Сыны степей донских

ВО ГЛАВЕ ДОНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

В конце января ревком возвратился в освобожденную Каменскую и находился там несколько недель, пока шли бои с остатками калединцев на юге области. Это короткое время явилось важным этапом в становлении новой власти. Отсюда, из Каменской, полетели в станицы и хутора первые революционные приказы и распоряжения, призывы к казакам помочь добить контрреволюцию. Они были подписаны вахмистром Подтелковым и прапорщиком Кривошлыковым, чьи имена широко стали известны всему Дону.

Волей революции сын хуторского пастуха и сын кузнеца оказались во главе обширного края, где кипели классовые и сословные страсти и где предстояла еще упорная борьба за торжество Советов.

…Казачий ревком разместился в единственной в станице гостинице по Донецкому проспекту. Здесь же в небольшой комнате поселились Подтелков и Кривошлыков. С утра до поздней ночи они были заняты бесчисленным количеством разнообразных дел. Приходилось браться за все сразу: срочно собирать разбредшиеся по станицам и хуторам полки и двигать их к Новочеркасску, устанавливать связи с округами и следить за происками врагов, налаживать отношения с советским командованием и центральной Советской властью.

Не просто было вожакам революционного казачества разобраться во всех хитросплетениях и сложностях борьбы, происходившей в станицах и хуторах, научиться находить и проводить единственно правильную линию. Не обходилось без ошибок и просчетов. Чувствовались и недостаток образования, и малый политический опыт, и сословные представления и предрассудки. Но было и другое: твердая вера в правоту революционного дела, решимость и воля довести его до полной победы, ненависть к старому миру с его холопством и приниженностью. Была поддержка и направляющая рука. Частыми гостями стали председатель и секретарь ревкома в небольшом доме на Коммерческой улице, где жила семья Дорошевых. В долгих беседах с братьями Ипполитом и Александром, Ефимом Щаденко и другими большевиками руководители трудового казачества получали уроки классовой, пролетарской политики.

Усваивались они не без труда. Порою вспыхивали споры. Особенно горячился прямолинейный Щаденко. Как явствует из «Записок о гражданской войне» Антонова-Овсеенко, Подтелков не сразу и не всегда полностью следовал советам кдменских большевиков. Близко знавший Щаденко Т. Литвинов даже утверждает, будто Ефим Афанасьевич и Подтелков, понимая одинаково четко, что одержанная победа над калединщиной лишь этап в борьбе и что утверждение власти Советов на Дону потребует еще немало времени и жертв, по-разному представляли себе средства борьбы.

Думается, в этих словах несомненное преувеличение. Дело в том, как верно заметил А. Френкель, что Подтелков чрезвычайно быстро развивался политически и морально, закаляясь в борьбе. Понимание им сущности происходившей борьбы становилось более четким, действия более целеустремленными и решительными. На это указывают и другие хорошо знавшие Федора Григорьевича люди. «Когда нам приходилось решать с ним различные и очень сложные вопросы, — пишет боевой соратник Подтелкова С. И. Кудинов, — я узнал много замечательных сторон его натуры: открытую душу, недюжинный ум, огромную, скрытую за природным добродушием волю, неиссякаемую энергию. Глядишь, бывало, — обыкновенный казачий парень, фронтовик, веселый, с широкими жестами, шумливый говорун. А в трудную минуту перед тобой совсем другой Подтелков — собранный, подтянутый, суровый…» Как никто другой, умел он подходить к казакам и разговаривать с ними. И с фронтовиками и со стариками станичниками. Предостерегал своих товарищей от необдуманных резкостей, от попыток сразу, насильственно разрушить уклад казачьей жизни. Настроенных атаманами и богатеями против Советов стариков Подтелков мог расположить к себе. Тактично, не без лукавой хитринки рассеять ложные представления о большевиках.

— Отцы и братья, — говорил он старикам станицы Митякинской, — я ни в какую партию не записан и я не большевик. Я стремлюсь только к одному: к справедливости, к счастью и братскому союзу всех трудящихся… Чем я виноват, что и большевики этого добиваются и за это борются! Большевики — это рабочие, такие же трудящиеся, как и мы, казаки… Выходит, значит, что и я большевик, но я в партию большевиков не записан.

Иные усматривают в этих словах принципиальную, так сказать, беспартийность председателя Казачьего ревкома, чуть ли не выражение особого, отличного от большевистского пути казачества в революции. Конечно, большевиком Подтелков не был, но и особого пути для казачества не искал. Именно в партии большевиков он видел единственного вождя революции. Свои действия он старался сверять с линией партии.

— Ну что, как, — обычно спрашивал он товарищей коммунистов из ВРК после каждой своей речи, — я хорошо сказал, правильно?

В первые же дни после Каменского съезда Подтелков признал руководство большевиков борьбой против калединщины. Оно было закреплено слиянием Казачьего ВРК с Военно-революционным комитетом неказачьего населения и созданием 19 февраля 1918 г.[17] единого областного Военно-революционного комитета. Председателем его стал Ф. Г. Подтелков, заместителем — С. И. Сырцов, секретарем — М. В. Кривошлыков. «Областной Военно-революционный комитет верит, — говорилось в телеграмме Советскому правительству, — что объединение казачьего и неказачьего комитетов является отражением того единства, которое спаяло трудовые массы».

Первым делом объединенный ВРК направил своего члена С. И. Кудинова в Петроград для доклада Совету Народных Комиссаров, Ленину о положении в области и для получения комитетом финансовой помощи из центра.

