Сын теней

Глава 26

После этого на меня начали мстительно накатывать непрошеные приступы предвидения. Я считала себя сильной, но мне никогда не приходилось противостоять столь серьезным испытаниям. Я до конца постигла капризную, обманчивую природу собственного дара, который далеко не всегда показывал правду. Прошлое, настоящее и будущее — то, что случилось, случится или может случиться, — были перемешаны в якобы ничем не связанных видениях. Понимание пришло как раз вовремя, без него я сошла бы с ума, как многие другие, проклятые тем же даром. Видения налетали на меня неожиданно и не несли ничего светлого. Даже когда никаких видений не было, мне все время казалось, что за мной следят, что все мои действия кем-то оцениваются и подвергаются детальному разбору.

Иногда все заканчивалось очень быстро. Например, идя из деревни с корзинкой в руке, я неожиданно чувствовала головокружение и вдруг прямо передо мной видела резные колонны, искаженное бешеной яростью лицо Эамона и его руки, крепко сжимающие шею Брана. И на этот раз руки Брана бессильно разжимались, роняя нож, лицо краснело и напрягалось, и тогда мою грудь начинало жечь от недостатка воздуха, а перед глазами начинала плясать засасывающая чернота. Или я сидела дома у очага, а Джонни играл на полу деревянными зверюшками, которых отец вырезал еще для маленькой Ниав. Я и сама не забыла, как обращаться с ножом, и рядом с толстобокой овцой, рогатой коровой и курицей с цыплятами лежала и парочка моих творений. Например, гордый, сильный волкодав. Свернувшаяся в кольца змея. Ловкая выдра. Я не стала вырезать ворона: у нас же был Фиакка, наш вечный, бдительный страж! И вот однажды я сидела и смотрела на играющего у моих ног сына. Вдруг зверюшки вокруг него ожили, между ними появилась лошадь, а на ней всадник с гербом Семиводья на груди — двумя вдетыми друг в друга торквесами[13]. Это мой дядя Лайам ехал где-то далеко от лесов, по узкой тропе меж скал. Потом я услышала свист, глухой удар — и дядя, с удивленным лицом, молча свалился с лошади и остался без движения лежать на земле, а из груди его торчала стрела с красным оперением. И тут видение исчезло, я снова сидела в тихой комнате.

— А-а-ав! — провозгласил Джонни.

— Правильно, это собака, — дрожащим голосом ответила я. Лайам дома, с ним все в порядке…

В этом-то и заключалась проблема с даром предвиденья. Можно было, конечно, рассказать о своем видении, предупредить. Но не существовало ни малейшей гарантии, что это хоть как-то изменит ход событий. Можно было, наоборот, умолчать о видении, чтобы никого не волновать. Но если показанное происходило, ты мучился ужасным чувством вины: «Если бы я только сказал! Если бы я только предупредил…» Пока я держала свои видения при себе. Я не спрашивала Шона, ни какое задание выполняет для него Крашеный, ни какова может быть цена за подобные услуги. Он бы не сказал. Мы стали настороженно вести себя друг с другом, это жутко мешало. Похоже, именно то, что мы оба знали о Бране, делало нас осторожными, словно сложенное вместе, наше знание могло нести опасность.

Осень катилась к зиме, закончился сбор урожая, а об отце не было никаких новостей. Уже прошла пора отбраковки овец, уже складывали на хранение корнеплоды, отставляли на зиму масло и сыр. Во всем доме ощущалась некоторая нервозность, а внизу, в деревне, люди один за другим начали валиться с тяжелым, лающим кашлем.

— Где же носит Ибудана, когда он мне так нужен?! — сквозь зубы цедил Лайам, быстрым шагом направляясь к ферме. Вокруг него толпились работники, хором задавая всевозможные вопросы.

Луна пошла на убыль, снова выросла и опять исчезла, ночи стали холоднее. Я зажигала свечу и наблюдала, как растет мой сын. В воздухе витал холод, никакого отношения не имеющий к близкой зиме. Я думала, как там Крашеный, далеко-далеко от нашего леса, может, даже за границами Ирландии, со своей опасной, безнадежной, самоубийственной миссией? Брат стал необычайно молчалив и озабочен. Они с Лайамом часто и подолгу совещались наедине, а один раз даже с приехавшим буквально на пару дней Шеймусом Рыжебородым. Дело двигалось, но о нем никто не говорил. Не упоминали также о смерти Фионна. Я тоже держала язык за зубами. Однако я боялась за Брана и сказала себе, что если мне представится такая возможность, в следующий раз я так ему и скажу. Это не жизнь — постоянно мучиться в ожидании, а в редкие моменты свиданий постоянно прощаться. Я хотела предоставить ему выбор: изменить свой путь, поставить свои способности на службу иной цели или навсегда уйти от меня. Но мне казалось, я знаю, что он скажет в ответ, и боялась это услышать.

И вот наступила такая ночь, когда темных видений стало столько, что я просто должна была с кем-то поделиться. Возможно, сначала я и правда заснула, но мне не просто снились кошмары. Видения нахлынули небольшими обрывками, будто мой разум сложил и перемешал множество мест и времен и теперь выдавал их мне в случайном порядке. Я увидела дряхлого, древнего старика, одиноко бродившего по пустым галереям Семиводья, тяжело опираясь на тисовый посох. Он бормотал про себя: «Все ушли… ни сыновей, ни дочерей… как можно спасти лес, если детей Семиводья совсем не осталось?». В этом сгорбленном старце я узнала своего брата Шона. Потом картина резко изменилась, я оказалась в каком-то тесном, закрытом помещении, мои скрюченные руки и ноги сводило судорогой, я не могла дышать. Там было жарко, душно, кто-то кричал, но поскольку воздуха не хватало, крик выходил не громче шепота: «Где ты?»

Тут мои глаза распахнулись, я, дрожа и задыхаясь, лежала в собственной постели, в Семиводье, и когда ужас слегка поулегся, я обнаружила, что вокруг не абсолютная темнота, поскольку огонек моей свечи до сих пор горит. Сердце у меня стучало, как молот, вся я была в холодном поту. Но видения не окончились, я увидела, как ссорятся двое, Эйслинг и ее брат. За их спинами злобно таращились чудовища, вырезанные на столбах главного зала в Шии Ду. «Ты не можешь так поступить! — кричала Эйслинг, а глаза у нее опухли от слез. — Ты уже согласился! Ты дал слово!» Лицо Эамона было холодно, как у мирового судьи, оглашающего приговор. «Союз нам больше не нужен, — ответил он. — Я все решил». Эйслинг всхлипнула, и видение снова изменилось. Она стояла на сторожевой башне, часовые повернулись спиной к ней. Она в своем белом платье вскарабкалась на парапет, а потом кто-то закричал: «Нет!» Но она шагнула в пустоту и беззвучно рухнула на острые камни далеко внизу. Видение не скрыло от меня ни единой детали. Я в ужасе закричала, Джонни проснулся и захныкал, Фиакка тут же присоединил свой голос к общему шуму.

