Глава 10. Гибель сюннуской державы

Смута, приведшая сюннускую державу к быстрому и неожиданному концу, связана с той неопределенностью, которая существовала у сюнну в вопросах престолонаследия. Из-за этого разразилась уже одна гражданская война, победителем в которой вышел Хуханье.

В середине I века н. э. история повторилась. К этому времени у сюнну де-факто практиковались две параллельные системы наследования власти: от отца к сыну и от старшего брата к младшим, в порядке старшинства. Поначалу престол передавался от отца к сыну — так получил власть Маодунь (несмотря на то что он захватил трон в результате отцеубийства, он все же был старшим сыном и законным наследником Тоуманя). Потом престол по прямой линии перешел к его сыну и внуку. Но затем система была нарушена: после смерти внука Маодуня шаньюя Цзюньчэня власть захватил брат шаньюя Увэй, а сын и наследник покойного был вынужден бежать в Китай. Увэй, как положено, передал власть своему сыну Ушилу, по прозвищу Эр-шаньюй (молодой шаньюй). Но тот, процарствовав три года, умер молодым, его сын был слишком мал, чтобы править, а системы регентства у сюнну не существовало. Поэтому престол вновь перешел к наследнику по боковой линии — дяде покойного шаньюя (брату Увэя)…

Такая чересполосица осложнялась тем, что у шаньюев, как правило, было много сыновей от разных жен и не всегда представлялось очевидным, кто из них «старший», — ведь сын, старший по возрасту, мог быть рожден женой, низкой по рангу. Например, у Хуханье, помимо пяти китайских наложниц, подаренных ему императором (по крайней мере одна из них, Ван Чжаоцзюнь, имела у сюнну достаточно высокий статус), было еще несколько жен-соотечественниц. Причем особой благосклонностью шаньюя пользовались сразу две сестры — дочери его сановника, занимавшие положение главной жены и старшей жены (главная была выше по статусу{277}). У главной жены было два сына, у старшей — четыре. Кроме того, у шаньюя имелось еще более десяти сыновей от других жен. Перед смертью Хуханье хотел передать державу старшему сыну от главной жены, несмотря на то что двое из сыновей ее сестры были старше его по возрасту. Но мать наследника проявила редкостное благоразумие. Она обратила внимание супруга на то, что ее сын «молод годами, и народ не привержен к нему», и предложила возвести на трон старшего сына своей сестры. Хуханье согласился при условии, что новый шаньюй в дальнейшем передаст трон своему младшему брату, рожденному теткой. Так была узаконена новая система наследования — по боковой линии, — которая раньше практиковалась лишь в виде исключения. После смерти Фучжулэя ему наследовал его брат по матери, но затем трон действительно перешел к тому сыну, которого с самого начала рекомендовал Хуханье{278}. С этих пор титул шаньюя последовательно переходил к сыновьям Хуханье вплоть до Юя включительно, и новый порядок наследования престола полностью вытеснил старый.

Подобная система передачи власти — не сыну, а следующему по старшинству брату — существовала позднее и в других кочевых империях. Она позволяла избежать династических распрей между братьями: каждый из них знал, что престол рано или поздно перейдет к нему. Правитель мог положиться на младших братьев и доверить им, а не чужим людям руководство войсками и окраинными землями. Кроме того, престол, переходя от брата к брату, всегда доставался опытному мужчине; ситуация, в которой у власти оказывался подросток или регент с сомнительными правами, практически исключалась. После смерти последнего, младшего, брата престол обыкновенно переходил к старшему сыну давно умершего старшего брата. Позднее такой порядок престолонаследования восприняли тюркские каганаты.

Но обычно система эта работала вполне удовлетворительно лишь до тех пор, пока не умирал последний из братьев. К этому времени число его племянников от браков всех его предыдущих братьев-правителей с их многочисленными женами могло быть огромным. Племянники эти, будучи детьми старших братьев, в большинстве своем превосходили по возрасту и опыту сыновей покойного (хотя разобраться, кто из них всех старше и по возрасту и по статусу сразу, было сложно). Но и сыновья младшего брата совсем не обязательно отказывались от власти. Нередко это приводило к смутам и гражданским войнам.

Общий рост числа сюннуской знати дополнительно усложнял ситуацию. В результате система дала сбой еще до того, как умер последний из братьев.

