Танец Бешеной

Глава четырнадцатая Засада

Темнота стояла – хоть глаз выколи. Даша сидела на стуле в отцовской комнате, разместившись так, чтобы вошедший, даже посвети он сильным фонариком, ни за что не заметил бы. Она долго выбирала место и считала, что лучше не найти. Вряд ли он станет светить ярким лучом, но все равно…

Отсюда ей были прекрасно видны зеленые светящиеся цифирки в глазах настенных часов-совы. 22.16. Конечно, можно и допустить, что визитер напялит прибор ночного видения, но не стоит усложнять вовсе уж головокружительно… А вот клюнуть он должен. Просто обязан.

22.22.

У соседей надрывается телевизор, прекрасно слышно:

– Неужели вы не знаете, Ватсон, что у каждого хорошего сыщика есть особые чувствительные клеточки на кончиках ушей?

И тут же мягкий, умиротворяющий голос миссис Хадсон:

– Мистер Холмс шутит, доктор, он просто видит ваше отражение в начищенном кофейнике…

И неподражаемый хриплый хохот Ливанова.

Семнадцатый канал гонит «Шерлока Холмса». Жаль, некогда посмотреть.

У каждого хорошего сыщика есть особые чувствительные клеточки на кончиках ушей… Хорошо им там было, в Лондоне, когда не существовало ни сверхчутких микрофонов, ни телевизоров, способных… Предположим, они так и не взяли тогда Джека-Потрошителя. Но игра, охота, что немаловажно, была максимально честной. Ноги, лупа и шестизарядный револьвер. И мозги. Правда, на сыскарей точно так же давили, орали, компрометировали, заклинали быть деликатнее – но тут уж ничего не поделаешь…

Сквозь щель в занавесках холодно светил бело-синий фонарь на стреле подъемного крана – на обширном пустыре возле Дашиного дома ни шатко, ни валко возводили очередную уродину, панельную двенадцатиэтажку, которую уже успели довести до шестого этажа.

Шаги на лестнице? Или показалось? Даша напряглась, словно натянутая тетива. 22.28.

Чуть слышно скрежетнул замок. Все было рассчитано и прорепетировано заранее, она бесшумно встала со стула, на цыпочках – была босиком, сняла и носки – переместилась тремя шагами правее, прижалась к стене за шкафом.

Открыли второй замок. Дверь медленно-медленно и совершенно беззвучно, как в кошмаре, стала открываться. С площадки не проникло света – а ведь, когда Даша входила в квартиру, свет горел по всей лестнице. Ну подумаешь, повернул выключатель и что-нибудь потом отчекрыжил кусачками, чтобы кто-нибудь не включил вновь, возвращаясь домой. И не слышно было, чтобы подъезжала машина…

И все-таки Даша, глядя в висевшее напротив зеркало, различала в распахнутой двери застывшую человеческую фигуру – мрак там явственно сгущался.

Она не считала секунды, конечно, и не было возможности глянуть на часы, а потому казалось, что незнакомец целую вечность торчал в дверях и чутко прислушивался. Наконец решился, вспыхнул тусклый, синеватый лучик, мазнул по стенам, проник в комнату.

Дверь столь же бесшумно закрылась – не слышно было щелканья замков, значит, он заложил кусок бумаги или клочок ткани на случай, если придется выскакивать в темпе.

Еще несколько секунд – и он уверенно, как человек, знающий эту квартиру и наученный передвигаться по ней вслепую, все так же бесшумно прошел мимо притаившейся Даши, зашел в ее комнату. Даша прокралась следом. Следовало бы подождать и посмотреть, что он станет делать, но она не хотела рисковать – мог зажечь свет, увидеть, выстрелить первым…

Переложив пистолет в левую руку, Даша сгруппировалась. Тело привычно отозвалось, почти инстинктивно напряглись нужные мышцы, она приняла стойку и шепотом – это гораздо эффектнее ошеломляет – сказала:

– Ку-ку…

Метнулась распрямившейся пружиной, вложив в удары не одно отточенное мастерство, но и злость. Раз – угодила сзади верхней стороной ступни меж ног. Два – подшибла ему ногу. Три – подхватила падающего, захватила горло согнутой рукой, придушив вопль. Четыре – ребром ладони повыше уха… Все.