Реакция последовала незамедлительно. Сперва, зевая, появилась служанка, взяла малыша на руки и начала убаюкивать. Потом, хмурясь, вошла Жанис со светильником, а за ней — Шон. Он быстро оценил ситуацию и уловил мой ужас, который в такие моменты свободно выплескивался наружу. Он отослал всех обратно в постель, я взяла мальчика на руки и обнимала его, пока мы оба не успокоились. Потом Шон сел рядом, и я выпила вина. В окне горела моя свеча. Я теперь ставила ее там каждую ночь, независимо от того, что было за окном: тоненький серебристый серп, круглая сияющая луна или полное теней темное небо.

— Лучше? — спросил Шон.

Я испустила долгий дрожащий вздох.

— Я… ох. Шон… Я видела…

— Не торопись, — тихонько посоветовал мой брат, тоном, несколько напоминавшим отцовский. — Ты хочешь мне все рассказать?

— Я… я не знаю. Это было… ужасно, и не только это, но… Шон, не думаю, что я могу рассказать тебе об этом. — Картинка все еще стояло у меня перед глазами: переломанные кости, невидящие глаза, светлые волосы, яркая кровь и… и все остальное. Я пыталась скрыть это видение, чтобы брат не проник в него.

— Я волнуюсь за тебя, Лиадан. — Шон держал в ладонях собственную чашу с вином и, не мигая, смотрел на пламя свечи. В его лице появилась твердость. Отсутствие отца изменило равновесие нашего дома больше, чем кто-либо рассчитывал. — Тебя уже давно тревожат эти видения, я же знаю. Возможно, тебе стоит поговорить с Конором. Он придет, если за ним послать.

— Нет! — резко ответила я, подумав: «Джонни подрос. Конор снова предложит мне пойти с ним в лес, и мне придется искать причины для отказа». — Шон, ты должен рассказать мне, что происходит. Я знаю, это секрет. Но Дар, похоже, предупреждает меня о большой беде, и я боюсь за… за всех, кого люблю, но не знаю, кого и о чем предостерегать. Что за задание для тебя выполняет Крашеный? Кто еще о нем знает? Что происходит с Эамоном? — Я не хотела упоминать об Эйслинг. Как только он услышит ее имя, он поймет, что мои видения касались ее, и вытащит из меня правду… а эта правда может произойти, а может ведь и нет! Он кинется действовать, и, возможно, это приведет его к гибели.

У Шона сжались губы.

— Тебе не нужно об этом знать.

— Нужно, Шон. В опасности многие жизни, и даже больше чем жизни. Поверь мне.

— Лиадан?

— Что? — Я уже знала, что он хочет спросить.

— Это ведь его ребенок, да?

Теперь, когда он наконец озвучил свои подозрения, отрицать не было смысла. Но я также не могла сказать ему всей правды. Он не мог узнать другую часть истории: о Ниав, ее друиде и бегстве в Керри. Я просто кивнула и попыталась улыбнуться.

— Что, сходство так очевидно?

— Со временем, оно станет еще яснее. — Шон хмурился точно, как дядя Лайам. — Теперь уже слишком поздно указывать на неразумность твоих и его поступков или объяснять тебе, что ты действовала бездумно и эгоистично. А что Эамон? Он знает?

— Я не сказала ему, — ответила я, от всей души желая, чтобы его осуждение не имело надо мной такой власти. — Но он знает. Он… он намекал на шпионов, на тайные сведения…

— Он очень странно вел себя в последнее время, — произнес Шон после некоторого колебания, проверив, хорошо ли заперта дверь. — Он не приезжал на встречи, на которых обязан был появиться. Я посылал ему сообщения и не получал ответа. Меня это беспокоит. Даже Шеймусу с трудом удается достучаться до собственного внука.

— Ты, когда отправлял Крашеного на задание, действовал с согласия союзников? — Джонни снова заснул, держать его было тяжело, но мне не хотелось расставаться с его теплом.

— А ты как думаешь?

— Я подозреваю, что речь идет о личном тайном соглашении между вами двумя?

— Ты верно подозреваешь. Для него это шанс проявить себя. А для меня очень выгодное предприятие, где я ничего не теряю.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, неожиданно чувствуя холод в сердце.

— Мы договорились, что если его поймают, я ни за что не отвечаю. Рискует только он. Этот парень либо совершенно не беспокоится о своей жизни, либо чрезмерно уверен в себе. А возможно, и то и другое.

— Он лучший в своем деле. Но ты прав. У него не слишком развито чувство самосохранения. Это превращает его в удобный инструмент в твоих руках, так мне кажется.

— Звучит как-то неодобрительно, Лиадан. Не забывай, что мы мужчины, идет война, и подобные сделки заключаются каждый день. Я был бы идиотом, не ухватись за такую возможность. Если он успешно выполнит задание, я щедро заплачу ему и дам новое поручение.

— А если он умрет, как ты будешь смотреть в глаза мне и моему сыну? — дрожащим голосом спросила я.

— Если он умрет, то только потому, что верил в собственное всемогущество, — спокойно ответил брат. — Он принял мое предложение по собственной воле и на собственных условиях.

— Шон, пожалуйста! Пожалуйста, скажи, что это за задание. Расскажи мне, что вы с Лайамом и Шеймусом собираетесь делать. С меня довольно секретов, мне необходимо все знать.

Думаю, ему наконец стало понятно, в каком я отчаянии. В глазах у меня, без сомнения, еще стояли тени моих жутких видений.

— Ну ладно. Его задание состоит из двух частей, обе они служат целям союза. Год назад наша позиция была очень сильна, мы наконец снова могли планировать атаку с моря, чтобы выбить Нортвуда с Островов. Это стало возможным, благодаря силам Фионна. Но Фионн умер.

— Знаю.

— Знаешь? Откуда?

— Бран… Крашеный рассказал. Я уже давно это знаю, просто думала, что лучше ничего не говорить, пока новость не достигнет Лайама и не станет общеизвестной.

— Почему он рассказал тебе?

— У нас с ним нет секретов, Шон.

Брат молча уставился на меня.

— Этот человек как-то раз мне очень помог. Мы не просто случайно переспали. Его будущее тесно связано с моим, а, значит, и с твоим. Возможно, ты не понял этого, договариваясь с ним о задании, которое никто больше не готов выполнять. Что ты обещал ему в оплату?

— Так мне продолжать? Фионн умер. Чем меньше об этом говорить, тем лучше. Убийство приписали твоему другу, и никто не собирается обвинять кого-то другого. Но у нас тут же возникла проблема. Поддержка Фионна была нам совершенно необходима для успеха на поле битвы. Кроме того, Уи-Нейлл из Тирконелла продолжает распри с южными родичами. Отец Фионна и король ненавидят друг друга. А Семиводье и земли союзников как раз расположены между их владениями. Люди Фионна долго скрывали смерть своего вождя. Его убили еще до середины лета, меньше, чем через месяц после внезапного отъезда отца.

Я молча кивнула.