Юй был шестым по счету шаньюем, правившим после Ху-ханье на правах его очередного сына. У него был младший брат Иту Чжияши, рожденный Ван Чжаоцзюнь — китаянкой «из добронравной семьи». Он занимал пост правого лу-ли-вана, и по традиции шаньюй должен был назначить его левым сянь-ваном (буквально «левым мудрым князем»), который обыкновенно и наследовал престол. Шаньюй Юй к концу своего правления был уже стар, в 44 году ему исполнилось 78 лет. Вопрос о престолонаследии следовало решать незамедлительно. Но Юй решил отдать титул левого сянь-вана, а потом и трон своему сыну и убил Чжияши{279}. Этим были заложены предпосылки грядущей гражданской войны, положившей конец сюннуской державе{280}.

Кроме Чжияши, у сюнну имелся еще по крайней мере один претендент на трон — некто Би, старший сын Учжулю жоти{281} (он же — Нанчжиясы, или Чжи). Его отец был четвертым по счету шаньюем — сыном Хуханье. Не вполне понятно, почему именно Би претендовал на высшую власть в державе, — надо полагать, он был не единственным внуком Хуханье и, уж во всяком случае, не внуком от старшего сына. Но не исключено, что именно Би был единственным из всех, у кого имелись реальные рычаги власти. По сообщению Фань Е, став шаньюем, Юй дал ему в управление «южные пограничные земли и ухуаней». Юй правил долго — 28 лет. За эти годы у Би была возможность укрепить свое положение в подведомственных ему землях и войсках.

Узнав об убийстве Чжияши и выборе наследника, Би заявил: «Если говорить о братьях, то по старшинству престол должен был занять правый лули-ван (Чжияши. — Авт.), а если говорить о сыновьях, то как старший сын покойного шаньюя престол должен занять я». Би понимал, что может разделить судьбу Чжияши, «в нем зародились чувства подозрения и страха, он стал редко являться на собрания в ставке шаньюя». Тогда шаньюй в свою очередь стал подозревать племянника и направил к нему двух гудухоу (князей-военачальников) «для надзора за войсками Би».

В 46 году 80-летний Юй умер. Ему наследовал его сын, но он умер в тот же год, и на престол взошел второй сын Юя — Пуну. «Это разгневало и раздосадовало Би, не сумевшего занять престол».

Тем временем в землях сюнну не первый год стояла страшная засуха, усугубленная нашествием саранчи. «…Земля на несколько тысяч ли лежала голая, травы и деревья засохли, люди и скот голодали и болели, большинство их умерли или пали». Шаньюй, опасаясь, что Китай может воспользоваться ослаблением сюнну, отправил в Поднебесную посла — просить о заключении «договора о мире, основанного на родстве». Со своей стороны Би тоже тайно отправил посла — «поднести императору карту сюннуских земель». А годом позже его посланец «прибыл к начальнику округа Сихэ и просил принять [Би] в подданство».

Измена не осталась тайной для надзирающих за Би сановников, и они доложили обо всем шаньюю. Тот направил против мятежника 10 тысяч всадников, но Би к этому времени успел собрать в подчиненных ему кочевьях 40—50 тысяч воинов, и армия шаньюя не решилась напасть на них.

Весной 48 года вожди восьми южных кочевий постановили возвести Би на престол под титулом шаньюя Хуханье.

«Они хотели, чтобы он принял этот титул, так как в свое время его дед [Хуханье] установил спокойствие в стране с помощью Хань». В своей политике будущий шаньюй собирался следовать примеру деда — он явился к границам Китая «с выражением покорности» и объявил о своем желании «поставить вечный заслон» для империи Хань и «отражать северных варваров». Император Гуан-у удовлетворил его просьбу, после чего «зимой этого же года Би вступил на престол под титулом шаньюя Хуханье».

Так держава сюнну раскололась, теперь уже безвозвратно. Над северными ее землями владычествовал шаньюй Пуну, в южных, под протекторатом Китая, правил шаньюй Хуханье II.

Хуханье II с первых дней своего правления начал вести агрессивную политику по отношению к северным сюнну. Набеги его войск уже в 49 году заставили Пуну отойти на 1000 ли. Тогда же два крупных военачальника северных кочевий перешли на сторону Хуханье и привели к нему более 30 тысяч человек. Но южный шаньюй оказался неамбициозен. Быть может, у него и имелись реальные шансы стать независимым властителем степей, но он предпочел не рисковать. Он снова отправил в Поднебесную посла с подношениями, предложил своего сына в качестве заложника, «признал себя вассалом и именовал слугой», и даже сам «просил о присылке посла для надзора над ним». Кроме того, он просил о возобновлении договора о мире.

