Танцы минус (СИ)

Глава 5

Едва Кондратьев прощается и уходит, мне тут же звонит отец.

— Маша-простокваша. Споем?

— Споем.

— Тогда так: ты начинаешь, я заканчиваю.

— Давай.

— Ну так тогда сама и давай!

Даю:

Он:

Я:

Он:

— Ну это ты, Маш, загнула. Сейчас, погоди… Ага! Вот тебе:

Все! Меняемся! Теперь я начинаю, ты заканчиваешь. Вот тебе для начала:

Я:

— Старо!

И все, хватит, пап!

Он:

— Ну еще разик! Ладно? Вот слушай:

Я:

— Чего — ничего?

— А того. Ничего — и все тут.

— Ты халтурщица, Машка-промокашка!

— Я замученная жизнью работающая женщина.

— Ндэ? И давно работаешь?

— Один день.

Смеется.

— Тогда действительно тяжело. А где?

— Да представляешь мне мой бывший тренер протекцию составил. В кино позвали консультантом по мото-трюкам.

— Маш!

— Да нет, пап, я сама делать ничего не буду. Только советы давать. И так три месяца.

— Смотри не перетрудись. На советах-то это запросто, — опять смеется, но с заметным облегчением.

— А ты где? Что-то телефон недоступен был…

— Мы перебазировались.

— И куда?

— Совсем близко от тебя будем. Есть такой город — Валдай.

— Пап! Да это ж вообще здорово получается! Съемки-то этого самого фильма, где я советы давать буду, как раз под Валдаем и будут проходить.

— Ну видишь как все складывается!

И правда — просто все к одному! Как здорово, что меня нашел этот самый Евгенчик Сидорчук! Смогу не просто увидеться с папой, но даже съездить в цирк, поболтать со всеми, кого знаю с самого детства…

Если бы еще поехать туда с Егором…

До Валдая добираюсь поездом. Вместе со многими другими членами съемочной группы. На вокзале нас встречает заказанный еще из Москвы автобус — жуткая развалюха советских времен. Он-то и доставляет нас до гостиницы. Не Редисон, конечно, но жить вполне можно. По крайней мере «удобства» не в коридоре, а у каждого в номере.

Большинство малозначительных членов нашего творческого экипажа селят в номера попарно. Мне достается отдельный. То ли потому, что я в какой-то неведомой табели о рангах занимаю более высокую строчку, то ли потому, что Жаблонс… Тьфу ты! Еще не хватает как-нибудь его в глаза так назвать! Яблонский! Яблонский! Яблонский!

Кажется произношу это вслух, потому как он тут же нарисовывается в дверях моих новых апартаментов.

— Ты звала меня, прелестница? Весь твой.

Смеюсь.

— Это были мысли вслух.

— Так твои мысли про меня?

Входит и тут же обнимает меня, словно бы невзначай притискивая мой живот к выпуклости у себя в штанах.

— Тебе руки никогда не ломали?

— Это ты про того громилу в краповом берете?

— Это я про себя.

— А что, можешь?

Киваю и смотрю в упор. Не верит. Всерьез не принимает.

— Тебе так неприятны мои объятия?

— Излишняя настойчивость отпугивает.

— Так если к тебе без настойчивости, ты вообще никогда ни на что не решишься. А я уверен, что нам с тобой в постельке хорошо будет. Феерия будет и вулкан.

Когда училась, вычитала в одной умной медицинской книге название болезни. Никогда раньше этот термин не слышала. Звучит чудно: сатириазис. Оказалось то же самое, что нимфомания, но уже применительно к мужчинам. И то и другое слово греческого происхождения. Нимфомания — от нимфы, сатириазис, соответственно, от сатира. И то и другое обозначает: «патологическое повышение полового влечения в виде постоянного чувства полового неудовлетворения и безудержного стремления к половым сношениям».

Вот только если о том, кто такие нимфоманки знают все, даже бабки на рынке, то о том, кто такие мужчины, больные сатириазисом не знает никто. Хотя, по-моему, мужиков повернутых на сексе значительно больше, чем женщин. В общественном сознании твердо устоялось: если женщина любит секс — она непременно нимфоманка, что по сути является «интеллигентным» синонимом слова «шлюха». А вот если сексом увлечен мужик, так это — молодец, самец и вообще герой. Какой там сатириазис?

