Таиланд, сезон дождей

Встреча со слонами

Северный экспресс отошел от Бангкокского вокзала в пять вечера под протяжные удары медного станционного колокола. Северным он именуется потому, что есть еще один — южный. Протяженность железнодорожной линии от столицы до северных окраин — 470 миль, а до южных — около 850.

«Поезжайте в Чиангмай, — советовали нам товарищи из советского посольства, — там и климат по легче, да п увидеть можно много интересного». И мы поехали.

Попутчиком по купе оказался железнодорожный служащий. От него мы узнали, что первая таиландская железнодорожная линпя была построена в 1891 году одной частной компанией. Она соединила Бангкок с Пакнамом в устье реки Чао-Прайи и предназначалась главным образом для пассажирского сообщения. Новый вид транспорта быстро завоевал популярность среди населения. Но для сооружения других веток требовались средства, и не малые. Сиамское правительство обратилось за помощью к иностранным державам. В 1903 году Англия предоставила Сиаму заем в размере 1 млн. фунтов стерлингов. Через шесть лет английские колонизаторы, оценив сулящие выгоды, согласились финансировать строительство южной магистрали от Бангкока до Пенанга и Сингапура. К 1922 году дорога вступила в эксплуатацию. Была завершена и прокладка северной магистрали.

Сооружение железных дорог продолжалось и во время второй мировой войны. Рельсовый путь в 245 миль был уложен японцами от Бангкока через перевал «Трех Пагод» в долину Квеноя. Он сомкнулся с бирманской железной дорогой в Моулмейне.

— Говорят, что на этом строительстве погибли от холеры, дизентерии, малярии и постоянного недоедания сотни тысяч рабочих, — заметил наш попутчик.

После второй мировой войны в Таиланде появилось еще несколько железнодорожных магистралей. Одна из них — от Бандона до городов Панча и Тонгка на берегу Андаманского моря — обслуживает оловянные рудники. Общая протяженность железных дорог страны — 3600 км.

— Когда-то на путешествие из Бангкока до Чиангмая по водному пути уходил месяц, а то и больше, — продолжал наш знакомый. — Теперь можно добраться за 20 часов. Ну, а если лететь самолетом, то это займет не более трех часов.

На полустанках и разъездах встречаются товарные эшелоны. По характеру грузов можно без ошибки определить, в каком направлении движется состав. В Бангкок везут ценные породы дерева, рис, скот, шкуры. Из столицы идут поезда, груженные текстилем, консервами, солью, сахаром, керосином, бензином, спичками.

Медленно ползет наш состав из семи вагончиков. Мы уже давно распрощались с равниной, рисовыми полями. Вот уже около часа поезд преодолевает самый сложный участок — 135-мильный путь от Денчая до Чиангмая. Между двумя реками — Вангом и Пингом — рельсовая дорога проложена в хребте Кунтан. Туннель тянется неимоверно долго: его длина — миля! Купе, вагонный коридор — в се наполняется едким дымом. Наконец станция Лампанг. Свежий ветерок врывается в никогда не закрывающиеся окна вагонов. На площадке перед станцией приехавших пассажиров поджидают возчики. В фаэтоны, будто сошедшие со старинных русских гравюр, запряжены низкорослые мохноногие лошаденки с бубенцами на сбруе. Торгуют цветами в горшках, бамбуковыми метелками, бананами. Возле самого выхода из туннеля замечаем несколько знакомых «домиков духов». Но вместо глиняных человеческих фигурок видим фигурки слонов… Почему? Ответ на этот вопрос мы получили несколько позже. По другую сторону железнодорожного полотна два памятника. Они поставлены строителям, погибшим при сооружении туннеля. У подножия обелисков живые цветы.

После пятиминутной стоянки трогаемся дальше. Горные цепи, как крылья гигантской фантастической птицы, надвигаются на крошечную гусеницу железнодорожного состава. Поворот за поворотом. Взвизгивают колеса, блестят дуги рельсов, с насыпей, поросших высокой травой, несется неумолчное звонкое пение цикад. К палитре зеленых тонов прибавляется цвет охры. Подобно немым стражам возвышаются почти возле самого полотна жилища термитов из краснозема. Каждое высотой в человеческий рост. Путевые рабочие обходят эти многоэтажные дома стороной, с уважением поглядывая на них. Термиты священны, их нельзя трогать, нельзя разрушать их жилища: ведь они напоминают по форме пагоды!

Расступаются горы, открываются на какое-то мгновение необозримые дали, купол неба становится шире, ярче. И снова в наступление переходят горы, то проваливаясь перед самым паровозиком глубокими ущельями, то образуя крутые подъемы. Вниз по их склонам каскадами вечной зелени сбегают и растекаются по горным долинам джунгли. Здесь нет ни кокосовых пальм, ни манговых деревьев. Их вытеснили тик, ротанг. Вниз страшно смотреть.

