Там, где Висла-река

Волшебная гора

У одной бедной вдовы было три сына. Она души в них не чаяла. Сыновья тоже мать почитали, добром за добро платили.

И у каждого сына своё ремесло было.

Старший в костёле на органе играл. И к тому же книжки читал. Учёным слыл человеком. Крестьяне его уважали, да что крестьяне — сам ксёндз ему кланялся.

Средний в солдатах служил. Храбрецом слыл, и за это ему тоже от людей почёт! Где только он не побывал, каких чудес не повидал! Как начнёт рассказывать, односельчане разинут рты и слушают затаив дыхание.

А младший сын, как деды и прадеды, землю пахал да хлеб засевал. Старушку-мать и братьев кормил. Недосуг ему россказни солдата слушать да учёности старшего брата дивиться, вот и считали его братья дураком.

Жили они, поживали, горя не знали.

И вот приключилась беда. Заболела как-то ночью старушка-мать. Лежит, стонет и детей зовёт. Подбежали братья к постели, а мать, как плат, белая, еле дышит.

Опечалились они, что делать, не знают.

Тут старший сын, что умником слыл, и говорит:

— Я матушку постерегу, а вы сбегайте к бабке-ведунье. Она в лесу возле могилы в заброшенной избушке живёт. Может, знает она, как матушке помочь.

Бегут братья долом, лесом. Прибежали к заброшенной избушке, где бабка-ведунья живёт. Про беду свою рассказали и тем же путём вместе с ней назад воротились. К дому подходят, а старший брат у ворот стоит, их поджидает.

— Как матушка? — кинулись к нему братья.

— Полегчало ей, стонать перестала. Заснула, родимая.

Бабка-ведунья в избу взошла — и к постели. Дотронулась до больной, покачала головой и молвит:

— Полегчало вашей матушке. Ничего у неё больше не болит. Отмучилась она, померла.

Услыхали сыновья — и в слёзы. Плачут, об стену головой бьются, рубахи на себе рвут. Сколько лет бабка-ведунья на свете жила, а такого горя не видывала. Вот пожалела она их и говорит:

— Ладно, дам вам совет: чтобы матушку воскресить, надо каплю живой воды добыть. Только это не всякому молодцу по плечу. За тремя реками, за тремя лесами стоит волшебная гора, на той горе под говорящим деревом родник. И стережёт его сокол заколдованный. Пути до горы и обратно — ровно семь дней. Много туда удальцов хаживало, да назад никто не воротился. Чтоб на вершину взойти, надо держать напрямик, никуда не сворачивать и не оглядываться. Что ни увидишь, что ни услышишь — знай вперёд иди, а сделаешь шаг вправо или влево или оглянешься назад — пропал: камнем в землю врастёшь. А страхов и соблазнов там — не счесть! С тех пор как мир стоит, никто ещё до вершины не добрался. Кто из вас хочет счастья попытать, живую воду достать? А идти туда — за солнцем.

Сказала — и вон. А братья стали совет держать, кому за живой водой на волшебную гору идти. Заспорили они, каждому мать хочется спасти.

— Послушайте, — говорит средний брат, — бабка-ведунья сказывала: чтоб на ту гору взойти, храбрость нужна, а мне, бывалому солдату, смелости не занимать стать. Не раз на поле брани смотрел я смерти в глаза. Мне сам чёрт не брат. Ровно через неделю ждите меня с живой водой.

Простился с братьями солдат, взял острый меч и в путь за солнцем отправился.

День прошёл, и два, и три, вот и неделя кончается. А солдата всё нет и нет. Затревожились братья, в лес к бабке-ведунье побежали, спрашивают, куда их брат подевался.

— Не ждите его понапрасну, — отвечает ведунья-колдунья, — не воротится он больше домой. Камнем врос в гору и останется там на веки вечные.

Опечалились братья. Идут домой и по дороге спорят, чей черёд за живой водой идти. Рассердился умный брат и говорит:

— Сиди, дурак, дома! Где тебе за живой водой идти. Уж если брату, бывалому солдату, не повезло, тебе и подавно не повезёт. Без ума тут ничего не выйдет. А мне ума не занимать стать. Уж я-то знаю, как чёрта перехитрить. Брызну на него святой водой, он и отступится. Жди меня через неделю.

Простился с братом, взял кропильницу с кропилом и в путь за солнцем отправился.

День прошёл, и два, и три, вот и неделя кончается. А старший брат будто в воду канул. Побежал младший брат в лес к бабке-ведунье и спрашивает, куда брат подевался.

— Не жди его понапрасну, — отвечает ведунья-колдунья, — не воротится он назад. Камнем врос в гору и останется там на веки вечные.

Опечалился младший брат. Да что поделаешь, слезами горю не поможешь. Прибежал он домой, котомку с хлебом взял, косу наточил, через плечо повесил и в путь за солнцем отправился.

Он и день идёт, и другой идёт. Три реки переплыл, три леса из конца в конец прошёл и на третий день на закате солнца заколдованную гору увидел.