В высоких государственных кругах подобное называется политикой двойных стандартов и вызывает громкие скандалы. В обывательской среде — это норма. Не обсуждаемая и принятая раз и навсегда. Так что папина привычная присказка верна: в жизни справедливости нет… В моей вот так точно.

Решительно отпихиваю от себя Яблонского. Надо признать он не настаивает и отступает сразу, разводя руки в стороны в показном бессилии.

— О господи! Ну почему вы женщины столько сложностей в секс тащите? Вот ты поесть вкусно любишь? Любишь. Все любят. И когда голодна просто садишься и ешь. А чем секс от вкусного обеда отличается? Тот же во всех отношениях приятный и полезный физиологический процесс. Так ведь нет — чувства вам непременно подавай!

— Вань, а сам-то ты чего от этих самых чувств шарахаешься, как черт от ладана? Несчастная юношеская любовь? Распавшийся брак родителей? Неуверенность в себе? В чем первопричина-то?

Отходит в сторону и даже отворачивается. Причем делает это так резко, что понимаю — зацепила я его. Но Яблонский быстро берет себя в руки. Поворачивается уже с улыбкой. Правда лицо закаменевшее. Нехорошее лицо.

— Тоже мне Фрейд в юбке.

Уходит, а я принимаюсь напевать ему вслед:

Из коридора до меня долетает его хохот, а затем ответный куплетик:

Еще один любитель скабрезных частушек на мою голову!

Последующие несколько дней у меня проходят в полнейшем ничегонеделании. Ну за исключением ежедневной программы физических упражнений. Городок небольшой, но я нахожу по соседству с гостиницей вполне приличный, а главное недорогой фитнес-клуб. Остальные работают. Яблонский со сворой своих многочисленных помощников и оператор-постановщик мотаются по окрестностям. Выбирает «локейшены» — точки, на которых в конце концов будут проходить съемки. Все, кто связан с техникой, включая операторов, звуковиков и осветителей, в очередной раз перепроверяют свое «железо». Костюмеры развешивают по плечикам, гладят и вообще приводят в окончательный рабочий вид то, что актерам вскоре придется надевать на себя для съемок.

Самих актеров еще нет. Их рабочие дни (особенно у такой звездищи, как Иконников) слишком дороги, да и расписаны на несколько месяцев вперед. Так что все они прибудут к самому началу съемочного процесса. Надо было и мне так же, но Яблонский решил иначе. И кажется знаю почему — нет ни одного вечера, чтобы он не подкатился с уже известным мне предложением. На неизменный отказ не обижается, не злится, каждый заход — это что-то новенькое. Пока не повторился ни разу. Все-таки он забавный, и, кажется, начинает мне нравиться…

В один из дней после разминки в фитнес-клубе решаю познакомиться с ребятами-механиками. Они занимаются мото-техникой, которая будет принимать участие в съемках. Мотоциклы уже перевезли на Валдай все тем же поездом, естественно, в багажном вагоне. Евгенчик подыскал и арендовал оборудованный гараж на окраине города. Помещеньице не сказать, чтобы просторное. Но по технической части в нем есть, все, что надо и ребята-механики, кажется, довольны. Опять же от начальства подальше — стоит гараж на отшибе, среди других разнокалиберных и бестолково натыканных сарайчиков, ракушек и прочих «домиков» для машин.

Встречают меня гаражные жители нерадостно. Топчусь рядом, пока парни демонстративно занимаются какими-то своими чисто мужскими делами. Все мои вопросы-мостики повисают в воздухе, не находя опоры на противоположной стороне. Начинаю злиться.

— Ну может хватит крыситься-то? Нам же работать вместе…

— Знаем мы, как ты работать будешь. На спинке или раком, если у Ёблонского настроение такое будет. Знаешь в этом толк? Молодец. Только на фига ж сюда-то приперлась и к нам вяжешься?

