Там, где нет места злу

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда муж не вернулся после вечерней прогулки с собакой в обычное время, миссис Лезерс легла спать. Чарли и раньше случалось задерживаться. Зашел в «Красный лев» поиграть в дартс, пропустить стаканчик, покурить, а время закрытия там, мягко сказать, растяжимое. Ей иногда казалось, что супруг бы там всю ночь просидел, если бы разрешили. Так что она спокойно отошла ко сну и, засыпая, с удовольствием чувствовала, что может не тесниться на краю кровати.

Комната была полна света при ее пробуждении. Миссис Лезерс села в постели, подслеповато моргая и озираясь. Схватила с тумбочки будильник. Половина девятого!

Она ахнула и вскочила. Чарли никогда не забывал завести будильник. Всегда ровно на шесть тридцать. И еще он никогда не вставал, пока не выпьет чаю.

Больше озадаченная, чем напуганная, миссис Лезерс накинула потрепанный махровый халат. Прежде чем выйти из комнаты, она огляделась, как будто муж мог спрятаться в какой-нибудь щели. Кровать показалась ей огромной. Раньше она не замечала, как много места супружеское ложе занимает в комнате.

По узкой извилистой лестнице женщина спустилась в кухню. Резкий и мерзкий запах папирос Чарли заглушал аромат опары, поставленной на ночь подходить на плите. Миссис Лезерс автоматически набрала в чайник воды и бросила два пакетика в заварочный чайник.

Она никогда не считала себя впечатлительной, но тут воображение у нее разыгралось. «Это все твои дурацкие сериалы, — как пить дать сказал бы Чарли. — Ты от них совсем умом тронулась». Чистая правда, ее действительно волновали их невероятные сюжетные повороты. И если б это был сериал, отсутствие мужа означало бы, что он ушел к другой женщине. От подобной мысли сердце миссис Лезерс подпрыгнуло в плоской груди, но тут же шлепнулось на место, в суровую реальность. Приходится признать, сказала себе миссис Лезерс с тяжелым вздохом, что никто в здравом уме и трезвой памяти не польстится на ее мужа Чарли.

Возможно, он замешан в темных делишках и ему пришлось бежать? Это вполне вероятно, хотя он так глуп… Пожалуй, не догадался бы, что пора сматываться, пока не стало бы слишком поздно. И с кем он мог связаться? С какими-нибудь выпивохами в пабе? У него и друзей-то нет.

Чайник между тем кипел. Миссис Лезерс залила кипятком пакетики и позвала:

— Кэнди, пора пить чай.

Но собачья корзинка пустовала. Миссис Лезерс, кряхтя, наклонилась и заглянула под стол. Там Кэнди тоже не было. Значит, оба не ночевали дома!

Встревоженная пропажей собачки гораздо сильнее, чем исчезновением мужа, миссис Лезерс схватила большой железный ключ, висевший за дверью, и выбежала в палисадник.

Она стояла у ворот, около чудесного куста гибискуса (двадцатилетней давности подарок на День матери от дочери Полин), но ни красота цветов, ни прелесть утра ее сейчас не трогали. Только одна мысль занимала Хетти: где Кэнди?

В конце переулка маячил красный почтовый фургончик. Лезерсам мало что приходило по почте, разве что адресованные всем и каждому приглашения записаться на бухгалтерские курсы или предложения возвести остеленную пристройку. Нынешний день не стал исключением. Почтальон не подъехал к их дому.

Миссис Лезерс выбежала расспросить его, пока не уехал. Он удивленно уставился на женщину, уж очень дикий у нее был вид: седые космы торчат во все стороны, подол халата ободран о кусты ежевики, на ногах — промокшие насквозь домашние тапки.

— Доброе утро, миссис Лезерс. У вас все в порядке?

— Вы не видели мою собаку, джек-рассел-терьера?

Почтальон замешкался с ответом, и она добавила:

— Коричневую такую, с черными подпалинами и белыми лапками?

— Буду смотреть в оба, — пообещал почтальон, высунувшись из окна автомобиля. — Не падайте духом. Собаки часто убегают.

Только не моя Кэнди!

Миссис Лезерс влезла в первую попавшуюся одежду, кое-как застегнулась, сунула ноги в туфли без задника, которые надевала для работы в саду, и выбежала из дома, на всякий случай оставив ворота открытыми настежь.

Встревоженная Хетти бежала к деревенскому лугу. Сначала она вглядывалась вдаль, потом, наоборот, стала смотреть себе под ноги, словно боялась наступить на собаку. Несколько человек, в том числе Эвадна Плит, как раз выгуливали на лужайке своих питомцев. Все они посочувствовали миссис Лезерс, спросили, не приходит ли ей в голову какое-то особенное место, где обязательно стоило бы поискать, и обещали расспросить соседей, как только вернутся домой. Эвадна предложила написать яркими фломастерами объявления о пропаже собаки и расклеить на деревьях и на доске, где вывешивались деревенские новости.

Миссис Лезерс могла только гадать, какой маршрут вчера вечером выбрал муж. Но куда бы он ни повернул от Толл-Триз-лейн, направо или налево, все равно кружным путем вернулся бы к своему дому.

Добравшись до церкви, Хетти решила пройти по Пинглз. Эта узенькая улочка петляла по задворкам десятка домов, излюбленному пристанищу бесприютных любовников, а также подростков, нюхающих, глотающих или колющих разную противозаконную дрянь.

Миссис Лезерс шла и звала собаку. Местами возле дороги попадался сарай, и тогда, постучав по стене, она выкрикивала: «Кэнди!» Конечно, она знала, что обычно в сараях прячутся кошки, но на всякий случай следовало проверить.