Пассажиры, уже порядком уставшие от дороги, сидят в своих купе, как пленники, ожидая конца путешествия. Вдруг поезд остановился. Мы высунулись из окна. Ни полустанка, ни станции. Внизу, под высоченной насыпью, непроходимые леса. Нам видны лишь макушки гигантских деревьев. «Закрыт светофор», — решили мы и собирались уже отойти от окна, но тут заметили проводника, бегущего вдоль вагонов. Он размахивал руками и что-то кричал. Из вагонов стали выскакивать люди. Они с опаской выходили на соседние пути и смотрели вперед, где был паровозик. Мы последовали их примеру, еще ничего не понимая. В это время паровозик начал издавать протяжные гудки. Метрах в ста от паровозика на рельсах толпилось около десятка слонов. Гиганты грозно раскачивали хоботами и неистово трубили, будто отвечая паровозику. Кто кого? К счастью, противоборство длилось недолго. Животные потоптались на месте еще минут пять и, грузно переваливаясь, стали спускаться с насыпи в джунгли. «Хорошо еще, что пути не тронули», — заметил наш сосед по купе, когда мы вошли в вагон. «А что, бывает и такое?» — «Сколько угодно! Слоны выходят на железнодорожное полотно греться. И если их в это время рассердить, они могут перевернуть все шпалы и рельсы… — Он подумал и добавил: — То были дикие слоны. Но когда они приручены, это ведь умнейшие животные! Они выполняют в джунглях работу, с которой не справиться никакому трактору!»

После этого эпизода нам стало понятно, почему возле «домика духов» на станции Лампанг жители джунглей поставили фигурки слонов…

Бизнес на буддизме

B Чиангмай мы приехали во второй половине дня. На вокзале шум, сутолока. В толпе мелькают оранжевые хитоны буддийских священников. Кричат торговцы, носильщики, велорикши. Они наперебой предлагают свои услуги.

Небо затянуто облаками. Вот-вот хлынет ливень. Дождливый сезон и здесь длится с мая по конец сентября. Город Чиангмай лежит в горах в чашеобразной долине, обрамленной невысокими горными цепями. Когда-то здесь было огромное озеро. Население Чиангмая — около 100 тыс. человек. Это второй по величине город Таиланда. Когда-то он был центром княжества Сукотаи.

В одной из исторических хроник записано, что король Менграй решил перенести свою резиденцию из города Сарапин, который подвергался ежегодным наводнениям, в более высоко расположенное место. В 1296 году Менграй вместе со своей свитой отправился на поиски места для новой столицы. Так они подошли к подножию горы Дой Сутеп. Жители маленькой деревушки рассказали высоким Гостям, что недавно они встретили здесь двух белых оленей. Король Менграй увидел в этом добрый признак и избрал указанное место под строительство новой столицы. 90 тыс. рабочих приступили к сооружению города. Вокруг него возвели высокую крепостную стену. В дальнейшем враги не раз разрушали город, но крепостные стены оказались настолько крепкими, что частично сохранились до наших дней. Их мы увидели, когда добирались в трехколесной мотоколяске от станции в город.

Рекомендательных писем нам никто не давал, адресов тоже. Поэтому мы попросили водителя остановиться возле первого отеля, которых в городе немало. Но в гостиницу сразу попасть не удалось. На одной из центральных улиц толпа перегородила дорогу. Слышались удары гонгов, барабанов. На двух грузовиках разместился оркестр, а на асфальте танцевали девушки в ярких одеждах, они вели хоровод. Другие девушки сновали в толпе с большими серебряными сосудами, в которые со звоном падали мелкие монетки. Жертвовали в пользу нового буддийского храма. Церемония и была посвящена этому событию.

Минут через десять, увлекаемые толпой, мы оказались в прохладном зале раззолоченного храма. В глубине под балдахином с кистями восседал в традиционной позе глиняный Будда. На стенах висели знакомые фотографии буддийских храмов Индии, Непала, Цейлона. Подобные фотографии выпускаются туристическими бюро этих стран. Мы их много раз видели на стенах аэровокзалов.

— Буддизм и туризм уживаются отлично, — вдруг послышался за спиной чей-то голос. — Я вижу, вы с удивлением рассматриваете рекламные снимки. Разрешите представиться…

И человек в полуевропейском костюме предложил нам визитные карточки. На них значилось: «Бюро путешествий. Управляющий Энасирон».

Дальнейшие события развивались стремительно. Энасирон, позабыв о том, где мы находимся, горячо шептал названия маршрутов (не забывая указывать, во сколько бат обойдется каждый) и расстояния в километрах до «самых знаменитых храмов».

Подумалось, что не так-то много в Чиангмае иностранных визитеров, коль Энасирон буквально вцепился в первых гостей. Но вывод был преждевременным.

В лесах тика

Признаемся: мы купили один маршрут у господина Энасирона. На видавшем виды джипе вскоре мы уже неслись по вздыбленному плато навстречу джунглям. Как в калейдоскопе, мелькали хрустально чистые горные потоки, каскады рисовых полей, сбегающие в долину с отлогого холма, ротанговые рощицы. Проскочили с ходу несколько деревушек — дома на сваях, пасутся круторогие буйволы, бегают голышом ребятишки, — и вдруг сразу, как гигантская зеленая стена, на нас обрушились джунгли.

Площадь, занятая под лесом в Таиланде, достигает 60–80 процентов территории страны. Особенную ценность представляет тиковый лес. Окружность ствола старого тика (150–160 лет) у земли превышает 2 м. Древесина содержит большой процент масел, что предохраняет ее от гниения. Это незаменимый материал для судостроения. На сваях из тика крестьяне сооружают свои хижины.

Западноевропейские лесопромышленники еще в прошлом веке стали захватывать в Сиаме концессии на разработку тика. В 1909 году их число перевалило за сотню. Но из-за труднодоступности районов разработок мелкие концессионеры были вынуждены уступить свои разработки более крупным. К началу тридцатых годов главные тиковые концессии сосредоточились в руках восьми иностранных компаний. Так продолжалось до 1955 года — до истечения договорного срока действия тиковых концессий.

Сейчас в стране имеются государственные лесопромышленные организации.