«Питерским рабочим, — вспоминал позднее посланец Донревкома, — мы везли состав с продуктами: мукой, зерном, крупой… Прощаясь с Кудиновым, Подтелков наказывал: — Обязательно повидай Владимира Ильича. Расскажи ему, Сеня, как мы тут воюем. Передай поклон от нас, фронтовиков. Попроси, пусть товарищ Ленин сам приедет на Дон, посмотрит нашу жизнь…»

Кудинов выполнил наказ председателя ревкома. В. И. Ленин принял представителя Донского ВРК, долго беседовал с ним, подробно расспрашивал об обстановке в области, советовал ревкому твердо проводить линию борьбы с контрреволюцией.

К Подтелкову в ревком потянулись из станиц и хуторов казаки и крестьяне со своими нуждами. Многие бородачи-станичники приезжали в Каменскую поглядеть, узнать, что там за люди и чего они хотят. Председатель ВРК никому не отказывал в приеме. С иными просиживал часами, разъяснял политику новой власти, убеждал, давал советы.

…После дня, наполненного заботами, беседами с десятками посетителей, выступлениями на митингах, лишь перед сном вспоминал о доме. Он казался невероятно далеким. При свете коптящей керосиновой лампы читал Федор полученное с оказией письмо от жены. Анфиса звала хотя бы на несколько дней на хутор. Но где уж там! «Я бы приехал в отпуск, — отвечал он с болью в сердце, — но сейчас никак нельзя: отпускаю товарищей. Когда они вернутся, может, я выберу время, заеду».

Не выбрал председатель времени. Не было его у Подтелкова. Как и у его верного друга Михаила. «Папаша, — писал Кривошлыков домой. — Калединцев выбили из Каменской. Приезжайте навестить меня… Поклон мамаше, дедушке, Наташе, Ване и всем родным».

Вскоре Василий Иванович приехал в Каменскую. В сумерках с трудом нашел он двухэтажный дом, на резном крыльце которого толпились казаки. Назвав себя часовому, Кривошлыков-старший беспрепятственно прошел в помещение. Старику бросилось в глаза, с каким уважением здесь все говорят о его сыне. Михаил сидел за столом, склонившись над бумагами. Увидев отца, вскочил, обнял. Василий Иванович заметил набрякшие от бессонных ночей веки, похудевшее, желтое от приступов малярии лицо сына. Вздохнул:

— Миша, что же ты не бережешь себя, вот какой стал — кожа да кости…

— Ничего, папаша, теперь все будет хорошо. Новая жизнь начинается.

Из соседней комнаты вышел, улыбаясь, высокий, богатырского сложения казак в офицерской тужурке без погон.

— Знакомьтесь, — сказал Кривошлыков, — это мой товарищ, Федор Подтелков, председатель наш. Ты, папаша, извини, нам еще поработать надо. Отдохни пока.

Василий Иванович пристроился на небольшом диванчике в углу. Лишь около полуночи Федор ушел, а Михаил подсел к отцу:

— Рассказывай, как там дома, на хуторе.

В задымленной, жарко натопленной комнате просидели до первых петухов. Отец с тревогой говорил, что хотя фронтовики и поприжали местных сторонников Каледина, но станичный атаман и офицеры еще имеют силы и мутят казаков. Михаил хмурился, пообещал прислать в помощь казачий агитационный отряд, прибывший недавно из Петрограда на Дон. Улеглись, когда сон окончательно сморил уставшего Михаила. Он растянулся на конской попоне, расстеленной на полу в углу комнаты, положив в изголовье седло. Спали недолго. Рано утром отец с сыном простились. Это была их последняя встреча. Ревком спешил на юг. Там завершался разгром калединщины.

23 февраля советские войска освободили Ростов. Через два дня 10-й и 27-й казачьи революционные полки вошли в столицу донского казачества. Перед их приходом из Новочеркасска бежал в Сальские степи полуторатысячный отряд походного атамана Попова — единственная остававшаяся организованная сила контрреволюции.

Над освобожденной от врага областью занималась заря новой жизни. Все надо было начинать сначала: налаживать разрушенный транспорт, продовольственное дело, организовывать производство, помогать северным округам, где начинался голод. Новая власть оказалась в труднейшем положении, но она смело принялась за работу. Донревком обратился ко всем трудящимся области с манифестом, в котором была намечена программа действий на ближайшее время. Перебравшись в Новочеркасск, ВРК первым делом занялся установлением революционного порядка. Для борьбы с грабителями и мародерами приказом за подписями Подтелкова и Кривошлыкова создавались сводные отряды из казаков и моряков. Им предоставлялось право применять в борьбе с врагами трудящихся все меры, вплоть до расстрела.

«Всюду, куда ни попадаю… — писал А. С. Серафимович, побывавший на Дону в марте 1918 г., — люди… подготовляются к творческой жизни. И в Новочеркасске среди полной разрухи, оставленной генералами, в огромном здании бывших судебных установлений организуются отделы, подбираются люди, налаживается работа».

В Новочеркасске, однако, ревком пробыл недолго. Казенный город, переполненный сомнительными элементами из числа чиновников и офицеров, находившийся к тому же в окружении богатых станиц, мало подходил на роль центра революционной власти. Оставив здесь военный отдел, ВРК в начале марта переехал в пролетарский Ростов.

На объединенное заседание Ростово-Нахичеванского Совета, фабзавкомов и профсоюзов Подтелков явился в разгар бурных дебатов.

