Танцы минус (СИ)

Глава 7

Рассказываю Федьке о папе, о том разговоре, который слышала в цирке, когда он что-то у кого-то просил жалостливо, а потом о своей находке. Слушает, и брови его ползут все выше вверх. Под конец почти упираются в его замурзанный беретик.

— Значит, цирк, говоришь?

Чешет в затылке и оборачивается задумчиво на здание, из которого только что вышел. Потом хватает телефон и принимается куда-то названивать. Понимаю, что Приходченко по характерному: «Това… Тьфу ты господи! Господин полковник!» Федька узнает, где командир и можно ли ему прямо сейчас подъехать. Получает добро и решительно волочет меня в сторону своего джипа, припаркованного неподалеку. Оглядываюсь беспомощно на мотоцикл. Чужое добро-то!

— Ничего с ним тут не сделается. Вон, ментов вокруг как грязи.

Приходченко, видимо, дома, потому как Федька паркуется возле обычной жилой многоподъездной «панельки». Кондратьев звонит в домофон. Когда поднимаемся на нужный этаж, полковник уже стоит в дверях своей квартиры и смотрит на подчиненного зверем. Входим. Слышу, как женский голосок интересуется по-английски тем, кто же там пришел.

— По-русски, дорогая, — учительским тоном отзывается Приходченко.

Из коридорчика до нас долетает тяжкий мелодраматический вздох, и Мария-Тереза возникает в дверном проеме.

— Кто тям? Кто тям пришель?

— Это я, почтальон Печкин, — ворчу себе под нос я, и Приходченко уставляет на меня грозный взор.

Мария-Тереза подходит ближе и обнимает полковника сзади обеими руками. Ее полные лукавства глаза смотрят на нас с вызовом. Что ж, имеет полное право чувствовать себя победительницей. Такого мужика в свои цепкие коготочки зацапала. И ведь удержит! Не то, что я! Едва она подходит, у Приходченко даже выражение лица меняется. Смягчается, добреет. И фигура из железобетонной становится какой-то уютной, домашней. Дикий медведь на глазах превращается в плюшевого мишку.

— Чего приперся? — интересуется он у Федьки, поглаживая большим пальцем руку Марии-Терезы у себя на животе.

Она в ответ приподнимается на цыпочки и целует его в шею, а после прижимается к его спине как-то еще более гармонично. Вот ведь! Ей ведь чуть за двадцать, ему сорок пять и башка вся седая. Она — итальянка из богатой католической семьи, он — русский мужик самого простецкого происхождения. Она — наивный и восторженный птенчик, который только и мог решиться восстать из идейных соображений против отца-наркоторговца. У него за плечами такая биография, что только под грифом «секретно» ее и хранить. А ведь как будто созданы друг для друга! Словно кусочки пазла совпали.

Федька заговаривает, и я возвращаюсь мыслями к собственным делам. Тем более, что Кондратьев кивает в мою сторону.

— Вон, ее привел. Дело у нее, това… Тьфу ты, блин! Короче, интересное очень.

— Интересное, говоришь? Тогда чего торчишь посреди географии как вавилонская башня? Всю прихожую занял… Пошли на кухню что ли? Машка кофе сварит, она у меня знаешь как здорово его варит?

Смотрю удивленно — не сразу понимаю, что это он не обо мне, а о Марии-Терезе. Идем, рассаживаемся на табуретки вокруг стола. Федька командует:

— Начинай, Маш!

А вот это уже мне. Я заново пересказываю свою историю и вижу, как брови Приходченко совершают тот же маневр, что и брови Кондратьева не так давно. Только беретика на нем нет, так что упираться им просто не во что.

— Цирк, значит… А ну давай сюда свой пакетик!

Аккуратно разворачивает бумажку, стараясь не растрясти ее содержимое. Слюнит палец и макает его в порошок, после чего засовывает за щеку и как-то вроде даже трет им по десне. Потом сплевывает.

— Кокс.