А вот оскорблять меня не надо! Их трое, но когда планка падает, меня мало что (или кто) может остановить. Разве только майор Кондратьев захватом за шею сзади. Но его рядом нет. Так что бой заканчивается скоро и с очевидным преимуществом на моей стороне. Отбрасываю в сторону монтировку, которую подхватила с пола в самом начале. Нагибаюсь и приподнимаю за грудки того, кто и начал всю эту историю.

— Я с Яблонским не сплю. Это во-первых. Во-вторых, мотоциклы я знаю лучше тебя, сосунок, раз в двадцать. И езжу на них считай всю жизнь. Мне мои чемпионские титулы не за позу раком и не за грамотный минет, знаешь ли, давали. Ну, а в-третьих, когда в следующий раз захочешь на меня хвост свой куцый поднимать, подумай прежде как следует. Мстительная я. И в отличие от тебя — не домашний воспитанный ребенок, которому мама попку обкаканную до семи лет подтирала. Могу ведь с этой самой монтировкой не в открытую пойти, а в подворотне темной подкараулить и отделать так, что остаток жизни под себя ходить будешь. Усек? Ну? Усек, спрашиваю?

— Усек.

— Молодец.

Выпускаю его ворот и распрямляюсь. Спина болит адски. Ну да не показывать же это им!

— Джентльмены! Было приятно познакомиться. Надеюсь, когда я приду сюда в следующий раз, наша беседа будет более конструктивной.

Что самое любопытное — надежды мои действительно оправдываются. Как дипломированная медицинская сестра могу сказать: «физиотерапия» — великая вещь. Как дашь по «физии», так сразу такой терапевтический эффект проявляется — любо-дорого. Когда приезжаю в гараж на следующий день, парни полны раскаяния и осознания своей неправоты. Выясняю, что сходили в интерне-кафе и пробили через поисковик мое имя.

— Маш, извините нас, пожалуйста. Просто у Яблонского такая репутация, а вы… Вы, Маш, такая… Ну, выглядите так, как его очередная пассия, а не как… Ну в общем, простите нас.

А вечером на мою голову падает отец. Его (и мой!) цирк развернул свой передвижной шатер на окраине Валдая, и он, даже не позвонив, просто объявляется в моей гостинице.

— Машушка-погремушка!

Бросаюсь ему на шею. Как же соскучилась!

— Похорошела. Такая вся чистенькая, гладенькая стала. Стрижка модная. И куда подевался мой вечно взъерошенный цыпленок?

Сам он тоже изменился. И не в лучшую сторону. Некогда мощная высокая фигура как-то осела, широченные плечи ссутулились и обмякли. И лицо какое-то нездоровое. Принюхиваюсь. Нет, перегаром не пахнет.

— Не нюхай, не нюхай. Бросил я, Маш. Совсем завязал.

Хорошо, если так… Папа начал пить после того, что произошло с мамой. Причем, если раньше вообще почти что в рот не брал, то тут сразу в такой штопор ушел, что жуть. Домой его вечером только на руках и приносили. Как утром приступал к опохмелу, так и заканчивал вечером уже в «состоянии не стояния». Как раз в это время я и начала постигать дворовые премудрости, оказавшись по сути дела предоставлена сама себя. Меня спасло только то, что цирковые актеры нашего передвижного балаганчика привыкли жить одной общей семьей. Я стала чем-то вроде цирковой «дочери полка». Мной занимались все. И никто в то же время. Поэтому росла я еще тем сорванцом. Умела понемногу все, что делали в нашем цирке. И за животными ухаживала, могла справиться даже с задурившим тигром. Вместо утренней зарядки «работала» акробатические номера. Скакала на лошадях, могла жонглировать чем угодно и сколь угодно долго. Ну ножи-то я, естественно, научилась метать еще до всего этого.

Я и мотоциклами-то занялась просто потому, что именно ребята, которые исполняли в нашем цирке трюки на моциках, почему-то уделяли мне больше всего внимания. Сначала использовали «бесплатный детский труд» — поручали мне всякую работу по обслуживанию мотоциклов, которая не требовала знаний и физической силы, но занимала массу времени и была нудной и грязной. Потом стали поручать и более ответственные дела. Так что я к 13 годам мотоцикл знала лучше, чем таблицу умножения. И ездить на нем могла как угодно — хоть стоя, хоть без рук, хоть с ногами на руле, хоть сидя задом наперед.