Зал самого большого в городе кинотеатра «Солей» был переполнен. Один за другим сменялись на трибуне лидеры местных меньшевиков и эсеров. С пеной у рта они нападали на только что заключенный в Брест-Литовске мир с Германией, обвиняли большевиков в «попрании демократии», требовали ликвидации военно-революционных комитетов и передачи власти Учредительному собранию.

— Есть такие вожди — «социалисты», — отвечал им большевик С. А. Дунаевский, — которые бросают палки под колеса революции. Эти выходцы из могилы говорят нам об Учредительном собрании, которого они добиваются вместе с помещиками и буржуа. Мы им скажем: «Руки прочь!» — и пойдем к социализму.

Шум на скамьях соглашателей и аплодисменты большевиков покрыли заключительные слова оратора. Когда установилась тишина, на трибуну поднялся Подтелков. В зале сидели посланцы ростовских заводов и фабрик — опора и надежда Советской власти. «Нужно, чтобы они поверили в силу этой власти и поддержали ее. В этом сейчас главное», — подумал Федор.

— Мы приехали к вам сюда за поддержкой, — начал он. — Наш Военно-революционный комитет — орган власти для всей области. К нему теперь примкнули все, за исключением некоторых станиц Черкасского округа. У нас достаточно сил. Их хватит и для борьбы с внешним врагом и с врагом внутренним. Я говорю не на страх вам, товарищи, — Федор обратился к большевистскому сектору, откуда раздавались аплодисменты, — а на страх тем, кто здесь молчит. Я никогда не имел дела с политикой, — повторил Подтелков излюбленную свою фразу, — но я теперь большевик потому, что большевики — это те, кто защищает трудовой народ.

Председателя ревкома проводили дружными аплодисментами. Настроение собравшихся оказалось не в пользу соглашателей. Участники заседания приняли предложенную большевиками резолюцию.

По мере установления связей Ростова с округами оттуда стали поступать сообщения об обстановке на местах. Дон-ревком завалили просьбами о помощи в восстановлении хозяйства, наведении порядка, присылки денежных средств. На происходивших чуть ли не каждый день заседаниях Подтелкову с товарищами приходилось принимать решения по самым разнообразным, но всегда не терпящим отлагательств вопросам.

Из хранящегося в Ростовском областном партийном архиве протокола от 23 марта 1918 г. узнаем, чем был озабочен Областной военно-революционный комитет в тот день.

На его заседании слушался доклад о положении во 2-м Донском округе. Там отмечалось, что контрреволюционные банды, желая дезорганизовать хозяйственную жизнь, напали на окружную контору государственного банка, похитили и вывезли всю наличность. Чтобы покрыть убытки, революционная власть тотчас обложила налогом буржуазные элементы.

Поступления денег крайне необходимы были для восстановления промышленности, работы транспорта. На том же заседании ВРК постановил отпустить 3 млн. рублей в уплату жалованья рабочим и служащим Владикавказской железной дороги.

В интересах централизации дела вооруженной защиты области ВРК упразднил чрезвычайный штаб и единогласно избрал Подтелкова военным комиссаром.

В центре внимания Федора Григорьевича и других руководителей советского Дона стал вопрос о политическом устройстве области. Они считали необходимым для укрепления позиций новой власти скорейший созыв съезда Советов Донской области, образование на нем правительства, облеченного доверием всех трудящихся. На заседании ВРК была также избрана комиссия по подготовке съезда.

В тот же день, 23 марта 1918 г., ВРК объявил область Донской Советской республикой «в ряду других республик Федеративной Социалистической России». Руководителям Донревкома представлялось, что такое решение позволит лучше учесть своеобразие казачьей области, бытовавшие еще среди станичников автономистские настроения и поможет тем самым привлечь широкие массы трудовых казаков к Советской власти. Но главное было в том, что провозглашение республики способствовало сплочению сил трудящихся против надвигавшейся угрозы нашествия германского империализма. Областной ревком прямо указывал, что его решение продиктовано политическим и военным положением, создавшимся в связи с движением германских войск к границам Дона.

Постановлением Областного ВРК было образовано правительство — Совет Народных Комиссаров Донреспублики во главе с Ф. Г. Подтелковым. В тревожной обстановке усилия его направлялись на укрепление позиций Советов, защиту завоеванной свободы.

Назначенный комиссаром по делам управления, Кривошлыков отдавал все силы организации аппарата новой власти. Начинать нужно было со слома прежней администрации, служившей господству эксплуататоров. «Старые правительственные учреждения, пропитанные чиновничьим духом, не должны существовать в Донской Советской республике, — писал он в приказе от 31 марта 1918 г. — Вслед за организацией Советов на местах упраздняются немедленно и правительственные учреждения павшей ненавистной власти помещиков и капиталистов».

Несколько бессонных ночей провел Михаил, составляя инструкцию об организации Советов на местах. Читая этот замечательный для своего времени документ, можно удивляться столь глубокому пониманию 24-летним Кривошлыковым самой сути новой, народной власти. Характеризуя структуру Советов и порядок выборов в них, инструкция категорически предупреждала: «В Советы не могут быть избраны и избирателями лица, не стоящие на защите прав трудового народа, например попы, купцы, старые полицейские, жандармские чины и офицеры, не состоящие в рядах революционной армии». «Присутствие таких лиц в Совете депутатов недопустимо», — подтвердил Кривошлыков специальным распоряжением от имени Донского Совнаркома.

