Связной

7

Телеграфный аппарат на лабудовской станции старательно выстукивает знак вызова.

Диспетчер встает из-за стола, где он записывал отправление пассажирского поезда на Превидзу, включает аппарат. Бумажная ленточка начинает разматываться, самописец клюет бумагу крошечным клювиком, покрывая ее точками и тире.

Диспетчер читает: «Специальный поезд номер… отправляется из Нитры…»

Звонит телефон.

— Лабудова? Это ты Штево? Из Нитры едут к вам крупные дрова…

Железнодорожные телефоны — солидные, зычные аппараты с пронзительными звонками, старомодными слуховыми трубками и рукоятками сбоку — имеют один большой недостаток: стоит поднять трубку на любой станции, и ты слышишь все разговоры на линии.

Но диспетчер хорошо понимает, что хочет сказать ему коллега из Збегов. Он понимает этот шифр и эту многозначительную паузу в конце.

— Крупные дрова идут, — говорит он стрелочнику. — Как, слетаешь? До триста шестого поезда можно обернуться.

— А как же, я живо! — отвечает стрелочник. — Шины у меня в порядке, сегодня подкачивал.

Дежурный пишет на бумажке:

Стрелочник садится на велосипед. «Три километра туда, три обратно, к триста шестому постараюсь вернуться».

В Каменяны ведет только проселочная дорога, грязная, изрытая колесами бесчисленных подвод. Грязь брызжет во все стороны от велосипеда, налипает на колеса, на педали. Стрелочник в легкой форменной блузе, которую пробивает насквозь осенний ветер, изо всех сил жмет на педали, не обращая внимания на грязь. Из Нитры идут крупные дрова…

Между Лабудовой и Грушовянами течет речушка — скорее канава, чем речушка. Летом она почти совсем пересыхает, только на самом дне, сплошь заросшем калужницей и лебедой, блестит узенькая полоска воды. Но весной, когда с Горки и Пригона начинает стекать мутная снеговая вода, речушка вздувается, дерзко шумит паводком, подмывает берега, уносит по течению большие пласты дерна.

Через речушку перекинут мост — довольно широкий, железный, на бетонных опорах.

Когда немцы занимали линию, они поставили охрану на всех мостах, кроме этого. Он им казался маловажным, совсем незначительным. На линии между Нитрой и Превидзой полно мостов, на всех не напасешься солдат! Этот мост они доверили обычной линейной охране, которая день и ночь патрулирует на своих участках.

Десять часов вечера. От Нитры идет поезд специального назначения. Идет медленно, с достоинством, как и подобает спецпоезду с особо важным грузом. Он идет, издалека таращит на долину огненные глаза, из трубы паровоза то и дело вырывается столб белого дыма, пронизанного красными искорками.

Немецкая охрана наблюдает за приближением поезда. Вокруг все спокойно.

Долина тиха и недвижна, только ветерок, ласковый, теплый, почти весенний, поднимет то здесь, то там горсть мокрой листвы, растреплет ее над пашней и снова опустит наземь.

Паровоз миновал мост, железные фермы ритмично, со звоном загромыхали. Паровоз с пыхтением тянет за собой вагоны, пригоршнями сыплет искры в осенний воздух.

Тут в равномерный ритм колес вмешался странный, пронзительный скрежет. Четвертый и пятый вагоны вдруг вздыбились, налезли друг на друга, как два борющихся медведя.

Раздался взрыв, мощный, оглушительный. Паровоз швырнуло вперед, и он припустил долиной, издавая пронзительные свистки. Вагоны, оторвавшиеся от него, заплясали в диком танце. Они налетают друг на друга, подпрыгивают, опрокидываются набок, съезжают с насыпи. Один вагон уже лежит под насыпью вверх колесами, которые все еще продолжают крутиться.

Сторож в ближайшей будке бешено накручивает ручку телефона.

— Мост, мост… — бормочет он, когда станция наконец-то откликнулась. — Мост взорвали…

— Что вы болтаете? — восклицает диспетчер слишком уж удивленным тоном. — Какой мост? Что за мост? Кто у телефона?

Стрелочник смотрит из-под козырька на диспетчера, потом, не говоря ни слова, направляется к дверям. В руке у него жестяное ведро для угля. Он идет за углем, это его обязанность, ему положено ходить за углем. Какое ему дело до того, что происходит на линии?

— Мост взорвали, — говорит диспетчер немецкому унтер-офицеру, командиру охраны, который сидит у кафельной печки и сушит промокшие ноги. — Мост — Brücke [9] — бумм!

— Was? Was? [10] — вскочил немец.

— Brücke — бумм! — повторяет диспетчер и для большей наглядности показывает руками.

Немец выругался, подскочил к телефону. Диспетчер садится к телеграфному аппарату.

Бим-бим-бим… бим-бим-бим… бим-бим-бим…

На всех станциях, полустанках, стрелочных постах заливаются звонки.

«Партия крупных дров» — немецкий эшелон с пушками, пулеметами, танками, бензиновыми цистернами, боеприпасами — до Превидзы не дойдет.

Вверх по Горке, по дороге, обсаженной развесистыми черешнями и ведущей к хутору, который в этих местах называют Беснацким, шагают три человека с рюкзаками на плечах.

На полпути до вершины холма они ненадолго останавливаются, осматриваются, прислушиваются. Тишина. Только далеко внизу, вокруг тлеющей громады опрокинутых вагонов суетятся немецкие охранники с фонариками.

— Чистая работа, — говорит один из путников.

Они снова трогаются, медленным тяжелым шагом поднимаются вверх по крутому склону.

На вершине холма они делают короткий привал с перекуром. Отсюда хорошо видно во все стороны. Широкая долина реки Нитры лежит перед ними как на ладони. Направо — Лабудова, налево — графский хутор Беснацкий, квадратное строение, окруженное многочисленными хлевами, птичниками и амбарами.

— Дальше, ребята, я не пойду, к утру я должен быть в Каменянах, — говорит один из путников. — С этим вы уж как-нибудь справитесь. — Он приподнял свой рюкзак, подержал его на весу, потом осторожно опустил на землю. — Ондрушаку скажите, чтобы берег это как зеницу ока; когда понадобится — мы дадим ему знать.

Докурив, они снова взвалили рюкзаки на спины.

— Ох, леший его возьми, ну и тяжесть! — говорит один.

— Выдержишь, — отзывается второй. — Думаешь, мне не тяжело?

Двое двинулись к хутору с рюкзаками на спинах, еще один рюкзак они несут вместе. Третий постоял немного, глядя им вслед, потом широкими, мерными шагами начал спускаться направо, в долину.