу известно в каком направлении, и мир узнает об исчезновении корабля только через два-три дня, когда настоящая команда, после вынужденного отдыха на ферме, вдруг объявляется в каком-нибудь Богом забытом уголке и бросается к ближайшему телефону.

— Бетти и Дороти,—спросил я,— были все еще в укрытии, когда команду переводили на другой корабль?

— Предполагаю. Но не знаю. Детали продолжают выясняться, и доктора, насколько я понимаю, пока никого не пускают к капитану.— Только капитан знал о присутствии на борту Бейкера и Делмонта.— Остался сорок один час, Каролина. Что ты уже сделала?

На минутку я с раздражением подумал, о чем это он говорит, черт возьми. Потом вспомнил. Он дал мне сорок восемь часов. Семь уже прошло.

— Три часа спала.— Ему это может показаться непозволительной роскошью. Его сотрудникам спать не полагалось.— Говорила с береговой полицией и с богатым владельцем яхты, которая стоит рядом с нами. Сегодня вечером нанесем ему официальный визит.

Возникла пауза.

— Что вы собираетесь делать сегодня вечером, Каролина?

— Идем на прием. Нас пригласили. Меня и Харриет. На коктейль.

На этот раз пауза затянулась существенно дольше. Затем он сказал:

— У вас в запасе сорок один час, Каролина.

— Да, Аннабелл.

— Предполагаем, ты понимаешь, что делаешь.

— Присоединяюсь к общему мнению.

— Ты не отказалась от первоначальной идеи? Нет, не это. Ты слишком упряма и... и...

— Глупа?

— Кто этот яхтсмен?

Я сказал ему. Это заняло немало времени отчасти потому, что мне приходилось использовать для имен его идиотский код, а отчасти из-за того, что я подробно пересказал ему все, что сказал мне Скурас и что говорил о Скурасе Макдональд. Когда он снова заговорил, голос его звучал вкрадчиво и настороженно. Раз уж дядюшка Артур меня не видел, я позволил себе цинично улыбнуться. Не всем членам Кабинета Министров удавалось рассчитывать на приглашение отужинать со Скурасом, зато первые заместители — люди, в чьих руках находится настоящая власть,— имели за его столом постоянные места и салфетки с вышитыми инициалами. Заместителей министра дядюшка Артур ненавидел лютой ненавистью.

— Вы должны внимательно следить за каждым своим шагом, Каролина.

— Бетти и Дороти больше не вернутся, Аннабелл. Кто должен платить? Я хочу, чтобы кто-то ответил за это. Ты тоже этого хочешь. Мы все хотим.

Но ведь это невозможно, чтобы человек с таким положением, таким богатством...

— Прости, Аннабелл, я не понимаю.

— Такой человек. Черт возьми, Каролина, я прекрасно его знаю! Мы вместе ужинаем. Друг с другом на ты. Теперешнюю его жену знаю еще лучше. Бывшая актриса. Такой филантроп. Человек, который пятый сезон подряд проводит в этих местах. Неужели такой человек, миллионер, будет тратить свое время на то, чтобы организовывать подобное...

— Скурас? — Я назвал его по коду. В моем голосе звучал недоуменный вопрос, как будто до меня только что дошло, о чем говорит дядюшка Артур.— Я не сказала, что подозреваю его, Аннабелл. У меня нет причин его подозревать.

— Ага! — Нелегко в одном коротком слове выразить одновременно сердечное облегчение, глубокое удовлетворение и сдержанную радость, но дядюшка Артур проделал это без труда.

— Тогда зачем идти? — Случайному слушателю показалось бы, что в голосе дядюшки Артура промелькнула нотка болезненной ревности, и случайный слушатель был бы прав. Дядюшка Артур имел одну слабость — он был большим великосветским снобом.

— Я хочу посмотреть на его разбитый передатчик.

— Зачем?

— Подозрения замучили, скажем так, Аннабелл. Не больше.— Похоже, что дядюшка Артур приобрел обыкновение подолгу молчать сегодня. Наконец он сказал:

— Подозрения? Только подозрения? Но ты говорила сегодня утром, что у тебя есть определенный план?

— Есть кое-что. Я хочу, чтобы вы связались с конторой Пост Офис Сэйвингс Банк в Шотландии. После этого надо просмотреть разделы происшествий в подшивках некоторых шотландских газет. Я предлагаю «Глазго Геральд», «Скоттиш Дейли Экспресс» и, особенно, местный еженедельник «Обэн Таймс».

— Ага! — На этот раз без облегчения, но удовлетворенно.— Это больше похоже на дело, Каролина. Поясни, что тебе нужно и зачем.

Я пояснил, что и зачем мне было нужно. На это ушло куда меньше времени, чем на кодирование. Когда закончил, он сказал:

— Попрошу сотрудников заняться этим незамедлительно. К полуночи у меня будет вся необходимая информация.

— Тогда она мне будет уже ни к чему, Аннабелл. Полночь — это слишком поздно.

— Не требуй невозможного, Каролина.— Он пробурчал себе под нос что-то неразборчивое, затем сказал:— Нажму на все педали, Каролина. В девять часов.