Тяжек труд лесорубов. Мы видели истощенных от желтой лихорадки людей, видели их ноги, распухшие от страшных укусов тропических пиявок. Те джунгли, которые мы знаем по увлекательным приключенческим романам, здесь предстают в виде сущего ада. Рабочих косит дизентерия, ревматизм. Заросли кишат ядовитыми змеями.

Мы идем по лесу вот уже второй час. Высокий бамбуковый подлесок, широкие листья тика не пропускают солнца. Кажется, что на глазах дымчатые очки. Сыро, темно. И если бы не визг пил, можно было бы подумать, что здесь вообще никого нет. В сухой сезон рабочие отбирают деревья, маркируют и окольцовывают их. Дождливый сезон — сезон валки и сплава тика.

Нас сопровождает лесничий Сарит. В свое время он окончил лесную школу в Пре. Влюбленный в лес, он знает его тайны и охотно о них рассказывает:

— Тиковое дерево вода не держит. Оно тяжелое. Поэтому за год-два до валки лесорубы прорубают в его коре на уровне одного метра от земли кольцо. После этой операции дерево начинает сохнуть, что не позволяет ему утонуть во время сплава.

Сотни, тысячи окольцованных гигантов окружают лагерь лесорубов. Чтобы было меньше отходов, деревья валят с помощью особых ручных пил. Валить можно только в дождливый сезон. Объясняется это тем, что в сухой сезон почва слишком тверда, ствол при падении может расколоться. А это уже брак.

От места разработки до сплавной реки деревья доставляют либо волоком на слонах, либо по узкоколейной железной дороге. Сплав леса начинают в июне и заканчивают в конце октября. По маленьким речушкам стволы проходят 60—100 миль и достигают мест формирования плотов. На реке Пинге, где нам довелось побывать, плоты вяжут в местечке Так. Связать плот — это целая наука. В средней части собирают наиболее тяжелые стволы; это позволяет легче удерживать плот в фарватере русла. Вяжут его ротанговыми канатами. В центре плота на высоких сваях устанавливают сторожевую вышку главного плотогона; рядом располагается хижина сплавщиков с очагом из песка. На корме и носу укрепляют рулевые весла.

Плот вяжут обычно из 350–400 стволов. На мелях и перекатах дежурят специальные команды рабочих со слонами. Они помогают сплавщикам перетягивать плоты. И снова они медленно ползут по реке вниз по течению. Чем ближе к Бангкоку, тем движение становится медленнее. А в среднем каждое тиковое бревно проходит путь от места валки до склада на бангкокской лесопилке за пять-шесть лет. При этом следует учесть, что часть плотов много месяцев стоит в затонах в 20–30 милях от Бангкока, так как малопроизводительные лесопилки не могут своевременно перерабатывать весь сплавленный лес. К счастью, тиковое дерево от водной консервации не портится, а только улучшает свои качества.

…Вечер. Смрадные испарения окутывают участок, только что очищенный от леса. На сырой, местами заболоченной земле лежат тиковые исполины. Завтра их разрежут на бревна и по специальным деревянным желобам спустят к реке. В лесу тихо. Погонщики ушли вместе ср слонами в лагерь. Следом за ними устало потянулись лесорубы. Их ждет короткий тревожный сон, чтобы завтра снова вернуться на просеку.

Примерно 60–70 процентов сплавляемого леса идет на экспорт. В 1964 году вывоз тика составил 40 тыс. куб. м. Часть древесины поступает в ремесленные мастерские. Из них мастера выпилят, выстругают пепельницы, подносы, фигурки танцовщиц… В одной из мастерских Чиангмая нам показали фигуру слона в человеческий рост. Его вырезывали, строгали целых два месяца пять мастеров.

Чиангмай славится резчиками по деревуу, чеканщиками по серебру, мастерами, изготовляющими различные безделушки из лака. Но сожаление вызывает то, что большинство изделий постепенно теряет свой высокий художественный уровень, их «гонят» на потребу порой далеко не требовательному туристу, который, дорвавшись до экзотической поделки, хватает ее за любую цену и везет за океан.

Разнообразен и богат северотаиландский лес. Многим жителям Европы и Америки в голову не приходит, что, например, в производстве высококачественных грампластинок применяется так называемый шеллак, добываемый в горах Таиланда. Насекомое лаковый червец водится на деревьях в горных районах Индии, Малайзии, Таиланда. Он живет на ветвях деревьев, образуя целые колонии, похожие на опухоли. Смолистый секрет, выделяемый лаковым червецом — ценное сырье для изготовления лаков, изоляционных материалов.

Население северных районов Таиланда уже давно занимается разведением лакового червеца. Для этого используются такие деревья, как бутея лиственная и кустарник «голубиный горох». Наибольшее выделение насекомыми смолистого секрета происходит в дождливый сезон. Когда дожди заканчиваются, крестьяне обламывают ветви кустарника, облепленные наростами, и на кострах вытапливают из них лак. Провинции Лампанг и Чиангмай считаются самыми крупными районами по производству шеллака. Отсюда ценное сырье отправляется в Бангкок, а затем за границу. Небольшой процент шеллака покупают кустарные мастерские по производству изделий из лака. Мы побывали в чиангмайских мастерских, где познакомились с народными умельцами. Вазы, чайные сервизы, шкатулки для сигарет — все эти предметы можно приобрести в лавчонках при мастерских или в специализированных магазинах Бангкока.

В муссонных лесах Таиланда можно встретить еще одно ценное дерево — янг. Лесничий Сарит рассказал нам, что промысел этого дерева в стране стоит на первом месте. Янг замечателен тем, что он дает так называемую живицу. Ствол дерева подсекают и в подвешенные плошки собирают маслянистую густую жидкость. Живица идет на пропитку свай, забиваемых в дно реки, на покрытие днищ лодок, баркасов.