Перекинув пистолет в правую руку, включила ночник. Человек лежал лицом вниз, словно смятая бумажная кукла. Джинсы, черная кожаная куртка, лицо закрыто вязаным капюшоном, через плечо перекинут ремешок небольшой сумки.

Даша сорвала сумку и кинула на диван. Рывком расстегнула «молнию» куртки, сноровисто обшарила. Вытащила ПСМ из подмышечной кобуры, забросила под диван. Другого оружия не нашлось. В боковом кармане куртки нашарила странно знакомый по размеру четырехугольный плоский предмет – пока вытаскивала, он слегка раскрылся меж пальцами, словно…

Некогда. Бросила на диван рядом с сумкой, достала наручники и защелкнула на запястьях. Он уже начинал шевелиться, бормоча что-то неразборчивое. Быстренько вытащила из коробочки рулончик широкого лейкопластыря и спутала ему ноги, накрутив с десяток витков, – вроде бы пустячок, а разорвать практически невозможно, давным-давно проверено на опыте…

Вот теперь можно было никуда не спешить и позволить себе этакую сладострастную медлительность… Даша раскрыла красное удостоверение со знакомым тиснением и подсунула его под свет ночника.

Этого она и ждала, но все равно сердце царапнуло – думала, это будет Косильщик. Хотела так думать…

Старший лейтенант Анатолий Игоревич Поляков, оперуполномоченный уголовного розыска ГУВД Шантарска. Три года вместе, грудью друг друга от бандитских пуль не заслоняли, но общих воспоминаний и переживаний достаточно если не для тесной дружбы, то по крайней мере для братства по оружию…

Даша стянула капюшон и окончательно убедилась, что это не злоумышленник, коварно подделавший или присвоивший служебное удостоверение Толика, а сам Толик. Красавец, похожий на старорежимного поручика. Козел ссученный…

Присела на корточки и уперла дуло пистолета ему в висок:

– Застрелю, падаль! Есть кто снаружи? Живо!

– Даш, ты не поняла… – пробормотал он, пошевелился и застонал.

– Убью, сука! – сказала она яростным шепотом. – Ты меня знаешь, мр-разь…

– Никого там… Я один… Тачка за углом…

Даша выпрямилась, заглянула в сумку и осторожно вытащила оттуда четыре свернутых рулончика. Развернула один. В точности такой гибкий продолговатый лист, как те три, что она после тщательного обыска обнаружила в своей комнате – под телевизором, за паласом, под диваном. С одной стороны – шершавая поверхность вроде «липучки», с другой сплошные ряды крохотных, вскрытых, прозрачных капсул, еще припахивавших тем самым тяжелым, приторным запахом, преследовавшим в ночных кошмарах, в ту ночь перед тем, как Даша увидела в конторе призрачную овчарку. Только на тех, что принес Толик, «липучка» пока прикрыта тонюсенькой прозрачной пленкой, как и капсулы на обратной стороне, целехонькие.

Подошла к окну, указательным пальцем слегка отогнула занавеску и посмотрела вниз. Никого. Вышла в прихожую, тщательно заперла замки и надела цепочку. И тут же вспомнила, что дома у нее нет диктофона, а магнитофон по замыслу корейских конструкторов лишен микрофона, и записать речь на нем никак нельзя. Возможно, у корейцев просто не возникает такой необходимости, у них на каждый случай жизни – своя, особая электроника…

Вернулась в комнату, села в кресло и закурила.

– Нет уж, падло, – сказала она негромко. – Лежи-ка, где лежишь, таким ты мне больше нравишься… Что ж ты, сука?