— В четыре часа, Аннабелл.

— Сегодня, в четыре? — В способности изобразить недоумение он обставлял меня в два счета.— Через четыре часа? Ты действительно не понимаешь, что говоришь.

— Вы можете за десять минут занять этим десять человек. А за двадцать минут — все двадцать. Разве есть предел вашим возможностям? Перед вами открыты все двери. Особенно дверь кабинета помощника комиссара. Профессионалы не убивают ради интереса. Они убивают по необходимости, чтобы выиграть время. Им дорог каждый лишний час. А если им дорог этот час, насколько он должен быть дорог нам? Или ты считаешь, что мы имеем дело с любителями, Аннабелл?

— Выходи на связь в четыре,— с тяжелым вздохом сказал он.— Посмотрим, что я смогу для тебя сделать. Твои действия сейчас, Каролина?

— Ложусь в постель,— сказал я.— Хочу соснуть немного.

— Конечно. Время, как ты говоришь, дорого. Ты ведь не собираешься его терять, Каролина? — Он отключился. В его голосе звучала горечь. Это и понятно. Но, тем не менее, если не учитывать бессонницу, следующей ночью он мог рассчитывать на полную норму времени для сна. Мне же не приходилось на это надеяться. Никакого предчувствия или предвиденья у меня не было. Было только подозрение. Немалое подозрение, размером не меньше Эмпайр Стейт Билдинг. И касалось оно «Шангри-ла».

Я услышал только самый конец трели будильника, прозвучавшей без десяти четыре. Самочувствие стало еще хуже, чем когда мы легли после жалкого обеда из солонины с картофельными хлопьями. Будь старый Скурас приличным человеком, он бы позвал нас к ужину. Я не просто старился, я старел. Слишком долго гнул спину на дядюшку Артура. Платили хорошо, но расписание и условия работы — готов поклясться, что дядюшка Артур не видел миски с солониной со времен второй мировой войны — были ужасающими. Кроме того, постоянная тревога, в основном за собственную жизнь, сильно выматывает человека.

Ханслетт вышел из своей каюты одновременно со мной. Он выглядел ничуть не моложе меня. Если уж им приходится полагаться на пару таких старых калош, как мы, подумал я мрачно, подрастающее поколение представляет совсем удручающую картину.

Проходя через салон, я подумал о тех типах, которые красочно расписывают Западные Острова, и в частности залив Торбей, как истинный рай для любителей морских прогулок, которому нет равных в Европе. Совершенно ясно, что они здесь ни разу не были. Флит-сдрит была их домом, и из дома они никогда носа не показывали, да и не хотели этого делать. Невежественная компания писак для рекламных туристических агентств, которым Кингс Кросс кажется северной границей цивилизации. Может, не так уж они и глупы, если предпочитают севернее Кингс Кросс не забираться.

Было четыре часа дня, но осенью в это время уже скорее ночь, чем день. Солнце еще не зашло, хотя ждать оставалось недолго. Но это ничего не меняло, так как шансов пробиться через густые темные облака, несущиеся на восток к темной полосе горизонта за Торбеем, у солнечных лучей не было никаких. Косой порывистый дождь, сыплющий над заливом, уменьшал и без того скудную видимость до каких-нибудь четырехсот ярдов, не более. Поселка, расположившегося в полумиле на берегу, у подножия крутых, поросших соснами холмов, как бы не существовало. На северо-западе показались огни корабля, огибающего мыс. Должно быть, Скурас возвращался после испытания новых стабилизаторов. Главный кок колдует сейчас на камбузе «Шангри-ла» над каким-нибудь диковинным блюдом, которое нам так и не придется отведать. Я попытался прогнать мысль о еде, но она упорно не уходила. Тогда загнал ее как можно дальше и пошел вслед за Ханслеттом в моторный отсек.

Ханслетт нацепил вторые, наушники и пристроился прямо на полу рядом со мной, положив на колено блокнот. Он, помимо всего остального, владел стенографией. Я надеялся, что дядюшка Артур сообщит нам нечто важное и присутствие Ханслетта понадобится. Так и случилось.

— Поздравляю, Каролина,— дядюшка Артур сразу перешел к делу.— Ты действительно на правильном пути.— Если и можно придать невыразительному монотонному голосу теплые нотки, то дядюшке Артуру это удалось. Он был настроен явно дружелюбно. Возможно, приемник барахлил, но сердитого окрика я пока не услышал.— Мы просмотрели банковские книги Пост Офис Сэйвингс,— продолжал он. После перечисления номеров счетов, дат вкладов и их размеров, которые меня совсем не интересовали, сказал: — Последние вклады были сделаны 27 декабря. Как всегда, десять фунтов в каждом случае. На настоящий момент на этих счетах по 78 148 фунтов и 6 шиллингов. Одна и та же сумма. Счета не закрыты.