Сердце у меня обрывается. Я все-таки до конца так и не верила в то, что мой отец…

Подходит заинтересованная Мария-Тереза и проделывает ту же процедуру, что и Приходченко только что. Кивает. Сведения, которые может сообщить она, еще конкретнее. Милый птенчик называет регион, откуда вероятнее всего поставляется наркотик, качество, а как следствие уровень лаборатории, где продукт произведен и примерную цену в евро. «Отец как раз такой на рынок поставляет». Семейный бизнес, черт побери!

— Чем это грозит моему папе?

Приходченко пожимает плечами.

— Как минимум наркотической зависимостью, с которой в его возрасте соскочить ох как трудно.

— А с точки зрения закона?..

— С точки зрения закона посмотреть надо. Ты не бзди раньше времени, Маш, — Федька кладет мне на плечо свою здоровенную лапищу. — Тут понимаешь, какая история нарисовывается…

Советуется взглядом с Приходченко. Тот кивает задумчиво.

— Интерпол уже с год как ведет расследование. Такие дела, связанные с крупными поставщиками и распространителями наркотиков, быстро-то не делаются. Подключили к нему всех, кого могли, по всем странам, городам и весям. У нас тоже спец-группа создана. Крепкие ребята, профессионалы. Но все равно словно решетом воду гребли. Вся она в дырочки утекала, ничего выловить не удавалось. Наркотик есть, распространение тоже прослеживается. Мелких дилеров ловили, на крупную рыбу выйти не могли никак. И пути распространения — по-прежнему загадка. И тут вдруг появляется на горизонте Мария-Тереза и эти ее головорезы, которых мы с тобой и с Серегой у него в доме скрутили. Как только становится понятно, что уроды эти как раз напрямую связаны с наркомафией, естественно, ребятишки те — следаки из спец-группы — их прессовать начинают. Но и тут бы мало чего достигли. Если бы не господин полковник и не его методы работы со свидетелями.

Шеф Кондратьева буреет, физиономия идет пятнами. Сначала не понимаю из-за чего, а потом до меня доходит. Под «свидетелями» Федька не тех головорезов имеет в виду, а милую девушку Марию-Терезу. Тут спорить трудно. Над ней Приходченко, и правда, потрудился с особым тщанием. Или скорее она над ним?

Именно Мария-Тереза многое проясняет для следствия. Теперь становится понятно, почему ее отец так настойчиво желал вернуть девушку в отчий дом — она просто кладезь информации. Для меня полнейшей неожиданностью оказывается тот факт, что за время моего отсутствия были совершены еще две попытки выкрасть нашу юную итальянку. Но всякий раз они напарывались на профессиональное противодействие Приходченко и его орлов, которые после того, как девушка стала свидетелем в таком серьезном деле, начали охранять Марию-Терезу уже вполне официально.

Забавная штука жизнь! Ведь простая случайность! Ну кто мог предположить, что беглянка в аэропорту наткнется на тот журнал с фамилией Ванцетти, решит прикинуться Серегиной сестрой и в итоге попадет в надежные руки командира СОБРа полковника Андрея Приходченко? Если бы не это, девица давно оказалась бы в Италии и совершенно непонятно, что бы сделал с бунтаркой «заботливый» отец. А так — вот она, вьюном обвивается вокруг могучего полковничьего торса, то целует его в шею, то трогает пальцами короткие колючие волосы на его затылке и улыбается при этом так мечтательно, что Приходченко начинает ерзать и нервно сглатывать. Но для следствия полный порядок на личном фронте у полковника, конечно, вторичен. Главное то, что Мария-Тереза сообщает массу интереснейших вещей.

От Марии следствие, например, узнает, что переправляют партии товара не с помощью специальных курьеров. Наркотик пересекает границы государств вместе с труппами разного рода артистов. Балаганы, шапито, цыганские таборы. Барахла у них всегда более чем достаточно. Досматривают их не так и внимательно — на всех пограничных пунктах, которые такие труппы пересекают, их уже давно знают, а потому смотрят на все сквозь пальцы.