— Так вот, с одной стороны, для нас жизненно важно возобновить союз с северными Уи-Нейллами, но потихоньку, так, чтобы не рассердить верховного короля. Подобные связи лучше всего устанавливать посредством брака, но Ниав больше нет, а благородным лордам как-то не принято предлагать невест с незаконнорожденными сыновьями, какого бы они ни были рода. Правда, у нас есть еще один инструмент в переговорах: мы можем предоставить военную помощь, отражать возможные нападения с юга. В будущем мы также сможем предлагать… услуги специалиста, целый мир услуг, с которыми так мастерски справляется Крашеный: сбор информации, шпионаж, диверсии, тайны мореходства, мастерское владение оружием. Таким образом, мы с твоим приятелем можем быть очень полезны друг другу. Но это — дело будущего. В данный момент Лайам, Шеймус и я договорились о секретной встрече с Уи-Нейллом в тайном месте. Мы уверены, что он согласится. Отсутствие Эамона обеспокоило нас, но, как я уже сказал, Шеймус должен был изложить своему внуку эту часть плана, и тот обязан его поддержать. Он не может поступить иначе, ведь его владения расположены как раз по дороге на север из Тирконелла к нам.

— Ты рассказал мне только часть, — я встала и положила Джонни в кроватку, накрыв пестрым лоскутным одеялом.

— А, задание. Я сперва удивлялся, как такие люди, с такой… яркой внешностью могут успешно справиться с заданиями, где надо шпионить или вливаться в стан врага. Я хотел послать наблюдателя в сердце лагеря Нортвуда — на Большой Остров, чтобы он принес мне точный план их укреплений, узнал их слабые стороны, предоставил мне информацию о размерах гарнизона и его перемещениях, равно как и о кораблях. Я считал, что это неосуществимо, поскольку у этого бритта слишком хорошо развита сеть информаторов. И уж конечно, думал я, существо со столь заметной внешностью не имеет никаких шансов на успех. Но я изложил ему идею, зная о его репутации. И как ты уже догадалась, я сделал это один. Никто из наших союзников не догадывается об этой его миссии, хоть Шеймус и знает, что я подумывал о чем-то подобном. Если план увенчается успехом, я все им расскажу.

— Ты говорил, что твой план состоит из двух частей, — напряженно произнесла я. — Что за вторая часть.

— Мне нужна была информация, но одновременно и отвлекающий маневр. Что-нибудь, способное отвлечь Нортвуда от наблюдения за нами. Наш знакомый должен был бы будто случайно пустить слух о гибели Фионна, позволить врагу поверить, что наш союз с Уи-Нейллом распался. Сообщить ему, что наша способность атаковать здорово понизилась. И тогда, следующей осенью мы бы здорово удивили бритта, и он не смог бы оправиться от этого сюрприза, а мы бы получили, наконец, назад острова.

— И Бран согласился?

— Не сразу. Он выслушал меня и сказал, что все обдумает. Когда он пришел с ответом, план уже изменился. Ты наверняка знаешь о его широкой известности. Он не может практически никуда пробраться неузнанным. И он сказал, что сделает Нортвуду предложение, от которого тот не в силах будет отказаться. Он предложит ему информацию о Семиводье и о союзе, сведения, достаточные, чтобы усилить позицию бритта на Островах и дать ему возможность в свою очередь атаковать нас. Это, конечно, будет ложь. Но она введет Нортвуда в заблуждение достаточно надолго, так что Крашеный успеет собрать нужные мне сведения и доставить их мне до того, как бритт обнаружит обман. У твоего приятеля репутация человека, меняющего хозяев, как ботинки. Ему это может сойти с рук. Если он пообещает впредь работать только на них, его могут отпустить. Когда мы виделись в последний раз, ему удалось установить контакт и договориться о том, что небольшое судно тайно перевезет его на острова. А пока Нортвуд будет заниматься своим гостем и принесенной им богатой информацией, мы спокойно заключим новый союз и спланируем решающее наступление.

— А с чего бы бритту доверять ему? — прошептала я, глядя на переливчатый огонек свечи.

— Среди предоставленных сведений будут и достоверные факты, что позволит завоевать его доверие, — нахмурившись, произнес Шон. — И только после этого он начнет поставлять ложную информацию. Но не скрою, я начинаю волноваться. Он давно уже должен был выйти со мной на связь. А от него ни слова.

— Шон, я тоже беспокоюсь. Раз уж мы честны друг с другом… думаю, тебе стоит пригласить к нам на некоторое время Эйслинг. Или самому съездить, повидаться с ней. — Я пыталась говорить беззаботно, но от близнеца мало что можно скрыть.

— Что? Что ты видела? — он побелел.

— Я не скажу, Шон. Но все очень серьезно. Тебе стоит забрать ее, если сможешь.

— Я не могу, — мрачно признался он. — Не сейчас. Лайам сегодня вечером выехал на встречу с Уи-Нейллом. Встреча назначена на послезавтра в тайном месте к северу от наших лесов. Шеймус тоже приедет туда, но мне нужно оставаться в Семиводье, пока дяди нет. Лиадан? Лиадан, что случилось?

— Его нужно остановить, — задыхающимся шепотом проговорила я. — Надо остановить Лайама. Пошли за ним, верни его!

Но в словах брата я уже слышала холод смерти и знала, что не в моих силах остановить ее, поскольку уже слишком поздно.

***

Наступили черные времена. Мрачный Шон срочно послал Фелана, начальника стражи, за Лайамом. Брат молчал, но в голове его ясно звучало: «Ты должна была меня предупредить».

Когда Фелан вернулся, у нас не было времени на траур. Он сообщил свои новости нам с глазу на глаз, и когда Шон собрал обитателей дома, лицо его было бледным, но спокойным — само самообладание. В неполные восемнадцать лет брату предстояло принять на себя ответственность за огромную крепость к северу от Тары, за ее поля и стада, ее армию и укрепления, за военные союзы и за всех жителей окрестных сел. Лорд Семиводья, он отныне являлся и хранителем леса. Лайам планировал, что так со временем и произойдет — после тщательной подготовки. Но его время истекло слишком быстро.

— Я принес вам горькие вести, — начал Шон, и воцарилась полная тишина: солдаты и служанки, конюхи и крестьяне плечом к плечу стояли в главном зале и слушали. Двери были заперты. — Лорд Лайам мертв. Убит стрелой бритта меньше двух дней назад, по дороге на тайную встречу. Моего дядю предали, и я не успокоюсь, пока изменник не будет найден и наказан.

По залу пробежал испуганный шепоток. Почти сразу после смерти нашей матери и отъезда отца… казалось, после такого удара Семиводье не оправится никогда.

— Я знаю, что могу рассчитывать на вашу поддержку, и на помощь союзников, — продолжил Шон, стараясь говорить громко и уверенно. — Все мы скорбим по нему, всем нам, возможно, сложно будет вернуться к делам, будь то сбор урожая, домашняя работа или воинская служба. Но я уверен, дядя хотел бы, чтобы жизнь продолжалась, чтобы наша оборона оставалась крепкой, чтобы мы защищали лес и его обитателей, как давным-давно поклялись наши предки, чтобы мы не оставляли попыток вернуть то, что отобрали у нас бритты. Мы отложим кампанию, но не навсегда. Мы сплотим ряды и оправимся от потерь. У нас нет возможности скорбеть по лорду Лайаму так долго, как нам бы хотелось, мы не можем попрощаться с ним так, как заслуживает такой вождь, как он. Для нас наступили трудные времена, и новости об этом предательстве до поры до времени должны держаться в секрете. Поэтому мы тихо доставим его тело в замок, где оно будет лежать один день и одну ночь, а потом похороним его под священными дубами. Со временем мы сможем достойно вспомнить его деяния и проститься с ним подобающим образом. Но теперь, храните его образ в ваших мыслях и сердцах, но держите рты на замке. Понятно?