– Даша, ты не поняла… – сказал он, глядя на нее снизу вверх и не решаясь приподняться. – Я объясню…

– Чего тут непонятного? – пожала она плечами. – Очень даже все понятно, не ты первый, не ты, к моему превеликому сожалению, и последний… – заметила у него на руках тонкие пластмассовые перчатки. – Толя, это уж ты перемудрил. Ты ж у меня в гостях бывал сто раз, твоих пальчиков и так везде полно, мог бы надеть перед тем, как эту гадость снимать и новую клеить…

– Даша…

– Тридцать лет Даша. Ну ты хоть не корячься, умел пакостить, умей и проигрывать красиво… Откровенно тебе скажу, мне так хотелось, чтобы это был Косильщик…

– А это он и есть, я за ним следил, хотел…

– Фу-у… – сказала Даша. – Ты ж оперативник, падло, ты ж профессионал… Ну что ты такое лепечешь? Полежи, придумай что-нибудь поумнее…

Она докурила сигарету и тут же зажгла новую. В душе стоял мерзейший осадок.

– Понимаешь, я тебя вычислила, – сказала Даша. – Стоило только допустить, что из нашей группы есть утечка, как очень многое прекрасно объясняется… И то, что пахан сатанистов знал, кто я такая, и то, что иные наши шаги словно бы предугадывали посредством телепатии. А если вспомнить самое начало, получается, что именно ты тщательно и упорно наводил меня на «Бульварный листок». Паленого-то именно ты там якобы случайно узрел… Когда я оклемалась после вашего угощения, когда приехал Славка, приехал ты, я вам всем трем поставила ловушки, каждому свою. Уж не буду говорить, что навесила на уши тем двум, только они проверку выдержали. А ты – нет. Ты поверил, что меня пока не будет…

– Дай сигарету, – сказал он хрипло.

– … тебе, – сказала Даша. – Предателям не положено.

– Я не предатель. Это ж не работа на мафию.

– Ага, – сказала Даша. – Это дружеская услуга конкретному человечку, а?

– Да, вот…

– Агеев? Чего мнешься? Я, Толя, гораздо больше знаю, чем при вас говорила…

– Ну, Агеев.

– Вот видишь, – сказала Даша. – Похожа я на шизофреничку? С острым галлюциногенным психозом? На чем он тебя подсек?

– Да ни на чем. Я Витальку знаю года полтора. И подрабатывал у них иногда, чего уж там. Калымил по-хорошему, без всякой грязи. Что, я один такой? Куча ребят втихую калымит.

– Вот только они против меня не работали, а ты начал…

– Даша, так получилось. Незаметно.

– Поняла, – сказала Даша. – Ты и тут не оригинален. Сначала тебе предлагают сделать совсем даже крохотный, почти незаметный шажок в сторону. И платят. Потом еще, еще… И все платят, платят… Привыкаешь к этим денежкам и к этим шажкам, они ж крохотные такие. Наконец, предлагают и пошире шагнуть, а ты уже на бабках сидишь, как на игле…

– Ну, а что? – вскрикнул он.

– Ты потише.

– Что – тише? – агрессивно сказал он, но больше уже не орал. – Даша, ты сама по себе. У тебя дети по лавкам не пищат. То любовник платьице подарит, то папочка денег подбросит. Ты-то никого не кормишь. А я кормлю, ясно? Лидка у меня получает сто восемьдесят пять, да и то задерживают по три месяца. Ты бы хоть раз в жизни попробовала ребенку объяснить, почему вон тому бутузу папка покупает большую мороженку за семь штук, а ему папаня не может купить даже самое дешевое, за две. Ты глаза у ребенка при этом видела? Он же даже не хнычет, он не понимает…

– Ну ладно, а вот вырос он у тебя, – сказала Даша. – И сказал ты ему: сыночка, чтобы тебе купить мороженку, я своих продал, офицеров. Погоны запачкал, честь запачкал…

– Он эту честь жрать не сможет.

– Ну, а все-таки? – спросила Даша. – Блядь ты такая, мы сыщики, офицера… Что он тебе скажет? Знаешь, почему эта философия на хрен не годится? Потому что, если так жить, кто-то другой твоих детей продаст в бордель для гурманов, а потом точно так же будет тебе смотреть в глаза и объяснять, что его дети кушать хотели… Это сплошной беспредел, если такую философию принять… Волк чужих волчат и то не жрет…

– Тебя бы на мое место, – сказал он с непроницаемым лицом.