Деревня мяо

Северные горные провинции страны, примыкающие к Бирме и Лаосу, населены малыми тибето-бирманскими народностями. Там живут карены (около 75 тыс. человек), мяо, или мео, (до 50 тыс.), лису и яо (немногим более 30 тыс.), а также племена лава, питонлуанг и другие. Эти народности сохранили свой язык, обычаи, нравы, уклад, отличные от культуры таи.

«В нескольких часах езды от Чиангмая, за горным кряжем, раскинулись деревушки племени мяо». Так написано в одной из книг о Северном Таиланде. Однако путь оказался непредвиденно сложным. Доехать на машине в деревню нельзя. Мы оставили джип на краю обрыва и метров триста буквально ползли по скользкому, глинистому, заросшему колючим кустарником склону. Деревня лежала в тумане. Сквозь пепельно-серую мглу пробивались тонкими струйками дымки от очагов. Пахло кизяком. Лет пять-шесть назад сюда мало кто рисковал забрести. Жители племени не питали симпатий к иноземцам. Но отзвуки цивилизации докатились и в этот уголок Таиланда, хотя во многом внутренний мир племени мяо, их быт сохранился, каким он был, может быть, тысячу лет назад.

Три десятка хижин, крытых сухим тростником, лепятся по склону горы. За низким заборчиком из тиковых прутьев школа. На куртинке перед школьным бараком высокий шест с государственным флагом Таиланда. На пороге нас встречают молодые парни в форме полицейских. Знакомимся. Выясняется, что они не только несут здесь полицейскую службу, но и обучают детей в школе.

— Мы и живем здесь, — улыбаясь, объясняет полицейский-преподаватель. И добавляет: — Не удивляйтесь. Это объясняется местными условиями. Здесь очень неспокойно.

Переходим из хижины в хижину. Люди смотрят на незнакомца доверчиво, без робости. Спрашивают, откуда приехали, что нового в Бангкоке.

На пороге одной из хижин приметили старика. Он старательно выстругивал стрелы: видно, собрался на охоту.

— Отравленная ядом стрела лучше любой пули, — говорит старик и приглашает нас в хижину.

Постепенно глаза привыкают к темноте. Осматриваемся. Земляной пол. В углу очаг из камней. На нем огромная сковорода с высокими краями. На ней жарится кабанья нога. Старик приглашает отведать мяса. За трапезой хозяин и его дочь рассказывают об охоте, вспоминают, как прошлой осенью старика врачевал от лихорадки шаман, но не излечил. Пришлось идти в город.

Вдруг где-то сзади послышался легкий щелчок. Мы невольно обернулись. В углу, на бамбуковом столике, стоял батарейный радиоприемник.

— Умная машина, — сказал старик. — Вот только погоду плохо предсказывает. У нас своя погода, а нам все про бангкокскую рассказывают…

Целый день мы провели в безымянной деревушке народности мяо. В одной из хижин наблюдали любопытный процесс окраски ткани — батика. Разложив на бамбуковом настиле длинный кусок белой хлопчатобумажной ткани, женщины наносили углем узоры. В это время молодой парень сидел рядом и на костре разогревал в узкогорлом сосуде густую массу, похожую на воск. Когда рисунок был готов, он стал наносить на прочерченные линии расплавленную кащицу, оказавшуюся смесью древесной смолы и мучного клейстера. Затем ткань перевернули и проделали ту же операцию на оборотной стороне. Через час липкая смесь загустела. Из-под соседнего навеса вытащили чан с синей минеральной краской. Опустив в нее ткань, женщины ушли в хижину по своим делам. Парень длинной бамбуковой палкой помешивал краску, расправлял кусок, чтобы он окрасился как можно ровнее. Вечером женщины соскоблили липкую смесь и разложили ткань для просушки на крыше хижины. Части, покрытые смесью, остались неокрашенными, белыми, остальное полотно было синим.

Мяо изготовляют и многоцветный батик. Тогда весь процесс усложняется и занимает иногда несколько рабочих дней.

Через горный перевал к каренам

Однажды в гостинице Чиангмая за обедом к нам подсел англичанин лет сорока пяти. Он представился антропологом, изучающим народности Северного Таиланда. Разговорились. Мы рассказали, что уже побывали в деревушке народности мяо и собираемся добраться пешком до поселения каренов.

— Не советую, — металлическим голосом ответил Смайт. — С каренами у таиландского правительства одни неприятности. Они совершают налеты на государственные учреждения и нападают на чиновников. Они демонстративно держатся в стороне и отказываются признать власть Бангкока. Впрочем, — продолжал Смайт, — не лучше дела и с другими племенами. Они предпочитают сохранять строгую замкнутость и избегают общения с тайцами. Малые народности в Таиланде испытывают постоянные притеснения местной полиции. Они убедились, что от закона нечего ждать какой-либо защиты. Поэтому они не привязаны ни к стране, ни к королю…

Этот откровенный монолог нас не особенно удивил. Даже в официальных докладах и документах Таиланда не раз говорилось о том, что горные племена живут в нищете, и, если им не оказать помощь, «могут возникнуть осложнения». Одна из комиссий предлагала «сосредоточить горные племена в специально установленных районах», иными словами, создать резервации. Так власти намереваются разрешить сложный национальный вопрос.

Мы еще долго беседовали с господином Смайтом, но отговорить нас от путешествия в деревню каренов ему так и не удалось. На следующий день рано утром мы запаслись провиантом и отправились в путь.