— А их сотни, если не тысячи. Все трясти? Ну вариант, конечно, но так до морковкиного заговенья можно провозиться, и в итоге ничего не узнать. Во-первых, естественно не все «в деле». Во-вторых, те, что подрабатывают таким вот грязным путем, не каждый раз наркотики везут. Избавляются от груза быстро. Вскоре после того, как границу нужной страны пересекут — большая партия, провезенная, например, тем же цирком, тут же растекается ручейками оптовым дилерам покрупнее, а уже от тех — к мелкоте. Так что, Маш, тот факт, что у твоего отца оказался кокаин, вполне возможно указывает нам на то, что именно его цирк ввозит наркотики на территорию России и потом распространяет партии по разным городам.

— Этого не может быть! Я с этими людьми всю жизнь… Я знаю их, они не могли…

Замолкаю. Вдруг вспоминаю, что так и не посмотрела на видеозапись. Ту самую, где я танцую канкан на столе, а у меня за спиной в складках кулис беседуют какие-то два типа. Вытаскиваю флэш. Идем в соседнюю комнату к компьютеру. Запускаю. Ага!

— Вот они!

— Кто? — масляным голосом спрашивает Кондратьев, и я только сейчас осознаю, что мужики ни на какие кулисы за моей спиной смотреть и не думали. Куда интереснее для обоих было зрелище, которое разворачивалось на переднем плане. То есть я со своим канканом.

— Тфу ты!

Сажусь к компу, немного колдую над видео, увеличиваю, обрезаю ненужное и теперь уже ничто не отвлекает Федьку и его командира от основного. Смотрим еще раз. И вдруг сердце мое подпрыгивает и замирает.

— Так это же… Это же Егор!

Федька дергает плечом немного раздраженно. Приходченко оттесняет меня и еще больше увеличивает изображение… Нет, лицо второго типа, который к Егору, собственно, и подошел, разглядеть не представляется возможным. Только затылок и ухо.

— Маш, блин, ну думай! Может это быть кто-то из труппы?

— Федь, да ведь с тех пор, как я всех там знала, столько времени прошло. Слишком многое поменялось, люди другие пришли. Я этого типа не узнаю. Думать надо. А еще лучше вернуться, и на месте смотреть. Но… Это точно в моем цирке наркотиками кто-то занимается?.. И Егор… Что он там делал? Я, дура, было подумала, что ко мне он приехал… А теперь на тебя, Федь, смотрю и начинаю сомневаться.

Федька отворачивается и с повышенным вниманием принимается изучать рисунок на обоях. Приходченко откашливается. Одна Мария-Тереза невозмутима. Просто потому, что мало что в нашем разговоре понимает. В конце концов растрясаю их и на это признание. Да, Егор появился в моем родном цирке не ради моих прекрасных глаз.

— Никто ведь, Маш, и не знал про то, что ты у нас цирковая девочка, что твой отец именно в этом цирке работает, что ты там окажешься в тот самый момент, когда там будет Стрелок. Егору… Ну трудно ему было после того, как ты ушла. Маялся он. И вот мы подумали, что было бы неплохо дело ему поручить. А следаки те, что дело с наркотой раскручивают, как раз в человечке вроде Егорки нашего нуждались. Он парень ловкий, при этом с нашими силовыми структурами не связанный… Вот това… Тьфу! Господин полковник его им и рекомендовал…

— Короче говоря, вы его использовали в своих делишках!

— Использовали.

— Звоните ему и пусть возвращается. Если наркотики на самом деле идут через цирк моего отца, то там ему оставаться слишком опасно…

Молчат, смотрят как-то странно.

— Мы не можем, Маш. Он со вчерашнего вечера не выходит на связь и телефон его — вне зоны доступа.

Сказать, что я буквально лечу назад, на Валдай, — значит не сказать ничего. Прощаясь полковник Приходченко смотрит уныло.

— Маш, ты пойми. Если мы сейчас туда сунемся со всеми нашими чудесасами, спугнем всех и концов уже точно не найдем.

— Значит пусть Егор там, что хочет, то и делает? Пусть сам расхлебывает ту кашу, в которую вы его втравили?

— Маш! Так ведь тут какое дело… Если он и правда нарыл что-то такое, из-за чего исчез, то, уж прости за прямоту, его скорее всего уже нет в живых. Там такие бабки крутятся, что никто миндальничать не станет. Но ведь и так может быть, что он просто как тебя увидел с этим твоим кордебалетом на столе, с катушек слетел и сейчас сидит где-нибудь и пьет горькую. С него станется. А мы горячку начнем пороть и все дело только погубим.