Организация новой милиции, принятие мер по охране народного имущества, взимание налога с буржуазии, десятки других важных неотложных вопросов должен был решать комиссар по управлению. Он считал при этом, что установление революционного порядка неразрывно связано с разъяснением самым широким массам смысла и значения действий Советской власти. «Областной Военно-революционный комитет, — писал Кривошлыков, — обращается к сознательным казакам и крестьянам с просьбой своим влиянием мешать темным и невежественным людям тормозить дело трудового народа».

За сиюминутными делами молодой комиссар видел контуры прекрасного будущего. Он мечтал о преображении родной Донщины.

— Знаешь, — говорил он товарищу по Совнаркому, комиссару финансов Петру Стрелянову, — вот скоро кончится гражданская война… тогда и начнем по-настоящему работать для народа. Я ведь по специальности агроном. У нас в станичном юрту станицы Еланской много песков, неудобных земель, пустырей. Сколько можно будет насадить садов и лесов, чтобы устранить суховеи, заставить землю служить народу.

Но весной 1918 г. нужно было прежде всего решить на Дону земельный вопрос в интересах трудовых крестьян и казаков. От этого во многом зависело будущее Советской власти в области. Сложность состояла в том, что хотя война и ускорила расслоение крестьянства и казачества, обострила классовые противоречия в станицах и селах, но при сохранении привилегированного войскового землевладения и в целом лучшего обеспечения казаков землей на Дону оставалась почва для сословной вражды. Контрреволюция ее всячески раздувала, стремясь помешать сближению трудовых казаков и крестьян.

В такой обстановке требовались исключительный такт, осторожность и вместе с тем решительность в проведении земельных преобразований. ВРК предложил сначала обсудить аграрный вопрос на собраниях трудящихся в станицах и селах, потом в округах. На основе этого обсуждения и в соответствии с Декретом о земле областному съезду Советов предстояло принять свой законопроект.

Жаркие споры разгорались в каждой станице и хуторе. Опасаясь за целостность своих владений, казаки настороженно отнеслись к требованиям уравнять иногородних с ними в правах на землю. «Мы не против Советов, — говорили они, — а земельку нашу не тронь — не вами дадена». Масло в огонь подливали кулаки, остававшиеся в станицах калединцы. «Большевики хотят вовсе отнять у казаков земли и передать мужикам, иногородним», — нашептывали они. Подобные слухи ожесточали станичников. «Старики готовы с вилами пойти против ревкома, — писал сыну в Ростов Василий Иванович Кривошлыков. — Если будете отступать, — предупреждал он, — то в наши места не идите…»

Разжечь сословные страсти и поссорить трудовых казаков с Советской властью — вот цель контрреволюции. Это поняли руководители революционного казачества. Гневно выступали они с разоблачением вражеской клеветы, доказывали казакам беспочвенность их страхов.

Получив письмо от отца, Михаил в тот же вечер составил воззвание к станичникам: «Вам говорят, что большевики все у вас заберут. Кто это говорит, посмотрите: офицеры, богачи или те, кто хотел быть офицером. Не верьте им, большевики — это, попросту сказать вам, трудовой народ…

Отцы, подумайте, кому же мы наконец поверим. Тому, кто набрал со всей России офицеров-юнкеров, богачей и нанимает партизан бить вас и ваших сынов, или тем, кто знает, что просят народы?..»

Отпечатанное в виде листовки воззвание распространялось по станицам.

Бурно проходили заседания Черкасского окружного съезда Советов. Большинство ораторов, даже сторонников Советской власти, выражали опасения, что при предстоящих преобразованиях казаков лишат земли. Делегат от станицы Грушевской внес предложение: до осени никаких переделов не производить… Но вот на сцену вышел Подтелков. В притихшем зале раздался его уверенный голос: «Казаки! Вся земля, с виноградниками, с садами, останется вашей. На каждого члена семьи нарежем пай, тем, у кого семья большая, а земли мало, добавим, а у богачей отберем».

Речь председателя ревкома несколько успокоила делегатов, но полностью сомнения не рассеялись. По мере развития революции в станицах росли колебания средних слоев.

Всерьез озабочен был Подтелков состоянием военной защиты молодой республики. Сам фронтовик, прошедший тяжелую войну, он отлично понимал, что наполовину разошедшиеся по домам казачьи полки небоеспособны. Нужна новая армия. В соответствии с декретом Советского правительства ВРК 15 марта объявил о расформировании всех частей, стоящих в пределах области, и о наборе добровольцев в новую народную армию «на социалистических началах». Подтелков от имени Донревкома обратился к фронтовикам с призывом вступить в социалистическую армию. «Для такой армии, — говорил он, — не нужна палка, всякий воин этой армии сознательно пойдет в бой…» «Я и другие ваши избранники, которых вы поставили у власти, — заключал предревкома, — стремятся к освобождению всех трудящихся всех стран… Мы победим!»

Но дело двигалось туго. Уставшие от войны фронтовики неохотно откликались на призыв. Казачий нейтралитет, который в январе лишил силы калединскую контрреволюцию, теперь оборачивался против Советской власти. Кулаки, агенты врага повели бешеную агитацию среди казаков против вступления в Красную Армию. Не проявило должной активности и Донское правительство.

…В кабинет председателя Областного ревкома ворвался Ефим Щаденко. Он буквально кипел от возмущения:

— Ты посмотри, Федор, что делается. Белокалитвенские шахтеры сформировали отряд, достали оружие. С великим трудом нашли инструктора, чтобы научиться стрельбе и строю. И что же? Является твой «главковерх» из военного отдела Смирнов и приказывает: немедленно распустить самочинный отряд и сдать оружие.