В небольшой деревушке под Чиангмаем наняли проводника. По национальности он был карен, но уже давно переселился поближе к городу, знал два десятка слов по-английски и занимался огородничеством. Имя у него было какое-то странное — Джмуэн. Но еще более странным Джмуэн оказался в поведении. Через несколько часов пути по непролазным джунглям, когда подъем в гору все явственнее давал о себе знать, наш проводник вдруг упал на землю и стал кататься. Поначалу мы решили, что его укусила змея. Но он не кричал, не корчился от боли. На наши вопросы он ничего не отвечал, а только хлопал выцветшими ресницами. Наконец припадок прекратился, и Джмуэн встал на ноги. Лицо его покрывала испарина, руки дрожали. Обернувшись к нам, он прошептал:

— Теперь злой дух вышел. Но он не велел идти в деревню. Заплатите мне деньги. Я вернусь домой…

До места назначения, если верить схеме маршрута, оставалось еще добрых пять миль. Нас окружал чужой неприветливый лес. Из орудия, кроме перочинного ножа, в рюкзаке ничего не было.

— Дух вышел, — односложно повторял Джмуэн, бессмысленно тараща глаза. — Идите прямо в гору, потом вниз. Там деревня. Ее видно с вершины.

Делать было нечего. Мы расплатились с горе-проводником, теряясь в догадках о причине его нежелания довести нас до конца маршрута. Скорее всего он боялся почему-то показаться односельчанам в родной деревне и нарочно выкинул этот номер. Зажав в кулаке деньги и ломая на пути кустарник, Джмуэн бросился вниз по склону. Через несколько минут мы остались одни, подавленные страшной тишиной и сумятицей мыслей.

Посоветовавшись, решили подниматься в гору. К счастью, до ее вершины оставалось всего несколько сот метров. Но сквозь густые заросли никакой деревни внизу мы не увидели. Стали спускаться наугад. Вдруг где-то справа послышалось журчание горной речки. Мы добрались до ее скалистого берега и уже увереннее пошли вдоль ущелья. Расчет оказался верным: карены жили в низовье реки на вырубленной и вытоптанной поляне. Деревня в пятнадцать хижин с высоты горного ската походила на разворошенный улей. Там, внизу, по-видимому, происходило что-то очень важное. На центральной площади, окруженной бамбуковыми постройками на сваях, толпилась молодежь. Мелькали белые девичьи платья, похожие на просторные балдахины до самых пят. Парни втаскивали на помост барабаны. Между хижинами перепуганные общим гвалтом бродили свиньи, кудахтали куры. И только собаки, казалось, не реагировали ни на что. Они нежились возле последнего звена бамбукового водопровода, идущего от реки, в огромной луже. Но при нашем появлении псы встрепенулись и подняли оглушительный лай. Злые сморщенные морды, белые клыки грозно предостерегали: не подходите, будет худо!

Нас заметили. Какой-то человек палкой разогнал собачью свору и сделал знак рукой: спускайтесь, мол, вам ничего не грозит. Так мы оказались незваными гостями поселения каренов, жители которого готовились к свадьбе. Как мы поначалу сетовали на то, что из-за непонятной выходки нашего проводника оказалось практически невозможным поговорить с этими людьми. К нашему счастью, часа через два в селении появился полицейский, который совершал обход нескольких деревень. Он немного знал английский язык и довольно бегло говорил на местном наречии.

Карены миловидны, приветливы и вопреки предостережениям англичанина-антрополога лишены даже тени агрессивности. В особом случае они, возможно, и могут проявить иные качества, но к нам люди отнеслись доверчиво, вполне дружелюбно. В нашем рюкзаке оказались кое-какие сувениры. Их расхватали в миг. Однако ни одна из вещей не стала собственностью определенного лица. Карены передавали ложки, миски, рюмки знаменитой русской Хохломы из рук в руки, причмокивали и складывали на помост рядом с барабанами.

Чтобы попасть в жилище карена, необходимо спросить разрешение старейшины деревни. Он выдает своеобразную «визу» — лист пальмы с особого рода насечками на его внутренней стороне. За «визу» нам пришлось заплатить «пошлину» — несколько значков с изображением старинных русских городов. Это произвело сильное впечатление: карены никогда не видели церквей и, видимо, мысленно сравнивали их со своими хижинами. Их жилища стоят на высоких сваях, это спасает обитателей хижин от нападения хищников, обеспечивает хорошую вентиляцию. Мы зашли в одну из хижин. Под навес из пальмовых листьев или соломы ведет почти вертикально поставленная лестница. В главной комнате, отгороженной от спальни бамбуковой решеткой, на глиняном настиле возвышается очаг из необтесанных камней. Здесь же в пустотелых тыквах хранится питьевая вода. Зерно карены держат в корзинах. Мясо заворачивают в листья бананов и подвешивают к перекладинам под потолком.

Карены разводят свиней, буйволов, кур. Сельским хозяйством занимаются главным образом женщины, но некоторые хозяйственные дела входят в обязанность мужчины. Мы наблюдали, как возле покосившейся хижины мужчина лет сорока, сидя на корточках, мешал в ведерке из толстого ствола бамбука липкую массу из латекса и каких-то ароматических трав. Этой липучкой карены обычно обмазывают ветви плодоносящих деревьев. Так жители гор не только оберегают плоды от нашествия пернатых, но и ловят птиц, пригодных в пищу.