Мне еще никогда не было так страшно. Даже когда лежала на больничной койке с переломанной спиной, и врачи совсем не гарантировали того, что я когда-нибудь снова смогу ходить. Именно страх за Егора, за отца, за всех тех, кого я знаю, кем дорожу в нашем цирковом «передвижном дурдоме» заставил меня согласиться доделать дело, начатое Егором («Маш! Ты там человек свой, а любой чужак только подозрения вызовет!»), а попутно узнать, что сталось с ним самим.

Естественно соглашаюсь в первую очередь ради второй части задания. Мне, как бы скверно это не звучало, по большому счету наплевать на поимку наркоторговцев. Куда важнее для меня мой муж. Пусть уже и бывший. А еще я очень боюсь за отца…

Те самые «следаки» из спец-группы инструктируют меня остаток дня и полночи. Объясняют, как себя вести, на что обращать особое внимание. Убеждают быть максимально осторожной, зря не рисковать и в случае чего сразу сообщать куда следует — а точнее им. Но если так мне удобнее, то полковнику Приходченко или майору Кондратьеву.

А еще Федька выдает мне кулон с радиомаяком.

— На всякий случай. Он у меня счастливый. Тогда благодаря ему Аньку и ее похитителей нашли. Даже если профильно не сгодится, пусть просто на удачу тебе, Маш, будет.

Приезжаю и первым делом иду в гостиницу к отцу. Но на этот раз его в номере нет. Куда теперь? В цирк? А почему нет-то? Ну ищет дочь отца… Еду. В нашем балаганчике все по-прежнему. Без перемен. На арене идут репетиции. Ерлан выгуливает животину. По одной за раз, чтобы дел не наделать. Отец встречает меня новой частушкой:

— Пап…

Поговорить бы с ним начистоту. Но Приходченко доходчиво мне разъяснил, что человек, который находится в полной зависимости от наркотиков, крайне ненадежен. А судя по тому, как мой отец вымаливал дозу у неизвестного, это в его случае именно так. А потому, каким бы хорошим он не был в прошлой жизни, в этой, наркотической, он за дозу в момент ломки продаст и сдаст все и всех.

— И тебя, Маш, в том числе. Потом ширнется, полегчает ему, терзаться будет страшно, но и в следующий раз сдаст, когда край наступит. Так что рассчитывать на его поддержку нельзя. Опасно это.

Рассматриваю отца, пытаясь отследить перемены, произошедшие в нем за время моего отсутствия.

— Пап, как себя чувствуешь?

— Отлично!

— Пап, а скажи-ка мне…

— Погоди, а что это у тебя под глазом?

— Ерунда.

— Съездила куда-то и назад с фингалом…

— Нет, пап, это я еще вчера…

— Егор чтоль твой расстарался? Каким образом?..

— Был он здесь.

— Вчера?

— Ага. Еще до того, как свадьбу праздновать начали. Пришел, — мол, поговорить хочу…

— И что?

Встаю и начинаю нервно прохаживаться.

— А ничего. Поругались.

— Как он тебя нашел-то?

— Да я не спрашивал. Какая мне разница?

— Пап, я слышала как ты вчера вечером с кем-то разговаривал. У клеток, за горой ящиков. Кто это был? Егор?

Смотрит. Молчит. Потом отводит глаза и кивает. Сейчас соврет.

— Да он.

— А что на этот раз хотел?

— Да все того же.

— Чего?

— О тебе расспрашивал. Ты ведь, оказывается, ничего ему о себе не рассказала. Почему? Тебе что есть чего стыдиться?

— Нет, но у него свои взгляды на многие вещи…

— Пусть засунет их себе в жопу и сядет на нее поплотнее. А лучше пусть валит куда подальше…

— Он и свалил. Пропал. Трубку не берет. Друзья беспокоятся. Мне звонили, спрашивали, не появлялся ли он на моем горизонте. Я сказала, что нет, а ты оказывается с ним вчера говорил… Не знаешь, куда он после думал податься?