— Да, милорд.

Потом люди заговорили одновременно: они ужасались, высказывали нам соболезнования. Но через некоторое время все разошлись и тут же приступили к работе. Сбор урожая подходил к концу, женщины сушили фрукты, готовили запасы на зиму, проветривали белье. Фелан в сопровождении троих одетых в черное воинов немедленно отправился назад, ведя в поводу лишнюю лошадь.

Брат держался отлично. Он говорил с людьми уверенно и спокойно, достоверно имитируя властные манеры Лайама. Однако позже, когда тело дяди доставили в замок, и мы приготовили его для погребения и уложили в главном зале, окружив свечами, все изменилось. Внизу люди приходили в последний раз посмотреть на суровые черты своего погибшего лорда, которые не удалось смягчить даже смертному сну. На теле его почти не было отметин. Стрелок, пронзивший его, оказался мастером своего дела. Волкодавы Лайама отказались покидать своего хозяина. Один лежал у него в ногах, другой устроился у изголовья, молча глядя, как мимо проходят мужчины и женщины, бормоча «Покойтесь с миром, милорд», или «Легкого Пути, лорд Лайам».

— Кто бы мог подумать! — бормотала Жанис, разливая эль и украдкой утирая мокрые щеки. — Сперва Сорча, теперь он, а ведь еще и лето не прошло! Это неправильно. Что-то во всем этом очень неправильно. Когда же вернется Большой Человек?!

Джонни был с нянюшкой, а мы с Шоном вместе сидели в комнате наверху, где когда-то Ниав безуспешно пыталась противостоять нашим мужчинам. Шон сидел очень тихо, я посмотрела на него и увидела что он, наконец-то, после длинного-предлинного дня самоконтроля, плачет.

— Мне очень жаль, — невпопад произнесла я. — Он для тебя был как отец, я знаю. Ты сегодня отлично справился Шон. Он бы тобой гордился.

— Ты должна была все рассказать мне раньше. Ты обязана была предупредить меня или его! Ты могла предотвратить это, Лиадан. — Голос его был хриплым от боли, слова глубоко ранили меня. — Почему ты решила не предотвращать всего этого? Что, существует какой-то заговор, о котором я не знаю? Ведь кто-то же предал его бриттам! Кто-то рассказал, где и когда он будет проезжать в одиночестве.

— Прекрати, Шон! — у меня дрожал голос. — Ты говоришь ерунду, и сам это знаешь.

— Ерунду, да? Тогда объясни-ка мне вот что. Кто знал о встрече, на которую ехал Лайам кроме наших союзников и Крашеного? Ему рассказали об этом как раз для того, чтобы он отвлек внимание Нортвуда от истинного времени и места этого совета. Но он оказался в просто-таки идеальном положении, чтобы передать эту информацию прямо бриттам. Как мне не верить этому теперь, когда моя вера в твоего друга превратилась в ничто? Это убийство, вне всякого сомнения, доказывает, что он обманщик, точно, как о нем говорили, человек, меняющий союзников, как перчатки. Моя безумная вера в него убила дядю.

— Зачем Брану это делать?

Шон усмехнулся.

— Возможно, Эдвин из Нортвуда платит лучше меня. Шанс убрать с дороги моего дядю и одновременно разрушить наши переговоры с Уи-Нейллами дорогого стоят, я так думаю.

— Бран не стал бы этого делать, Шон. Он выполнял задание для тебя. Он отзывался о тебе с уважением. Это не он, я уверена.

— Такому человеку нельзя доверять, — пренебрежительно ответил Шон. — Я был идиотом, когда доверился ему, а ты еще большая идиотка, раз увлеклась его красивыми словами. Теперь наш дядя мертв, а военный союз в опасности. Ты что, не понимаешь, что это может отбросить нас на годы назад? И отчасти, в этом виновата ты, Лиадан. Поверить не могу, что ты решила ничего мне не рассказывать!

Я молчала. Его слова жгли, как ядовитый дождь. Жанис сказала правду. Это неправильно. Все это жутко неправильно!

— Я хочу Эйслинг! — неожиданно сказал Шон надтреснутым голосом. — Она нужна мне здесь. Но она не отвечает на мои письма, а я не могу сейчас поехать за ней. Я не могу бросить Семиводье, пока наши люди не опомнятся от удара. Что показали тебе твои видения, Лиадан? Эйслинг угрожала опасность?

Я не хотела отвечать, он слишком больно ранил меня своими обвинениями.

— Скажи мне, Лиадан.

— Не скажу. И не стану оправдываться, только скажу, что слова твои вызваны горечью утраты и причиняют мне боль, я ведь тоже горюю о Лайаме. Я тоже любила его, тоже привыкла к его защите. И не мне объяснять тебе, что Дар не всегда показывает то, что произойдет на самом деле. Если бы я каждый раз бросалась со своими предостережениями, это породило бы панику, мы не смогли бы жить нормальной жизнью, постоянно оглядывались бы через плечо. И ты ошибаешься касательно Брана. Он достоин доверия, он не мог этого сделать. Он ценит дружбу со мной и не стал бы причинять своему сыну вреда, предавая нашу семью. Кто бы ни выдал ваш секрет, это не Крашеный.

— Твоя вера в него не поддается никакой логике. Возможно, она основана на плотской привязанности, поскольку здравым смыслом тут и не пахнет. Уж лучше бы ты вышла замуж за Эамона, он по крайней мере обеспечил бы тебе некоторую стабильность, а не связывалась бы с бандитом, которому наплевать и на тебя, и на собственного ребенка.

— Я бы никогда не вышла замуж за Эамона. Думаю, я вообще не выйду замуж. И хватит уже разбрасываться необоснованными обвинениями, лучше позаботься об укреплении собственной безопасности, она явно где-то дала трещину. Я не отрицаю, кто-то действительно выдал ваш секрет, и это повлекло за собой смерть дяди. Но это не Бран, я это знаю, и ты должен мне поверить. Предателя нужно искать в другом месте.

— Лиадан? — он заговорил тихо-тихо, таким тоном иногда к нам обращался отец.

— Что? — устало спросила я.

— Ты можешь оказать мне одну услугу?

Бригид, помоги мне! Чего ждет от меня этот парень теперь, когда выплеснул на меня всю свою горечь, когда сердце у меня кровью обливается от его обвинений?

— Чего ты хочешь?

— Я не могу поехать за Эйслинг. А когда я шлю ее брату посланников, их не принимают. Эамон не хочет с ними говорить. Но тебе он не откажет. Ты способна заставить его слушать. Ты поедешь в Шии Ду, поговоришь с ним? Ты повидаешься с Эйслинг и попробуешь привезти ее сюда?

Я похолодела.

— Не думаю…

— Так ты сможешь искупить свою вину, — сказал мой брат.

— Мне нечего искупать! — взорвалась я. — И Эамон — последний, кого мне хочется сейчас видеть. Я не желаю больше ездить в Шии Ду, никогда, Шон. Между… у нас с Эамоном сильно испортились отношения. Мне это будет неимоверно сложно. И, кстати, я тоже нужна здесь. Люди верят мне. А куда я дену Джонни?

