Несмотря на радушный прием, долго задерживаться мы не собирались. Я радовался встрече с родителями, которая, как я подозревал, может стать последней.
Они задавали множество вопросов, интересуясь, в том числе, и моей успеваемостью тоже. Самое забавное, что я, как заочник, даже ни разу не ходил на занятия с начала августа — и не планировал. А поскольку летняя сессия кончилась очень даже неплохо, отчасти благодаря материальной поддержке некоторых преподавателей, то я почти не соврал, сообщив, что диплом мне гарантирован.
Ведь я бы его получил, не случись того самого события. Пришлось и про дом тоже рассказать — чтобы не переживали, получив информацию от других людей. Уж лучше про это сообщу я. Но эту новость родители пропустили мимо ушей, все еще пребывая в эйфории от моего «назначения».
И пока тема не ушла в сторону, для меня неподходящую, мы с Павлом засобирались. Мама вскользь упомянула Лизу, мою бывшую, но я не стал поддерживать разговор, а шпион тактично напомнил, что у нас впереди еще много дел.
— Оставались бы у нас, — радушно предложили родители почти что в один голос.
— Нет-нет, — вежливо отказался Трубецкой. — У нас впереди много дел.
— Но на дворе уже ночь...
— Используем все свободное время. Ситуация сейчас такая, что отдыхать некогда, — шпион отвесил неглубокий поклон матери, пожал руку моему отцу, собрался и вышел, оставив меня наедине с родителями.
Они не знали, что еще можно мне сказать, поэтому просто улыбались. Буквально светились от счастья, а вместе с ними и я. Потому что был рад за них. И рад за Павла — его приход вместе со мной очистил его совесть. Это стало понятно, когда я сел в «мазду».
— Доволен? — спросил он меня, едва я схватился за ремень безопасности.
— Да. Спасибо. Ты тоже, кажется?
— Точно со своими пообщался, — шпион казался мне другим. Более человечным. — А теперь нам с тобой действительно пора заниматься делами.
— Обмен, — хмыкнул я. — Суть которого нам неизвестна. А вдруг меня надо выменять?
— Насмешил, — шпион действительно фыркнул. — Нет, явно не тебя.
— Но ты же не знаешь. А что, логично. Привез попрощаться с родителями. В Империи я действительно перешел дорогу сам знаешь какому человеку. И вот меня насовсем сотрут там. И ликвидируют здесь.
— Фантазер ты, Макс. Обмен физическими грузами. Всегда речь была о «чем-то», но не о «ком-то».
— Хорошо, но ты же знаешь, как это должно выглядеть? Не просто так ведь тебя отправили, без инструкций.
— Проходит все стандартно, — пояснил Трубецкой и, аккуратно развернувшись в тесном дворе, заставленном автомобилями, направился в сторону проезжей части. — Мы встречаемся в условленном месте, проводим проверку и обмен.
— И что, ни разу не было сбоев?
— Если схема работает три года, то наверняка она себя зарекомендовала, — ответил шпион, не подвергая сомнению ее правильность.
— Тогда рассказывай, что нам надо сделать.
— Все просто. Мы помогаем тем, кто делал это уже не раз. Две группы, две пары. Основная и второстепенная.
— Та-а-ак, — протянул я. — Это уже звучит не так просто, как я предполагал. Зачем две группы?
— Подстраховка, это первое.
— Но два человека — это не группа, — недоверчиво произнес я. — Странная схема.
— Вполне рабочая. Представь, сколько потребуется ресурсов, чтобы использовать группы большей численности. А нанимать местных, чтобы кто-то случайно проговорился и породил волну слухов, слишком опасно.
— Так получается, что вас, то есть, нас — четверо?
— Да. Посчитали, что это оптимальное количество. Нечетное даст преимущество одной из групп, — быстро ответил шпион.
— Доверие у вас, как всегда, на высоте, — буркнул я.
— Доверия тут быть не может. И дело не в том, что это Третье отделение и его специфика. Нет, совсем нет. Просто каждый может оказаться предателем.
— Особенно самый главный, — тем же тоном продолжил я.
— Максим, послушай, — вздохнул Трубецкой. — Я весь вечер думал о твоих словах. И не нахожу никакого подтверждения тому. Я несколько лет отдал службе, знаю, что и как происходит в отделении, но, чтобы профессор был нашим главным? Нет, едва ли.