Смотрит тревожно, молчит. Потом опять отводит глаза. Снова врать готовится.

— Сказал: все, с меня, мол, довольно, обратно в Москву поеду.

Это скорее всего значит, что Егор сказал папе что-то прямо противоположное… Папа врать не мастак. Всегда он прямолинеен до смешного. Вдруг поворачивается. Смотрит. В глазах страх, который он явно пытается подавить. Сглатывает. Жует губами. Решится сказать то, что знает? Нет… Папа… Папа мой, папа…

У меня есть план. Привезла с собой из Москвы свои свадебные фотографии. На них я и Егор. Буду ходить по старым знакомым в цирке, рассказывать о своей новой жизни, показывать фотографии. Вдруг кто-нибудь да воскликнет: «Ба! А этого парня я вчера здесь видел!» Может кто-то вспомнит и того, с кем Егор общался. Но план мой проваливается с треском. Муж мой проскользнул под взглядами огромного количества людей так, словно был в плаще невидимке. Не видел его никто. Или все врут? Вряд ли. Не может быть так, чтобы все члены моей цирковой семьи были бы в сговоре. Если до сих пор тайна транспортировки наркотиков остается тайной, значит в нее посвящено ограниченное количество людей. Иначе кто-нибудь бы уже проболтался.

Слова Приходченко о том, что Егора уже может и не быть в живых, мучают меня. Только отвлекусь на какие-то другие мысли или дела, как вдруг короткое слово «Егор!» втыкается в самое сердце. Надо взять себя в руки. Мне нужна трезвая голова. Если начать биться в истерике, то только все испортишь.

Еду в свою гостиницу. Мне надо показаться Яблонскому и взять кое-что из вещей. Надеюсь, что за время моего отсутствия ничего важного в цирке не произойдет. Кокаина у отца, я знаю, осталось немного. Судя по тому, как он бодр сейчас, новую дозу он сегодня утром уже принял. А это значит, что там, в пакетике могло вообще ничего не остаться. Несложно предположить, что вскоре он снова отправится за новой дозой. Если его проследить… Но очевидно и другое, пока я буду ходить за ним, как привязанная, никакая встреча не состоится. Как же мне быть?

Иван занят. Сидит в нашей «походной» монтажке и отказывается кого бы то ни было видеть или слышать.

— Тебя монтирует, — поясняет Евгенчик и подмигивает. — Ну ты зажгла, мать. Иконников до сих пор в себя не пришел. Уже дернул хорошенько для душевного равновесия.

— Новый чек за «Джеймесон»?

— Не-е. За дурь пока что чеки, слава богу, не додумались выбивать.

Опаньки! Склоняюсь поближе к уху Евгенчика:

— А где берет?

— А хрен знает. Мне без надобности. За это, слава те яйца, мне платить не приходится.

— Блин, Евгенчик! Мне надо до зарезу! Видишь, — указываю на подбитый глаз. — Проблемы у меня. Муж приезжал. Ревнивый он у меня, сволочь…

— Тут какой-то тип вчера спрашивал о тебе. Не он?

— Как выглядел?

— Так, что Иконников, едрить его в колено, стойку тут же сделал. Даже клеиться к нему начал.

— Кареглазый блондин?

— Маш! Ну я же не Иконников, я ему в глазки со значением не заглядывал!

— Евгенчик! Кончай финтить! То ты не знаешь, это не ведаешь! Не верю!

— Тоже мне Станиславский…

— Колись!

— Ну чего колись? Чуть что — сразу колись. Ну да, вроде кареглазый. А блондин так точно. Иконников возле него долго терся. Все клинья подбивал… Герой наш любовник.

— Пойду поговорю с ним тоже.

— Иди-иди.

Поднимаюсь в номер к Иконникову. Стучу. Ноль эмоций. Стучу громче. Даже, честно говоря, уже откровенно барабаню в дверь. Наконец за ней слышно какое-то невнятное шевеление. Страдающий голос Иконникова вопрошает:

— Какого хрена?

— Олег, это я, Маша Ваго. Мне поговорить с тобой надо.