Стоит гора высоченная, вершиной в облака упирается, лесом чёрным ощетинилась. Дубы да сосны, буки да ели точно великаны в гору лезут, друг дружку плечами подпирают. В прогалинах меж деревьями — терновник да шиповник колючий, трава ядовитая, камни огромные, скользким мхом поросшие. В чаще змей да ящериц, жаб да лягушек — видимо-невидимо. Змеи шипят, клубками свиваются: ужалить хотят.

Как туда идти, когда даже издалека глядеть страшно?

Постоял вдовий сын, вспомнил мать неживую, собрался с духом и на гору полез. Руки себе все изрезал, ноги искровенил. Змеи его обвивают — жалят, колючки одежду рвут, царапают, трава сама в рот лезет, ядовитым соком отравить норовит. А ему всё нипочём.

Много ли, мало ли шёл, вдруг слышит, окликает его кто-то:

— Эй, погоди! Куда идёшь?

Чуть было не обернулся вдовий сын, да вспомнил, что ему бабка-ведунья наказывала, и дальше пошёл.

Вдруг, откуда ни возьмись, с левого бока — странник в куцем кафтанишке. Ростом невелик, с виду неказист.

— Здравствуй, приятель! — говорит этак вежливо и шляпу снимает. — Куда путь держишь?

— На гору! — отвечает вдовий сын.

— А зачем ты на гору лезешь?

А вдовий сын в ответ:

— Живой воды хочу зачерпнуть.

— Ну, тогда нам с тобой по пути. Я тоже за живой водой иду. Пойдём вместе.

— Пойдём, коли хочешь.

— Ты, брат, не туда идёшь. Зачем сквозь чащу продираться, по камням карабкаться? Посмотри, вон, налево, какая дорога широкая да ровная.

Глянул вдовий сын налево, и впрямь — дорога, как стол, гладкая, улиткой в гору ползёт.

— Пойдём, пойдём! — уговаривает его попутчик.

— Сам иди! А я напрямик пойду, — говорит вдовий сын: слова бабки-ведуньи крепко помнит.

— Пойдём!

— Отстань! — отрезал вдовий сын.

— Ну и сверни себе шею, дурак! — Странник в куцем кафтанишке заскрипел в бешенстве зубами, отскочил в сторону и исчез, будто его и вовсе не было.

Карабкается вдовий сын в гору. Вдруг по всему лесу гул пошёл. Позади лай, вой, свист, точно за ним тысячная стая волков и собак гонится.

— Ату его! Ату! — науськивает их кто-то дьявольским голосом.

Яростный лай всё ближе и ближе. Вот-вот его бешеная свора нагонит и в клочья растерзает.

Только хотел он обернуться, косой на них замахнуться, да вспомнил слова бабки-ведуньи и вперёд шагнул.

В тот же миг не слышно стало ни треска, ни грохота, утих свист и лай. Только хохот — протяжный, оглушительный — прокатился по лесу, ветвями, точно ветер, зашелестел, и всё смолкло.

Не успел вдовий сын опомниться, а тут новая беда!

В непроглядной тьме зарево вспыхнуло, будто солнце в неурочный час взошло. Посмотрел он наверх: полнеба пламенеет. Это лес горит, огнём полыхает. Огонь навстречу ему подвигается, растёт, жаром палит. Деревья, как головни гигантские в печке, огнём пышут, искры мечут, друг на дружку валятся, путь ему преграждают.

Помертвел от страха вдовий сын. Ноги к земле приросли. Живьём в огне сгоришь, в пепел обратишься. Но вспомнил он мать неживую, страх одолел и в огонь-пламя кинулся.

В раскалённые угли по колено проваливается, от жара дыхание перехватывает, чёрный дым глаза ест, а он идёт и идёт напролом, никуда не сворачивает. Чуть живой из огненного ада выбрался.

Вышел вдовий сын из огня-пламени, посмотрел кверху, а вершина-то уже близко, рукой подать! Отлегло у него от сердца.

Посмотрел в другой раз, радость померкла, в страх обратилась. Перед ним отвесной стеной скала до неба высится.

В третий раз посмотрел, у подножия скалы нору чёрную разглядел. Перед норой змей о семи головах спит, во всю мочь храпит.

Задумал вдовий сын дракона перехитрить, сонного убить. Да не тут-то было! Как услышал дракон человечьи шаги, встрепенулся, проснулся и на ноги вскочил. Все семь голов огнём палят, жаром дышат. Зарычал дракон — гора зашаталась. Зубами ляскнул — лес застонал.

Вдовий сын острой косой семь раз взмахнул и все до единой головы сшиб. Поганое чудище дух испустило, а головы в глубокую пропасть покатились.

Вот вполз вдовий сын в драконье логово. А там дым, темень, чад — дышать нечем. Встал он с трудом на ноги и пошёл. Идёт в потёмках, в горле пересохло, пить хочется — страсть. Еле ноги бедняга волочит. А пещере конца нет.