В 50 году произошло самое унизительное для сюнну событие за всю их историю. Фань Е пишет:

«На 26-м году правления император отправил начальника охранной стражи телохранителей Дуань Чэня и помощника полковника Ван Ю в качестве послов к южному шаньюю с предписанием учредить ставку в 80 ли от западной части укрепленной линии в [округе] Уюань. Шаньюй выехал далеко вперед навстречу послам, которые сказали: “Шаньюй должен принять императорский указ, склонившись ниц до земли”. Шаньюй огляделся вокруг, а затем, распростершись на земле, признал себя вассалом. Совершив преклонение, он приказал переводчику передать послам: “Я только что вступил на престол, мне очень стыдно своих приближенных, поэтому прошу послов не унижать меня перед лицом народа”. Присутствовавшие при этом гудухоу и другие сановники плакали».

Осенью Хуханье прибыл к императорскому двору. Здесь ему было щедро заплачено за унижение: общее количество подарков и продовольственной помощи превысило все, что сюнну когда-либо получали от Китая. Теперь шаньюй получил право жить на территории Поднебесной, в округе Юньчжун (позднее ему было велено переехать в уезд Мэйцзи в округе Сихэ во Внутренней Монголии). К нему были приставлены «чиновники-умиротворители» — они «во главе 50 освобожденных от наказания преступников, вооруженных оружием и самострелами, должны были следовать за шаньюем, участвовать в разборе спорных дел и наблюдать за обстановкой». Позднее император увеличил охрану шаньюя до 2 тысяч всадников и 500 «освобожденных от наказания преступников». В конце каждого года шаньюю вменялось в обязанность отправлять ко двору посла с докладом и своего очередного сына для службы императору — сыновья менялись ежегодно.

К своим регулярным (три раза в год) жертвоприношениям духу Неба южные сюнну теперь присоединили, как пишет Фань Е, «жертвоприношения ханьскому императору». Имелся в виду, конечно, не тот император, под властью которого кочевники отныне пребывали. Вероятно, сюнну, помимо своих древних культов, обязаны были отправлять еще и государственный культ, существовавший в Поднебесной, — культ почивших императоров, как реальных, так и мифических.

Шаньюй южных сюнну теперь помогал Китаю в охране границ. В восьми пограничных округах Поднебесной он поставил своих князей, «и каждый из них, возглавляя подчиненные кочевья, служил для округов и уездов ушами и глазами и нес разведывательную службу». Все эти меры позволили Китаю полностью восстановить под своей властью восемь ранее утраченных округов.

Шаньюй Хуханье II скончался в 56 году, пробыв на престоле девять лет. Ему наследовал его брат, и с тех пор у южных шаньюев строго соблюдалась передача власти по боковой линии. Очередным шаньюем становился или брат предыдущего шаньюя, или сын одного из его предшественников, но сын почти никогда не наследовал отцу (Авторам настоящей книги известны только три случая, когда это правило было нарушено, все — уже во второй половине II века{282}). Никаких гражданских войн по этому поводу более не вспыхивало — Китай следил за легитимностью очередного кандидата. Интересно, что для себя китайцы категорически не признавали наследования по боковой линии, считая связь между сыновьями и родителями священной. Но у них хватило ума не насаждать свои порядки в степи.

В течение примерно полувека взаимоотношения между южными шаньюями и Сынами Неба носили самый идиллический характер. Императоры посылали в степь богатые подарки и продовольственную помощь. Шаньюи, сколь это было в их силах, удерживали своих подданных от набегов на земли Срединного государства. Правда, такие набеги случались, как случались и крупные мятежи, поднятые сюннускими военачальниками, но шаньюи в них были, как правило, неповинны и вместе с императорскими войсками принимали меры к их подавлению. Впрочем, теперь у южных сюнну была другая точка приложения сил: они активно воевали со своими северными собратьями. Взаимные стычки и набеги не прекращались до рубежа I и II веков, то есть до того времени, когда северные сюнну окончательно исчезли из «большой политики»{283}.