Пауза. Потом в дверном замке поворачивается ключ. Выглядит звездища наша, прямо скажем, не очень. Стоит, смотрит в упор расширенными значками почти не мигая. Вид откровенно безумный. Но мне отступать нельзя.

— Могу войти?

— Входи. Что уж?

— Олег, мне Евгенчик нашептал, что ты знаешь, где здесь коксом разжиться можно.

Хихикает и грозит пальцем.

— Евгенчик трепло-о-о… Передай ему, что у меня опять не работает кондиционер.

— Обязательно. Но я не про то, я про кокс… Олег мне очень надо.

Опять складно рассказываю про ревнивого мужа и сплошную нервотрепку с ним. Благо и врать не приходится — проблем действительно выше крыши. Размышляет. Потом идет куда-то вглубь номера. Возвращается с небольшим пакетиком вроде того, что я видела у отца.

— На. Из старых запасов.

— У меня денег с собой нет.

Вяло машет рукой.

— Потом при случае отдашь. А Евгенчику скажи — у меня кондиционер сломался.

Мда. Не прокатил мой гениальный план… Но все равно — Иконников еще одна реальная зацепка. Как, оказывается, важно для таких дел быть своим в доску. Кто бы постороннему человеку слил про то, что Иконников наркоша? И сам Иконников чужака с просьбой дать ширнуться тоже отправил бы на три веселых буковки. Забираю пакетик. Иду к дверям. Потом останавливаюсь, словно что-то вспомнив.

— Да, Олег! Мне сказали, ты вчера с каким-то типом долго говорил. Блондин с карими глазами. Было дело?

— Было. А что?

— Чего он хотел-то?

— Да херню какую-то городил…

— А точнее?

— Маш, ну что пристала, а? Тоже коксом интересовался. Только я послал его. Чужак все-таки…

— И даже никакой наводки ему не дал?

— Неа. На фиг мне проблемы?

— А потом сам за новой дозой случайно не ходил?

Смотрит исподлобья.

— А что?

— А то, что ему проследить тебя — раз плюнуть. Ко мне он тоже подваливал. Скользкий какой-то тип, неспроста интересовался. Так что если ходил, то он теперь знает, у кого ты дурь покупаешь. Предупредить бы человека…

Перепуганный Иконников было хватается за телефон, даже находит нужный номер… Я жду, затаив дыхание. Позвонит? Эх! Нет. Так и не решается. Ворчит себе под нос: «Перетопчется!» Осторожный, сволочь, хоть и обдолбанный. Теперь бы отвлечь его как-нибудь, чтобы на номерок, который так и остался висеть на экране его айфона, глянуть. Но как? Не просить же водички принести попить. Тем более, что за водой он наверняка с телефоном и упрется.

Как быть?

Делаю шажок к Иконникову и обнимаю его за шею, привстав на цыпочки.

— Спасибо тебе, Олег.

— За что?

— Ну, за пакетик.

— А… Не за что.

— Я когда вчера танцевала, так тебя хотела… И… Ты ведь тоже. Я видела. И сейчас… Умираю просто. Сердце так и выпрыгивает. Вот, послушай.

Хватаю его руку с зажатым в ней телефоном, выдергиваю его из его ватных пальцев и прижимаю его руку к своей груди. А потом словно воспылав новым приливом страсти кидаюсь ему на грудь, опять обхватывая его за шею и целую. Скашиваю глаза и за головой Олега поднимаю его айфон, который остался у меня в руках, так чтобы видеть экран. Нажимаю кнопку и… Это, наверно, называется шок. Я даже двигать губами перестаю и поцелуй превращается из вялого, потому как целовалась только я, а Иконников терпел, вообще во что-то странное, когда два человека стоят прижавшись губами друг другу и при этом ничего не происходит… Вместо телефона неизвестного злодея я на экране Иконниковского айфона вижу хорошо знакомый мне номер Ивана Яблонского… Дьявол!

Отстраняюсь от звездищи нашей, которая по-моему вообще уже ничего не понимает. Вкладываю айфон ему в руку, одновременно изображая что-то вроде братского рукопожатия.