Пинглз вывела ее прямо к низкорослому лесочку, окаймляющему поля пшеницы и ячменя. Собранный урожай был уже скатан в огромные спрессованные золотистые рулоны. Их скоро уберут в хранилище.

Она вошла в лесок и негромко поцокала языком. Ее собака узнает этот звук. Миссис Лезерс остановилась и внимательно прислушалась. Река журчала, перекатываясь по камням. Какой-то испуганный ее появлением зверек шмыгнул в траву. Веточка хрустнула, листья зашелестели. Внезапно внизу кто-то зашебуршился, и стайка лесных голубей разлетелась веером. Потом птицы выстроились в воздухе, как самолеты на параде, и улетели.

Идти ли дальше, углубляться ли в лес? Миссис Лезерс знала, что муж вряд ли пришел бы сюда в темное время суток, но мысль, что хоть какой-то уголок останется необследованным, была ей невыносима. Она сделала еще несколько неслышных шагов вперед по ковру из листьев, снова позвала Кэнди. И замерла в ожидании.

Звук! Очень слабый, тонкий, как ниточка. Почти неслышный. Даже не всхлип. Первым побуждением миссис Лезерс было броситься туда, позвать, увидеть… Потом, сообразив, что может, не разглядев, наступить на собаку, она заставила себя постоять еще минуту и успокоиться.

На цыпочках, бормоча что-то нежное и утешительное, миссис Лезерс ходила по лесу, осторожно раздвигая заросли крапивы и пожухлого купыря, убирая с дороги валежник и время от времени попадавшиеся банки из-под пива и газировки. Кэнди лежала за упавшей веткой дуба. Ветка была огромная и очень тяжелая, но, не оттащив ее, миссис Лезерс не могла добраться до собаки. Разумно было бы пойти и позвать на помощь, но ей показалась нестерпимой сама мысль хоть на минуту оставить Кэнди. Поэтому она попыталась поднять или сдвинуть ветку. Ободрав ладони о кору, загнав под ногти занозы, она заплакала от боли и отчаяния.

Наконец ей удалось сдвинуть массивный сук ровно настолько, чтобы протиснуться и как следует разглядеть Кэнди. Она смогла нагнуться над собакой, взять ее на руки. И вот тут по-настоящему разрыдалась.

Утро выдалось сухое, ясное и солнечное. Так что Валентин Фейнлайт намотал на велике свои обязательные двадцать миль по свежему воздуху. Он уже возвращался в Ферн-Бассет и сбавлял скорость, прежде чем въехать в деревню, как вдруг откуда ни возьмись из-за домов на дорогу выскочила женщина. Он завилял, резко затормозил и уже собирался накричать на полоумную тетку, но узнал в ней домработницу Лоуренсов. Она прижимала что-то к груди, и на блузке у нее расплывались ярко-красные пятна.

— Миссис Лезерс? Что случилось… — Он подъехал ближе. — О господи…

— Это моя… мне нужно… ветеринар… нужно… нужно…

— Ждите меня тут. Я сейчас вернусь на машине. Через две минуты. Хорошо?

И тем не менее, возвращаясь на винтажном «элвисе», Валентин увидел, что женщина шагает к его дому, не желая, должно быть, потерять ни одной драгоценной секунды. Он предусмотрительно захватил с собой дорожный плед, потому что она вся дрожала от холода и потрясения, и, когда бедняжка села в машину, укутал ей колени.

— Моя сестра звонит сейчас туда. Попросит, чтобы приняли без очереди.

Он нажал на газ, и машина рванула вперед, пулей вылетев из деревни. Двенадцать миль, отделявшие деревню от Каустона, они покрыли меньше чем за десять минут.

Миссис Лезерс не пошевелилась. Не проронила ни слова. Только что-то еле слышно шептала бедному изувеченному существу, которое прижимала к груди.

Да жива ли собака, усомнился Валентин. Известно ведь, что потерявшие близкое существо склонны разговаривать с ним, даже когда их уже не слышат. Скорее всего, псина попала под колеса. Но тогда почему хозяйка выскочила с ней откуда-то сбоку, со стороны леса?

Узнав о случившемся, владелица кошечки черепахового окраса с готовностью уступила свою очередь. Сидела рядом с миссис Лезерс и молча сочувствовала, даже на минуту соболезнующе взяла ее за руку. Вэлу, у которого никогда не водилось домашних животных, стало как-то неловко.

Минут через десять ветеринар, сам очень похожий на забавное животное со своим длинным носом, мохнатыми руками и темно-карими умными глазками, вышел из смотровой. Хетти, вскочив, метнулась к нему.

— Ну что ж, миссис Лезерс, — сказал ветеринар, — она все еще с нами.

— О-о! Спасибо, мистер Бейли. Спасибо!

— Не благодарите. Я еще ничего не сделал.

— Я просто подумала… она вся в крови…

— Где вы ее нашли?

— В лесу, неподалеку от нашего дома.

— Там поблизости есть вода?

— Да, река. Что случилось с Кэнди, мистер Бейли?

Кэнди сильно ударили по голове, несколько раз жестоко пнули в бок, переломав ребра и задние лапы, а потом бросили в реку. Вот что с ней случилось.

— Я осмотрю ее тщательнее, когда отдохнет. Сейчас она, по крайней мере, не страдает от боли. Не волнуйтесь, мы позаботимся о ней.

— А когда…

— Позвоните утром. Так будет лучше всего.