Даша видела, что он глух к любым аргументам. Да и сама не собиралась долго напирать на мораль – и поздно, и абсолютно нерационально…

– Сколько он тебе платил?

– Мне хватало.

– А что потом? Обещал к себе взять?

– Обещал.

– Ишь ты, с устроенной судьбой… А ты, интересно, хоть чуточку соображаешь, что вместо хлебного местечка получил бы заточку в бок? Ты же в курсе всего дела, с самого начала…

Он досадливо поморщился, все так же лежа в неудобной позе:

– Слушай, Даша, я не думаю, что у тебя и в самом деле крыша поехала, но вот лично я совершенно уверен, что ты гонишь натуральнейшую пустышку. Виталий тут ни при чем. Нормальный мужик.

– А чего же он мне устраивает спектакли с экзотическими наркотиками и высококлассными фотоаппаратами?

Толик покривил губы в усмешке – уже оживающей, почти уверенной:

– У него на тебя контракт. Из-за усачевского заведения. Понимаешь, люди серьезные, не нравится им, что ты глубоко копаешь… Вот и решили немного притормозить.

– Это тебе друг Виталий сказал? – Даша, увидев непроизвольный чуть заметный кивок, горько рассмеялась: – А ты веришь? Или – хочешь верить?

– А почему бы мне и не верить? Ты, конечно, что-то все время скрывала, но основную канву я знаю. Что у тебя есть на Агеева? Что доказывает, будто он – Мастер? То, что он встречался с немцем? Так немец, чтоб тебе было известно, не только ученый, но и акционер какой-то фирмы. Она сюда гонит электронику, ясно? Немцу капает процент.

– Тоже от Агеева слышал?

– Да они при мне час обсуждали, как вытолкнуть с рынка какую-то немецкую же фирмочку, я их возил на завод «Квант»… Тоже инсценировка?

– А почему бы и нет?

– Даша, ты и впрямь зациклилась…

Немец – еще и бизнесмен. Потому, быть может, француз у него по пятам и ходит. Яснее ясного.

– А меня, значит, решили притормозить пользователи ряженых девочек?

– Вообще-то, они с тобой могут и договориться… Хочешь, Виталий устроит? Даш, ты извини, что я тут наврал… Ты с ним созвонись, можно прямо сейчас, и обговорите… Тебя же тоже никто не заставляет продавать контору. Уйдешь туда, в «Терминатор»…

– Это ты сам придумал или Агеев?

– Был у него и такой запасной вариант. Что, и дальше будешь сидеть на грошах?

– Благодетель ты мой… – сказала Даша. – Нет, ты и в самом деле не понимаешь, как тебя в качестве болвана используют?

Но видела по его упрямому лицу, что он понимать не хочет. Та модель действительности, какую в его воображении создали, его вполне устраивала. Пока платили.

Не рассказывать же ему про загадочные кассеты? Про разговор с Фролом? Отрезанный ломоть, тварь…

– Ладно, чего воду в ступе толочь, – сказала Даша решительно. – Ты мне сейчас все подробно расскажешь – как у вас с ним все завязалось, как получал задания, что делал…

Он, извиваясь, ухитрился подняться в сидячее положение, чтобы не упасть, привалился спиной к дивану. И, глядя ей в глаза, усмехнулся совсем уж дерзко:

– Нема дурных, Дашенька.

– Я ж тебя, козла…

– Не надо, – сказал он, досадливо поморщившись. – Ну что ты мне сделаешь? Пытать будешь? А что с тобой потом на Черского сделают за такие художества? На тебя ж материала – выше крыши, и половина – от психиатров…

Даша посмотрела на него даже не яростно – удивленно:

– Ты что, решил, что пойдешь отсюда своими ножками?