При этом парни не в то время, ни позже, ни намеком, ни взглядом, ни пол-словом не попытались направить меня в сторону своих постелей. Видимо для них это стало молчаливым, но очень строгим, неукоснительно соблюдаемым запретом. А ведь так-то они себе ни в чем не отказывали. Трахали, как говорится, «все, что шевелится». Спали вместе или по очереди с циркачками, зрительницами, продавщицами на рынке, горничными в гостиницах, милиционершами, санитарными врачихами и пожарницами, которые регулярно заходили к нам с разного рода проверками. Как-то даже оприходовали на троих даму-мэра в одном из городков…

А потом я попалась на глаза моему будущему тренеру. И все. Это решило мою дальнейшую судьбу. Он практически насильно забрал меня из цирка и пристроил в какой-то интернат. Пару раз я сбегала, но кроме цирка бежать мне было особо некуда, и рано или поздно Иван Сергеевич приезжал, забирал меня и пристраивал в новый детский дом, откуда я продолжала регулярно ездить к нему на тренировки. Он носился со мной, словно был моим вторым отцом. Только непьющим, а потому куда более надежным. Конечно, я никогда не любила его так, как своего родного папу, но до сих пор отношусь к нему с огромным уважением и искренней привязанностью.

В конце концов именно благодаря ему я и стала тем, кем стала — нормальной молодой женщиной, с нормальными навыками для нормальной жизни. В интернате меня научили готовить, шить, приохотили читать, дали хоть какое-то базовое образование. А еще Иван Сергеевич все-таки вытащил меня в мастера спорта и на первые строчки рейтингов в женском мотокроссе. Боялся, правда, за меня всегда. Говорил:

— Дурная ты, Машка, безбашенная. На этом и побеждаешь: там, где остальные разумно трусят, ты летишь без тормозов. Но везение твое рано или поздно кончится. Так что об одном прошу, обуздывай себя. Контроль и еще раз контроль! С холодной головой гонять должна, рассудочно.

Отсюда и ушу с йогой. Хотел, чтобы я научилась сама себя контролировать. Я и научилась. Ну почти…

А потом я все-таки совершила глупость. Приехала как-то в родной цирк, который в очередной раз оказался неподалеку от меня. Там выяснилось, что один из неразлучной троицы трюкачей-мотоциклетчиков за день до этого повредил ногу. Зачем-то вызвалась подменить его на вечернем шоу — номер-то знала, как свои пять пальцев. И…

Короче говоря, что-то пошло не так. Даже не поняла что. Кружение, удар, боль, чернота… И трещина в позвонке. Действительно, дурная я, правду Иван Сергеевич говорил…

Как уж они с отцом на пару надо мной убивались — страшно вспомнить. Да и было от чего. И я — инвалид на всю жизнь, и ребятам-мотоциклетчикам — амба. От судебной ответственности их удалось отбить, но хозяин цирка после этого трюки на мотоциклах в своих шапито запретил навсегда. В результате парни элементарно лишились работы… Уже давно потеряла их из виду. Жаль. Иногда так хочется узнать, где они, что с ними стало?..

Папа мой, кажется, как раз после того случая со мной, пить-то и бросил. Запил, когда погибла мама, и перестал, когда на тот свет едва не отправилась я… По крайней мере, говорит, что перестал. Но вид мне его все равно очень не нравится.

— Как себя чувствуешь?

— Да все хорошо. А ты как? Как твой Егор-прибор?

— Повторяешься. Егор-прибор уже было.

— Ну и фиг с ним. Зато точно в дырочку прозвание это. Так как он? Что поделывает?

— Не знаю я, пап. Он где-то там, я тут…

— И не созванивались и не виделись?

— Угу. Все жду когда повесткой вызовут на развод. Или как там это делается?

— А сама что же? Не подала?

— Нет, пап. Не моя идея, не мне и реализовывать.

— Все надеешься?