Перед тем как сесть в машину, Хетти спросила:

— Какой сегодня день, мистер Фейнлайт?

— Среда.

— Я же должна быть на работе! Надо сообщить миссис Лоуренс о том, что случилось. — Помолчав немного, она сказала: — Он ведь оптимистично настроен, правда? Ветеринар?

— Да, очень оптимистично, — соврал Валентин, садясь за руль. — Должно быть, это большое облегчение для вас. И для вашего мужа тоже.

Энн не надеялась уснуть, после того как отнесла деньги шантажисту. Она опрометью выбежала из леса, обогнула дом и, войдя через застекленную пристройку-оранжерею, быстро поднялась в свою комнату.

Сбросив пальто и туфли, она прыгнула в постель одетой. Натянула на голову покрывало и, уткнувшись лицом в подушку, затихла, измученная страхом и ощущением, будто лишь чудом избежала неведомых ужасов. Сон, глубокий, без сновидений, поглотил ее немедленно, чему она потом очень удивлялась.

Было почти восемь, когда Энн пришла в себя и, сев на постели, изумленно уставилась на свои руки в шерстяных рукавах зеленого джемпера и помятую твидовую юбку. Она мгновенно все вспомнила. Каждое переживание, каждое движение, каждый свой испуганный вздох.

Энн поторопилась встать, поспешно умылась, надела чистую льняную рубашку, джинсы и несколько свалявшийся кардиган с шотландскими узорами, а затем спустилась на кухню. От зажженной плиты здесь было тепло и уютно. На столе стояли в глиняном кувшинчике солнечные цветы ослинника, а в кухонном буфете мирно соседствовали чашки, тарелки и блюдца с сине-белыми пейзажными рисунками в китайском стиле, уцелевшие остатки родительского сервиза. Почти все здесь — вплоть до старомодных настенных часов с римскими цифрами, купленных отцом, когда закрылась деревенская школа, — дышало умиротворением издавна устоявшегося порядка.

Прежде она любила это время. Еще не спустился Лайонел, не явилась Хетти. День уже перешел в наступление, отогнав ночные, мучительно беспокойные мысли, но еще не переполнился делами настолько, чтобы она утратила всякое ощущение себя самой, отдельной, независимой от других личности со своими интересами и мечтами, собственной волей. Иногда это бесценное самоощущение настолько крошилось и рассыпалось под напором чужих желаний и потребностей, что она боялась однажды не собрать крохи воедино.

Но сегодняшнее утро было иным. Сегодня нет мира в этой кухне. И возможно, больше не будет никогда. Она подошла к окну и посмотрела на кедр. Утренний свет пролился на лиловые венчики безвременников, дружно вылезших из земли вокруг его мощного подножия. Клочки серебристого тумана все еще занавешивали верхние полки широко раскинувшихся ветвей. Маленькой девочкой она думала, что огромное дерево никогда не останавливается в росте, тянется и тянется вверх, пока верхушка его не скрывается в небесах.

Ей вдруг страстно захотелось вернуть те времена. Годы, когда мама была жива, виделись теперь полными чудесной, золотой простоты. Слезы по умершему домашнему любимцу нежно утирали, убеждая, что животное обретет вечный покой в лучшем мире. Ссоры с другими детьми улаживали мягко, без ругани и наказаний.

Кто теперь ей поможет? Кто еще способен так очистить от скверны одним поцелуем? Никто из смертных. И зло, если она правильно помнит проповеди отца, будет процветать пышным лавром. Никогда она не чувствовала себя столь одинокой.

— Доброе утро, дорогая.

— Ах! — Энн повернулась. — Я не слышала, как ты вошел.

— Где мой чай?

— Прости. — Она посмотрела на часы. Было около девяти. — Боже милостивый! Где Хетти, хотела бы я знать?

Поскольку Лайонел понятия не имел, где Хетти, он промолчал. Просто стоял в дверях в своем клетчатом халате и шлепанцах и ждал.

— Да, чай… — Энн налила воды в электрический чайник. — Ты будешь пить здесь?

Она надеялась на отрицательный ответ. Было что-то невозможно удручающее в его небритости, сизой щетине, беспощадно высвеченной утренним солнцем, нечесаных седых прядях. Надо сказать, халат всегда его старил.

— Нет. У меня нет времени сидеть здесь и предаваться пустой болтовне. — Лайонел воздел руку величественно-суровым жестом ватиканского прелата, сдерживающего толпы возбужденных паломников. — Принеси его наверх, я выпью, пока одеваюсь. Очень много дел. Мы должны возобновить поиски сразу после завтрака.

Энн пристально посмотрела на него. Поиски?

— Я съем только яйцо с беконом и кусочек поджаренного хлеба с помидором. — Он уже повернулся и пошел к двери, но, выходя, бросил через плечо: — И грибами с кладбища, если, конечно, их еще не украли.

У Энн с языка чуть не сорвалось, что, распрощавшись с церковью и ее окрестностями, муж и на грибы больше не имеет никакого права. Но, как и многое другое, что опасно вертелось на кончике языке, это замечание она проглотила. Или же оно повисло в воздухе, невысказанное, неизреченное?

Возвращаясь от холодильника к столу с упаковкой бекона и двумя яйцами, она краем глаза увидела в окно красный почтовый фургончик. Тотчас ей представились письма, падающие в проволочный короб, и с ней случился приступ непреодолимой дурноты. Это глупо, сказала она себе, соберись. Мерзкое послание, которое ты получила, принес не почтальон. И ты сделала все, что от тебя требовали. С чего бы писать тебе снова?