* * *

После того как Гуан-у стал столь явно покровительствовать южному шаньюю, северный шаньюи заволновался. Он вернул на родину ханьцев, плененных во время предыдущих набегов, и прекратил набеги на их земли. Правда, ему и без ханьцев было кого грабить: теперь за укрепленной линией, на территории пограничных округов, обитали южные сюнну. Фань Е пишет, что когда северные сюнну вторгались в земли своих недавних соплеменников для грабежа, то на обратном пути, проходя мимо наблюдательных вышек, «они извинялись и говорили: “Мы нападаем на перебежчика юцзянь жичжу (старый титул Хуханье II. — Авт.), а на ханьцев нападать не смеем”».

Но теперь южные сюнну были подданными императора, и он считал своим долгом держать их сторону. Поэтому когда северный шаньюи в 51 году обратился к Сыну Неба с предложением заключить «договор о мире, основанный на родстве», тот отказался даже принять посла{284}.

В это же время сановники Гуан-у представили ему доклад, в котором предлагали уничтожить северных сюнну, воспользовавшись их ослаблением. Они писали: «…Сейчас у варваров люди и скот умирают от болезней, засухи и саранча оголили землю, болезни и трудности подорвали силу варваров, они стали слабее одного округа в Срединном государстве. (…) Счастье не приходит дважды, благоприятный момент легко упустить, поэтому разве правильно сейчас строго соблюдать гражданские добродетели и пренебрегать военными действиями?»

Но Сын Неба предпочитал добродетели. Он издал указ, в котором, в частности, говорилось: «…Стремящийся к расширению территории приходит в упадок, стремящийся к распространению добродетелей становится сильным. (…) Ныне в государстве нет хорошего управления, стихийные бедствия не прекращаются, население живет в страхе и тревоге, люди не могут сохранить свою жизнь, а вы хотите еще заняться делами далеко за пределами государства!»{285}

Северный шаньюй оказался настойчив. Он стал регулярно посылать императору «многочисленные дары» и на следующий год повторил свое предложение, присовокупив к нему просьбы о присылке музыкальных инструментов и о разрешении «представляться императору первым из гостей инородческих владений Западного края». Гуан-у ответил пространным письмом, в котором выразил недовольство последней просьбой — он решил, что тем самым шаньюй подчеркивал свое владычество над Западным краем, а у китайцев была на этот счет иная точка зрения. Император отправил шаньюю мелкие подарки, а в присылке музыкальных инструментов отказал, объяснив, что в сложившейся ситуации северным сюнну должно быть не до музыки.

Отметим, что к культурным запросам южных сюнну Сын Неба относился гораздо отзывчивее: за три года до этого он послал им, в числе прочего, музыкальные инструменты и «коляску с барабаном». Теперь же, когда духовная жажда кочевников была удовлетворена, он помимо ежегодных подарков отправил им «несколько десятков тысяч овец».

В 55 году северные сюнну направили в Поднебесную посла с теми же самыми просьбами, но император, видимо, решил, что время ни для договора о мире, ни для музыки еще не настало: «В ответ им было послано письмо за императорской печатью и пожалованы шелка, но ответный посол не отправлялся».

Тем временем северные сюнну буквально исполнили совет императора, который не так давно писал им: «…Считаю, что хорошие луки и острые мечи более необходимы, чем музыкальные инструменты». За десять с небольшим лет, прошедших с того дня, когда сюнну было отказано в музыке, они сильно выросли в военном отношении. Они «несколько раз совершали набеги на пограничные земли, что обеспокоило императорский двор», и в 65 году следующий император, Мин-ди (храмовое имя Сяньцзун), решил заключить с северными сюнну договор, которого они так долго добивались{286}.

Впрочем, ничего хорошего из этого решения не вышло: шаньюй потребовал, чтобы китайский посол, приехавший для заключения договора, поклонился ему, но тот отказался, в результате чего был взят под стражу и лишен еды и питья. В конце концов строптивого посла отпустили обратно, и он, вернувшись в Поднебесную, в самых нелестных выражениях обрисовал императору северного шаньюя и его политические планы.