– А как иначе? Я, Даш, зверь сейчас, за детенышей бороться надо. Которых ты кормить не будешь… А метод борьбы у меня один: молчать, как Зоя Космодемьянская. Хлопнуть ты меня не хлопнешь, не такая дура. А заявление мое ляжет не в папочку к анонимным фоткам и подписанным телегам, а в досье к тем самым психиатрам… Ты сначала докажи, что я к тебе в квартиру лазил. Что это я кысаньку подвешивал. Да и не было никакой кысаньки, тебе почудилось, о том и рапорт есть…

– Ну, а сейчас как ты у меня оказался?

– В дверь вошел, – хохотнул Толик. – Зная твое состояние и все пережитые невзгоды, пришел по-дружески навестить. Могу я в столь поздний час зайти по-дружески навестить свое непосредственное начальство? Которое ценю, люблю и уважаю? Беспокоился я за тебя, вот и зашел морально поддержать… Только ты с дикими глазами и пушкой наголо на меня вдруг накинулась, руки-ноги спеленала и начала шизу гнать… Ну не надо на меня так смотреть! Я ж говорю, мне детей защищать следует…

– А это? – Даша коснулась босой ногой валявшейся на полу черной сумочки.

– Это? – Толик уставился на сумку так, словно видел впервые в жизни. – Откуда мне знать, что у тебя по квартире валяется? Или где-то там мои отпечатки есть?

– А отмычка?

– Отмычка? – он вдруг полез скованными руками в карман джинсов, выхватил связку ключей и швырнул на пол. – Это, Даш, твои собственные запасные ключи, которые ты зачем-то на пол кинула. Ах, еще и перчатки? – он стянул их (Даша уже не препятствовала), бросил туда же. – Подумаешь, криминал… Это ты меня просила тройник в ванной посмотреть, перчатки даже дала… Ну, что там у тебя еще? Ничего у тебя больше… И проверять меня можно до бесконечности – я против родной конторы не работал, через меня никакие утечки не проходили, концов не найдут, потому что их нет… Что тебе надо? Чтобы я ушел из уголовки? Да пожалуйста, уродуйтесь вы сами за эти кошкины слезки…

– А вот, к примеру, где ты был, когда в «тыще» ухлопали Мироненко? – наугад спросила Даша.

В глазах у него молниеносно промелькнуло нечто. Но тут же опомнился, пожал плечами:

– Где? Дай припомнить… С одной лялькой. Лялька, если что, подтвердит.

– Сука, – сказала Даша. – Значит, все же ты…

– Ты про что?

– Как же я тебя раньше-то проморгала…

– Понимаешь, я хочу жить – и умею. А ты хочешь, но не умеешь нисколечко…

То, что прыгнуло у него в глазах при реплике об убийстве Мироненко, Даша истолковала недвусмысленно. Но чем его прикажете прижать, и на чем? Гранику нужны твердые доказательства, самое большее, что можно сделать – заставить его уйти по-тихому – но он только того и ждет… Итак, она все-таки оказалась права. Был крот…

– А там, возле студии, когда вязали террористов, ты чем занимался?

– Чем и все. Жителей выводил, опрашивал.

– А как одет был?

– Как всегда. Только капюшон натянул. Ты куда клонишь, Даша?

– Да интересно мне, кто бомбочку под машину приклеил…

– Что, и бомбу я подкладывал? – ухмыльнулся он. – А Листьева не я замочил?

– Ну ты же прекрасно понимаешь: я тебя сейчас не раскалываю, потому что нет ни малейших улик. Просто хочу тебе, мудаку, вдолбить: даже если не ты положил Мироненко и не ты сунул бомбу, все равно жить тебя не оставят, когда начнут зачищать и шлифовать. И как мне ни противно с тобой, падалью, договоры заключать, но я тебе категорически обещаю: если сдашь мне Агеева, ни словом не пискну ни сейчас, ни потом. Зыбин и того меньше знал, а рванула душа на небеса… Тебя тем более постараются… зачистить. Думай. Ты меня знаешь, слово не нарушаю. Пиши заявление – и спокойно уматывай.

– Я его и без интимных бесед с тобой напишу. Сними наручники – и давай прощаться. Загостился я у тебя что-то…

Даша задумчиво посмотрела на телефон. Бесполезно. Гранику не за что будет уцепиться. А версия насчет «стойкого систематизированного бреда» получит еще один козырь…

– Как же ты мне «домашнюю галлюцинацию» устроил? – спросила она из чистого любопытства.