— Почему? — спрашиваю.

— Обучаясь военному делу на глазах у казаков, — отвечает он, — отряд может вызвать нежелательные инциденты…

— Нет, ты подумай, председатель. Это же настоящая контра. Вот куда привела твоя мягкость!

— Пожалуй, мы допустили ошибку, оставив военный отдел в Новочеркасске без присмотра. Много там сомнительных людей. Ну а насчет контры, это зря. Должно, у тебя мания преследования. Везде она мерещится.

Подтелков распорядился отменить приказ Смирнова, но остался при убеждении, что здесь, как и в других подобных случаях, речь идет не о контрреволюции, а о недоразумениях, которые можно уладить миром. В который раз подводила Федора его упрямая вера в «братьев-казаков». Вскоре он столкнется с открытым мятежом, который поднимут Смирнов и Голубов…

К середине апреля на Дону удалось набрать 25 тысяч добровольцев, преимущественно в городах и рабочих поселках. Вместе с красногвардейцами и партизанами они представляли немалую силу. Но это были разрозненные отряды и части с выборными командирами, без конца митингующие, слабо дисциплинированные.

— Видно, добровольцы нас не спасут, — признал Подтелков в беседе с прибывшим в Ростов уполномоченным Московского военного округа. — С Украины идут немцы. Чтобы их не пустить на Дон, нужна серьезная сила. Председатель ревкома и Кривошлыков высказались за проведение в станицах мобилизации казаков старших возрастов. Время, однако, не ждало.

С приближением австро-германцев к рубежам донской земли активизировалась контрреволюция. В разных концах области почти одновременно вспыхнули мятежи. Офицерско-кулацкие банды Попова в Задонье, Мамонтова у Нижне-Чирской, Голубикцева и Дудакова на Хопре разгоняли Советы, сажали вновь атаманов. К мятежникам, особенно в богатых низовых станицах, примыкало немало рядовых казаков. Врагам удалось сломить нейтралистские настроения многих фронтовиков, использовать колебания мелкобуржуазных середняцких масс, их недоверие к мероприятиям Советской власти, консерватизм патриархальных слоев населения.

По улицам Ростова то и дело демонстрировали банды вооруженных анархистов, размахивая черными флагами под впечатляющим лозунгом «Срывайте все замки!». Они разгромили уголовный розыск, разоружили речную милицию, грабили магазины и квартиры.

В критический момент заметались «попутчики» Советской власти. Незадачливый кандидат в атаманы Голубов и «главковерх» Смирнов попытались поднять против ревкома казачьи полки, расквартированные в Новочеркасске. С их благословения был отпущен из-под ареста Митрофан Богаевский. Сподвижник Каледина явился на гарнизонный митинг, где выступил с трехчасовой провокационной речью. На требование Подтелкова немедленно отправить Богаевского в Ростов для предания революционному суду Голубов ответил решительным отказом. К Новочеркасску пришлось двинуть красногвардейский отряд.

Волны контрреволюции поднимались все выше.

9 апреля 1918 г. собрался так ожидавшийся Подтелковым съезд Советов Дона, с которым он связывал большие надежды. Более 800 делегатов, съехавшихся изо всех округов области, заполнили празднично убранный зал ростовского клуба приказчиков[18]. На сцене, над столом президиума, покрытым кумачом, — большие портреты Маркса и Энгельса. По стенам и на фронтоне здания — алые полотнища со словами приветствия делегатам первого съезда Донских Советов. В зале рядом с делегатами — гости, представители Советского правительства Украины, Советов Воронежа, Царицына, Владикавказа. В президиуме — посланец Ленина Серго Орджоникидзе, прибывший накануне в Ростов. Декретом Совнаркома ему поручено организовать Чрезвычайный комиссариат Южного района, призванный объединить деятельность Советов Крыма, Дона и всего Северного Кавказа. Такое объединение повелительно диктовалось смертельной опасностью, нависшей над Юго-Востоком России.

…В 4 часа дня под аплодисменты собравшихся Подтелков объявил об открытии съезда. Плечистый гигант с большим чубом, в кожаной куртке заметно изменился за три месяца, прошедшие после памятных событий в Каменской. Тяжкие испытания, постоянное нервное напряжение оставили след на лице Федора, похудевшем и осунувшемся. Исчезла обычная улыбка, резче обозначились складки на лбу. Сила и жесткость явственнее проступали во всем его облике.

От имени Областного ВРК Подтелков приветствовал делегатов с благополучным прибытием:

— Веками трудовой народ боролся с нуждой и угнетением, и теперь он победил. Здесь, на съезде, собрались его представители, чтобы самим решать свою судьбу. В трудное время мы взяли власть в свои руки, — продолжал пред-ревкома.

Он кратко обрисовал положение в области, остановился на мерах, которые предпринимает ВРК для укрепления революционного порядка.

— Посланным в Новочеркасск отрядам, — сказал Подтелков, — дан приказ арестовать всех офицеров-контрреволюционеров и вместе с М. Богаевским отправить в ростовскую тюрьму.

— Сию минуту я говорил с Новочеркасском по телефону, — перебил оратора Кривошлыков. — Мне сообщили, что наши войска вошли в Новочеркасск без боя и заняли все правительственные учреждения. Казаки 27-го и 10-го полков не выступили против красногвардейцев. Богаевскому бежать не удалось.