— А как же золотые червонцы? — воскликнул я, пораженный тем, что мои доказательства оказались для шпиона пустым звуком.
— Подумай сам — у нас ведь нет запрета на хождение золота в народе. Профессор в Императорском Университете получает достаточно, чтобы иметь запас таких монет.
— Он говорил, что червонцы, которые он мне отдал, лишь три четверти его годового дохода. И это — малая цена за жизнь принцессы, — вспомнил я.
— Вот видишь. И после этого ты все равно его обвиняешь.
— Но ты же не видел, как он разговаривал после Вельска!
— Именно что. Ты тогда был потрясен, вдруг тебе показалось? Изменилось восприятие, ты стал видеть врага в каждом. Это бывает, психология объясняет такое очень логично...
— Мне тебя не убедить, — смирился я, не желая ругаться с Трубецким после поездки к родителям. — Хорошо, оставим эту тему на потом, каждый при своем. С группами тоже понятно. Две по два человека в каждой, потому что больше — опасно и невыгодно.
— Да, именно так.
— Но почему тогда вторая группа знает, что они будут менять, а первая — нет? Или какая там нумерация? Сам факт — мы не знаем, что мы отдаем, а чего нам придется забрать. Вдруг обманут?
— Никто не знает. И не должен знать. У нас с тобой — запечатанный конверт. Лежит в бардачке. У другой группы — то же самое. Автомобиль. Груз. Два человека.
— Мы передаем две части одного целого или просто дублируемся?
— Две части. Это безопасно для всех — если одна группа решит сбежать или сбыть кому-то другому, то без второй части их товар бесполезен. Они не получат за него ничего, кроме смерти.
— Если их найдут. Другой мир, все-таки. Они могут слиться с толпой. Все же, мы не очень сильно отличаемся.
— Могут. Но патриотизм пока еще никуда не делся. Все ради отчизны.
— Так, я понял, — устало отмахнулся я. — Едем дальше. Две группы, две части одного целого. У нас это какие-то документы. Чертежи, списки или схемы, должно быть, — я сунулся в бардачок, чтобы вытащить на свет конверт из плотной желтой бумаги.
На нем не было никаких надписей — ни меток, ни дат, ни печатей. Обычная плотная бумага, которую у нас назвали бы крафтовой. Все уголки были тщательно проклеены, и я не видел ни единого шанса вскрыть конверт, чтобы проверить его содержимое.
— Аккуратнее! — прикрикнул на меня Трубецкой. — Конверт должен доставляться аккуратно, если заметят, что кто-то пытался его вскрыть...
— Что сделают? — усмехнулся я, — сообщат начальству?
Но все же положил его на место. Довольно толстый, с несколькими листами бумаги внутри. Разобрать, что это — я не смог.
— Просто надо соблюдать правила и все, — ответил мне шпион, успокоившись. Его голос не звучал поучительно, так что заедаться я не стал. Нельзя так нельзя.
— А дальше что? Как в детективах, едем в тихое и укромное место, производим обмен и после этого отправляемся по своим делам?
— Как-то так, — кивнул Трубецкой. И хотя он делал вид, что все знает, уверенности мне это не придало.
— А если что-то пойдет не так?
— Но что может пойти не так?
— Что угодно. Мы можем попасть в аварию до того, как доберемся к месту обмена.
— Едва ли это возможно.
— Другая сторона может нас кинуть, — продолжал я.
— Поэтому нас четверо, из которых минимум трое хорошо обучены. Да и ты не промах, — добавил Трубецкой. — Обмен проходит, мы забираем груз, едем назад и возвращаемся домой.
— Звучит очень оптимистично на фоне того, что про такие операции ты знал исключительно по слухам. Когда обмен?
— Завтра в полдень на большой стоянке возле бывшего тракторного завода.
Я мысленно представил это место, потому что бывал там не раз. Торговый центр, рядом еще один. Стоянка примерно на полторы тысячи машин. Открытое пространство и всего одна дорога — с другой стороны стоянку отделяет высокий бетонный забор. А за ним — руины тракторного завода.
И на стоянке в машинах, и среди покупателей в торговом центре, и в пустых окнах заводских цехов могут прятаться люди, желающие перевесить чашу весов в их сторону. Трудно быть оптимистом, когда ни одно из моих начинаний не закончилось так, как я того хотел.