– Да проще простого. Сидел в машине и, как только ты рванула в соседний подъезд, быстренько забежал в квартиру и убрал все. Котик был хитрым узлом подвешен, достаточно дернуть за конец – и моментально распустится. Дымовуха была безоболочечная, вся сгорела. Там от трения вспыхивает, импортная химия какая-то… Главное было – подсунуть под дверь так, чтобы вспыхнула в один момент, едва ты откроешь. И звук опять же от трения происходит. На Западе что хочешь соорудят… А голова – тоже просто. Это какой-то хитрый пластик, великолепная имитация, заодно с «кровавой лужей». Там была пипочка, я ее налил теплой водой из-под твоего же крана, чтобы казалась теплой. А сгорает он моментально, стоит только поднести огонек. Покидал всю бутафорию в сумку, быстренько поднялся на чердак – я там заранее снял замок – слез в соседний подъезд, и ладушки… Голову спалил еще на чердаке, кошку бросил там же. Был, конечно, шанс на то, что у тебя в кармане окажется рация, и не побежишь ты к телефону, но тут уж…

– Что замолчал?

– Ну, можно было подняться в квартиру в масочке, шокером вырубить – и все равно ничего бы ты не доказала. А если бы даже все это к постороннему в руки попало – не так уж страшно, в итоге. Концов нет.

– Это что, специально для меня где-то по передовой европейской технологии муляж делали?

– Я же говорю – люди серьезные, денежные… Не надо бы тебе ерепениться, Даша.

– Наркотиком по сигаретам ты мазнул?

– Ага. По фильтрам. Там и нужно-то было – чуть-чуть… Хватит, а? Мне что-то уже надоело сидеть, как кавказскому пленнику…

Даша еще колебалась с минуту, но видела, что партия проиграна. Единственный ее успех заключался в том, что она избавлялась от «крота».

– В машине есть кто-нибудь? – спросила она.

– Нет. Моя машина… вот уже три дня, как на меня переписали.

– «Мерседес», поди?

– Зачем? «Девяносто девятая».

– Ценят, видать… – Она решительно встала, прошла в прихожую, оделась и натянула сапожки.

– Ты куда?

– Провожу тебя, золотце, – сказала Даша, – согласно кавказскому гостеприимству. – Нагнулась и отперла наручники. – Ну, а пластырь сам снимешь…

– Что еще за провожанья?

– Да все просто, – сказала Даша равнодушно. – Вдруг и удастся подстрелить того, кто тебя будет мочить. Он меня интересует гораздо больше, чем ты – его-то будет на чем колоть.

– Да брось ты. Кто это меня мочить будет?

– Пошел вон, – сказала Даша, держа руку с пистолетом в кармане пуховика. – Куда? Корочки и пистолет у меня остаются, тебе все равно ни к чему… Ты ж заявление подаешь.

– Слушай…

– Пошел вон, козел!

Она пропустила его на лестницу, захлопнула дверь, – защелкнув ее на один замок из двух, – и спустилась следом, держась шагах в трех позади.

– Топай, – распорядилась она. – Топай к своей машине ровным шагом и не спеша…

Задувал противный ветерок, но на лавочке у соседнего подъезда кто-то сидел, чуть сгорбившись, не глядя вроде бы в их сторону… Э т о т? У подъезда стоят четыре разнокалиберных машины – светлая иномарка, «Жигуль», «Волга», еще иномарка темного цвета. Все машины кажутся стылыми кусками железа, не видно, чтобы внутри кто-то сидел… Колюче светил фонарь на подъемном кране, недостроенный дом казался жертвой бомбежки.

Толик шутовски раскланялся с Дашей, поднял воротник куртки, сунул руки в карманы, шагнул направо…

Слева, от лавочки, хлестнул резкий выстрел.