Когда гул одобрения, вызванный сообщением Кривошлыкова, поутих, Подтелков заключил:

— Товарищи, я призываю вас к единению. Будет единение всех трудящихся, и тогда Донская республика с честью и славой выйдет из критического положения, победит окончательно всех врагов Советской власти.

Выступивший с приветствием от имени Советского правительства Орджоникидзе также подчеркнул значение единства трудящихся:

— В настоящее время перед нами стоят две задачи: дать отпор западноевропейским хищникам и построить новую жизнь в Советской республике. И я хотел бы, чтобы в этой борьбе мы шли вместе… со всей Россией.

В призывах к единству звучала тревога. И не без оснований.

Как только Подтелков предложил приступить к выборам президиума, начались острые споры. Явившиеся из Москвы лидеры левых эсеров Камков, Карелин, Штейнберг вместе с ростовскими единомышленниками попытались захватить руководство съездом и навязать ему свою авантюристическую линию.

Они настойчиво добивались избрания председателем своего «вождя» Камкова или в крайнем случае беспартийного Подтелкова, на которого рассчитывали оказать влияние. Именем популярного среди казаков вожака хотели скрыть замысел во что бы то ни стало не допустить избрания большевика. Но поссорить Подтелкова с коммунистами не удалось. Как ни усердствовали демагоги, как ни уговаривали делегатов, президиум был избран по большевистскому списку. Председателем стал казак-большевик В. С. Ковалев.

Но главная борьба развернулась по вопросу о войне и мире. Германские дивизии стремительно двигались к западным границам Дона.

— Чтобы защитить нашу республику, — говорил докладчик от большевиков С. С. Турло, — нужно укрепить Советскую власть, создать сильную революционную армию. Ее пока у нас нет. Поэтому мы должны одобрить подписанный в Брест-Литовске мир.

— Трудовые массы, — патетически восклицал контрдокладчик от левых эсеров Камков, — требуют пересмотра этого решения! Мы подписали мир, а германцы ведут с нами войну и именно там, где им выгодно, на юге. Что же у нас теперь, мир или война? — вопрошал он.

Председательствующий вне очереди дал слово Орджоникидзе:

— У нас плохой, скверный, но все-таки мир, — начал Серго. — Благодаря этому миру мы имеем пока свободным Красный Петроград. Камков и Карелин своими призывами нас хотят погубить. Я спрашиваю, где у них полки, батареи, транспорт? Их предложение есть предложение погибающего человека, который в отчаянии хочет с честью умереть. Мы же призываем вас готовиться к грядущим битвам.

Съезд поддержал чрезвычайного комиссара. Внушительным большинством — 348 голосов против 106 — была принята предложенная большевиками резолюция, одобрявшая заключение Брестского мира. Главной задачей в настоящий момент, — указывалось в резолюции, — является создание Красной Армии и мобилизация всех сил для борьбы с хозяйственной разрухой. Для полного торжества Советской власти необходимо победоносно закончить разрастающуюся на Дону борьбу с кулацкими элементами казачества. На это обратил особое внимание В. И. Ленин. Ознакомившись с резолюцией, он телеграфировал президиуму Донского съезда, что «в этих словах заключается самое верное определение задач революции. Именно такая борьба и по всей России стоит теперь на очереди»[19].

Попытка левых эсеров сбить съезд с пути укрепления Советской республики, который указывали большевики, провалилась. Большевики одержали победу и на выборах в центральные органы Донской республики. Председателем ЦИК Дона избран был В. С. Ковалев, председателем Донского Совнаркома и комиссаром по военным делам — Ф. Г. Подтелков, комиссаром по делам управления — М. В. Кривошлыков.

Беспартийные вожаки революционного казачества прошли в состав ЦИК по списку левых эсеров. Это объясняется рядом обстоятельств. Во-первых, тем, что выборы производились по округам. А в округах, где родились Подтелков и Кривошлыков, кандидатуры выставлялись левыми эсерами. Во-вторых, лидеры левых эсеров, спекулируя на беспартийности Подтелкова и Кривошлыкова, хотели противопоставить их большевикам, усилив тем самым свое влияние. Наконец, выдающиеся борцы за власть Советов на казачьем Дону — Подтелков и Кривошлыков не всегда могли разобраться в истинной сущности партии левых эсеров, тем более что позиция тогдашнего руководителя донских «левых коммунистов» С. Сырцова, имевшего большое влияние на вожаков казачества, была близка к левоэсеровской.

Впрочем, расчеты «левых» авантюристов и здесь не оправдались. Подтелков и Кривошлыков продолжали дружно работать и бороться против контрреволюции вместе с большевиками. «Они, правда, не называли себя коммунистами, — писал А. А. Френкель, ростовский большевик, участник экспедиции Ф. Подтелкова и М. Кривошлыкова, — под конец даже назвали на минуту левыми эсерами. Но это была чистая случайность: в те страдные дни их порядком запутали Камковы, Карелины, Мстиславские, Штейнберги… прискакавшие на Донской съезд Советов поудить рыбу в мутной водице; этому значительно способствовало и то злосчастное обстоятельство, что лучшие, наиболее стойкие и преданные коммунисты Дона, втянувшись и увлекшись пылом непосредственной борьбы, оторванные от центра, не зная ясно хода и темпа мировых событий, были в те тяжелые дни Брест-Литовских переговоров «левыми»…

Но во всей своей работе и при смерти Подтелков и Кривошлыков были истинными коммунистами. Ни на минуту не зная колебаний, дряблых миндальничаний, они смело, твердо и прямо шли вместе с Коммунистической партией»[20].