Он выдержал паузу, чтобы дать мне возможность его поздравить, и затем продолжал:

— Это еще пустяки, Каролина, слушай дальше. Ты интересовалась таинственными происшествиями, смертями и исчезновениями на западных берегах Инвернессшира или Аргайлла и. всем, что происходило с людьми в этих районах. Мы вышли на жилу, Каролина, мы действительно наткнулись на жилу! Боже мой, почему же мы раньше об этом не подумали! Готовы записывать?

— Харриет готова.

— Тогда поехали. Похоже, что для навигации у западных берегов Шотландии выдался самый несчастливый сезон за долгие годы. Но сначала один прошлогодний случай. Яхта «Пинто», надежный морской корабль сорока пяти футов длиной, с мотором, вышла из Кайл оф Лохалш в 8 вечера 4 сентября и взяла курс на Обэн. Туда она не пришла. Никаких следов не найдено.

— Как было с погодой в то время, Аннабелл?

— Я предполагала, что ты меня спросишь об этом, Каролина.— Сочетание скромности и самодовольства у дядюшки Артура порой здорово раздражает.— Я связывалась с метеорологами. Волнение — один балл, переменная облачность. Иными словами, полный' штиль и ясное небо. Теперь переходим к этому году. 6 апреля, затем 26 апреля. «Вечерняя звезда» и «Джинни Роуз». Две рыболовецкие шхуны с восточного побережья. Одна из Бакки, другая из Франзербурга.

— Но обе находились в западных водах?

— Не надо вырывать у меня кусок изо рта,— взмолился дядюшка Артур.— Обе шхуны направлялись в Обэн. «Вечернюю звезду», которая шла первой, нашли на скалах недалеко от Айлэя. «Джинни Роуз» исчезла без следа. Ни одного члена команды не удалось обнаружить. Затем опять происшествие, 17 мая. На этот раз — известная гоночная яхта «Кап Гри Не», английского происхождения и приписки, несмотря на французское название. Очень опытные шкипер, штурман и экипаж. Все они неоднократно участвовали, и не без успеха, в морских регатах. Класс высокий. Вышли из Лондондерри, взяв курс на север Шотландии, в прекрасную погоду. Исчезли. Яхту или то, что от нее осталось, обнаружили только месяц спустя выброшенной на берег острова Скай.

— А команда?

— Зачем спрашивать? Так и не обнаружена. Наконец, последний случай, несколько недель назад — 8 августа. Муж, жена и двое детей-подростков. Сын и дочь. Морской катер, типа спасательного, «Кингфишер». По отзывам, владелец — очень опытный моряк, ходит в море не первый год. Но никогда не пробовал плавать ночью, поэтому выбрал спокойный вечер для ночной прогулки. Исчезли. И катер, и люди.

— Откуда они отправились?

— Из Торбея.

Это слово не выходило у него из головы весь день. У меня тоже. Я сказал:

— Ты до сих пор считаешь, что «Нантвилль» уплыл ко всем чертям в Исландию или прячется в пустынных фьордах северной Норвегии?

— У меня и мысли такой никогда не было.— Стрелка барометра настроения дядюшки Артура неожиданно перескочила с «тепло» на «нормально», что означало нечто среднее между «холодно» и «морозно».— Даты происшествий тебе что-нибудь говорят?

— Да, Аннабелл, говорят, конечно.— Рыбацкая шхуна «Вечерняя звезда» из Бакки была найдена на берегу Айлэя через три дня после того, как у южных берегов Ирландии пропал теплоход «Холмвуд». «Джинни Роуз» исчезла ровно через три дня после того, как в Кэйнт Джордж Чэннел таинственно пропало судно «Антара». Участница морской регаты яхта «Кап 1ри Не», бесславно закончившая свою карьеру на складах острова Скай, исчезла в один день с теплоходом «Хедли Пайониер», который находился в этот момент где-то недалеко от Северной Ирландии. Бывший спасательный катер «Кингфишер», пропавший без вести, вышел из гавани Торбея через два дня после того, как «Харрикейн Спрей» покинул порт Клайда, чтобы, в свою очередь, больше не вернуться. Совпадение — великая вещь, а тех, кто в этом сомневается, я отношу к особому типу интеллектуальных гигантов, вроде одного южноафриканского президента, жившего в двадцатом веке. Он свято верил, что Земля плоская и надо быть очень осторожным, чтобы случайно не сорваться с края, а то будет трудно поручиться за последствия. Но это просто смешно. Шансы на случайные совпадения дат были и так смехотворно ничтожны, в то же время таинственное исчезновение всех до одного членов экипажа четырех небольших судов, потерпевших аварию на такой ограниченной территории, загоняло последний гвоздь в крышку гроба версии о случайных совпадениях. Именно это я и сказал дядюшке Артуру.

— Не будем терять время на очевидные вещи, Каролина,— дядюшка Артур был подчеркнуто холоден, что было несправедливо с его стороны, потому что эта идея возникла у него в голове ровно четыре часа назад, после того, как я ее высказал.— Главное в том, что теперь делать? От Айлэя до Ская расстояние не маленькое. Как нам быть?

— Сможете ли вы обеспечить содействие телевидения и радио?

Возникла пауза.

— Что ты такое надумала, Каролина? — Голос дядюшки Артура был суров и строг.

