Свобода от совести

А ВСЁ БУШ ВИНОВАТ

– Возьми листок и садись, не теряй времени. Непременно отпиши, сынок. В какую-нибудь поглавнее газетку. А пуще, самому Муртазе Губайдуллычу отправить бы письмецо-то. О том, что не грешна я перед ним. То есть грешна, конечно, но не по злому умыслу.

Такой тирадой встретила меня в то утро в дверях моя мама, лишь предстал я перед ней с пакетом в руке, вернувшись с рынка.

Мама у меня старенькая – божий одуванчик. Восьмидесяти пяти лет. Но держится за жизнь, старается. До всего ей дело есть.

Средь прочих покупок из пакета торчали, названные нами когда-то ножками Буша, окорочка. Нечаянно обронив взгляд на них, мама как-то сразу утихла. Взгляд сверлил покупку. И сам я невольно стал рассматривать то, что ввергло в безмолвие мою раннюю воркотунью. Может, что-нибудь не так, думаю. Нет, окорочка как окорочка. Нижних конечностей приснопамятного американского президента я не видел. Каковы они – судить не могу. А эти-то, что в моем пакете, – красота! Точь-в-точь как у соседки нашей Вали. Полненькие, белые такие, аппетитные.

Родительнице моей окорочка, не Валины, а Бушевы, нравятся по причине их быстроприготовляемости и относительной доступности для её беззубого рта. Сготовит она к обеду шурпу, наваристая такая получится. А мясо-то прямо рассыпается, лишь коснёшься вилкой. Она его облысевшими деснами хватает так, мнёт во рту, причмокивает. Ах, как вкусно! – нахваливает.

– Что бы нам самим-то не растить такое. А то из Америки, чать, накладно везти на пароходе-то.

И каждый раз во время обеда её похвальба вроде б как молитва звучит. Почему и стало мне обидно. За страну нашу. И решил я хоть как-то постоять за неё. За страну нашу. Начал с того, что сочинил соответствующую информацию.

Дело было так же в обед. Сели мы за стол, над которым витал парок от тарелки с теми самыми окорочками. И только осунувшийся от беззубья подбородок моей старенькой стал ритмично касаться кончика носа и при этом она стала словно мурлыкать: «Уых, как вкушно», – тут-то я и ввернул:

– Окорочка-то эти, оказывается, теперь уже не американские, а наши. Сами выращивать научились, – говорю. – В Ново-Павловке ферму построили.

Чревоугодница моя перестала жевать.

– Да что ты говоришь? Кто ж до такого додумался?

– Как кто, наши руководители. В министерстве.

Героиня моя – человек законопослушный. К тому же на девятом десятке не утратила она рассудка и аналитического, в некотором смысле, ума. Правда, туговата стала на ухо. Но ведь, когда речь идёт о каком-либо серьёзном вопросе, тут не ушами надо шевелить, а извилинами.

Помнится, когда два года назад мы избирали российского президента, один из внуков агитировал нас, за кого отдать голос. Но твёрдо стояла мама на своём: «Нет, я за Юганова». А тут вот приспело времечко переизбирать своего башкирского президента. Тут политизированная чревоугодница вся включилась в важное событие.

– Ты, бабуль, за кого будешь? – спрашивал её задолго до выборов всё тот же внук.

– Конечно, за Рахимова. А как же? – отвечала она. – Посмотри, что творится по всей России. Говорила я, Юганова надо выбирать. Не послушались. А теперь, вон, в соседях-то, в Оренбургской области, пишут в газете, в Тюльгане люди на рельсы ложатся. Зарплату требуют. А мы в Башкирии живём, как у Муртазы Губайдуллыча за пазухой. Колхозы работают, пенсию, слава богу, мне приносят. Чего ещё надо?

До выборов оставалось пяток дней. Уже на одном из агитационных щитов, аккуратно подправленном то ли каким-то шутником, то ли, наоборот, убеждённым приверженцем так называемого курса реформ, можно было прочитать: «14 июня – выборы президента Рахимова». К маме моей являлись уже с избирательного участка.

– Придёшь ли, бабушка, или с урной к тебе приехать? – спрашивала молоденькая... как их теперь называют-то, тех, которых в безальтернативные времена именовали агитаторами?

– Приду, доченька, приду, – с важным выражением лица кивала на стоящую в углу палочку избирательница.

Всё шло чередом к ожидаемой мирной развязке. Но услышала моя любительница окорочков в передаче по радио фамилию ещё одного претендента на высокий пост.

– А кто это такой Казаккулов? – спросила она меня.

– Соперник нашего Рахимова на выборах, – отвечаю ей.

– Что соперник – понятно. Кто он по званию и чину? Откуда такой? Много их, соперников-то, помню, было, да уволились, видать. А про этого что-то не слышала.

– Министр лесного хозяйства, – поясняю терпеливо.

– Мясного? – остановился вдруг на мне строгий испытывающий взгляд.

– Да-да, мясного, – не стал я обременять свою собеседницу пустяковыми, как показалось, подробностями.

Вот тут-то впала родимая в задумчивость.

Через два дня после выборов местная газетка сообщила о предварительных итогах. В ней и вычитала мама о том, что за Рахимова отдано свыше 96 процентов, а за Казаккулова – 0,6 процента голосов избирателей Зианчуринского района. Но цифры цифрами. Ввело в панику пристрастную избирательницу ещё и то, что второй кандидат на высокий пост был министром вовсе не мясного хозяйства.

Именно в минуты потрясения оказался я, вернувшийся с окорочками, перед ней.

– Ноль-шесть процента это что? Это ведь как раз один мой голос, – причитала она. – Какой стыд! Узнают ещё люди, что против пошла. Никто ведь не поверит, что я не против, а за благополучие голосовала. А оказалось...

Стал я успокаивать спохватившуюся избирательницу. Что, во-первых, никто не узнает о её выборе, а во-вторых, все мы свободны в волеизъявлении. Но она не унимается.

– Какой срам! Все – «за», а я что натворила! А всё глухота проклятущая. Отпиши, сынок. За ради бога, отпиши...

Вот и исполняю я мамину просьбу.