Она смотрела, как почтальон выходит из автомобиля. В это самое время у калитки появился Жакс, видно, вернулся с пробежки. Притормозил, забрал у почтальона письма, потом подбежал к дому, поднял козырек над почтовой щелью, просунул конверты внутрь и потрусил к гаражу.

Энн заставила себя заняться приготовлением завтрака. Для нее не будет ничего. Да и почти никогда не бывало. Лайонел забирал почту, с важным видом просматривал ее, пока ел свой тост, посыпая все вокруг промасленными крошками, потом уносил корреспонденцию к себе и еще некоторое время изучал письма за письменным столом, нацепив на лицо значительную мину.

Ну, вот и хорошо. Энн опустила яйца в кипящую воду, поставила таймер на четыре минуты, положила бекон на гриль. К тому времени, как Лайонел сойдет вниз, все будет в полном порядке.

Она представила себе, как он удивленно кричит из прихожей: «Сегодня есть кое-что для тебя, Энн». Если так и случится, если это «кое-что» окажется сродни вчерашнему, как она выкрутится? Выдаст себя, обязательно выдаст… Куда разумнее избежать объяснений, проверив почту первой.

Теперь Энн уже и не рассматривала другого варианта. Поспешно, пока не спустился муж, она бросилась в прихожую.

Она сразу увидела, что нет ничего тревожного. На всех конвертах имелись логотипы или названия фирм, на всех стояли штемпели. И все же она несколько раз просмотрела почту, перебирая конверты дрожащими руками. Даже обратную сторону проверила. Не вскрыт ли конверт и не заменено ли его изначальное содержимое чем-то иным?

Но все было хорошо. Сама не заметив, как затаила дыхание, Энн теперь отпустила его на волю, медленно, с силой выдохнув. Ослабевшая от облегчения, она привалилась к двери. Но эта мирная передышка была прервана сердитым окриком из кухни. И еще она почувствовала вонь, запах горелого бекона. На ходу придумывая оправдания, Энн поспешила в кухню.

— Столько беспокойства вам из-за нас.

— Вовсе нет. У меня ничего особенного не было намечено на сегодняшнее утро.

По правде говоря, Валентин наслаждался. «Мало что, — думал он, — приносит больше удовольствия, чем вовлеченность в чужие несчастья. Тебе это ничего не стоит, а сколько интересных хлопот, эмоционально насыщенных, животрепещущих разговоров, которых в обычных обстоятельствах стараешься избегать».

Жаль только, фотоаппарата не нашлось под рукой. Запечатлеть лицо миссис Лезерс после его реплики о муже, когда ее наконец осенило. При всей незаурядной способности передразнивать ближнего своего Вэл не смог бы, и сам это знал, изобразить ту непередаваемую мину виноватого припоминания. А сказала она только: «Я ведь помнила… было еще что-то…» Ему стоило большого труда сохранить невозмутимое лицо.

Решили, в общем, что, раз уж оказались в Каустоне, будет разумно зайти в полицейский участок и заявить о пропаже Чарли. Правда, на всякий случай они сначала позвонили домой к миссис Лезерс — проверить, не вернулся ли супруг в ее отсутствие.

Вэл думал, что их проведут в какое-то специальное помещение, но дежурный констебль просто положил на стойку желтый бланк и велел миссис Лезерс его заполнить, предупредив, что, если возникнут затруднения, он к ее услугам.

— Здесь много странных вопросов, — заметила миссис Лезерс, добросовестно заполняя бланк. — Шрамы, заикание и всякое такое. Этническая принадлежность. Чарли это не понравилось бы.

Вэл изучал плакаты на стенах. Ни один из них не радовал. Лицо молодой девушки, все в кровоподтеках и шрамах: «НЕ САДИСЬ ЗА РУЛЬ ПЬЯНЫМ!» За стеклом запертого автомобиля задыхается золотистый лабрадор: «КОГДА ВЫ ВЕРНЕТЕСЬ, ОН МОЖЕТ БЫТЬ УЖЕ МЕРТВ!» Шприц со сломанной иглой, перечеркивающий номер телефона горячей линии. Он уже узнал больше, чем хотелось бы, о колорадском жуке, когда вдруг сообразил, что миссис Лезерс о чем-то его спрашивает.

— А что значит «странности»?

— Ну-у, это, знаете, когда к вечерне являются в одной лишь татуировке или норковых стрингах. Что-то в этом роде.

Опс! Прокол. Миссис Лезерс отодвинулась подальше и старательно избегала встречаться с ним глазами. Бланк она заполняла еще минут десять, потом передала его констеблю.

— Пункт четвертый, мадам. — Констебль вернул ей бланк. — Заявитель.

— Ах да, извините. — Миссис Лезерс вписала свое имя, адрес и номер телефона. — Сообщить вам, если он объявится?

— Да, будьте добры.

— Он ведь мог просто выйти погулять.

Констебль улыбнулся. Если бы ему платили пять фунтов всякий раз, как он слышит эти слова, плавал бы с маской в Карибском море, не успев даже выговорить «пинаколада». Жаль, конечно, старую клушу. Она явно вдоволь нарыдалась, прежде чем решила все-таки пойти заявить.

Он принял от миссис Лезерс форму четыре-два-восемь, передал гражданской служащей, сидящей на круглосуточном телефоне, и уже хотел идти по своим делам, как вдруг подал голос чувак, сопровождавший старушку:

— Простите.

— Да, сэр?

Но Вэл обращался не к полицейскому. Он решительно взял миссис Лезерс под локоть, снова подвел к барьеру и велел:

— Расскажите им о собаке!