— Небольшое объявление во время вечерних новостей.

— Ну-ну.— Опять продолжительная пауза.— Во время войны это происходило каждый день, конечно. С тех пор, кажется, всего раз или два. Заставить их невозможно, разумеется. Слишком они упрямы — что Би-Би-Си, что Ай-Ти-Эй.— Его тон не оставлял сомнений по поводу того, что он думает об этих твердолобых реакционерах, которые не терпят вмешательства в свои дела. Странная реакция человека, который сам подходил под это определение.— Если убедить их, что это совершенно не связано с политикой и затрагивает национальные интересы, то шанс есть. Что ты хочешь?

— Объявление о том, что получен сигнал бедствия с тонущей яхты, где-то к югу от острова Скай. Сигналы прекратились, можно ожидать самого худшего. С рассветом береговая спасательная авиация начинает поиски. Все.

— Смогу устроить. Что имеешь в виду, Каролина?

— Я хочу осмотреть окрестности. Мне нужен основательный предлог, чтобы это ни у кого не вызвало удивления.

— Ты собираешься использовать для поисков «Файеркрест»?

— У нас с Харриет есть свои недостатки, Аннабелл, но мы пока не рехнулись. Я бы не решилась выйти на этой посудине в море в плохую погоду. Сила ветра — 7 баллов. Да и поиски на корабле займут уйму времени в таких условиях. Я вот о чем подумала. На восточной оконечности острова Торбей, милях в пяти от поселка, есть одинокая песчаная бухточка, полукруглой формы, надежно прикрытая с берега высокими скалами и лесом. Пришлите, пожалуйста, туда на рассвете большой вертолет.

— На этот раз ты меня принимаешь за чокнутого, Каролина,— холодно заметил дядюшка Артур. По-видимому, рана, оставленная моим презрительным отношением к ходовым качествам его любимого «Файеркреста», еще не зажила.— Ты думаешь, что достаточно мне щелкнуть пальцами и — пожалуйте! — вертолет прибудет к восходу?

— Остается еще четырнадцать часов, Аннабелл. Сегодня в пять утра ты была готова щелкнуть пальцами и прислать сюда вертолет к полудню. Через семь часов. Ровно вполовину меньше. Но повод был очень важный — срочно переправить меня в Лондон, чтобы успеть вдоволь отвести на мне душу, прежде чем уволить.

— Свяжись со мной в полночь, Каролина. Хочу надеяться, что ты отдаешь отчет в своих действиях.

Я ответил: «Так точно, сэр»,— и отключился. Я не имел в виду «Так точно, сэр, я знаю, что делаю», я имел в виду: «Так точно, сэр, я сам на это надеюсь».

Если ковер в салоне «Шангри-ла» стоил хотя бы на пенни меньше пяти тысяч фунтов; значит старик Скурас купил его на барахолке. Размером двадцать на тридцать футов, он переливался сочными цветами, от бронзового до золотого, но золотого оттенка было больше. Он стелился по полу словно пшеничное поле — это впечатление усиливалось благодаря его пушистой фактуре, которая сильно затрудняла передвижение. Через этот чертов ковер приходилось просто продираться. Мне никогда не доводилось видеть предметы большей роскоши, если не принимать во внимание шторы, которые прикрывали большую часть стен салона. По сравнению с ними ковер выглядел дешевкой. Тяжелые занавеси, персидской или афганской работы, спускались вертикальными складками с потолка до пола, переливаясь таинственной игрой вплетенных в ткань блестящих шелковых нитей при каждом покачивании «Шангри-ла». В редких просветах между шторами можно было заметить, что стены салона отделаны полированным деревом ценных, тропических пород. Тем же деревом отделан бар, занимающий целиком одну из стен салона. Диваны, кресла и даже высокие табуреты у стойки бара обиты шикарной темно-зеленой кожей с золотой тесьмой по краям. Это тоже стоило целое состояние. Даже если продать по оптовой цене стоящие тут и там на ковре кованые медные столики, можно было бы год кормить семью из пяти человек в ресторане «Савой Грилл».

На стене слева висели две картины Сезанна. Справа — два Ренуара. С картинами переборщили. В этой комнате им нечего было делать. Их место — в картинной галерее. Здесь они не смотрелись.

Как и мы с Ханслеттом. И не только потому, что наши спортивные пиджаки и шейные платочки резко дисгармонировали с окружающей обстановкой и особенно с бабочками и смокингами хозяина и остальных гостей. Дело в том, что темой своих разговоров они как будто пытались поставить меня с Ханслеттом на место. На незавидное место простолюдинов, мелких служащих. Все эти разговоры о курсах акций, слиянии компаний, доходах, процентах и миллионах долларов производят удручающее впечатление на представителей низших классов. Однако не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: разговор этот они завели совсем не ради нас. Для парней в смокингах и с бабочками ставки и проценты составляли самую суть жизни и, естественно, были главной темой беседы. Впрочем, чувство неловкости испытывали не мы одни. Таких было, по крайней мере, еще двое: лысый, с козлиной бороденкой владелец коммерческого банка Генри Бискарт и крупный, грубоватый шотландец, адвокат по имени Маккаллэм. Им было ничуть не лучше нас, но они и не пытались это скрывать.