На пне перед хижиной мы заметили ворох птичьих-перьев, запекшуюся кровь. Такие жертвенники сооружаются в каждой деревне каренов. Они служат добрым знаком охотников. К мужчине подошел шаман. Он перебирал руками низку куриных косточек и что-то бормотал. Потом извлек из-под рваной одежды высохшую собачью лапу и протянул охотнику. Тот покачал головой и показал на соседний дом. Шаман нерешительно сделал несколько шагов и громко закричал. Из хижины выбежала растрепанная женщина. Она схватила лапу и, кланяясь «исцелителю», скрылась в дверном проеме. Собачья нога, подвешенная над лежаком больного, по мнению каренов, должна облегчить страдания.

Молодые мужчины целыми днями пропадают на охоте, иногда отлавливают и продают диких слонов. Юноша, участвующий в охоте на слона, считается у каренских девушек завидным женихом. Примерно за две недели до нашего появления в селении каренов охотники поймали двух слонов. Участвовал в этом опасном промысле семнадцатилетний юноша. Мужчины высоко оценили его храбрость, смекалку. Об этом говорили во всех хижинах. И тогда он решил, что настала пора засылать сватов к отцу девушки, жившей на северной окраине деревни возле горного ручья.

С утра над джунглями разносился грохот барабанов, гремели медные гонги. В полдень в сопровождении друзей жених отправился к хижине невесты. Молодые люди давно знали друг друга и питали взаимную симпатию.

Подошедшая к хижине невесты процессия остановилась в Почтительном ожидании. Наконец на открытую террасу вышла невеста. Она поставила перед лестницей чашу с родниковой водой, чтобы будущий хозяин дома смог ополоснуть ноги. Затем, отрезав пучок своих волос, бросила их на бамбуковый пол — жених должен войти в дом, не поранив босые ноги, — и предложила ему сменить одежду. Ее она сама шила последние несколько недель. Невеста успела и для себя сделать обнову — нарядную кофту красных и белых тонов с широким вырезом, который необходим кормящей матери, и бордовую юбку. Этот наряд имеет право носить только замужняя женщина. Белый длинно-полый, наглухо закрытый «гаун» девушки-каренки носят до первой брачной ночи. Кольца, браслеты, заколки украсили ее руки, шею, волосы.

Поздно вечером, когда над джунглями взошла луна, в селении каренов начались танцы. Музыкальные инструменты — гонги, барабаны — отбивали ритм без мелодии. Карены гортанно подпевали в такт своим движениям, сосредоточенно глядя на горящий посредине круга танцующих костер. Молодоженов среди веселящихся крестьян не было. Они наблюдали за происходящим сквозь щели в стенах своей хижины.

Мы оставались в деревне до рассвета. Поспать удалось на жестких бамбуковых нарах не больше двух часов. С восходом солнца, пожелав молодым хорошей жизни, тронулись в обратный путь. Так, мы совершенно случайно оказались очевидцами свадьбы в селении каренов. А чем примечательны свадебные обряды в остальной части Таиланда?

Повсюду в моде оракулы, предсказывающие наиболее удачные дни для бракосочетания. Однако по азиатским стандартам брак в Таиланде можно считать относительно свободным от каких-либо предрассудков, ограничений или сложных формальностей. При выборе жениха или невесты с родителями обычно советуются. Моральные устои требуют, чтобы юноша и девушка встречались при родителях. Если семьи более или менее состоятельны, они обмениваются подарками. Родители жениха и невесты выделяют молодоженам какую-то часть земли, строят для них дом. Если семьи бедны, молодожены довольствуются приютом стариков. Неимущие крестьяне обходятся, как правило, без праздничных обедов. Жених приходит в дом невесты, и на этом заканчивается весь ритуал. Вообще же по свадебному столу принято судить о достатке дома, о том, какое место в обществе займут муж и жена. Нередко на богатую свадьбу затрачивают до 50 тыс. бат. Бракоразводный процесс довольно прост. Сейчас в Таиланде с улыбкой вспоминают те времена, когда муж имел право как вещь продать любую из жен, за исключением первой, «непродажной», с которой приходилось в случае необходимости разводиться по закону. С усмешкой вспоминают и устаревшую пословицу: «Женщина — задняя нога слона». Иными словами, она была обязана идти туда, куда ее поведут.

…В Чиангмай мы возвращались уже по знакомой дороге. С вершины последнего перевала открылся вид на местный храм, который стоит на высоте 1100 м, венчая поросший вековым лесом холм. Храм ежедневно посещают сотни паломников.

Чайные заросли на холмах

«Там рай» — так называют в Таиланде подсечно-огневое земледелие. Оно практикуется во многих районах страны, но особенно в северных, населенных малыми народностями. От урожая, собранного на полях при подсечном земледелии, зависит около миллиона крестьян-. Ежегодно под перелогом находится свыше 500 тыс. акров земли. Подсчитано, что при такой агротехнике требуется в 10–15 раз больше земли, чтобы прокормить семью, чем при обычном земледелии. И все же более 11 процентов населения Северного Таиланда вынуждено заниматься подсечно-огневым видом агрикультуры. На это людей толкает отсутствие сельскохозяйственной техники, удобрений.

Комиссия, специально обследовавшая положение в районах подсечно-огневого земледелия, предложила ввести там культуры чая и кофе, что, по мнению комиссии, положит конец уничтожению лесов и хаотическому передвижению племен в поисках новых лесных угодий. В рекомендациях комиссии указано, что надо сделать, но ни слова о том, каким образом можно этого добиться. Сравнительно недавно проводился опыт по разведению кофейных деревьев под Лампангом, и оказалось, что местные климатические условия были недостаточно хорошо изучены. В результате туда были завезены не те сорта саженцев. А та часть посадок, которая все же прижилась, вскоре погибла от пожаров. Эксперимент не был научно подготовлен и все затраты фактически пошли на ветер.