…Съезд работал под гром пушек и треск пулеметов. Каждый день приносил известия о новых вспышках антисоветских мятежей.

— Подбиваемые офицерами и кулаками, казаки-старики станиц Кагальницкой и Мечетинской хотят идти на Ростов и разогнать съезд, — сообщил делегатам 13 апреля Ф. Г. Подтелков. На следующем заседании председатель Областного ревкома объявил, что белоказаки под командой полковника Фетисова захватили Новочеркасск и наступают на Ростов. В столице Донской республики в ночь на 14 апреля опять выступили хулиганствующие банды анархистов, угрожавшие свергнуть власть ревкома.

Не спавший несколько ночей кряду, Подтелков руководил организацией отпора мятежникам. По его распоряжению в Кагальницкую и Мечетинскую были направлены красногвардейские отряды из Таганрога и Ростова. Главарю ворвавшихся в Новочеркасск белых банд Фетисову Подтелков по телеграфу послал ультиматум: немедленно освободить арестованных советских работников и захваченных в плен красноармейцев; подчиниться распоряжениям городского Совета. Из-за отказа белоказаков выполнить требования ревкома к Новочеркасску были двинуты советские отряды. В их ряды влилось немало делегатов съезда.

На улицах Ростова шла перестрелка: по приказу ревкома разоружали неунимавшихся анархистов. Пожар гражданской войны на Дону разгорался.

Продолжать съезд не было возможности. 14 апреля после очередного сообщения Подтелкова об обстановке в области президиум предложил закрыть заседания съезда. Председательствующий В. С. Ковалев обратился к отъезжающим в станицы делегатам с призывом «не слагать оружия до тех пор, пока борьба не решится в пользу революции».

16 апреля постановлением ЦИК Донской республики был образован Чрезвычайный штаб обороны, к которому переходила вся полнота власти. В состав штаба вошли: Г. К. Орджоникидзе, В. С. Ковалев, Ф. Г. Подтелков, М. В. Кривошлыков, И. А. Дорошев, А. Степанов. Штаб помещался в самом центре города, в массивном сером здании гостиницы «Палас», что на углу Таганрогского проспекта и Пушкинской улицы. Здесь же на втором этаже, наискось от кабинета начальника штаба, в небольшом номере жил Серго Орджоникидзе с женой Зинаидой Гавриловной. Этажом выше — комната, в которой разместились Подтелков и Кривошлыков. В эти тревожные дни второй половины апреля они близко сошлись с чрезвычайным комиссаром. Орджоникидзе с его кипучей энергией и неукротимым темпераментом направлял деятельность штаба. Большевик-ленинец, прошедший нелегкую школу борьбы с царизмом, оказал громадное влияние на молодых казачьих революционеров.

Приказом № 1 штаб объявил Ростов и Нахичевань на военном положении. Военному отделу исполкома Ростовского Совета поручено было привести в боевую готовность рабочие дружины и отряды Красной Армии. Пока приказ рассылали по штабам отрядов, банды полковника Фетисова подошли к станции Аксайская, что в 5 километрах восточнее Ростова, и открыли артиллерийский огонь по городу.

В столице Донской республики вот-вот могла начаться паника. По Таганрогскому проспекту кто-то уже стрелял из пулемета. Под свистящими пулями к отелю «Палас» подскакал член ревкома А. Т. Фролов, взбежал на второй этаж в комнату, где находился чрезвычайный штаб:

— Что вы сидите, казаки уже подле Ростова!

Серго посмотрел строго на вошедшего:

— Не поднимай паники. Где казаки, ты их видел? Мы посылаем украинский полк и отряд красногвардейцев к Аксайской. С ними отправятся Подтелков и Кривошлыков.

Через час Кривошлыков с сотней красных казаков был на окраине Нахичевани. К ночи противника отбросили далеко за Аксай. В Москву, внимательно следившую за обстановкой на Дону, пошла телеграмма: «Контрреволюционные банды, пытавшиеся было подойти к Нахичевани, дружными усилиями советских войск разбиты и отогнаны к х. Мешковскому в 7 верстах от Новочеркасска. Председатель Чрезвычайного штаба В. Ковалев, командующий войсками Ф. Подтелков…»

Ежедневно в штаб шли просьбы из округов прислать подмогу для борьбы с наглеющей контрреволюцией. «Нужно обмундирование, снаряды, пулеметы, — телеграфировал Кривошлыкову из Каменской заведующий военным отделом Совета, — три дня не имеем связи с Ростовом… Завтра посылаем на Новочеркасск 400 человек, но больше не можем — нет обмундирования, оружия, снарядов».

Как-то Подтелков пригласил слушателей открывшихся тогда в Ростове курсов агитаторов казаков-большевиков Рябышева, Нефедова и Дмитриева.

— Нужно организовать летучий отряд по борьбе с контрреволюцией, — предложил он. — Отряд должен быть боевым, хорошо вооруженным и в то же время агитационным. Его надо двинуть по станицам и хуторам, очищать их от контрреволюционеров и восстанавливать Советы.

Вскоре такой отряд из политкурсантов под названием «Революционный агитационный отряд словом и делом» был организован и направлен к Новочеркасску. Руководить советскими войсками на этом участке выехал сам предревкома. В результате двухдневных ожесточенных боев банды полковника Фетисова были выброшены из Новочеркасска. 19 апреля Подтелков сообщал в штаб, что, освободив столицу донского казачества, красные отряды успешно продвигаются на север и заняли станицу Грушевскую.