Если заснять все происходящее в салоне на кинопленку без звука, то ничего необычного не удалось бы заметить. Все выглядело очень пристойно и солидно. Глубокие кресла располагали к полному расслаблению. Дрова мирно потрескивали в большом камине. Улыбающийся Скурас представлялся мудрым и добрым хозяином жизни. Бокалы не пустели. Кто-то нажимал невидимую кнопку звонка, и появлялся одетый в белый смокинг слуга, наполнял бокалы и бесшумно удалялся снова. Все так цивильно, так богато, так спокойно и мило. Пока не включишь звук, конечно. Вот тут-то и возникает желание оказаться где-нибудь еще.

Скурасу наполнили бокал в четвертый раз за последние сорок пять минут. Он поднял его и улыбнулся своей жене, которая сидела в кресле у камина.

— За тебя, дорогая. За твое терпение. За то, что ты нас всех терпишь. Это путешествие тебе нелегко дается, совсем нелегко. Твое здоровье!

Я взглянул на Шарлотту Скурас. Все посмотрели на Шарлотту Скурас. В этом не было ничего необычного — миллионы людей, затаив дыхание, смотрели на Шарлотту Скурас в ту пору, когда она была одной из самых знаменитых киноактрис Европы. Даже в те времена она уже не была ни очень молода, ни слишком красива. Ей это было не нужно, потому что она была великой актрисой, а не смазливой бездарной кинозвездой. Сейчас она стала еще старше, некрасивее, да и фигура начала расплываться. Но мужчины все еще смотрели на нее. Ей было ближе к сорока, но мужчины еще долго будут не спускать с нее глаз. Такое у нее лицо. Усталое лицо женщины, которая многое испытала, которая жила, радовалась, думала, чувствовала и страдала. Темные карие глаза, в которых светилась тысячелетняя мудрость. Каждая черточка, каждая морщинка — а в них недостатка не было — несла в себе больше смысла, чем целый батальон размалеванных смазливых мордашек современных красоток, которые каждую неделю пялятся на вас с обложек журналов своими пустыми глазами. Приведите всех в одну комнату с Шарлоттой Скурас — их никто и не заметит. Растиражированные на крышках конфетных коробок копии не идут ни в какое сравнение с написанным на холсте оригиналом.

— Ты очень мил, Энтони.— Шарлотта Скурас говорила медленно, низким голосом, с легким иностранным акцентом. Усталая, натянутая улыбка как нельзя более гармонировала с темными кругами под глазами.— Но меня ничто не тяготит. Правда. Ты же знаешь.

— Несмотря на такую уйму гостей? — Скурас расползся в широкой улыбке.— Заседание кабинета директоров компании Скураса на Западных Островах вместо твоего любимого аристократического общества на Ривьере? Да взять, к примеру, Доллмана.— Он кивнул в сторону человека, сидящего рядом с ним. Высокий, худой, в очках с редеющей темной шевелюрой, он производил впечатление человека, который забыл побриться, хотя на самом деле это было не так. Джон Доллман — директор-распорядитель судоходной компании «Скурас Шиппинг Лайнз».

— Что скажешь, Джон? Ты сойдешь за юного виконта Хорли? Того, у которого в голове опилки, а в банке пятнадцать миллионов?

— Боюсь, что с трудом, сэр Энтони.— Доллман был человеком дела, как и сам Скурас. Другие проблемы его просто не интересовали.— С большим трудом. Мозгов у меня существенно больше, а денег куда меньше. Кроме того, я не претендую на роль остроумного собеседника.

— Юный Хорли был настоящей душой компании, правда? Особенно в мое отсутствие,— задумчиво добавил Скурас. Он посмотрел в мою сторону.— Вы знаете его, мистер Петерсен?

— Слышал о нем. Я в таких кругах не вращаюсь, сэр Энтони.

— Хм.— Скурас вопросительно посмотрел на двоих, сидящих рядом со мной. Один из них, с не англо-саксонским имечком Германн Лаворски, вечно подмигивающий весельчак, крупный, с громоподобным смехом и неиссякаемым набором сальных анекдотов, был, как мне сказали, бухгалтером и личным финансовым советником Скураса. Мне никогда не доводилось видеть человека, настолько не похожего на бухгалтера или финансового гения. Вероятно, это свидетельствовало о том, что он — лучший в своем деле. Второй, средних лет, лысоватый, с непроницаемым лицом, большими висячими усами а ля «шериф Уайлд Билл Хикок» и головой, как будто специально вылепленной для котелка, был лорд Чарнли, который, несмотря ,на титул, предпочитал работать брокером в Сити, чтобы свести концы с концами.

— А этих двух друзей к какой категории ты бы отнесла, Шарлотта? — с неизменной широкой улыбкой обратился Скурас к жене.

— Боюсь, я не понимаю тебя.— Шарлотта Скурас смотрела на мужа серьезно, без улыбки.