Отвожу смущенно глаза. Прав! Как всегда прав. Не могу решиться и окончательно разрубить завязавшийся узел. Все думаю: а может еще что-то можно изменить, как-то все исправить, наладить заново?.. Ксюха регулярно доводит до моего сведения все о жизни и деятельности Егора Стрельникова. Так что знаю — ему тоже не больно-то здорово. Хотя в отличие от меня муж мой не стесняется лечить свое душевное состояние главным народным методом, который называется «клин клином». То с одной девицей появится, то с другой…

Может и мне все-таки Жаблонского по назначению использовать? Тем более, что с папой моим они сошлись просто не разлей вода. В первую очередь на почве частушек. Даже здороваются, обмениваясь стишатами в хорошо знакомом мне стиле: я начну, а ты закончи, если сможешь. Папа:

Иван подхватывает, неизменно выдерживая папину «проверку»:

И только после следует традиционное рукопожатие.

Валдай удостоили своим вниманием Олег Иконников и Оксана Нефедова. «Звездища наша» сопроводила свой приезд массой сопутствующих условий:

Пункт первый: отдельное авто непременно иностранного производства («И чтобы не кондиционер, а климат-контроль, а то мне надует!»).

Пункт второй: личная гримерка. А кроме того выделенный только для него костюмер, парикмахер, визажист и прочая, прочая, прочая.

Пункт третий: лучший в гостинице номер («Что такое? Я же в контракте специальной оговорил — люкс, а у режиссера такой же! Безобразие. Вот развернусь и уеду к чертям собачьим… Что? Договор? Да плевал я на этот ваш договор! Заплачу неустойку, но добьюсь того, чтобы в следующий раз ко мне относились так, как я того заслуживаю…». Все стиснув зубы молчат, чтобы не озвучить вслух то, что по мнению группы на самом деле заслуживает наша звездища… Зато как только тот скрывается в своем супер-номере с ежевечерней бутылкой «Джеймесона» под мышкой, воздух просто содрогается от народной злости, которая наконец-то имеет возможность выплеснуться наружу.

Больше всех достается Евгенчику. Сначала Иконников пытался высказывать свои претензии напрямую Яблонскому, но тот поразительно ловко спихнул все на бедного директора съемочной группы. Как-то застала его пригорюнившимся над горкой чеков.

— Ну вот какой, блин, бухгалтер у меня их, блин, примет?! К какой отчетности я, блин, все это говно приложу?!! И так, блин, кручусь целыми днями как шкурка на пиписке, блин, так еще и это на мою голову!

Глянула на предмет его страданий — «Джеймесон», «Джеймесон», «Джеймесон»… Да уж. Трудно будет объяснить бухгалтеру необходимость такого количества виски на съемочной площадке.

— Жень, а почему он за свою выпивку сам-то не платит?

— Гондон жадный потому что.

— Ну так не давай ему денег на это.

— Не могу. Мне велено оплачивать.

— Зачем?

— Затем, блин, что иначе этот пидор не способен ни на что. Вот сама подумай: продюсер же оплачивает бензин, которым заправляют машины, на которых мы ездим и технику перевозим? Оплачивает. Вот и тут та же фигня. Эта суку если не заправишь по самые борта, то работать она просто не будет. Вискарь для него как топливо. Ну и не только вискарь, конечно…

Евгенчик тоскливо поводит глазами и опять пригорюнивается над чеками.

Оксана Нефедова — звезда начинающая. Прибыла поначалу без особых понтов. Но вскоре и она начала разводить свои чудесасы. Брать пример-то есть с кого. К несчастью по молодости и глупости девица распространяет свою внезапно повысившуюся требовательность не только на то, каких размеров у нее по статусу должен быть номер, но и на меня. Мои советы и рекомендации, рассказы из собственного опыта, на которые можно было бы опереться при создании образа, ей почему-то кажутся глупыми и неправильными. Она-то сама все лучше знает… Правду сказал великий поляк Станислав Лец: «Лавры иногда пускают корни в голову».

Меня она раздражает, но в то же время я ей завидую. Даже когда была в зените своей мото-славы никогда не умела поставить себя так, чтобы крутилась не я, а вокруг меня. Впрочем, моя слава, конечно же, была не такой громкой, как слава успешного киноактера. Это гонщиков Формулы-1 и кольцевых гонок на мотоциклах знают по именам и даже в лицо. Мы, те, кто занимается мотокроссом, куда менее известны в принципе. А я ведь никогда не была в первой десятке мировых чемпионов.

