Свободный мир

XLI

— Так что, вы говорите, Меженова сделала с организацией освобождения? — полюбопытствовал занявший освободившееся в комитете место Питер Маркус, который ждал этого назначения, кажется, уже лет десять.

— «Освобождают» теперь бывший Четвёртый сектор, — с готовностью ответил Моррван. — У них же там объединение намечается. Совместный совет директоров и всё такое. Нужна инфраструктура, вот они и строят, — он махнул рукой. — Короче, что с А-17, что без — сплошное нарушение прав человека.

В комитете прошла беспрецедентная по масштабам чистка, в ходе которой все уличённые в содействии Роулсу были не только исключены из основного состава и штата экспертов, но и, если на то были основания, — отданы под суд.

— Я бы на твоём месте не была так радикальна в оценках, — осторожно заметила Сонцев.

Однако Моррвана её серьёзный тон вовсе не лишил желания давать комментарии.

— Уж кто, как не я, Хелен, может оценивать, а? Это не нас с тобой больше двадцати дней продержали взаперти? Съездили в командировку, называется. Не знаю, как ты, а я в Третий сектор больше ни ногой.

Она недовольно вздохнула.

— Я очень надеюсь, что наш председатель появится в ближайшее время, иначе нам… придётся как-то решать этот вопрос.

— «Наш председатель»? Ты имеешь в виду «наш спаситель человечества»? Ну, насколько мне известно, она до сих пор в Третьем секторе.

— Что она там делает столько времени? — спросил Маркус.

Сонцев предостерегающе посмотрела на уже готовившегося ответить Моррвана, и он демонстративно развёл руками.

— Вот по этому поводу я бы уж точно воздержалась от шуток с учётом того, что её никто не видел с того дня, как А-17 было отключено и мы покинули сектор. Её дочь вообще сказала, что она покончила с собой. Так что ничего особенно смешного во всём этом не вижу.

— Ну как знаешь, Хелен, — обиженно сказал Моррван, — а я в это точно не верю. Меженова же однозначно сообщила, что с Эмри всё в порядке и сегодня она появится здесь.

— Я думаю, если б с ней всё было в порядке, она бы давно уже с нами связалась. Как-никак почти неделя прошла, — не слишком весело возразила Сонцев. — К тому же мы ждём её уже час, а я не помню, чтоб она хоть раз куда-то опоздала.

— В таком случае, полагаю, мы должны начать без неё, — признал Моррван. — Тут, кажется, было какое-то письмо на её имя.

— То есть? — Хелен пристально посмотрела на него.

— Ну, бумажное письмо. Бывший секретарь Роулса передал.

В этот раз на него с недоумением посмотрели абсолютно все присутствующие.

— А ты не думал, что это может быть опасно? Кому, бога ради, могло понадобиться отправить бумажное письмо в комитет?

— Сама лучше посмотри, — предложил Моррван, подвинув к ней конверт.

Сонцев, впрочем, не торопилась следовать его примеру и брать конверт руками. Она слегка привстала, чтобы рассмотреть надписи на нём.

— Ошибка в имени? Очень мне всё это не нравится, и предлагаю не вскрывать, — резюмировала она.

— Ошибка? — с усмешкой переспросил Моррван. — Я бы сказал, Меженову виднее. К тому же, если рассматривать «Эмри» не как имя, а как типичное международное сокращение, образованное от имени с реверсированием первого слога… Всё логично.

— Логично, да только неправильно, — прервала его Сонцев. — Но и это не главное. Обрати внимание на дату отправки письма.

— Тридцать первое августа. Ты намекаешь на то, что оно месяц сюда шло? Ну бывает, — Моррван вновь пожал плечами и придвинул письмо назад к себе.

— Да нет же, — Сонцев даже удивилась его недогадливости, — я намекаю на то, что тогда Эмри ещё не была председателем Комитета. А здесь ты сам видишь, что написано… Это, помнится мне, тот день, когда мы пытались уничтожить А-17, и…

Она не договорила, прервавшись на полуслове. Моррван сделал раздражённое выражение лица.

— Да что там, ядерная бомба, что ли? — спросил он, резким движением распечатав конверт и вытащив вложенную в него бумагу, несмотря на ужас, написанный на лице Сонцев. Он провернул всё так быстро, что она и слова не успела ему сказать. — Всего одна строчка. Жаль, что я не могу разобрать. Корявый почерк.

— Тебе помочь? — поинтересовалась стоящая за его спиной Эмри. — Я, ты знаешь, немного понимаю по-русски.