Сяньцзун пытался настаивать и вновь отправить строптивца в степь. Тот заявил: «Ныне, снова получив приказ выехать послом, я непременно подвергнусь мучениям, но не смогу, имея верительный знак великой династии Хань, совершить поклон перед одетым в войлочную шубу. Если же я подчинюсь сюнну, то нанесу ущерб могуществу великой династии Хань». В конце концов посол отправился на север, но писал с дороги такие недовольные письма, что император вернул его обратно{287}.

Шаньюй напрасно поссорился с китайским послом — военные успехи северных сюнну оказались недолговечными. Отчаявшись заключить с Хань договор о мире и не в силах самостоятельно воевать с Китаем, они стали искать союзников среди своих южных сородичей и даже настолько в этом преуспели, что императору пришлось учредить должность «старшего военачальника для пресечения связей между северными и южными варварами».

Тем временем военные стычки на границах продолжались. Продолжался и массовый переход северян под покровительство ханьского императора (им с 76 года стал Чжан-ди). Ежегодно на сторону южных кочевий переходило по нескольку тысяч человек. А в 83 году «вожди северных сюнну, жившие у горы Саньму лоуцзы» пришли к пограничной линии с изъявлением покорности и «привели с собой 38 тыс. человек, 20 тыс. лошадей и свыше 100 тыс. голов крупного рогатого скота и овец». В одной только «первой луне» 85 года 73 вождя северных сюнну перешли на сторону противника.

Видя окончательный крах своих давних врагов, император Чжан-ди сжалился над ними, заключил договор о мире, разрешил им торговать с жителями Поднебесной и даже велел начальнику округа Увэй «пригласить северных сюнну и ласково принять их». Китайцы «открыли для них казенные подворья и выдали награды». Северяне доверились императорскому слову и погнали скот на продажу, но южные сюнну «отобрали скот и угнали его за укрепленную линию». В том же году небольшая армия южан, отправившись на охоту, встретила одного из князей северных варваров. Охотники «вступили с ним в сражение и, обезглавив его, возвратились назад».

Фань Е пишет: «В это время северные варвары ослабли, их сообщники отложились, южные кочевья нападали на них спереди, динлины совершали набеги сзади, сяньбийцы нападали с левой, а владения западного края теснили с правой стороны. Они не могли больше сохранять самостоятельность и поэтому ушли в отдаленные земли».

Чжан-ди не выдержал такого обращения со своими новыми союзниками (тем более что он все-таки опасался их набегов) и приказал «вдвойне возместить и возвратить северным варварам скот, захваченный южными кочевьями». Впрочем, ссориться с южанами он тоже не захотел; кроме того, он был заинтересован в том, чтобы варвары уничтожали друг друга-ми своими же силами, и потому повелел: «Южные же кочевья за убитых и взятых в плен наградить согласно обычным постановлениям в зависимости от совершенных подвигов».

Некогда грозный племенной союз северных сюнну агонизировал. Теперь их били все, кому не лень, и притворное заступничество Китая уже никого не могло обмануть. В 87 году, по сообщению Фань Е, «сяньбийцы вторглись в левые земли, напали на северных сюнну, нанесли им сильное поражение, обезглавили шаньюя Юли, содрали с него кожу и возвратились обратно». В результате «северная ставка пришла в полное расстройство», и 58 кочевий, «всего 200 тыс. человек и 8 тыс. отборных воинов» изъявили покорность Хань. А в следующем году те немногие, кто еще сохранял независимость, пострадали от нашествия саранчи и вызванного им голода. Новый шаньюй, «получив урок от войск южных сюнну и опасаясь динлинов и сяньбийцев, бежал далеко». Военачальники возвели на престол его старшего брата, но «народ из-за борьбы за престол между братьями рассеялся в разные стороны»{288}.

И тогда южный шаньюй Сюлань шичжу-хоу ти решил присоединить к себе остатки северян. Шаньюй только что взошел на престол. В Китае тоже произошла смена власти: на рубеже 88—89 годов императором стал малолетний Хэ-ди (личное имя Лю Чжао, храмовое — Муцзун), а реальной правительницей — вдовствующая императрица Доу. Шаньюй послал императрице письмо, в котором говорилось:

«Сейчас, когда среди северных варваров происходят раздоры, следует направить против них войско, чтобы, разбив север, укрепить юг, объединить обе части в одно государство и навсегда избавить дом Хань от забот, причиняемых севером». Шаньюй предлагал набрать войска «среди старых и вновь перешедших хусцев, живущих в различных округах» и усилить их войсками Хань. «Существование или гибель моего государства должно решиться в этом году», — писал он.