— Прошу тебя, Лиадан, — он говорил точно как Ниав, когда хотела заставить меня что-то для нее сделать.

— Не знаю. Ты, похоже, больше не доверяешь ни моему мнению, ни своему собственному. Наверное, лучше тебе послать кого-то другого. Если ты и впрямь веришь, что Бран так легко предал тебя, почему бы не предположить, что я сделаю то же самое?

— Так ты до сих пор ему доверяешь, — он говорил безо всякого выражения.

— Он не стал бы тебя так предавать, Шон. Сделать это — для него значило бы провалить свое задание. Если он не вернулся, значит… значит…

Меня вдруг накрыла волна Дара. Вокруг темно. Так темно, что я не знаю, где верх, где низ, далеко от меня стены, или так близко, что нужно сжаться, прижать колени к подбородку и обхватить руками голову. Я двигаюсь, но они не пускают меня, места совсем нет, стены все сжимаются, я уже не могу дышать. Мне нельзя издавать ни звука, ни шороха, или, когда меня выпустят, меня заставят заплатить. И я кричу молча, мысленно, а горячие слезы льются у меня по щекам, у меня течет из носа, а я не могу даже всхлипнуть, так боюсь, что меня услышат. «Где вы? Почему вы меня оставили?!!»

— Лиадан? — ласково произнес Шон. — Лиадан! — И я, дрожа, вернулась в реальный мир. — Ты плачешь, — сказал он.

— Я не просила наделять меня Даром, — дрожащим голосом проговорила я. — Поверь, я бы все на свете отдала за возможность предотвратить смерть Лайама. Но это работает совершенно не так. Я могла предупредить его, он мог поехать другой дорогой и все равно умереть. Тут никогда не знаешь.

Шон серьезно кивнул.

— Прости меня. Мне сложно тебя не обвинять. Иногда я думаю, что связь с Крашеным сильно влияет на ясность твоих суждений.

Я вздохнула.

— Ты беспокоишься об Эйслинг, и ты прав. Я чувствую то же самое по отношению к Брану. Похоже, ты никак не можешь понять, что я умею любить так же, как и ты.

— Наверное, твой выбор мог быть мудрее. Этот человек никогда не сможет стать частью Семиводья. Он… дикий.

— Знаю. Но я уже выбрала. Ты же ради своих интересов послал его навстречу опасности, потом обвинил его в предательстве, а меня в распущенности. И после этого просишь об одолжении.

Возникла пауза.

— Ты ведь помнишь свои видения. Там было что-то такое, отчего ты решила, что она в опасности?

Я неохотно кивнула. Шон побледнел.

— Я не могу поехать, Лиадан. Люди нуждаются во мне. Пожалуйста, сделай это для меня и для нее. Эамон не откажет тебе. Он ни в чем не может тебе отказать. Я обеспечу тебе надежное сопровождение, ты можешь отправиться завтра же утром. Возьми с собой Джонни, няньку, все, что хочешь!

— Я подумаю. — Сердце у меня холодело от воспоминаний о неприступных стенах Шии Ду, от ощущения, что они снова смыкаются вокруг меня… и еще больше от мысли о том, что придется о чем-то просить Эамона. — В любом случае, это будет не завтра. Я не смогу приготовить Джонни к поездке за столь краткое время.

— С этим нельзя тянуть.

— Знаю.

Я встала, пошла к выходу, и тут он заговорил со мной мысленно. «Прости меня, Лиадан. Лайам был прав. Я не готов. Но я должен справиться. Должен запереть эту боль внутри себя и оставаться сильным ради людей. Ты моя сестра, а я твой брат, какой бы выбор ты не совершила в жизни»

«Знаю. — Я обернулась, но он на меня не смотрел. Он сидел, обхватив голову руками. — Из тебя получится сильный и мудрый вождь, Шон. А ваши с Эйслинг дети наполнят этот дом смехом».

Этими словами я пообещала выполнить его просьбу. Но как же мне было страшно! Я всегда считала, что почти ничего не боюсь. Однако признавала, что боюсь Эамона и его странного жилища на болотах, и неясных видений злых дел, творящихся меж каменных стен. Я бы предпочла остаться с Джонни дома, помогать женщинам на кухне, носить микстуры больным в деревне, здесь, в сердце леса, в безопасности. Дивный Народ предостерегал меня. Конор предостерегал меня. Уезжать опасно!

В конечном итоге меня убедило не беспокойство Шона, а нечто куда более страшное. Луна пошла на убыль, сегодня ее закрывали густые облака. Сильный юго-восточный ветер доносил до моего окна скрип ветвей и шум листвы. Я готовилась отойти ко сну. Стояла ночь. Нянюшка ушла, оставив со мной Джонни, крепко спящего под своим многоцветным одеяльцем.

Когда придет время его кормить, я возьму его к себе в постель, его теплое тельце отлично отгоняет темные мысли, которые грозят вот-вот затопить меня. Фиакка сидел на спинке стула. Неясно было, спит он или бодрствует. «Надо быть сильной, — сказала я себе, зажгла от углей в камине лучину и пошла зажигать мою особенную свечку. — Я должна быть очень сильной, от этого зависит безопасность других людей».

Свеча вспыхнула и тут же погасла. Я стенкой поставила ладонь вокруг фитиля, чтобы защитить его от сквозняка, и снова поднесла лучину. Огонек на мгновение загорелся и потух. Словно ледяная рука сжала мне сердце. Я очень осторожно вынула свечу из подсвечника, унесла от окна и поставила на дубовый сундук в изголовье кровати. От горящей щепки по комнате плясали странные тени.

Здесь определенно не было никакого сквозняка. Но разрисованная свеча не загоралась. Я проверила фитиль и попыталась еще раз, еще и еще, а во мне все ярче разгорался дикий страх. Фитиль был чист, щепка рядом с ним горела ровно. Но стоило мне отвести руку, как огонек вспыхивал и умирал. Я сказала себе, что все это глупости, что я просто поддаюсь нелепой панике. Я глубоко вздохнула и попыталась снова. Я еще долго сидела там, без конца пробовала зажечь свечу, пока у меня не задрожали руки и не начало темнеть в глазах. Снаружи стояла темнота. Луна была скрыта тучами. А я не могла заставить свечу загореться. Этой ночью ее свет никому не осветит путь.

Я дрожа сидела на постели, накинув на плечи одеяло, но не спала, совсем не спала всю ночь. Джонни просыпался дважды, я с радостью кормила и обнимала его. Но этой ночью, прямо сейчас, мне нужен был мой Дар, а он не желал приходить. Я даже не могла слышать, как тот ребенок кричит в темноте. Вместо этого мысленно кричала я сама: «Где ты? Покажи мне! Отзовись!» Но я ждала напрасно, сидела, пока небо на востоке не посветлело.

Я сказала сонной няне, что собираюсь уйти на целый день и забираю Джонни с собой. Я наказала ей объяснять всем, кто спросит, что я взяла сопровождающих и отправилась в гости, и что я вернусь скоро и успею попрощаться с дядей Лайамом. Я не собиралась сидеть сегодня дома. У меня было дело.

