Там, где Висла-река

Густав Морцинек Про мужика, который по-звериному понимал

Жил на свете пастух, человек добрый и справедливый. Никого он в жизни не обидел, никому зла не сделал — ни людям, ни зверям. А люди частенько обижали его, насмехались над ним, недотёпой называли.

Зато звери любили доброго пастуха и никогда не обижали. Пугливые косули и олени брали хлеб у него из рук, злые волки ни разу не напали на его стадо, косолапые медведи совсем близко подходили к дубу, под которым он сидел, и тихо рычали: мёд выпрашивали, сластёны. Воробьи и лесные птахи садились пастуху на плечи, на голову и клевали хлебные крошки с ладони. Даже беспощадный орёл ни разу не утащил у него ягнёнка.

И ещё этот пастух понимал язык птиц и всякого лесного зверья. Наклонится, бывало, над муравейником и слышит, как муравьи шуршат-шушукаются, муравьиные новости друг дружке передают.

Что бы на свете ни случилось, пастух обо всём знал. Сядет на пригорочке на солнышке погреться, послушает, о чём птицы щебечут, о чём полевые мыши пищат, а тут Жучка тявкнет, овцы заблеют, мишка косолапый зарычит — вот он все новости и знает.

Но сказать об этом он никому не мог. Сказал бы и тотчас умер.

Не всегда пастух в горах овец пас. Было время, жил он в долине и землю пахал. Но, на беду, попалась ему жена злая да любопытная. И вот до того дошло, что отстегал он её верёвкой, вчетверо сложенной, и в горы ушёл овец пасти.

А дело было так. Пашет он однажды своё поле. Плуг две лошади тянут: Гнедко и Буланка — и переговариваются между собой по-лошадиному. Крестьянин слушает, о чём они говорят, и помалкивает. Тут на поле жена приходит, обед приносит.

— Наконец-то явилась злая баба! — говорит Буланка. — Можно малость передохнуть.

— Всё бы тебе, лентяйке, отдыхать, — отвечает Гнедко. — И плуг ты для вида только тянешь, а я за двоих работаю, надрываюсь.

— Что я, дура — жилы из себя тянуть? Вон люди говорят: лошади и те от работы околевают. А мне околевать неохота.

— Иди, не болтай глупостей! — рассердился работяга Гнедко.

Услыхал мужик лошадиный разговор и засмеялся.

— Ты чего смеёшься? — спрашивает любопытная жена.

— Да так просто, — говорит крестьянин, чтобы отделаться от неё. Уж очень он врать не любил.

— Нет, скажи, почему смеялся? — пристаёт жена.

А он молчит, словно в рот воды набрал. Знает: выдаст тайну — и тотчас умрёт. Но чем упорней он молчит, тем упорней пристаёт к нему жена: «Скажи да скажи!»

— Послушай, — говорит крестьянин, — если скажу, почему я смеялся, то тотчас умру.

— Умри, да скажи! Не то я сама от любопытства умру, — не унимается жена.

Услышал это Гнедко и говорит Буланке:

— Хороший у нас хозяин, только глупый.

— Почему? — спрашивает кобыла.

— Того и гляди, проболтается жене, что звериный язык понимает.

— Ну и пусть! Подумаешь, какое дело!

— Да разве ты не слыхала, как он толковал ей, что умрёт, если скажет.

— Ой-ой! Жалко хозяина! — заржала кобыла.

— Ещё бы! Знаешь, что бы я на его месте сделал?

— Ну?

— Взял бы верёвку потолще да отстегал хорошенько хозяйку. Дурь из неё бы выбил.

Мужик услыхал это и опять засмеялся.

А жена пуще прежнего пристаёт к нему: «Скажи, почему смеёшься?»

— Как же я скажу, если мне смерть за это грозит?

А жена знай твердит своё:

— Хоть умри, но скажи! Не то я сама от любопытства умру.

Слушают лошади и тихонько ржут: над хозяином посмеиваются.

— Ну и глупый у нас хозяин! — повторяет Гнедко. — Я на его месте отстегал бы любопытную бабу.

— Ладно, будь по-твоему, — говорит крестьянин жене. — Вечером скажу. А чтобы умирать мне было легче, ты постель постели, белую рубаху приготовь и гроб в сенях поставь.

— Всё сделаю, как ты велишь, муженёк! — обрадовалась жена и помчалась домой — готовить мужу белую рубаху, постель да гроб.

Пашет крестьянин полосу и думает: «До вечера опомнится моя жёнушка. Ворочусь домой, она и скажет: «Муженёк, не говори мне ничего. Не хочу, чтобы ты умирал».

Так пахал он до захода солнца и, о чём разговаривают лошади, слушал.

Гнедко всё повторял кобыле, что на месте хозяина взял бы верёвку потолще, сложил вчетверо да отстегал хорошенько любопытную бабу.

Воротился крестьянин вечером домой, лошадей распряг, входит в избу и видит: кровать белой простынёй застелена, на простыне рубаха лежит, рядом на табуретке свеча горит.

— Ложись поскорей, муженёк, — говорит жена, — да скажи, почему смеялся. Весь день промаялась, сил нет терпеть!

Крестьянин снял сермягу, разулся, белую рубаху надел и на кровать лёг. А жена от него не отходит: невтерпёж ей узнать, почему он смеялся.

— Послушай, жена! Исполни мою последнюю просьбу, — говорит крестьянин. — Возьми верёвку потолще, вчетверо сложи, в кипяток окуни да мне принеси. Тогда я тебе всё скажу.

Опрометью кинулась жена в чулан за верёвкой. А крестьянин на смертном одре лежит и слушает, о чём Гнедко с Буланкой во дворе переговариваются. И слышит: не только лошади, воробьи и те расчирикались, что он помирает. От воробьев узнали про это сороки-сплетницы, крикливые куры и петух. И каждый на свой лад мужика жалеет.

Во все стороны разлетелись с печальной вестью галки. На крыше жалобно чирикают воробьи, куры горестно кудахчут, а петух взлетел на плетень да как закричит:

— Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ну и растяпа наш хозяин. Я с двадцатью курами один управляюсь, а он с одной бабой не сладит. Я бы ей так всыпал — перья бы полетели! Бедный, бедный хозяин!

— Бедный хозяин! — вторит ему Гнедко. — Хороший человек, а из-за бабьего любопытства погибать должен. Я бы тоже ей всыпал.

— Ах, кудах-тах-тах! Ах, кудах-тах-тах! Бедный хозяин! — кудахчут куры.

— Жить бы ему, жить, жить! — чирикают воробьи.

— Хозяин умер! Мы видели, его душа в белой рубахе из трубы вылетела, да, да! Видели! Видели! — галдели галки и разносили печальную весть по округе.

А крестьянин слушал и усмехался. Наконец в избу влетает жена с верёвкой, вчетверо сложенной, в кипятке намоченной, и говорит:

— На, держи, муженёк! Да говори поскорей, отчего ты смеялся, не то я умру от любопытства.

Мужик взял верёвку и давай жену стегать, как ему петух да Гнедко советовали. Потом собрал свои пожитки и навсегда ушёл из дома. Не захотел под одной крышей со злой, любопытной женой жить.