Несколько иное положение с чайным кустом. Народности мяо и лао, проживающие к северу от Чиангмая, издавна научились обрабатывать листья дикого чая. Недавно богатый землевладелец из Чиангмая Тронг Данг скупил у племени мяо земли, заросшие диким чайным кустом и построил чайную фабрику. Она производит черный и зеленый чай не очень высоких сортов, и хозяин продает его в Чиангмае и Бангкоке. Тронг Данг делает попытки улучшить сорта кустов, постепенно заменяет их культурными Но все это капля в море. Мяо и лао по-прежнему собирают листья с диких кустов и производят низкосортный чай «мянг».

Мы побывали на одной из таких «плантации». Полтора десятка хижин лестницей спускаются с крутолобого холма в долину безымянного ручья. Через него переброшен висячий шаткий мостик на скрученных из лиан канатах толщиной в две руки. Холм на том берегу курчавится чанным кустарником. Дикий куст зацветает в самом начале дождливого сезона. Мы приехали на плантацию в ту пору, когда женщины приступали к сбору листа. Среди густой сочной зелени мелькают их черные с красной оторочкой тюрбаны и оголенные по локоть руки. Когда висящая за спиной конусообразная корзина наполняется до краев листьями, сборщица, пригнувшись под ее тяжестью, медлен но бредет к ручью. Здесь, па песчаной отмели, уже высятся горы зеленого сокровища. Девочки лет восьми-десяти складывают листочки в пачки сантиметров по пятнадцать в толщину и перевязывают тонкой бамбуковой дранкой.

К сумеркам, когда обрывать листья уже трудно, мужчины раскладывают на берегу ручья костры, кипятят в чанах воду. Заложенные в деревянные сита пачки листьев укрепляются над кипящей водой. Пар, проходя через дырочки сита, распаривает листья. Из зеленых они становятся бурыми, насыщенными влагой. Их вытряхивают на бамбуковые носилки и по зыбкому мостку переносят в деревню. Там ссыпают в земляные ямы и оставляют на неделю кваситься. «Мянг» — это и есть «квашеный». Производители «мянга» сбывают свой продукт далеко за пределами Северного Таиланда.

Мы беседовали с жителями деревушки, интересовались, есть ли у них желание выращивать культурный чай. Суммируя все точки зрения наших собеседников, можно сказать, что они готовы принять любое предложение властей, лишь бы повысить свои доходы. «Но практических шагов пока никто не делал, — сказал нам молодой парень, по имени Муанг. — Подсечное земледелие и дикий чайный куст кормят нас. А что будет дальше, мы не знаем… — в его голосе звучал неприкрытый пессимизм. — У нас слишком много болезней, — закончил он, — и я не знаю, можно ли излечить их с помощью одного чайного куста».

Адский промысел

Чиангмай считается в Таиланде северным городом. К тому же он лежит на 300 м выше уровня моря. Поэтому здесь нет изнуряющей духоты и влажности, свойственной равнинам юга страны. Воздух чистый и прозрачный, ветры приносят на улицы запахи недалеких джунглей. Окрестные реки поражают своей девственной голубизной, сквозь толщу их воды, как сквозь линзу многократного увеличения, можно разглядывать песчинки на дне русла. Чиангмай славится как горный курорт.

Прогулка по вечернему Чиангмаю особенно приятна. По каменным мостовым ползут тени от неярких уличных фонарей. Редки прохожие, автомашин еще меньше. В уличных закусочных запоздалые путники едят лапшу или рис с рыбной приправой, утоляют жажду зеленым чаем.

Закончился последний сеанс в кинотеатре, над фасадом мигнула и погасла реклама очередного ковбойского фильма. Спешат по домам зрители. Сворачивают свою торговлю хозяева уличных закусочных. И только в двух окнах ночного кафе, которые выходят к почерневшей от дождей, покрытой зеленым мхом каменной стенке грязного клонга, еще долго будет гореть электричество. Сквозь узкие щели жалюзи свет падает тонкими штрихами на вымершую мостовую. Из-за поворота в переулок велорикша вывел свою коляску. Ее сразу узнаешь по крошечному фонарику под рулем. Он не столько освещает путь, сколько предупреждает встречных водителей: будь осторожен, сбавь скорость. Велорикша мягко притормаживает возле светящихся окон. С коляски сходит мужчина. Поздний гость облачен в белую сутану католического священника. Он высок, худощав, очки в золотой оправе плотно сидят на мясистой переносице. Широкие скулы, выдающийся вперед тяжелый подбородок. В руке кожаная черная папка. Гость смотрит на часы и нажимает кнопку входного звонка. Несколько секунд проходят в томительном ожидании. Наконец открывают. На пороге молоденькая девушка. Ее лица не видно. Виден только ее четкий силуэт в освещенном дверном проеме.

— Добрый вечер, отец! — Ее голос тих и почтителен.

— Добрый вечер.

Девушка делает шаг в сторону с глубоким поклоном. Священник незаметным движением, приподняв полы сутаны, перешагивает через порог. Дверь мгновенно закрывается…

Мы тоже голодны, мы тоже хотим попасть в кафе. Звоним два раза. Объясняем, что ресторан в гостинице уже закрыт, что не прочь выпить по чашечке кофе. На одну улыбку получаем десять в ответ. Китаец-хозяин с поклоном показывает нам столик у окна. Святой отец уже сидит в дальнем углу, листает какую-то книгу. Пронзительный взгляд из-под очков в нашу сторону. Теперь мы видим, что он европеец, вероятно миссионер. Что занесло его сюда в столь позднее время?