***

Я успела довести до совершенства метод переноски Джонни, и теперь устроила его за спиной, обернутого в длинный кусок ткани, концы которого шли у меня крест накрест по плечам и завязывались на талии. Ему нравилось так кататься. Он чувствовал близость моего тела, видел камни вокруг, небо, березы, дубы, вязы и орешник. Он вырастет, — думала я, идя тропой, которую однажды показал мне дядя Конор, — но эти виды останутся глубоко в его памяти, и он, как все дети Семиводья, с трудом будет переносить разлуку с лесом.

Я шла быстро. Если Дар не приходит ко мне теперь, когда он больше всего нужен, я должна найти другой способ добыть необходимую информацию. Теперь, когда мамы не стало, лишь один человек мог мне помочь, не осуждая, не пытаясь поучать и наставлять меня.

Начал накрапывать дождик, но дубы защищали нас. А пока мы добрались до крутых уступов у отмели седьмого ручья, там, где он стекал наконец с крутого склона холма и становился ленивым и спокойным, готовясь к встрече с озером, тучи разошлись и сквозь них пробился слабый солнечный луч. Фиакка следовал за нами, то чуть обгоняя, то слегка отставая, наблюдая за дорогой. Преодолевая такое расстояние с такой скоростью, да еще и с Джонни на руках, замерзнуть я не могла. Мне все чаще приходилось останавливаться и переводить дыхание. Наверное, слишком частые визиты Дара так подорвали мои силы… хотя, возможно, я просто не так уж хорошо восстановилась после родов, как считала. «Крепись, Лиадан. Ты должна быть сильной». Наконец я прошла мимо растущих группками рябин, снова красных от осеннего урожая, и вошла в заросли ив. Прямо передо мной лежал тайный источник, маленькое круглое озерцо, окруженное гладкими камнями. Место, где царит тишина. Я развязала узел и сняла со спины сына. Он уснул, и я аккуратно положила его в заросли папоротника. Он даже не шелохнулся. Фиакка устроился на ветке неподалеку.

«Дядя? — Я устраивалась на камне у воды, а сама мысленно тянулась к нему. — Мне нужна твоя помощь».

«Я здесь, Лиадан». — И он появился на другой стороне пруда. Бледное лицо, темные волосы, бесформенное одеяние, неспособное скрыть белой массы перьев на крыле. Лицо его было спокойно, глаза глядели ясно.

«Дядя Лайам умер, его пронзила стрела бриттов».

«Знаю. Конор уже спешит в Семиводье. Но я на этот раз не пойду».

«Дядя, я у меня были ужасные видения. Я видела, как застрелили Лайама, и никого не предупредила, а потом стало уже слишком поздно. Мой брат сказал… он сказал…»

«Я знаю. Это очень тяжело. И избавиться от этого чувства вины нет никакой возможности, дочка. Я жил с ним долгие годы. Когда-нибудь твой брат поймет, как это сделали мои братья, что Дар предвиденья невозможно контролировать, что вред от подобных предупреждений может оказаться гораздо страшнее, чем если просто позволить событиям идти своим чередом. Твой брат еще очень молод. Со временем он станет таким же сильным, как и Лайам. Возможно».

Я кивнула.

«Я тоже так считаю. Я так ему и сказала. Но я видела еще одну картину из будущего. В том будущем Шон превратился в одинокого старика. В том будущем Семиводье опустело. Жизнь покинула его. Чтобы изменить это будущее, я готова рискнуть многим. Я готова бросить вызов тем, кто определяет наш путь, как бы сильны они ни были».

К моему глубочайшему изумлению, Финбар усмехнулся.

«Ох, Лиадан. Сложись моя судьба иначе, будь у меня дочка, я бы желал, чтобы она была во всем похожа на тебя. Разве ты и так на каждом шагу не изменяешь наши пути? Ладно, ты пришла за советом, ты хочешь увидеть правду, я вижу это по твоим глазам и чувствую, что дело срочное. Ты долго плакала, и готов поспорить, что знаю причину».

«Моя свеча, мой огонек в темноте… я не смогла ее зажечь, я пыталась всю ночь. И я не слышу ни слова, только ужасную тишину. Теперь все видения прекратились, я не могу видеть его, не могу слышать его голос. А еще я видела Эйслинг, я видела, как…»

«Я помогу тебе. Если тебе суждено увидеть, что происходит на самом деле, то здесь, меж этих древних камней. Твой сын крепко спит. У тебя есть время. Давай, открой мне свой разум, и посмотрим на воду вместе».

Мы сели на камни по разные стороны пруда и почувствовали себя в безопасности, словно под защитой теплых материнских рук. Я раскрыла свой разум, Финбар сделал то же самое, наши мысли перемешались и обрели умиротворение. Шло время, может, долгое, а возможно, и совсем короткое, вокруг раздавалось только стрекотание насекомых в траве, да крики птиц в небе над нашими головами, да шелест листьев в ивовых ветвях.

Поверхность воды забурлила и изменилась. Там что-то блестело, серебряная вспышка в темноте. Я затаила дыхание. Фляжка, искусно сделанная, обильно украшенная спиральным рисунком, с янтарной пробкой в виде кошки — из нее мы вместе с Крашеным пили в тот день смерти и возрождения. К фляжке потянулась рука, вынула пробку. Мужчина поднял ее к губам и отпил глоток. Эамон. Пруд снова потемнел.

«Дыши медленно, Лиадан. Успокойся». — Дядя послал мне мысленное изображение спокойной воды, березовых листьев в весеннем солнышке, спящего младенца. Я справилась с дрожью, заставила себя унять страх. И снова посмотрела на воду.

На этот раз картины перетекали одна в другую, думаю, в том порядке, в каком происходили. Вот Эйслинг лежит ничком на кровати и плачет до изнеможения. Служанка входит к ней в комнату с подносом, полным еды и питья и уносит другой такой же, нетронутый поднос. И запирает дверь. Запирает мою подругу в комнате. Потом мы неожиданно оказываемся внизу, в главном зале Шии Ду. Стоит ночь, вдоль стен горят факелы, и каменные чудовища, кажется, зловеще ухмыляются, когда факельный свет играет на их злобных мордах. Они щурят глаза, топорщат когти, скалят зубы и вывешивают языки. В зале — два человека. Эамон сидит на дубовом резном кресле, его лицо спокойно, каштановые волосы аккуратно лежат на плечах. Только глаза выдают возбуждение. И Бран. Чистая половина его лица распухла от синяков, над глазом кровоточит глубокая рана, а на шее — багровые пятна, словно его едва не удушили. Карие глаза Эамона горят злобным торжеством.

— Зная твою склонность к отсеканию конечностей, я решил начать с небольших кусочков и двигаться неспеша, — почти ласково проговорил он. — Интересно будет посмотреть, какую боль способен выдержать человек. Правда, возможно, черные ощущают боль иначе, чем мы.

Голос Брана зазвучал в ответ тихо и равнодушно:

— Я не стану торговаться за его жизнь, а он за мою.

Эамон язвительно рассмеялся.