В станицах встречали революционных бойцов настороженно. Мятежники сеяли панику, распускали слухи, будто советские войска идут грабить и уничтожать всех казаков от мала до велика. Среди отрядов, называвших себя советскими, были деморализованные части из числа отступавших с Украины. Предводительствуемые анархистами, они чинили насилия над мирными жителями, оскверняли церкви. Этих-то подонков контрреволюция и выдавала за Красную гвардию, пугала ею казаков.

Чтобы рассеять вражескую клевету, Подтелков обратился с воззванием к станичникам: «Отцы — братья — товарищи! — писал он. — Неужели мы, ваши избранники, пойдем против вас? Этого никогда не будет. Вставайте и боритесь против контрреволюционеров и грабителей! Помните об опасности, которая надвигается на нас с Украины. Нужно сплотиться в единую дружную семью и не пустить врага в пределы Донской республики. Я зову вас и ожидаю вашей помощи…»

Обстановка, однако, продолжала ухудшаться. Поздним апрельским вечером чрезвычайный комиссар вызвал Подтелкова и Кривошлыкова. Подвел к висевшей на стене карте, где красным карандашом была выделена железнодорожная магистраль, уходившая от Ростова вверх на север.

— Видите, — Серго указал на кружки, от которых в разные стороны расходились тонкие линии, — это хорошо знакомые вам узловые станции Лихая и Зверево. Получены сведения, что им угрожают белоказаки и гайдамаки. Недалеко и немцы… Там у нас немало отрядов, но порядка явно не хватает. Вообще, обстановка не ясна. Нужно разобраться на месте и поскорее. — Орджоникидзе внимательно посмотрел на Кривошлыкова: — Михаил Васильевич! Берите отряд красногвардейцев и выезжайте. И помните, если враг займет Зверево и Лихую, мы будем отрезаны от северных округов и от Царицына.

…Бронепоезд шел всю ночь без задержек. По обеим сторонам пути то и дело слышались выстрелы, но добрались благополучно. В Лихой Кривошлыкову стало известно, что прервано сообщение по линии, идущей к Луганску и разъезду Плешаковский. Белые банды стремятся перерезать царицынскую ветку у Репной, Белой Калитвы и Тацинской. Особенно активно действует трехтысячный отряд полковника Быкадорова. Сделав первые распоряжения относительно укрепления подступов к станциям, Кривошлыков в тот же день телеграфировал в Ростов: «В 8 часов утра броневым поездом прибыл в Лихую. Каменский отряд в Замчалово. Броневой поезд двинулся на Репную… В районе Белокалитвенской действуют отряды Романовского с батареей и Пугачевского. По Северо-Донецкой, у Плешаковского разъезда, разобраны пути. Необходимо туда послать отряд для восстановления путей. Командующий фронтом Кривошлыков»[21].

Вскоре движение по луганской ветке возобновилось. Это было крайне важно: от Луганска через Миллерово к Лихой отходили под натиском германцев части 3-й и 5-й украинских красных армий под командованием К. Е. Ворошилова. Вместе с бойцами в эшелонах ехали семьи рабочих Донбасса. К украинским войскам присоединились советские отряды, сформированные Е. А. Щаденко в Донецком округе. У Лихой после упорных боев немцев удалось задержать, что позволило повернуть эшелоны с магистрали на царицынскую ветку.

В последних числах апреля Серго передал по прямому проводу в Москву: «Германцы, несмотря на все принятые меры, границы перешли». На правах руководителя Чрезвычайного штаба он приказал батальонам, сформированным из рабочих Ростова и Таганрога, из шахтеров Александровск-Грушевска и революционных казаков, «вести войну оборонительную и дипломатическую. Вдоль границы выставить заслоны, вырыть окопы, а впереди с белыми флагами — пикеты».

В штаб явился прибывший из Новочеркасска, с фронта, Подтелков. Посеревший от пыли, пропахший порохом, он был мрачен. Серго стал дружески расспрашивать Федора, как идут дела, почему председатель ревкома так настроен. Подтелков хвалил бойцов.

— Понимаешь, товарищ Орджоникидзе, — ведь орлы! Настоящие орлы. Но мало нас. А казаки низовых станиц все больше богатенькие, волками смотрят.

— Что же ты думаешь делать, председатель? — Серго развернул на столе карту области, указал на северные округа. — Тут казаки победнее, правда? И фронтовиков туда много ушло…

Серго замолчал. Подтелкову стал ясен замысел чрезвычайного комиссара.

— Есть, товарищ Орджоникидзе! Понял. Поднимем фронтовиков тамошних. Соберу отряд, проберусь на Хопер и Медведицу, там создадим армию и ударим по контре.

25 апреля 1918 г. на заседании ЦИК Донской республики под председательством Орджоникидзе было принято постановление: выделить из состава ЦИК мобилизационную коллегию из пяти человек с чрезвычайными полномочиями, произвести мобилизацию в северных округах и укрепить Советскую власть на местах. В состав коллегии вошли: Ф. Подтелков, П. Алаев, В. Федорцов, И. Лагутин, К. Мрыхин. В удостоверении за подписью Орджоникидзе, выданном Ф. Г. Подтелкову, подтверждалось, что ему, как члену коллегии, предоставляются неограниченные права по проведению мобилизации для отпора вторгшимся в пределы Донской республики бандам, а также для организации Советской власти.