— Еще раз спасибо тебе за все. Я пойду.

— Иди. И скажи на ресепшене — у меня кондиционер не работает.

— А сам туда позвонить не пробовал?

Смотрит с изумлением. Ну да, не звездное это дело на ресепшен из-за сломанного кондиционера звонить. Пожимаю плечами и выкатываюсь. Уф! Но что же мне теперь делать с новообретенным знанием? Позвонить Приходченко? Но могу ли я быть уверена до конца в том, что Иконников хотел звонить именно своему дилеру, а не пытался по скрытой голубизне своей не совсем мужской натуры найти помощь и поддержку у «настоящего мужчины», коим, вне всякого сомнения, является наш режиссер?

Делать нечего, надо снова ехать к отцу и сделать попытку разговорить его хоть как-то… Что я скажу ему? О чем буду спрашивать? Но все равно другого выхода не вижу. Надо только сменить мотоцикл. Этот уже тысячу километров за два дня прошел. Отдам его нашим ребятам-механикам для проверки и обслуживания. Возьму другой, благо хозяйственный Евгенчик оформил доверенности на мое имя на управление всей нашей мото-техникой.

Еду в гараж. В нем никого. Ребятишек где-то носит. Ставлю свой, уже привычный, обжитой моц. Мою от дорожной пыли. Пусть стоит чистенький. Мы с ним отлично покатались. Теперь пусть мне послужит другой. Точно такой же. Каждый мотоцикл у нас с дублером. Если один сломался или был поврежден, его на съемках тут же может заменить другой. Разумно.

Бак полон. Отлично. Сажусь и выруливаю из ворот. И тут же едва не получаю стальной трубой по голове! Спасает меня только отточенная реакция трюкача. Пригибаюсь, и труба, которая должна была попасть мне точнехонько по забралу шлема, лишь скользит по макушке. Что за херня? Газую, выстреливая мотоцикл вперед, потом резко торможу, ставя машину на переднее колесо и разворачиваюсь вокруг этой единственной точки опоры.

Возле арендованного нашей съемочной группой гаража двое. Один держит в руках ту самую железную трубу, жесткого соприкосновения с которой я только что чудом избежала. Второй вооружен бейсбольной битой. Ну и кто они? Местное хулиганье? Или?..

Опять газую и несусь на замерших от неожиданности парней. Расчет точен. Они в страхе шарахаются, и я проскакиваю между ними, успев здорово пнуть того, что с трубой. Сама чуть не теряю равновесие, но и он впечатывается в железную воротину гаража так, что сползает на землю и замирает. Мой пинок помноженный на скорость мотоцикла достаточно силен, чтобы на некоторое время перестать брать его в расчет. Снова разворачиваюсь. И вижу как второй, с битой в руках, улепетывает от меня во все лопатки. Вот только позволять ему я это никак не хочу.

Притормаживаю у первого, подхватываю его трубу. На всякий случай бью ей ему по черепу. Для надежности, чтобы точно рыпаться не начал. Это только в кино лежачих не бьют. В реальной жизни — бьют и еще как. Перехватываю трубу половчее. Ну вот теперь можно воевать дальше. Газую и через минуту настигаю беглеца. Отправляю мотоцикл в легкий занос. Так, чтобы ударить парня задним колесом по ногам. Падаем оба. Но я к падению готова и тут же вскакиваю. Он же еще ковыряется на земле. Подскакиваю к нему и опять-таки опускаю трубу ему на затылок. Все. Теперь и этот много неприятностей не доставит.

Иду в гараж и возвращаюсь с мотком провода. Кряхтя от напряжения — спина мосле моих упражнений болит зверски, связываю парней по рукам и ногам. Теперь бы как-то перетащить их в гараж для приватной беседы… Мдя… Об этом я не подумала… Как же мне управиться с ними?