— Перестань, перестань. Все ты прекрасно понимаешь. Я говорю о том, какую неподходящую для такой молодой и красивой женщины компанию я пригласил.— Он посмотрел на Ханслетта.— Ведь она молода и красива, вы с этим согласны, мистер Ханслетт?

— Ну, видите ли...— Ханслетт откинулся на спинку кресла, сцепил пальцы. Типичная поза простого человека, пытающегося вникнуть в суть вещей.— Что есть молодость, сэр Энтони? Я не знаю.— Он улыбнулся Шарлотте Скурас.— Миссис Скурас никогда не состарится. А о том, что касается привлекательности, считаю вопрос излишним. Для десяти миллионов людей в Европе, включая меня самого, миссис Скурас была самой привлекательной актрисой своего времени.

— Была? Была, мистер Ханслетт? — Скурас наклонился вперед в кресле, улыбка медленно сползала с его лица.— А теперь, мистер Ханслетт?

— Теперь я убедился, что продюсеры миссис Скурас выбирали самых плохих операторов в Европе.— Мрачное, смуглое лицо Ханслетта было бесстрастным.

Он улыбнулся Шарлотте Скурас.

— Надеюсь, вы простите мне вольность.

Будь у меня в руках ритуальный меч и соответствующие права, я бы тут же посвятил Ханслетта в рыцари. Врезав предварительно Скурасу, конечно.

— Время рыцарей еще не прошло,— как бы читая мои мысли, улыбнулся Скурас. Я заметил, как Макаллэм и Бискарт, бородатый банкир, заерзали в своих креслах. Чертовски неловкая ситуация. Скурас продолжал:— Я просто хотел сказать, дорогая, что Чарнли и Лаворски не могут заменить блистательную компанию молодых людей, вроде Велшблада, юного американского нефтепромышленника, или Доменико, этого испанского графа с тягой к занятиям астрономией. Того самого, который так любил водить тебя на корму по ночам, чтобы полюбоваться звездами в Эгейском море.— Он опять посмотрел на Чарнли и Лаворски.— Простите, джентльмены, но вы совсем не подходите для этого.

— Не знаю, стоит ли мне обижаться,— Лаворски был доволен.— У нас с Чарнли есть свои преимущества. Хм... Что-то давненько я не видел нашего юного Доменико.— Из Лаворски получился бы потрясающий конферансье, готовый произнести нужную реплику в нужное время.

— Вы еще долго его не увидите,— мрачно сказал Скурас.— По крайней мере, ни на моей яхте, ни в моем доме.— Пауза.— Нигде рядом с моими владениями. Я обещал ему поинтересоваться цветом его благородной кастильской крови, как только он еще раз попадется мне на глаза.— Скурас неожиданно рассмеялся.— Простите, что вообще упомянул имя этого ничтожества. Мистер Ханслетт, мистер Петерсен, у вас бокалы пустые.

— Вы были очень добры, сэр Энтони. Мы прекрасно провели время.— Старый, глупый болван Калверт. Слишком тупой, чтобы понять, что на самом деле происходит.— Но мы бы хотели вернуться на корабль. Сегодня ночью сильный ветер, и мы с Ханслеттом хотели завести «Файеркрест» под прикрытие острова Гарви.— Я поднялся и подошел к окну, отодвинув шикарную штору в сторону. По весу она напоминала театральный занавес. Не мудрено, что при такой нагрузке ему потребовались стабилизаторы.— Именно поэтому мы не выключали света в каютах и на палубе.

Чтобы можно было издали заметить, не сносит ли корабль. Нас уже оттащило в сторону немного сегодня вечером. Нам надо идти.

— Так рано? Так рано? — В его голосе звучало неподдельное огорчение.— Но, естественно, если вы беспокоитесь...— Он нажал кнопку рядом с кнопкой вызова слуги, и дверь салона открылась. Вошел человек с обветренным лицом и двумя золотыми полосками на рукаве. Капитан «Шангри-ла» Блэк. Он был вместе со Скурасом во время нашей ознакомительной экскурсии по «Шангри-ла». Мы осмотрели, помимо всего прочего, разбитый передатчик — их рация действительно не работала.

— Капитан Блэк. Велите приготовить катер, пожалуйста. Мистер Ханслетт и мистер Петерсен торопятся поскорее вернуться на «Файеркрест».

— Слушаюсь, сэр. Боюсь только, что быстро не получится, сэр Энтони.

— В чем дело? — старый Скурас умел придавать голосу свирепость, не меняя выражения лица.

— Опять старая история,— извиняющимся тоном сказал капитан Блэк.

— Чертов карбюратор,— выругался Скурас.— Вы были правы, капитан Блэк. Вы были правы. Последний раз покупаю катер с бензиновым двигателем. Когда все будет в порядке, сообщите. И прикажите кому-нибудь из матросов следить за «Файеркрестом». Не двигается ли он? Мистер Петерсен опасается, что его сносит.

— Не беспокойтесь, сэр.— Я не понял, обращается Блэк к Скурасу или ко мне.— Все будет в порядке.