Вдруг сбоку из расщелины яркий свет брызнул и дивным запахом повеяло. Чудно ему: откуда под землёй солнечный свет? Подходит поближе — перед ним пещера, точно храм громадный, а в пещере сад красоты невиданной. Понизу травка майская зеленеет, розы и лилии цветут, дивным запахом дурманят. На траве-мураве деревья стоят, на них плоды румяные. Ветви под тяжестью их к серебряному ручейку клонятся. Парня голод, жажда донимают, но он отвернулся и дальше пошёл.

Долго ли, коротко ли он шёл, только опять из расщелины свет пробивается. Подошёл он поближе, видит — грот, просторный, высокий, под сводом на золотой цепи золотая лампа горит. А вдоль стен понаставлены кадки, сундуки, ларцы, полные золота, серебра, драгоценных камней.

Не позарился вдовий сын на богатство, отвернулся и дальше пошёл.

Вот идёт он, идёт и вдруг слышит дивную музыку и пение, будто сто соловьёв разом поют. Тут скала перед ним расступилась, распахнулись двустворчатые двери и засверкал золотом зал.

Посреди зала на мягком узорчатом ковре десять красавиц в прозрачных, как туман, одеждах под музыку танцуют и нежными голосами поют. Как увидели молодца, танцевать перестали, и та, что краше всех, к двери подбегает, улыбается ласково, белой ручкой манит, сладким голоском зовёт.

Тут и святой бы не устоял, но вдовий сын вспомнил свою девушку — белую лилию, что в деревне осталась, глаза рукой заслонил и дальше ощупью побрёл.

Шёл, шёл и в железные двери упёрся. Рукой до них дотронулся, они со скрежетом распахнулись, и вышел он из тьмы на свет солнечный, на самую вершину заколдованной горы.

Стоит он на вершине, дух переводит, кругом озирается. А тут всё, как ему бабка-ведунья предсказывала: на голой, как ладонь, скале одно-единственное дерево растёт, серебряными листочками звенит, словно на ста арфах разом играют. Из-под корней прозрачный родник течёт, на верхней ветке золотой сокол покачивается.

Увидел молодца золотой сокол, крыльями взмахнул, золотыми перышками зазвенел, поднялся в вышину и исчез в облаках.

Вдовий сын совсем из сил выбился, к говорящему дереву ползком ползёт. Приполз, на голую скалу лёг и к источнику припал. Пьёт, и с каждой каплей сила в нём прибывает, раны затягиваются, заживают, словно и не было их.

Напился он вдоволь, на ноги вскочил и радостным взором на мир поглядел, что внизу раскинулся. Раннее солнышко позолотило землю своими лучами. А на земле гор, полей, лесов, рек, деревень, городов — не счесть! И всё такое яркое да пёстрое, как на картинке. Сто лет глядеть будешь — не наглядишься.

Вдруг слышит вдовий сын, над головой крылья зашумели. Глянул — золотой сокол летит, в клюве кувшин золотой держит. И прямо к нему на плечо садится. Серебряные листочки зазвенели на дереве, и расслышал он такие слова:

Как велело дерево, так он и сделал. Зачерпнул золотым кувшином прозрачную воду, отломил ветку и стал с горы спускаться. Шагнёт, остановится, ветку в живую воду окунёт и вокруг побрызгает.

И свершилось чудо! Где капля на камень упадёт, там из камня живой человек встаёт, улыбается и за ним следом идёт. Чем ниже спускается он, тем больше народу сбирается. У подножия горы обернулся вдовий сын, а за ним толпа тысячная валит, точно войско на походе.

Со всех концов земли были тут знатные юноши, смелые воины, прекрасные царевичи, были и женщины, и старики, и дети. Увидел вдовий сын в толпе и двух своих братьев: солдата с мечом и органиста с кропилом.

Все крестьянина за избавление благодарят, верой-правдой служить клянутся.

Валит толпа, а вдовий сын впереди шагает. Идут они день, другой, а на третий приходят в деревню, откуда он родом.

Бежит вдовий сын к избушке, дверь отворяет — и к постели, где мать третью неделю неживая лежит. Окунул ветку говорящего дерева в живую воду и той водой мать покропил. И в тот же миг старушка глаза открыла. Жива-здорова, с постели встаёт, будто и не хворала вовсе. Добрый сын обнимает мать, радуется, а с ним и весь народ ликует, веселится.

Только два человека не радуются: два умных брата. Обидно им, что дурак живую воду раздобыл, а они, умные, не сумели.

Не захотели они на братнино счастье глядеть. Тишком да молчком в чужую сторону ушли. А в чужой стороне своих умников хватает — никто старшего брата не почитает. И пришлось ему навоз на поле возить.

Среднему брату совсем не повезло: сложил он голову на чужбине.

Много ли, мало ли времени прошло — на месте убогой деревушки раскинулся большой и славный город. Посреди города замок высится.

Вдовий сын женился на своей девушке — белой лилии, и стали они в замке жить, добрые дела вершить.