Говоря о своем государстве, шаньюй Сюлань явно льстил себе — южные сюнну давно лишились остатков собственной государственности. Но императрица не стала спорить о мелочах. Посоветовавшись с сановниками, она дала согласие на военную операцию.

В 89 году объединенная армия, состоявшая из ханьских и сюннуских отрядов и из «пограничных цянов и хусцев», выступила на северо-запад. Северный шаньюй бежал, потеряв свыше 200 тысяч человек убитыми и взятыми в плен, а союзники захватили свыше «1 млн. лошадей, крупного рогатого скота, овец и верблюдов». После этого 81 северное кочевье изъявило покорность императору. Торжествующие китайские военачальники поднялись на гору Яньжань и поставили на ней «каменный памятник с описанием могущества и добродетелей династии Хань»{289}. (По злой иронии судьбы именно здесь, у этой горы, около ста лет назад сюнну одержали блестящую победу, завершившуюся сдачей Эршиского военачальника Ли Гуан-ли.)

В следующем году военную операцию повторили. «Напуганный до крайности» северный шаньюй смог выставить против окружившей его армии только тысячу с лишним воинов. Он «был ранен, упал с коня, снова сел на него и бежал с несколькими десятками легковооруженных всадников, сумев таким образом избежать гибели». Победители захватили яшмовую печать шаньюя, его жен и пятерых его сыновей и дочерей. Восемь тысяч человек было убито, несколько тысяч взято в плен.

Казалось бы, северные сюнну были окончательно разгромлены. Тем не менее, по сообщению Фань Е, в 91 году «северный шаньюй был снова разбит (…) и бежал неизвестно куда»{290}.

Описывая одну из этих трех последних побед (или, может быть, обобщая их), Фань Е рассказывает, как ханьские войска разгромили жертвенник, сожгли войлочные юрты, закопали в землю живыми десять сюннуских сановников, надели кандалы на руки шаньюйских жен, увековечили свои подвиги на каменной стеле и «с победными криками возвратились назад». «Испуганный шаньюй, накинув на себя войлочные одежды и боясь от страха дышать, бежал в земли усуней, после этого район к северу от пустыни обезлюдел»{291}.

Синолог Л. А. Боровкова, привязывая описанные древними хронистами победы китайского оружия к современной географической карте, считает, что в 89 году кочевники были разгромлены у гор Иныиань (к северу от Ордоса). В 90 году ханьские войска нанесли поражение сюнну в Западном крае, вблизи Иулу (современный город Хами Синьц-зян-Уйгурского автономного района Китая), после чего под контроль Хань перешла небольшая северо-восточная часть Западного края. И наконец, в 91 году китайская армия вышла из Цзюйянь (район озера Гашун-нур, в юго-западных предгорьях Тянь-Шаня) на север для того, чтобы одержать окончательную победу{292}.

Записанная в VII веке китайская хроника «Бэй-ши» сообщает, что бежавший северный шаньюй перешел через хребет Гинь-вэй-шань (предположительно современный хребет Тарбагатай, расположенный на границе Китая и Казахстана{293}) и «ушел на запад в Кангюй» (в сторону Сырдарьи) с теми, кто мог идти. А «малосильные, которые не в состоянии были следовать за ним» остались жить на своих прежних землях и образовали «Владение Юебань» (Юэбань).

В «Бэй-ши» дается не вполне четкая информация о том, где же находился этот последний оплот «малосильных» северных сюнну. С одной стороны, говорится: «Владение Юебань лежит от Усуня на северо-запад…»{294}. Это дало основание некоторым исследователям поместить Юэбань к северу от восточной части озера Балхаш{295}. С другой стороны, в той же «Бэй-ши» сообщается, что Юэбань находилась «по северную сторону Кучи», — исходя из этого, русский этнограф и востоковед Н. А. Аристов считал, что Юэбань лежала в восточной Джунгарии, в районе озера Эби-нур{296}. Возможно, в текст «Бэй-ши» вкралась ошибка, автор хроники имел в виду не «северо-запад», а «северо-восток». Впрочем, если принять во внимание, что, согласно «Бэй-ши», жители этой страны «занимают несколько тысяч ли пространства»{297}, их владения вполне могли включать в себя и берега Эби-нура, и берега Балхаша.