Капитан вышел. Скурас некоторое время потратил на то, чтобы расписать преимущества дизельных двигателей перед бензиновыми, после чего заставил Ханслетта и меня приналечь на виски, невзирая на мои протесты. Дело было не в том, что я вообще не люблю этот напиток или не пью тот сорт, который предлагал Скурас. Просто я полагал, что виски — не самый лучший способ подготовки к тому, что меня ожидало этой ночью. Около девяти часов вечера Скурас нажал на кнопку, расположенную в ручке его кресла. Дверцы шкафа автоматически раскрылись, и появился 23-дюймовый экран телевизора.

Дядюшка Артур меня не подвел. Обозреватель новостей поведал драматическую историю о сигналах «SOS» с яхты «Морей Роуз», потерявшей управление и терпящей бедствие где-то южнее острова Скай. Было обещано начать с рассветом интенсивные поиски с моря и с воздуха.

Скурас выключил телевизор.

— В море полно кретинов, которым самое место плавать в пруду. Какая последняя сводка погоды? Кто-нибудь знает?

— Со стороны Гебридов получено штормовое предупреждение. Сила ветра — восемь баллов,— спокойно произнесла Шарлотта Скурас.— Дует зюйд-вест, как они передали.

— С каких пор ты начала слушать прогноз погоды? — спросил Скурас.— Ты же вообще не слушаешь радио. Хотя, конечно, дорогая, я забыл. Тебе нечем себя занять, верно? Значит, зюйд-вест, восемь баллов? А яхта идет прямо из Кайл оф Лохалш, как они сказали. То есть в самое пекло. Они просто спятили. Ведь у них был передатчик, они дали о себе знать. Выходит, они не просто сумасшедшие, а полные идиоты. Слышали прогноз и все равно вышли в море. Настоящие кретины. Куда от них деться, они повсюду!

— Некоторые из этих кретинов сейчас тонут или уже утонули,— сказала Шарлотта Скурас. Круги под глазами потемнели еще больше, но глаза сверкали огнем.

Секунд пять, с каменным выражением лица, Скурас смотрел на нее. Установилась такая мертвая тишина, что я боялся пошевелиться. Вдруг он рассмеялся и повернулся ко мне:

— Женщина всегда женщина, а, мистер Петерсен? Материнское чувство, даже если у самой нет детей. Скажите, Петерсен, вы женаты?

Я улыбался, лихорадочно выбирая: плеснуть ему бокал с виски в лицо или просто садануть чем-нибудь тяжелым. Но потом решил с этим подождать. Помимо того, что это усложнило бы ситуацию в целом, мне не улыбалось добираться до «Файеркреста» вплавь. Поэтому я натужно улыбался, машинально нащупывая под пиджаком нож, потом сказал:

— Боюсь, что нет, сэр Энтони.

— Боитесь, что нет? Боитесь? — Он рассмеялся тем сердечным, дружелюбным смехом, который я на дух не выношу, и продолжал доверительно: — Вы не настолько молоды, чтобы говорить такие наивные вещи. Верно, мистер Петерсен?

— Мне тридцать восемь, и я ни разу не был женат,— бодро ответил я.— Обычная история, сэр Энтони. Те, кого я желал, не желали меня, и наоборот.— Это было не совсем верно. Тип, сидящий за рулем «Бентли» с бутылкой виски в брюхе, по оценке врачей, положил конец моей семейной жизни через два месяца после свадьбы. В знак об этом событии у меня остались шрамы на левой стороне лица. Именно после этого дядюшка Артур перевел меня из морской спасательной службы на новое место. Теперь, узнав, где я работаю, ни одна здравомыслящая девушка не решилась бы связать со мною жизнь. Хуже всего было то, что я не мог ее об этом предупредить. Даже шрамы не помогали.

— По-моему, вы не дурак,— улыбнулся Скурас.— Надеюсь, вы на меня не обижаетесь.— Богатый, довольный Скурас, оказывается, щепетилен. Узкая полоска губ изобразила нечто вроде ностальгической улыбки, как мне показалось. Дальнейшая фраза подтвердила правильность догадки.— Конечно, я шучу. Это совсем не плохо. Мужчина должен быть свободным, Шарлотта?

— Да? — В напряженном взгляде карих глаз мелькнуло беспокойство.

— У нас в спальне есть одна вещица. Не могла бы ты...

— Не проще ли попросить слугу...

— Это моя личная просьба, дорогая. Кроме того, как отметил мистер Ханслетт, по крайней мере внешне, ты куда моложе меня.— Он улыбнулся Ханслетту в знак того, что не обиделся на него, и продолжал: — Фотография. У меня на тумбочке.

— Что? — Она внезапно выпрямилась, вцепившись руками в ручки кресла, будто порываясь подняться. Как будто что-то переключилось внутри Скураса. Смеющиеся глаза вдруг застыли. Взгляд стал зловеще ледяным. Это продолжалось какое-то мгновенье, но Шарлотта среагировала быстрее, чем я ожидал. Она откинулась на спинку кресла, машинально и быстро провела руками по плечам, поправляя короткие рукава платья, прикрывавшие ее загорелые руки до локтей. Быстро, но не настолько, чтобы, я не успел кое-что заметить. На какую-то долю секунды рукава задрались вверх, обнажив руки до самого плеча. Чуть ниже плеча, дюйма на четыре, на каждой руке горели багровые браслеты синяков. Они охватывал руки сплошным кольцом. Таких синяков не бывает ударов или от захвата пальцами. Такие следы оставляет веревка.