— А я и не планировал возможности для торгов. Ты мне ее не дал, когда у меня на глазах резал моих людей. Я просто хотел держать тебя в курсе того, что происходит с твоим приятелем. Там, куда ты отправишься, тебе потребуется чем-нибудь занять свои мысли. Да-да, у меня на тебя есть планы. Вы оба, прежде чем умереть, отлично меня развлечете. Мне говорили, что ты почему-то не очень любишь закрытые пространства и с недовольством воспринимаешь недостаток света. Кто бы мог подумать! Крашеный, и вдруг боится темноты?

Возникла пауза.

— Ты омерзителен, — сказал наконец Бран. — Ты предатель, точно как твой отец. Он в свое время предал союзников точно так же, как теперь ты, ведь так? Говорят, его презирали и ненавидели по обе стороны пролива. Неудивительно, что Лайам сделал так, что его убрали, пока он не причинил еще больше вреда. Слышал эту историю, а? Это очень широко известная тайна, знаешь ли. Твой собственный дед участвовал в этом деле, равно как и сомнительных достоинств Хью из Херроуфилда. Они надеялись, что сын окажется достойнее отца. Напрасные, как выяснилось, надежды. Сколько ты за нас заплатил, а, Эамон Ду?

— Не зови меня так. — Эамон встал и сделал шаг к пленнику. Он двигался осторожно, словно боялся повредить какую-то рану. Похоже, его грудь под рубахой стягивала повязка. Он поднял руку и наотмашь ударил Брана по лицу. Я видела, что руки Брана крепко связаны за спиной, а колени стянуты. Несмотря на весь его контроль, от этого удара он покачнулся.

— Лайам мертв, — заговорил Эамон. — У Семиводья новый хозяин, он молод и неопытен. Их позиции сильно пошатнулись.

— Умер? Как? — Бран прищурился. Он явно слышал эту новость впервые.

— Тебя это заботить не должно, поскольку ты, выродок, никогда отсюда не выйдешь. Я позабавлюсь с тобой и этим черным дикарем, которого ты называешь своим другом, а потом от вас… избавлюсь. Ты просто бесследно исчезнешь. Люди уже говорят, что именно ты предал Семиводье бриттам. Позже они скажут, что подданые Лайама отомстили за смерть их вождя и навсегда убрали тебя с дороги. Не смей спрашивать у меня ответа. Что такой человек как ты вообще понимает в союзниках и в верности? Уж ты-то, наверняка, вряд ли даже отдаленно понимаешь, что эти слова означают.

— Раз я не храню никому верность, — ответил Бран, не спуская глаз с лица Эамона, — значит мне, по крайней мере, некого предавать. — Похоже, он напряженно о чем-то раздумывал, словно пытался разрешить головоломку.

Эамон слегка закашлялся.

— Произошло… досадное недоразумение. Но оно сыграет мне на руку. Что если мой дед и Уи-Нейлл узнают, что юный Шон вступил в сговор с Крашеным? Что если они узнают, что его сестра спала с бандитом, раздвигала для него ноги в лесочке под кусточком? От этого удара репутация Семиводья может и не оправиться.

Бран отвечал все также равнодушно.

— В свое время ты пожалеешь об этих словах. Ты сейчас держишь меня в плену и думаешь, что я совершенно беспомощен, но любое сказанное тобой слово приближает твою смерть еще на шаг.

— Да ты просто дурак, если не понимаешь, почему я столько отвалил за то, чтобы схватить тебя. Я приговорил тебя к смерти еще тогда, когда ты резал моих людей. Но когда я узнал, что это ты украл у меня Лиадан, как только я понял, что это твои липкие руки касались ее, я готов был заплатить любую цену! Интересно, как чувствовала себя ее мать, когда на смертном одре услышала, что ее дочка отдалась безродному ублюдку? Как только я узнал правду, твой конец стал лишь делом времени. Я заплатил бы сколько угодно за счастье наблюдать, как ты умираешь в мучениях. Что, тебе уже дурно? Твоему приятелю сегодня ночью будет очень больно. Каленое железо к свежим ранам — это чувствительно, знаешь ли. А он пока еще ни разу не крикнул. Ни единого. Исключительная стойкость.

Ответа не последовало. Бран смотрел в никуда, будто мысли его витали где-то совсем в другом месте, будто он ничего вокруг не слышал. Эамон начал ходить взад вперед.

— Что, не нравится, когда я говорю о Лиадан и о ребенке, да? Неясно, почему. Ведь ты так с ней обошелся!

— Выбирай выражения.

— Ха! Да ты же связан, как цыпленок перед жаркой, и шагу ступить не можешь, не упав! Мужчина, не способный высидеть безлунную ночь без лампы под рукой, мужчина, боящийся собственных снов! Твоя наглость меня просто смешит, щенок.

— Я тебя предупредил. Говоря о ней в моем присутствии, ты ходишь по очень непрочному льду.

— Я буду говорить о чем захочу, ты, ничтожество. Это мой дом, мой зал, а ты — мой пленник. И я скажу то, что давно уже мечтал сказать тебе. Ты вот думаешь, что имеешь какие-то права на Лиадан только потому, что развратил ее, воспользовался ее невинностью и настроил ее против меня. Но она не твоя и никогда не была твоей. А если она тебе это сказала, то просто соврала. Женщины говорят правду только когда им это выгодно. Лиадан была давным-давно обещана мне, еще с детства. А она очень щедрая девушка, знаешь ли. Я познал ее тело… все его сладкие уголочки… задолго до того, как ты вообще прикоснулся к ней своими грязными лапами. — Он театрально замолчал. — Забавно, а? На самом деле, совершенно непонятно, твой это сын или мой.

Воцарилась полная тишина. Брану больше не удавалось казаться равнодушным. Глаза его горели, грудь яростно вздымалась.

— Нет. Ох, нет!!! — прошептала я и тут же услышала мысленное предупреждение Финбара: «Успокойся, Лиадан, иначе картинка исчезнет».

— Ты лжешь, — сказал Бран. Голос его больше не звучал спокойно.

— Правда? Думаю, тебе будет сложно в этом удостовериться. Где твои доказательства, а?

Бран глубоко вздохнул и попытался расправить плечи. Похоже, у него были и другие шрамы, невидимые мне. Он посмотрел прямо в глаза Эамону.

— Мне не нужны доказательства, — тихо ответил он, снова идеально контролируя свой голос. — Лиадан не стала бы мне лгать. Я верю ей с закрытыми глазами. Тебе не удастся подлыми словами отравить то, что между нами было. Она — мой свет во тьме, а Джонни — мой маяк.

По лицу у меня катились слезы. Я видела, как Эамон позвал стражу, и Брана утащили из зала.

— Уберите этого выродка с глаз моих долой, — холодно произнес Эамон. — Отправьте его во тьму, там ему самое место, пусть он там и сгниет.

Эамон остался один и лицо его исказилось. Он налил себе эля, выпил и запустил пустую чашу через весь зал с такой силой, что металл сплющило о камни над очагом.

— Ты подавишься этими словами, — прошептал он.

И пруд снова потемнел.

«Дыши глубже, Лиадан». — Я почувствовала успокаивающее прикосновение мыслей Финбара. Он обнял мой трепещущий разум своим, показал мне блики света в воде, яркое золото осенних дубов, свет факела на носу маминой лодки, горящую свечу, полуденное солнце, освещающее моего мирно спящего под ивами сына.