С приездом актеров, начинаем снимать запланированные сцены. Суть сюжета нашего будущего шедевра проста: девушка занимается мотоспортом, ее всячески зажимают и затирают по гендерному признаку (что, кстати, соответствует действительности), но в конце концов она доказывает свою крутизну, одновременно обретая любовь нашего голубого героя Иконникова. Хороший крепкий сюжет, сдобренный толикой детективности. Погони, нечестная борьба на соревнованиях, поцелуи на летящем мотоцикле — он за рулем, она лицом к нему, обхватив его руками и ногами… В общем трюков полно. И снимает их Яблонский, надо отдать ему должное, красиво. Со вкусом.

В итоге даже те сцены, в которых Оксана поначалу участвовать просто отказывается, утверждая, что «так не бывает», в конечном итоге удается отснять так, чтобы над нами по крайней мере не смеялись. В первую очередь потому, что Яблонский каждый раз мягко, но настойчиво дает понять девице, что права все-таки я, а не ее амбиции.

Никак не идет у него только сцена, в которой главная героиня должна станцевать для своего парня в исполнении Иконникова. Сцена в их отношениях поворотная. По сюжету фильма именно после этого танца герой и влюбится в героиню. А стало быть Оксане надо станцевать так, чтобы из Иконникова — дух вон. И вроде делает она все неплохо, но Яблонский остается мягко говоря недоволен. Запись посмотрит и только сморщится трагически: «Не то, блин… Не то!»

Не вмешиваюсь. Хотя иногда так и свербит показать, как надо танцевать в этой сцене. Понимаю, что именно «не то». Оксана под руководством постановщика танца демонстрирует в каждом своем движении слишком много кошачьей, несколько манерной сексуальности. А должна бы, если оставаться верным сюжетной линии, вкладывать в свой танец злость, обиду, страсть. И потому, что таковы согласно сценарию в этот момент ее отношения с героем Иконникова. И просто следуя логике характера персонажа. Как-то все-таки пытаюсь сказать об этом Яблонскому, но он только раздраженно отмахивается. И так сцена не идет, а тут еще я со своими глупостями лезу!

Интересно, послушал бы он меня, если бы я спала с ним?

Чтобы не раздражаться уезжаю к отцу. Привычная суета циркового закулисья успокаивает. Хожу, болтаю со старыми знакомыми, с некоторой опаской (давно ведь не снюхивались) глажу старика Цезаря.

Когда-то этот здоровенный лев имел шанс откусить мне голову. Дело в том, что я надумала повторить с ним трюк, который не раз видела на арене. В исполнении нашего дрессировщика Ерлана Садыкова он выглядел таким несложным. Лев открывал пасть, и Ерлан вкладывал в нее свою голову. Потом вынимал. Все. Естественно, я проделала то же. Когда прибежал испуганный дрессировщик, бедный Цезарь уже минут десять сидел с открытым ртом и стоически выносил шевеление постороннего предмета на своем языке. Предметом, естественно, была моя голова…

Как ни странно зверюга узнает меня. Позволяет погладить и даже почесать в его любимом месте — под нижней челюстью. Вот только глаза у него усталые. И вообще он чем-то похож на моего папу. Некогда царь зверей, сильнейший в стае, теперь он стареет… Силы уходят, более молодые самцы оттесняют в сторону, и ветеринар все чаще хмурится при плановом врачебном осмотре…

Отец мне тоже совсем не нравится. Еще больше осунулся. Не болен ли? Так ведь и мне не скажет и к врачам ни за что не пойдет. Хоть на веревке тащи его.

Собираюсь уезжать. Но меня не пускают. Оказывается сегодня день в цирке особый. Играют свадьбу. Еще одна пара внутри нашего трудового коллектива. Из молодых. Знаю их плохо. Но они так настойчиво просят меня задержаться, что я соглашаюсь. Звоню только Яблонскому-Жаблонскому — сказать, что хотела бы задержаться и узнать, могу ли себе это позволить.

— Да валите все, куда хотите! — орет наш ужасный в гневе режиссер и отключается. Видно опять все идет не так, как ему хочется. Натура творческая, возбудимая. Что тут поделаешь?