И сразу все изменилось, как доставленная копами домой миссис Лезерс рассказала Эвадне. Не зная, что Кэнди нашлась, та заглянула уточнить номер телефона Хетти для объявления.

Было время ланча, и миссис Лезерс предложила гостье чашку супа с тостом. Эвадне так хотелось дослушать историю до конца, что она согласилась. Суп был консервированный, из жестянки, что Эвадну порядком смутило, но она успокоила себя тем, что от одной-то чашки вреда точно не будет. Оранжево-красная жижа, бархатно-густая и довольно сладкая, не имела ничего общего со вкусом овощей, которые когда-либо случалось пробовать Эвадне.

Но гостья утратила всякий интерес к ингредиентам супа, едва миссис Лезерс повела рассказ о несчастьях бедной Кэнди. Эвадна слушала, с ужасом представляя себе, что было бы, случись нечто подобное с одним из ее обожаемых пекинесов. Она бы этого не перенесла.

— Она поправится, Хетти! Это храброе маленькое сердечко!

— Да, — всхлипнула миссис Лезерс и разрыдалась.

Эвадна отставила экзотическое кушанье, обошла стол и обняла за плечи миссис Лезерс. Покачивала ее и шептала: «Полно, полно». Так она утешала Пирса, когда тот впадал в меланхолию.

— Обязательно сообщите мне, когда нужно будет забирать ее из Каустона. Я вас отвезу.

— Спасибо.

— А как у вас… Простите, что спрашиваю, но все это… Ну, я имею в виду, реабилитация, лекарства. Я надеюсь… Если возникнут проблемы… гм.

— Вы очень добры, Эвадна, но я ее застраховала. — Ах, как они тогда поругались с Чарли из-за этой страховки!

— Весьма разумно.

Миссис Лезерс глубоко вздохнула и вытерла мокрые щеки:

— Боже мой, ваш суп совсем остыл!

— Не беда. Из чего он, кстати?

— Томатный.

— Кто бы мог подумать! — с фальшивым воодушевлением воскликнула Эвадна. — А вам не станет плохо от переживаний? Может, мне остаться ненадолго? Или я могу зайти, когда погуляю с мальчиками.

— Вообще-то, дочь должна скоро приехать. Из Грейт-Миссендена. — Миссис Лезерс уже привыкла к тому, что Эвадна называет своих собак мальчиками, хотя среди них затесалась одна девочка. Эвадна объяснила ей, что Мазепа очень чуткая и ей не понравится, если ее будут как-то выделять среди остальных. — Полин просто подыскивает, на кого оставить детей. — В дверь постучали, и миссис Лезерс сказала: — Это либо Полин, либо полиция.

— Дорогая, — Эвадна была заинтригована, даже ошеломлена, — а что от вас нужно полиции?

— Они хотят, чтобы я показала им, где именно нашла Кэнди.

— Ну что ж, должна сказать, это обнадеживает — такая забота о маленькой собачке.

— Чарли ведь тоже пропал, — заметила миссис Лезерс, взглянула в зеркало на свое заплаканное лицо и пошла открывать.

— В самом деле? — Эвадна частенько видела, как мистер Лезерс злобно таскал бедную Кэнди по лужайке, и сейчас от души пожелала, чтобы он так и остался в числе пропавших.

На пороге стояли сержант и молодая женщина-полицейский. Миссис Лезерс попросила их войти и подождать, пока она наденет пальто. Эвадна развлекла их беседой, чтобы сгладить неловкость. Когда миссис Лезерс вернулась, на женщину из полиции напало что-то вроде приступа кашля.

— Я пойду с вами, — твердо заявила Эвадна и добавила, когда миссис Лезерс заколебалась: — Полин пошла бы, будь она здесь.

Миссис Лезерс пришлось признать, что это чистая правда и что будет лучше, если кто-то ее сопроводит.

Полицейские оставили машину в конце переулка, и две кумушки с детскими колясками уже обосновались неподалеку и с любопытством ее разглядывали.

Миссис Лезерс запнулась о пучок травы, когда их четверых увидели, и сержанту пришлось ее поддержать под локоть. Она залилась краской, уверенная, что все подумают, будто ее арестовали. Эвадна с достоинством вышагивала рядом, любезно кивая и помахивая рукой знакомым. В машине именно она указывала сержанту дорогу к Картерс-Вуд.

Миссис Лезерс взяла себя в руки. Но чем ближе они подходили к месту, где отыскалась Кэнди, тем менее твердой становилась ее походка. В конце пути она вынуждена была схватиться за руку Эвадны. К удивлению Хетти, как только она показала место, женщина-полицейский сообщила, что заявительница может идти домой.

Эвадна была разочарована тем, что приключение кончилось, не начавшись. Около стройки рядом с пабом собралась небольшая толпа. Охваченные счастливым любопытством посторонних, люди ждали развития событий. Пока миссис Лезерс пробивалась сквозь толпу, несколько человек успели пристать к ней с вопросами.

Увидев около лужайки машину дочери, миссис Лезерс заторопилась домой. Эвадна — тоже. Возвратясь, она первым делом заварила чаю, «лапсанг сушонга», торопясь избавиться от неприятного привкуса во рту, мучившего ее после ланча. Затем вывела пекинесов на долгую прогулку. Не в силах забыть о Кэнди, Эвадна через каждые несколько ярдов брала кого-нибудь из них на руки и с облегчением прижимала к груди. Собачки были несколько удивлены, но, вежливые как всегда, не сопротивлялись.