Скурас опять улыбался, собираясь нажать кнопку вызова слуги. Шарлотта Скурас молча поднялась и быстро вышла из салона. У меня мелькнула мысль: а не придумал ли я эту страшную картину? Но я прекрасно понимал, что это не было плодом воображения. Мне платили за то, чтобы не воображал лишнего.

Она быстро вернулась, неся в руках фотографию, размером шесть на восемь дюймов. Вручив ее Скурасу, молча уселась на свое место. На этот раз она была предусмотрительно осторожна с рукавами платья.

— Моя жена, джентльмены,— произнес Скурас. Он встал с кресла и передал по рукам фотографию темноглазой и темноволосой улыбающейся женщины с широкими скулами, выдающими славянское происхождение.— Моя первая жена, Анна. Мы были женаты тридцать лет. Супружеская жизнь совсем не так уж плоха, джентльмены.

Будь у меня хоть грамм человеческой порядочности, я бы должен был повалить его на пол и пинать ногами. Чтобы человек открыто заявлял в компании, что он держит на тумбочке у кровати фотографию прежней жены, а потом подвергал новую жену окончательному унижению, приказав принести эту фотографию гостям, было просто непостижимо. Одно только это, не говоря о страшных следах веревки на руках несчастной женщины, говорило о том, что расстрела он недостоин. Но я не мог решиться. Я ничего не мог сделать. В его глазах, как и в голосе, угадывалась неподдельная скорбная искренность. Если он играл, то я такой великолепной игры никогда не видел. Слезинка, скатившаяся из уголка правого глаза, могла принести ему Оскара в любом году с момента изобретения кинематографа. Но если это не было игрой, то перед нами был грустный одинокий человек, уже не молодой, вдруг забывший обо всем на свете, смотрящий безутешно на ту единственную, которую любил, любит и будет всегда любить больше жизни, но которую уже не вернешь. Так и было в действительности.

Если бы можно было забыть о еще одной женщине застывшей, гордой, оскорбленной Шарлотте Скурас, невидящими глазами смотрящей на огонь в камине, у меня бы ком к горлу подкатил от умиления. Но мне было не сложно сдержать свои эмоции. Одному из присутствующих, правда, это не удалось. И возобладало над ним отнюдь не чувство сострадания к Скурасу. Маккаллэм, местный адвокат, побелев от возмущения, поднялся, промямлил что-то срывающимся голосом о плохом самочувствии, пожелал всем спокойной ночи и удалился. Бородатый банкир быстро последовал за ним. Скурас не обратил внимания на их уход. Он неуклюже опустился в кресло, глядя перед собой тем же невидящим взором, что и его жена. Как и она, он пытался увидеть что-то свое в языках пламени. Фотография лежала лицом вниз у него на коленях. Он так и не поднял глаз, когда вошел капитан Блэк и доложил, что катер готов доставить нас обратно на «Файеркрест».

После того, как очутились на борту своего корабля, мы подождали, пока катер удалится на достаточное расстояние, прикрыли дверь салона и приподняли лежащий на полу ковер. Я аккуратно поднял лист газеты, прикрывавший насыпанную тонким слоем на другой лист муку. На ней виднелись четыре отпечатка ног. Мы осмотрели обе каюты, моторный отсек, лабораторию. Все тщательно закрепленные перед отходом на дверях шелковые ниточки были порваны.

Какие-то люди, как минимум двое, если судить по следам в салоне, облазили «Файеркрест» снизу доверху. У них было не меньше часа чистого времени на это. Поэтому и мы с Ханслеттом потратили битый час, чтобы выяснить, что им было нужно. Нам не удалось найти ответ на этот вопрос.

— Ну,— сказал я,— по крайней мере теперь понятно, почему им так хотелось пригласить нас на борт «Шангри-ла».

— Чтобы развязать себе руки? Поэтому и катер был не готов — он находился здесь.

— А что же еще?

— Есть что-то еще. Пока не могу догадаться, но что-то здесь есть.

— Утром поставь меня в известность. Когда будешь говорить с дядюшкой Артуром в полночь, попроси его раскопать все, что возможно, об этих типах на «Шангри-ла» и о том докторе, который лечил покойную леди Скурас. Мне многое хотелось бы знать об этой леди Скурас.— Я пояснил, что именно меня интересовало.— А пока давай перебазируемся к острову Гарви. Мне вставать в три тридцать, а ты можешь дрыхнуть сколько влезет.

Надо было мне внимательней отнестись к словам Ханслетта. Опять я к нему не прислушался. И опять это было нужно сделать ради него. Но мне в то время трудно было предвидеть, сколько может продлиться сон Ханслетта.