Внезапно вижу какое-то движение. Черт! А это еще кто? С крыши соседнего гаража спрыгивает какой-то тип в натянутом на физиономию вязаном чулке. Но что самое неприятное — в руках у него пистолет. Дергает им решительно. Что уж тут непонятного? Встаю с корточек и развожу руки в стороны, демонстрируя свои самые что ни на есть мирные намерения. Может подойдет поближе? Нет, не дурак. Скашиваю глаза вниз и вижу, что совсем рядом со мной на земле валяется здоровенная (сантиметра три в диаметре!) и, как я надеюсь, достаточно увесистая гайка. Гаражи, чего только тут нет… Примериваюсь, медленно сдвигаясь поближе к ней, а потом со все дури, как заправский футболист, бью по ней ногой, направляя свой ржавый снаряд в сторону типа с пистолетом. Ничего подобного он, понятно не ждет, а потому увернуться не успевает — гайка попадает ему в плечо. Что значит отсутствие практики! Метила-то в голову. Ну да не до жиру.

Парень невольно хватается за отбитое место, а я, пользуясь этим, кидаюсь бежать, петляя как заяц. Против лома нет приема. Переть с голыми руками на пистолет можно только от очень большой безысходности. Но далеко уйти он мне не дает. Хотя почему-то и не стреляет. Вместо этого догоняет и сбивает с ног. Валимся на землю оба. В дзюдо и самбо это, кажется, называется «перевести бой в партер». Но я таким тонкостям не обучена. Мне бы выжить.

Преимущество у меня есть. Шлем на голове и мотоциклетная амуниция защищают меня от большинства его ударов. Но и мне не удается перейти в контратаку. Верткий, зараза! Пытаюсь боднуть его в лицо шлемом, но он тоже умудряется избежать этого удара. Укусила бы его, да все тот же шлем на башке не дает. При общих равных побеждает сильнейший. А это точно не я. Эта сволочь зажимает меня так, что не вздохнуть. Почему только не стреляет? Шуметь не хочет? Переворачивает лицом вниз, сдергивает с моих рук мотоциклетные перчатки и защелкивает на запястьях наручники. Потом поднимает на ноги и сопя как паровоз волочет в сторону все еще распахнутых настежь створок гаража. Заталкивает внутрь, и принимается запирать их.

Сижу в углу, изображая полное смирение. Осматривает меня и выходит через дверь, которая имеется в одной из створок. Едва он сваливает за порог, перекатываюсь поудобнее и легко протаскиваю скованные руки у себя под задницей, а потом выпутываю из кольца рук и ноги. Многолетние занятие акробатикой — штука в такой вот ситуации полезная. Ну, а дальше что? Осматриваюсь. Что-нибудь бы тяжеленькое да ухватистое… Ну, тут этого дела полно. Вот отличный разводной ключ! Хватаю его и встаю так, чтобы суметь звиздануть его сразу, как только он войдет. Интересно, куда его черти понесли? Подсмотрела бы в щелочку, но на башке по-прежнему чертов шлем.

Стою, жду. Слышу шаги и изготавливаюсь, перехватывая ключ поудобнее подобно матерому бейсболисту. Но он обманывает все мои ожидания. Вместо того, чтобы войти самому, пропихивает в гараж одного их тех парней, что напали на меня. Он по-прежнему не в себе и тут же валится на землю. Фуф! Повезло хоть, что этот деятель в маске заглядывать в гараж не стал и меня не увидел. Сейчас притащит второго и тогда…

Этого не толкает, а затаскивает на себе, согнувшись в три погибели. Для меня — очень удобно. Хорошенько прикладываю его по склоненной голове. Отлично! Теперь у меня целых три неподвижных тела. Обыскиваю последнего, отбираю у него пистолет, аккуратно засунутый в наплечную кобуру. Интересно, почему он все-таки не стрелял?.. Нахожу ключ от наручников. Немного поковырявшись избавляюсь от браслетов и мстительно защелкиваю их у него на руках. Беру еще моток провода и связываю ему ноги. Супер! Когда вяжу ему последний узел, он как раз приходит в себя. Трясет башкой, дергает руки. Как же! Посиди теперь тихонько.

— Ччче-е-ерт!

А я про что? Теперь посмотрим на твою рожу, гаденыш. Сдергиваю с него его маску и… прямо скажем офигеваю. Да такой степени, что ножки мои слабеют, и я опускаюсь на пол рядом с ним.

— Егор…