Он выпустил письмо из рук и обернулся. Это и правда была она. Кто ещё мог до такой степени любить театральные эффекты?

— Эмри, не может быть, — Моррван всплеснул руками и рассмеялся. — Надеюсь, ты меня простишь. Мы тут тебя уже практически, э… похоронили. Как Третий сектор?

— Ну, с похоронами вы несколько поторопились, — заметила она, занимая пустующее место во главе стола, — а по поводу Третьего сектора знаю не больше вашего: я уехала оттуда в тот же день, что и вы. Была с семьёй в Одиннадцатом. И вы не представляете, как же замечательно вернуться в родной комитет и обнаружить, что тут всё так же, как прежде, попираются нормы этики. За одно только это стоило бы спасти свободный мир.

Моррван сделал пристыжённое выражение лица и, убрав листок назад в конверт, положил его перед ней на стол.

— Но что вы вообще сделали? Как вам всё это удалось? Я из твоей речи понял только, что информационного оружия нет больше ни у кого. Но как вам удалось заставить сектора сдать все копии?

— Ты действительно ничего не понял, — ответила ему Эмри. — Конечно, мы рассматривали разные варианты, в том числе и вариант просто стереть все данные со всех машин, включённых в систему. Но какой идиот перед присоединением к глобальной системе не сделает и не спрячет где-нибудь копии своих разработок? Так что это был не особенно рабочий вариант. Мы какое-то время думали над разными типами своего рода антивирусов, которые мешают действию информационного оружия. Третий сектор имел такого рода разработки, и они, в общем-то, не так уж плохи. Вероятно, они на данный момент даже лучшие в мире. Именно их, а также разработки других секторов, планировалось использовать для защиты мировых лидеров от действия А-17. Но ведь проблема в том, что всю эту защиту можно обойти, было бы время, желание и ресурсы. А другой такой шанс переписать носители по всему миру нам уже никогда не представится. В общем, в итоге был придуман другой вариант: мы нашли способ нанести точечные и необратимые повреждения всем носителям, подключённым к глобальной системе, так что в результате большая часть воспоминаний зафиксировалась. Хотя вы, наверно, уже заметили минусы, связанные с запоминанием: общий объём памяти сократился в несколько раз.

— Вот же, — с досадой сказал Моррван, — я думал, это со мной что-то не то. А это весь мир стал глупее. Кстати, Эм, а где Меженов?

Она посмотрела на него с нескрываемым, глубочайшим удивлением в глазах.

— Ты считаешь, он мог выбраться живым из псевдо-мирового-правительства?

— Э, нет, — Моррван погрозил ей пальцем, — отвечай на мой вопрос, а не задавай свой. Я слишком хорошо тебя знаю.

— Кхм, Мор, может, ты не будешь заставлять нового председателя комитета начинать своё первое плановое совещание со лжи? — ненавязчиво поинтересовалась Сонцев. — Это, я думаю, не имеет никакого отношения к делу. В любом случае он больше не глава Третьего сектора и А-17 — больше не угроза.

Эмри, рассеянно слушая, как они обсуждают меры по стабилизации положения в секторах, вытащила записку из разорванного конверта с отметкой Киберпочты России и ещё раз посмотрела на единственную строчку письма.

«Если я не могу спасти тебя от морального падения, от физического — могу». Это было нелепо. И это заставило её улыбнуться. Она хотела бы сказать, что впервые тогда поверила в его искренность, но на самом деле это произошло гораздо раньше: в тот момент, когда Эмри, очнувшись всё на той же крыше, получила от него координаты своих родителей и дочери и тут же, как смогла, воспользовавшись слухом о своей смерти, по фальшивым документам въехала в Одиннадцатый сектор.

Слишком поздно было начинать новую жизнь. Эмри так долго укоренялась в своих убеждениях, боясь отступить от той несуществующей версии себя, которую она когда-то оставила в Третьем секторе, что не заметила, как сама окружила себя фантастическими образами: близких, которые никогда её не простят, Гения, который не мог её понять и потому не заслуживал её доверия, наконец, себя, загнанной в угол, из которого нет и не будет никакого выхода. Не всё можно было исправить, и слишком поздно, неправильно, неуместно было начинать теперь новую жизнь. Но разве неправильность когда-то могла её остановить?

Эмри на мгновение закрыла глаза и подумала о том, что, наверно, в прошлой жизни она сделала что-то очень хорошее, за что в этой получила столько шансов исправить хотя бы часть своих ошибок.