Возвращаясь с прогулки, Эвадна увидела еще несколько полицейских машин и пару обычных. Толпа сильно раздалась, но зевакам теперь приходилось стоять поодаль, за ограждением, точнее, за трепетавшей на ветру сине-белой лентой.

Чарли Лезерс лежал в низине, засыпанной листьями, приблизительно в пятидесяти ярдах от места, где была найдена Кэнди. Команда, снимающая видео, и фотограф уже уехали. Джордж Буллард, судмедэксперт, тоже почти закончил свою работу. Два санитара из морга сидели на ближайшем поваленном стволе, курили, перешучивались и прикидывали, как будет удобнее погрузить «счастливчика».

Старший инспектор Том Барнаби, быстро взглянув на труп, больше на него смотреть не хотел.

— Просто не понимаю, Джордж, как тебе удается не выблевать все съеденное.

— Дело привычки.

— Что у него с лицом? — спросил сержант Трой, верный оруженосец старшего инспектора и по совместительству неотвязно-безжалостный критик. — От него ничего не осталось.

— Ночное пиршество в лесной столовой, — ответил доктор Буллард. — Какой-то зверь постарался, я думаю.

— Боже мой, надеюсь, что зверь, а не кровожадная скотина. — Чувствовалось, что Барнаби готов сорваться. — Только каннибализма нам тут не хватало.

— Ладно, ребята, — доктор Буллард стянул одноразовые перчатки и бросил в пакет с мусором, — можете увозить его.

— Долго он тут пролежал, как думаешь? — спросил Барнаби.

— Ну-у… возможно, с прошлой ночи. Определенно не дольше двадцати четырех часов. В этом вся прелесть удушения удавкой. Немедленная асфиксия — можно точно определить время смерти. — Он распрямился, стряхнув с брючин прилипшие листья. — Все, я ушел. Привет Джойс. Как наследница?

— Процветает, спасибо.

— У меня что-нибудь будет для тебя к утру.

Барнаби посмотрел вслед доктору. Тот шагал, запрокинув голову, глядя в небо и жадно вдыхая торфянистые запахи осеннего леса. Видно было, что док очень доволен работой и жизнью.

— Неплохой заголовок для мемуаров, которые, я уверен, он тайно пописывает.

— Какой именно? — Сержант Трой стоял несколько в стороне, чтобы не мешать выносу тела.

— Прелесть удушения. Ладно, поехали в участок.

— Мы пропустили ланч, шеф. Как насчет зайти в паб? Я бы взял колбасок, жареной картошки и яичницу.

— Луженый у тебя желудок.

Новости распространились по Ферн-Бассет с быстротой молнии. Тело вывезли из леса. На место преступления прибыли криминалисты, достали из своего микроавтобуса разные интересные инструменты, надели спецодежду, перчатки и бахилы и затерялись между деревьями.

Сержант и молодая женщина, которые приходили к миссис Лезерс, наведались снова. На этот раз дверь им открыла крупная темноволосая девушка, которая выглядела лет на шестнадцать, но оказалась двадцатитрехлетней дочерью вдовы.

— Ну и что? — спросила она, подбоченившись.

— Можно нам поговорить с вашей матерью? — спросила женщина-полицейский. Ее тотчас выдал голос, интонация вестника несчастья. Добрая, мягкая, даже немного торжественная.

«Сразу спалилась, — подумал сержант, — ну что ж, надо делать скидку на молодость. Перерастет».

— По-моему, ее уже и так расстроили. Может, на сегодня хватит?

— Все нормально, Полин, — подала голос из кухни миссис Лезерс.

Они прошли в гостиную, сержант отказался от предложенного чая. «Оно и к лучшему, — подумала Полин, — все равно никакого чая я бы ему готовить не стала».

— Вы вчера заявили о пропаже мужа, миссис Лезерс. Нет ли у вас его фотографии?

— Боюсь, что недавних нет. — Она встревоженно посмотрела на сержанта, потом подошла к тумбочке и достала альбом. — А почему вы спрашиваете?

— Просто снимок поможет нам в расследовании, миссис Лезерс.

— Это имеет какое-нибудь отношение к машинам у лужайки? — спросила Полин.

— Вот самая поздняя. — Миссис Лезерс передала полицейским фотографию тщедушного холерика, гневно глядящего в камеру. В руках он держал ружье, у ног лежало несколько убитых птиц. — Снята лет восемь назад.

— Спасибо. — Сержант убрал фотографию в бумажник.

— Я задала вам вопрос, — напомнила Полин.

— Да, имеет. — Нет никакого смысла отрицать. Половина деревни видела, как несли тело. Следующие слова сержант подбирал очень тщательно: — Мы нашли тело мужчины в лесу. Кто он и как погиб, нам пока неизвестно.

Миссис Лезерс хотела что-то сказать, но губы ее онемели. И слов ей было не подобрать. Она только смотрела на Полин, а та взяла руку матери и крепко ее сжала:

— Я провожу их, мама. Сейчас вернусь. — Уже в дверях она спросила полицейских: — Это он, да?

— Мы точно не…

— Было бы из-за чего париться. Наоборот, перекреститься надо.

— Простите? — пришла в замешательство женщина-полицейский.

— Да этот придурок ей всю жизнь испортил! Честно говоря, сама бы его давно порешила, если б знала, что с рук сойдет.

Валентин и Луиза обедали на верхнем этаже своего хрустального дворца. Дом был хорошо приспособлен к тому, чтобы есть или спать где угодно. Во всех комнатах имелись спальные места — диваны, застеленные яркими шелками или мехом. Кухня располагалась в цокольном этаже, на одном уровне с гаражом.