«Ну вот. Лучше? Тебе пришлось нелегко. Что ты собираешься предпринять?»

— У меня нет выбора, — произнесла я вслух, отирая мокрые глаза рукавом. — Шон попросил меня поехать туда за Эйслинг. Я должна немедленно идти домой. А когда приду, я должна… — При мысли об этом моя голова отказывалась работать. Я просто не могла рассказать Шону того, что увидела. Я словно слышала его голос: «Этому человеку нельзя доверять… кто еще находился в идеальном положении, чтобы передать эту информацию прямо бриттам?» Кто поверит слову Крашеного против слова Эамона с Болот? Кто согласится считать доказательством туманные видения? Шон уже говорил: «Ты частично виновата в этом, Лиадан». Я не могу ничего рассказать Шону. Как же мне хотелось, чтобы отец оказался дома! Он бы знал, что мне делать. Но отец так и не вернулся из Херроуфилда, и от него до сих пор не было ни слова, а у меня совсем не осталось времени. И я не пойду за помощью к Конору. Я и так знаю, что он скажет: «Этот человек выполнил свое предназначение. Не трать на него силы. Главное — это ребенок».

— Что ты намерена предпринять? — Финбар смотрел на меня с сочувствием. Он не предлагал никаких советов.

— Прямо сейчас, — ответила я, — я покормлю сына, переодену его и пойду обратно в Семиводье. Утром я поеду в Шии Ду и буду надеяться, что пока я туда доеду, то придумаю, что делать дальше.

Финбар кивнул.

— Я все думаю… — проговорил он. — Я все думаю… я уже так давно отдалился от мира военных союзов, стратегии и предательств. Но мне кажется, что нечто в этой истории осталось недосказанным.

— И я смогу использовать это нечто в свою пользу, если пойму в чем дело.

— Вот именно. Мы с тобой думаем об одном и том же.

— Сложно поверить, что Эамон способен на такое предательство, — сказала я, но в голове у меня тут же промелькнуло выражение глаз Эамона, когда я отказалась выйти за него замуж. Взгляд человека, который видит только то, что хочет видеть. Человека, неспособного проигрывать.

— Лучше действовать осторожно, — предупредил Финбар. — Я бы помог тебе, если бы мог. Но ведь у тебя еще есть Посланник Иного мира, — он взглянул на Фиакку, сидящего на низкой ветке рябины, недалеко от того места, где в папоротниках ворочался Джонни.

— Да, у меня есть посланник. — Я наклонилась поменять мокрые пеленки сына. Он проснулся, но лежал тихо, видимо, еще не проголодался. А возможно, спокойствие и величие этого места произвело впечатление даже на его младенческое сознание.

— И очень могущественный. Не стану спрашивать, кто послал его тебе.

— Он приходил в Семиводье, — сказала я, зная, что Финбар — единственный, с кем можно спокойно об этом говорить. — Киаран. В ту ночь, когда хоронили маму. Он оставил мне птицу и рассказал, кто он на самом деле такой. Дядя…

— Что тебя беспокоит, Лиадан?

— Просто ужасно, что нам не рассказали всю правду, как только стало ясно, что моя сестра и Киаран любят друг друга. Если бы это было сделано, Ниав по крайней мере поняла бы, что Киаран не просто бездушно бросил ее. Эта мысль служила бы ей утешением в черные дни. А я бы гораздо раньше узнала, что угрожает моему сыну.

— Так ты боишься Киарана, несмотря на то, что это его подарок?

— Я не знаю. Не знаю, друг он или враг. Киаран сказал… он сказал, что мать предложила ему могущество. Что он должен сделать выбор. И в нем кипела злость. — Я поежилась. — Злость и горечь.

Финбар медленно кивнул.

— Он еще очень молод. Но годы подчинения суровой дисциплине что-нибудь да значат. Конор сказал бы: «Пусть все идет, как должно».

— Именно так и сказал Киаран.

— Яблоко от яблони. Как жаль. Мы молчали не просто так, Лиадан. Ни тогда, ни раньше, когда Киарана ребенком принесли обратно в лес. Ни один из нас не хотел, чтобы нашего единокровного брата вырастила леди Оонаг и превратила бы в оружие, способное нас уничтожить. Конор хотел научить мальчика сопротивляться подобным влияниям. Но древнее зло очень сильно. Оонаг — всего лишь один из его инструментов. Возможно, в душе Киарана живет тьма, которая должна выйти наружу, даже против его воли, чтобы принести разорение врагам его матери. Все случившееся — не просто игра случая. Мы все понимали, что зло, которое мы считали поверженным, снова возродилось и живет среди нас. Мы понимали, что наших сил не хватит, чтобы с ним бороться. Все мы были одинаково напуганы, мы так боялись всего лишь раз в жизни. Для большинства людей зло, которое Оонаг сотворила с детьми Семиводья, давно стало легендой, невероятной сказкой давно минувших дней. А мне достаточно только закрыть глаза, и я снова вижу, как она стоит передо мной, смеется мне в лицо, волосы ее горят черным огнем, глаза жгут, как ядовитые ягоды, а я чувствую, как начинаю меняться, дрожу от ужаса, понимая, что человеческое сознание уплывает от меня. Я никогда уже не стану прежним. Путь, когда-то лежавший передо мной, разрушен навсегда. В том, что произошло с Ниав и Киараном, я снова увидел жестокость леди Оонаг и боль моей сестры. Колдовство, сотканное в тот день Колдуньей, наложено на всю жизнь. Страх, вина, боль, пришедшие вместе с ним останутся с нами до конца наших дней. Как можно разделить подобный груз с собственными детьми? Как можно выдержать горечь от сознания, что оно начинает душить ваши юные жизни? Возможно, мы просто скрывали правду сами от себя, не желали в нее верить.

— Ты видел то же, что и я. Если я не приду на помощь, Бран умрет, и не только он. Вот это действительно станет победой злых сил. Но я боюсь. Не за себя, а за Джонни. Дивный Народ запретил мне увозить его из леса. А ведь есть еще и пророчество. Мама не хотела, чтобы я шла против него.

— Ты сильная. Но ты идешь на очень опасное дело, не сомневайся.

— Я совершенно не чувствую себя сильной. — Я приложила сына к груди и заставила себя дышать медленнее. — Я чувствую себя беспомощной и испуганной. Я боюсь, что уже слишком поздно.

Воцарилась тишина. Потом в моей голове зазвучал голос Финбара, на удивление неуверенный: «Думаю, мы с тобой некоторое время не увидимся, Лиадан. Не забывай обо мне. Мое будущее связано с будущим твоего сына, я видел это. Это очень важно, моя дорогая. Не забывай. Очень многое станет отвлекать тебя».

«Я не забуду. И спасибо тебе за помощь. У тебя настоящий талант держать эти видения под контролем. И сдерживать проникающий в мысли страх».

«У тебя тоже огромные способности. И ты учишься ими владеть. Ты и правда исключительная девушка. Твой мужчина был прав, называя тебя светом во тьме. Ну вот, ты снова плачешь. Лучше утри слезы прямо сейчас, с завтрашнего дня у тебя не будет времени плакать».