Кофе подан. Хозяин, пятясь, отходит к столику священника, почтительно присаживается на краешек стула.

Склонившись над столиком, пастор мешает ложечкой кофе и что-то говорит хозяину ночного заведения. Обрывки слов долетают до нас: «Лицензию достану…», «послать своего человека…», «торги состоятся…», «полторы тонны…»

Случайно прочитанное накануне в газетах сообщение позволяет догадаться, о чем идет приглушенный разговор в дальнем углу. Заметка гласила: «Полиция конфисковала у контрабандистов 28 тонн опиума. Из них 16 тонн будут распроданы на аукционе для медицинских и научных целей. Каждый иностранец, желающий приобрести его, должен иметь от правительства своей страны импортную лицензию и вывезти купленный опиум в течение двух месяцев». Ни пастор, ни его визави ни разу не произнесли слово «опиум», а может быть, мы просто его не услышали. Но содержание беседы было и так ясно.

Святой отец расплачивается с хозяином, «забывает» на столе черную кожаную папку и широким шагом проходит к выходу. Поравнявшись с нашим столиком, он кивает головой и исчезает в ночи…

В Таиланде — стране, где сосредоточено тайное производство наркотиков, — официально закрыты курильни опиума. Однако этот грязный бизнес процветает в обход всех законов. Святой отец из Чиангмая, связанный с шайкой контрабандистов, был в конце концов задержан полицией. Но этот случай далеко не единичный. Однажды в Бангкоке мы зашли в жаркий полдень в бар выпить стакан лимонного сока. За столиком оказался знакомый журналист. Обменявшись новостями, он рассказал: «Этот бар открыли на паях три эмигранта. Один приехал из Англии, другой из Австралии. Третий — американец. Служил в армии. Имеет собственный спортивный самолет. Совершает постоянные рейсы в Сингапур, Сянган. Он при баре в качестве воздушного извозчика. Мотается, как челнок, туда-сюда».

Наш знакомый совсем перегнулся через столик и перешел на полушепот: «Все говорят, что рыльце у него в пуху. Не бананы же он переправляет в Сингапур! Там своих хватает. Бар для него лишь ширма. В Бангкоке самая низкая цена на опиум. У горцев из-под Чиангмая можно купить фунт сырого опиума за 25 долларов. А в Сингапуре тот же фунт можно сбыть за 200 долларов».

…И вот мы в деревне горцев Северного Таиланда за городом Чиангмаем. В крошечной деревушке, прилепившейся к лесистому склону, видны только старики да дети. Нас сопровождают два школьных учителя, которые по совместительству выполняют в этой деревне обязанности блюстителей порядка. К нашему удивлению, они объяснили отсутствие в деревне основной части жителей следующим образом: «Скоро наступит пора посева опиумного мака. До основных полей отсюда добираться десять — пятнадцать дней. Вот все и ушли. Потом до февраля крестьяне будут сидеть дома. А в марте уйдут собирать урожай».

Мы слушали этих «блюстителей» порядка и не верили своим ушам. Ведь властями на них возложена обязанность выявлять торговцев опиума. А им и выявлять-то нечего: все как на ладони!

«Мак сам по себе еще не опиум, — цинично разъяснял наши недоуменные вопросы учитель-полицейский. — Вот когда его повезут в Бангкок, тогда мы будем вскрывать тюки с хлопком, разрезать апельсины, вскрывать автомобильные шины. Словом, искать опиум везде и всюду. На этом можно неплохо подзаработать. А сейчас для нас не сезон».

Для выращивания опиумного сорта мака в Таиланде наиболее благоприятны горные почвы северной части страны. Крестьяне сеют мак в начале дождливого сезона на северных и восточных склонах гор, а уже к февралю красивые, пурпурно-красные цветочки покрывают поля. Когда лепестки опадают, зеленую сердцевину процарапывают ножом. Белое клейкое выделение стекает каплями, под воздействием воздуха оно темнеет. Сырой опиум несколько раз кипятят, чтобы очистить от примесей и грязи, а затем формуют в бруски весом до одного фунта.

Большая часть опиума, выращиваемого в северных провинциях Таиланда, предназначается для отправки в Бангкок, где имеются тайные фабрики по производству героина.

Доставка опиума в Бангкок — трудное и опасное дело. Его везут караваны мулов или переносят носильщики по горным тропам в течение 10–45 дней. Контрабандисты, вооруженные автоматическим оружием, охраняют караваны от налетчиков, соперничающих банд и полицейских. Стычки здесь — обычное явление, часто бои ведутся по ночам в густых джунглях. Обычно налеты полиции безрезультатны: грузы постоянно переходят из рук в руки. Контрабандисты делят их на мелкие пакеты и прячут под сиденьями в автомобилях, складывают в будках машинистов на паровозах, закапывают в мешки с рисом и даже закладывают в фальшивые крыши специально построенных автобусов.

Распространение и употребление наркотиков вызвано прежде всего страшным социальным неравенством, нещадной эксплуатацией, беспросветной нуждой, царящими в мире капитала. Задавленный тяжелой жизнью, постоянными невзгодами, угрозой потерять работу, человек пытается найти минутное забвение в трубке с опиумом. Даже некоторые западные журналисты, изучающие проблему распространения наркотиков, невольно приходят к выводу, что главная вина в этом адском промысле лежит на самом капиталистическом обществе.