Иногда они ели на кухне. Но чаще пользовались «немым официантом» — лифтом для подачи блюд, элегантным подогреваемым кубом из нержавеющей стали, подвешенным на черных резиновых шнурах. Он плавно скользил вверх и вниз в прозрачной шахте, которая мощным обелиском пронзала сердце дома.

Готовили обычно вместе, но сегодня Валентин потратил столько времени на миссис Лезерс, что Луиза взяла на себя покупку провизии и стряпню. Цесарка в белом вине, картофель фондан (нарезать бочонками, обжарить, припустить с бульоном, а после запечь) и салат из кресса. Персики гриль с «амаретто» и домашнее печенье сабле, сухое, рассыпчатое. Вино — рислинг «кессельштадт».

Обычно разговор вольно вился прихотливым потоком, касаясь книг, музыки или театра. Иногда слегка злословили об отсутствующих друзьях. В прежние времена, пока сердца этих двоих не были смягчены собственными несчастьями, друзьям досталось бы гораздо больше.

Порой Вэл говорил о своей работе, но нечасто. Сорванцу Барли Роско, который принес ему целое состояние, было всего семь, и жизнь мальчугана, хотя и полная волшебных приключений, особенно в сравнении с жизнью сверстников, не могла долго служить темой для разговора взрослых.

Сегодня вечером, как все в деревне, кроме Лоуренсов, Вэл и Луиза обсуждали труп в лесу. Подобно всем прочим, они были убеждены, что мертвец не кто иной, как Чарли Лезерс.

— Он пропал — это раз, — Валентин загибал пальцы. — Его собаку нашли поблизости сильно избитую — это два. Его не любили — это три.

— Что не любили — это не довод…

— Вот досада! Теперь придется искать кого-нибудь, чтобы ухаживал за садом.

— Он и работал-то всего лишь пару часов в неделю. Я справлюсь сама. Вот для сада при доме викария это будет чувствительно. Да, кстати… — Она рассказала Валентину, что видела Энн Лоуренс вчера днем и что они говорили об исчезновении Карлотты. — Ни за что не поверю, будто простая ссора могла привести Энн в такое состояние. Она вся трясется и еле говорит.

— А может, она и порешила старину Чарли?

— Не смешно, Вэл.

— Убийство и не должно быть смешным.

— Гораздо более вероятно… — Луиза осеклась, но тут же поняла, что опоздала с этим. Следовало прикусить язык, прежде чем с него слетели опрометчивые слова. А ведь она была так осторожна! Всегда думала о последствиях. С того самого вечера, несколько месяцев тому назад, когда впервые высказала свое мнение, а Вэл высказал свое и стало ясно, что мнения их решительно не совпадают, не совпадут никогда. Раньше ей не случалось ни разу видеть брата таким. Он был как одержимый. Он и есть одержимый.

— Итак, что «гораздо более вероятно»?.. — Его слова обрушились на нее ударами кнута.

— Извини, Вэл.

— Одна ошибка — и расплачиваешься всю жизнь. Это ты хотела сказать?

Он встал, сдернул кожаный пиджак со спинки стула, накинул на плечи, потом сунул руку в рукав.

— Не надо! — Она вскочила, уже не заботясь о том, что говорит. Но было поздно, она задела его. — Не ходи туда! Пожалуйста!

— Я пойду, куда захочу. — Он бегом спустился по лестнице с перилами из гнутого стекла. У подножия он притормозил и пристально посмотрел на сестру снизу вверх. Лицо бесстрастное, а глаза пылают. — Если тебе нечем больше заняться, кроме как ругать единственного человека, который дарит мне радость жизни, поищи для этого другое место.

Разумеется, какой-то доброхот позвонил в старый дом викария. Почему-то вбил себе в голову, будто Лайонел Лоуренс, которого деревенские жители упорно именовали «ваше преподобие», захочет навестить миссис Лезерс. Будучи, так сказать, успокоительными «жезлом и посохом» нашего Бога живого[6].

К большому раздражению Лайонела, все в деревне придерживались мнения, что «бывших клириков не бывает». Его по-прежнему часто величали викарием и время от времени пытались вовлечь в сомнительные истории, которые вовсе его не касались. Он всегда отказывался, но люди иногда бывают так настойчивы, если не сказать назойливы!

И в данном случае, задав несколько разумных вопросов, Лайонел счел своим долгом отказаться. Похоже, тело еще не опознали. Лайонела непросто было смутить, но и он понимал всю нелепость положения — утешать вдову, чей муж может в любую минуту войти в комнату.

Сейчас его больше беспокоила собственная жена. Когда он рассказал Энн о том, что в лесу нашли труп, ее реакция откровенно встревожила Лайонела. Она вскочила, вцепилась в его руку, снова и снова выспрашивала, где и когда обнаружили тело. Энн впала в прямо-таки лихорадочное состояние, смотрела безумными глазами и вся горела, так что обеспокоенный Лайонел даже предложил вызвать врача. Лишь тогда она успокоилась. Или сделала вид? Она старается выглядеть спокойной, видел супруг, но глаза ее тревожно блестят и бегают.