Но где бы ни находилась Юэбань, после бегства шаньюя «малосильные» сюнну обитали там достаточно долго, во всяком случае, известно, что их государство существовало еще в середине V века: оно обменивалось посольствами с одним из северо-китайских государств (Китай в те годы был раздроблен) и находилось в сложных взаимоотношениях со своими соседями-жужаньцами{298}.

Несмотря на разгром войска и бегство части народа и самого шаньюя на запад, в исконных землях сюнну после этого еще оставалось «свыше 100 тыс. юрт»{299}. Младший брат бежавшего шаньюя Юйчуцзянь попытался возглавить оставшихся соплеменников — он «остановился у озера Пулэй» (современное озеро Баркуль) и отправил послов в Хань с изъявлением покорности. В ответ он получил известие о согласии, печать со шнуром, четыре украшенных яшмой меча и «один зонт из птичьих перьев». Это было явно меньше того, на что обыкновенно рассчитывали сюннуские шаньюи. По этой или по какой-то иной причине, но Юйчуцзянь пробыл вассалом Хань всего лишь около года и в 93 году «поднял восстание и вернулся на север». Но теперь Китаю уже ничего не стоило наказать мятежника. Ему вдогонку была послана всего лишь тысяча воинов. Беглеца уговорили вернуться обратно, «а затем обезглавили его и уничтожили его войско»{300}.

На этом с северными сюнну было покончено. Земли их теперь попали под власть племен сяньби, а сами сюнну «стали называть себя сяньбийцами»{301}.

В китайских хрониках и дипломатических записях вплоть до 155 года время от времени еще мелькали какие-то северные сюнну и их шаньюи, но теперь они уже не представляли особого интереса ни для хронистов, ни для политиков.

Так, например, в 105 году некий северный шаньюи направил в Хань посла, который «принес извинения в том, что его государство, будучи бедным, не смогло поднести подарки, предусмотренные правилами, и просил прислать посла для отправки вместе с ним сына шаньюя прислуживать императору». Однако вдовствующая императрица отправлять к сюнну своего посла не стала и сыном шаньюя не прельстилась — она лишь передала бедному соседу подарки{302}.

Между 120 и 150 годом сюнну еще совершали набеги на оазисы Таримского бассейна. В 137 году отряд их воинов был изрублен правителем Дуньхуана у озера Баркуль, а в 151 году сюнну совершили неудачное нападение на Хами и бежали, спасаясь от войск, посланных все из того же Дуньхуана. Но это были мелкие стычки, и упоминания о них встречаются достаточно редко{303}.

* * *

Таким образом, еще до конца I века и сюннуской державе, и единому народу сюнну пришел конец. Но, как ни удивительно, потомкам именно этих, окончательно разбитых, униженных, почти полностью физически уничтоженных кочевников, возможно, предстояло создать гигантскую державу, которая заставила содрогнуться Европу. Согласно мнению ряда специалистов, именно осколки северных сюнну, продвигаясь на запад и увлекая за собой встреченные по пути племена и народы, в 70-е годы IV века появились в степях Приазовья и Прикубанья, чтобы оттуда, покорив аланов, двинуться на города Боспора и готскую державу и уже в 376 году подойти к границам Римской империи.

Правда, не вполне понятно, какие именно северные сюнну могли все это совершить. Значительная часть тех из них, что остались на своих исконных землях, подчинилась сяньбийцам и в итоге ассимилировалась ими. Те, что осели в Юэбани, продолжали жить там по крайней мере до V века включительно. Очевидно, речь может идти только о шаньюе-беглеце, который, потерпев окончательное поражение от китайцев, увел часть своего народа на запад. Но следы этих беглецов сразу же теряются. Ни письменные источники, ни археологические данные на сегодняшний день не позволяют уверенно отождествить с ними ни один народ. Эти темные века гуннской истории — от конца I века до 370-х годов — предмет ожесточенных дискуссий историков и археологов. И поэтому (а также по многим другим причинам) версия о сюннуском происхождении гуннов является сегодня хотя и одной из основных, но не бесспорной.

Скитаясь по Азии, от границ Западного края до степей Прикаспия, в течение двух с лишним веков, сюнну не оставили там по себе почти никакой памяти. Такое впечатление, что они, исчезнув на рубеже I и II веков из Западного края и из китайских летописей, через два с половиной века сразу объявляются в Восточной Европе. Правда, в середине IV века в сирийских и византийских источниках появляются некие «белые гунны», они же эфталиты, или хиониты. Но нет особых оснований думать, что «белые гунны» имели к собственно гуннам хоть какое-то отношение. Скорее всего, хронисты назвали их так потому, что сами себя эти люди называли «хион», что напоминает слово «гунн». При этом, например, византийский историк VI века Прокопий Кесарийский, подробно описавший эфталитов, подчеркивает, что все в них, начиная с внешнего облика и заканчивая образом жизни, полностью противоположно «настоящим» гуннам:

«Эфталиты являются гуннским племенем и называются гуннами, однако, они не смешиваются и не общаются с теми гуннами, о которых мы знаем, поскольку не граничат с ними и не расположены поблизости от них. (…) Они не кочевники, как другие гуннские племена, но издавна живут оседло на плодоносной земле. (…) Среди гуннов они одни светлокожи и не безобразны на вид. И образ жизни их не похож на скотский, как у тех»{304}.

Археологические находки, по которым можно было бы проследить путь сюнну по Азии, очень немногочисленны, и их нельзя отнести к безусловным свидетельствам того, что сюнну этот путь совершили. Те же памятники, которые оставили гунны в Европе, в большинстве своем не имеют почти ничего общего с памятниками сюнну. У гуннов был иной погребальный обряд, они пользовались вещами, в большинстве своем имевшими совершенно иной облик. Знаменитые изделия «полихромного стиля», которыми гунны любили украшать себя и своих коней — подвески, диадемы, серьги, бляхи, поясные накладки, — не похожи на те, которые были популярны у сюнну.

Однако есть некоторые типы вещей, которые можно рассматривать как связующие нити между центральноазиатскими сюнну, сюнну времен их скитаний по Средней Азии и европейскими гуннами. К этим вещам относят прежде всего самобытные бронзовые котлы «хуннского типа», которые не спутаешь с котлами другой культуры. Их находят на огромном пространстве евразийского степного пояса и даже за его пределами: от Ордоса и Монголии до Венгрии, Германии и Франции. Это своего рода маркеры гуннского пути на запад, продлившегося несколько веков. В Средней Азии (на Нижней Сырдарье) находят керамические котлы того же типа; считается, что это — подражание металлическим «хуннским котлам»{305}, и, значит, есть основания думать, что сюнну жили в этом регионе во II—IV веках н. э.

Очень сходны с сюннускими и наконечники стрел, найденные в Восточной Европе, в том числе в Поволжье и в Нижнедонских степях. И сам тяжелый дальнобойный лук, ранее распространенный в Центральной Азии, в том числе у сюнну, возможно, привнесен в Европу гуннским нашествием{306}.

Явная преемственность между сюнну и гуннами прослеживается в основном только в этих трех типах вещей, причем в качестве маркеров пути могут рассматриваться лишь котлы. Но возможно, сюнну, скитаясь по Средней Азии, утратили многие черты своей материальной культуры эпохи империи. Тогда показательно, что они сохранили неизменными именно котлы, которые, возможно, имели не бытовое, а культовое назначение — ритуальные предметы не слишком подвержены моде.

Правда, как мы уже говорили, повторяя слова М. Фрачетти, далеко не всегда известно, что перемещалось — люди или артефакты. Те же котлы могли передаваться из рук в руки, «мода» на их форму могла распространяться по степи — при этом совсем не обязательно путешествовали сами ее авторы.

Тем не менее сегодня многие специалисты считают, что сюнну так или иначе прошли по Азии от границ Китая до Урала и Волги и в IV веке ворвались в степи Приазовья и Прикубанья уже под новым именем «гунны». Впрочем, напомним, что еще шаньюй Улэй, пойдя на поводу у китайцев, согласился «изменить название сюнну на гунну»{307}. Перейдя границы Европы, захватчики неожиданно быстро сформировали кочевую державу, положив начало эпохе Великого переселения народов и довершив крах Римской империи.

* * *

Но европейским гуннам посвящена другая наша книга. Сейчас же мы рассказываем об азиатских сюнну, история которых не закончилась разгромом северных сюнну и уходом некоторых из них на запад. Ведь южные сюнну остались жить под владычеством Китая и успели свершить на его территории еще немало исторически значимых деяний.


Загрузка...