В конце концов он уговорил жену лечь в постель. Потом пошел в свой кабинет, осторожно подбросил пару яблоневых полешек в огонь и погрузился в чтение Евангелия от Павла. Но мысли его очень скоро легли на прежний курс: в миллионный раз он гадал, где сейчас Карлотта и что делает. Добралась до Лондона и прибилась к воровской шайке? Голосовала на дороге и была подобрана сутенером? А вдруг она сейчас лежит без чувств на каком-нибудь грязном пустыре, одежда ее изорвана, юбка задрана…

Лайонел задохнулся от жуткой картины, нарисованной воображением, и отвернул горящее лицо от огня. Безопаснее было вернуться к тому времени, когда девушка жила под его кровом. Вспомнить о доверительных беседах в саду или буйном беспорядке ее комнаты. Об отцовской заботе, которую он сострадательно изливал на нее и которую изголодавшаяся по человеческому теплу бедняжка впитывала как губка. «Единственное, что тебе нужно, это любовь»[7]. Наивный гимн его отрочества — святая правда. А он, Лайонел, так много мог дать Карлотте!

Все эти волнения прискорбно подействовали на его желудок. Лайонел вышел согреть себе молока. Потом, усевшись в кресло с подлокотниками и грустно отметив, что жена еще мечется по комнате у него над головой, он вернулся к целомудренной аскезе святого Павла.

Любовь долготерпит, милосердствует…

Любовь никогда не перестает…

<…>

А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше[8].

Как хорошо убедиться, что ты на верном пути…

Эвадна Плит укладывалась спать. Она погуляла с собаками, дав им порезвиться на сон грядущий, обменялась печальными приветствиями с редкими соседями, которые еще не разошлись по домам, и теперь устраивала пекинесов на ночь. Они спали каждый в собственной корзинке на кухне. Она как-то попробовала уложить их в своей комнате, но от этого пришлось отказаться. Слишком много было ссор на почве ревности. Все сразу захотели под одеяло. Потом началась возня в борьбе за лучшее место. И даже после того, как было заключено хмурое перемирие, кто-то вдруг начинал умываться, другой вставал попить воды. В общем, это было все равно что спать на собачьей выставке «Крафтс».

Прочитав молитвы, в которых Эвадна не забыла упомянуть Хетти и ее питомицу, она взбила подушки и улеглась под свое красивое лоскутное одеяло ручной работы. (Она ни за что не купила бы пуховое, полагая, что это просто перина, на которую приходится надевать лишний мешок-пододеяльник.)

Сон все не шел. Ее мучили мысли о трупе, найденном в лесу, и, что еще ужаснее, едва живой Кэнди, обнаруженной неподалеку. К тому же пришлось по-новому взглянуть на мистера Фейнлайта, которого она всегда считала неприятным насмешником. И теперь ее мучила совесть. Ведь он был так добр к бедной Хетти, когда та попала в беду.

Комнату залил лунный свет. Холодный и суровый, он вычленил из мрака все украшения и картины на стенах, и это тоже слегка отвлекало от сна. Эвадна встала, чтобы задернуть занавески.

Свет затопил и сад у дома викария через дорогу. Должно быть, какой-нибудь прошмыгнувший зверек, охотясь, привел в действие галогеновую лампу с датчиком движения. Такое часто случалось. Эвадна помнила, как Энн говорила, что это, конечно, настоящая головная боль, но что поделаешь, такова плата за безопасность.

Эвадна сощурила глаза, приглядываясь. В последние несколько недель к старому дому викария ночью повадился приходить мужчина. Придет и стоит под кедром. Вот и сегодня пришел. Даже издалека ей было заметно, до чего он напряжен. Весь как натянутая тетива. Интересно, сколько он будет ждать на этот раз?

Внезапно открылось окно, но не в комнате Карлотты, как ожидала Эвадна, а над гаражом. Выглянул молодой человек, который там жил. Эвадна услышала смех, и через секунду-другую синяя деревянная дверь открылась. К ее изумлению, мужчина, что стоял под деревом, бросился бежать через аллею и влетел внутрь. Когда он оглянулся, чтобы затворить за собой дверь, свет упал на его лицо, и она узнала Валентина Фейнлайта.

Эвадна закрыла окно, медленно отошла к обитому бархатом низкому креслу возле кровати и села. Ей вдруг стало неуютно, хотя она затруднилась бы объяснить почему. Она и двух слов не сказала с молодчиком, который возил Лайонела Лоуренса, но знала, что в дом ему заходить не разрешается, и не верила, что Энн Лоуренс наложила бы подобный запрет без веских на то причин. Да и Хетти Лезерс, добрее которой нет, как-то говорила, что ненавидит наглеца.

Наконец Эвадна снова легла, но все не могла найти удобное положение. Ей казалось, что на ее мысли пала зловещая тень. Лучше бы она не видела этого внезапного спринта по траве.

«Красный лев» был набит до отказа, но атмосферу никто не назвал бы оживленной. События прошедшего дня вылились не в азартные сплетни и шумные пересуды, а, наоборот, в некоторую подавленность; посетители переговаривались приглушенными голосами.

Валентин Фейнлайт был совершенно прав, когда сказал, что никто особенно не любил Чарли Лезерса. При всем при том кончина этого последнего, казалось, заставила каждого почувствовать собственную уязвимость. Всякий знает, что внезапная смерть — это то, что случается с другими. Но тут снаряд упал слишком близко. И поскольку никто пока не понимал, как же это так вышло, всей компании было сильно не по себе.

Хозяин предложить собрать деньги для вдовы, и все его поддержали, потому что люди любили Хетти и сочувствовали ей. Поставленная на прилавок бутыль для пожертвований к концу вечера наполнилась до половины. «Во всяком случае, — кисло подумал хозяин, — там осело больше денег, чем в кассе». Расходились трезвыми. Причем небольшими группками, а не поодиночке.