Даша мгновенно пригнулась, отскочила к стене – второй выстрел, третий! – прицелилась туда, видя краем глаза, что Толик подламывается в коленках, опускается на асфальт…

Она еще стояла, нащупав стволом пистолета высокую фигуру, отчего-то продолжавшую сидеть как ни в чем не бывало, – когда вспыхнули фары светлой иномарки, поймали сидящего в яркий луч дальнего света. И еще один сильный луч ударил от подъезда слева, кто-то бежал к скамейке, хлопнула дверца светлой машины, и крайне знакомый голос окликнул:

– Даша, это я, не стреляй!

Двое сдернули сидевшего со скамейки, заламывая руки. Он дергался, что-то протестующе вопил.

– Кто? – окликнула Даша, держа под прицелом приближавшегося от машины человека.

– Я, Ремезов.

Даша опустила пистолет. Косильщик нагнулся над лежащим, посветил фонариком, выпрямился и зло протянул:

– Тю-тю…

Даша всмотрелась. Посередине лба чернело аккуратное, небольшое отверстие, а глаза были открыты, и лицо совершенно спокойное…

– Сергей! – окликнули от скамейки.

Косильщик побежал туда, и Даша кинулась следом. Ослепленный светом фонаря, который держали у самого его лица, кругломордый парень, на километр вонявший водкой, отчаянно моргал и орал:

– Ну чо такое, чо такое? В чем проблема, мужики? Салют хотел устроить, не выходит, стерва…

Третий, стоявший рядом, подсунул под луч фонаря черный пистолет и вынутую из него обойму. Даша поначалу приняла ствол за «Марголин» или «Дрель», но тут же разглядела, что обойма набита желтыми газовыми патрончиками, с зеленоватыми заглушками. Газовик на базе «Марголина».

– Вон они, три гильзы, – сказал державший пистолет. – Шумовыми лупил.

– А я чо говорю? – навязчиво бубнил пьяный. – Чо в натуре, мужики? Ну холостые, Нинка, стерва, не выходит, а я, может, на серьезную влюблен…

Косильщик яростно, замысловато выругался. Даша перехватила его взгляд и уставилась в ту же сторону – на недостроенный дом, ярко освещенный холодным, колючим светом. Где-то далеко за стройкой слышался удалявшийся шум мотора.

– Поздно, – сказала Даша, когда Косильщик повернулся к своим ребятам. – Времени хватило, нет там уже никого… Говорила я идиоту… Даже если бросил ствол на стройке, смысла нет спешить, валяется себе…

– Паспорт при нем, – сказал один из державших пьяного стрелка, левой рукой попутно обшаривавший его карманы.

– Да все при мне, и паспорт, и прописка… – бухтел тот, уже не вырываясь. – Вы чо, менты? Руки ломаете… Нинка не выходит, а мне тут мерзнуть надоело…

И Даша уже обостренным чутьем, вспышкой сыскарского озарения понимала: конечно же, этот нестерпимо пахнущий водкой, но по виду не особенно и пьяный тип попросту отвлек безобидной пальбой внимание от стройки, откуда выстрелил настоящий киллер – однако доказать это невозможно. Можно прозакладывать голову, выбран совершенно «чистый» статист, самое большее, что ему можно пришить – мелкое хулиганство и незарегистрированный газовик, наш замотанный суд отмерит ниже низкого…

И по лицу Косильщика, отрешенно-поскучневшему, поняла: он мгновенно прокачал ситуацию и пришел к тем же выводам. Как нельзя кстати он тут оказался, значит, Воловиков не такой уж скупец, как представлялся…

Воловиков?!

Она узнала одного из державших «пьянчужку» – капитан Даев, из людей Бортко. И мгновенно сопоставила только что случившееся, эту машину и этих ребят с кое-какими догадками и размышлениями последних дней. Два плюс два давало четыре…

Присмиревшего стрелка потащили в машину.

– Сейчас свяжутся, приедет группа… – сказал Косильщик. – Вот видишь, я как чуял, уговорил ребят подмигнуть по старой памяти…

– Я что, дура? – сказала Даша.

– Слушай…

– Я к тебе, Сереженька, за это время немного пригляделась. И как-то незаметно, сам собой всплыл вопрос: почему это неглупый хваткий парень, хороший опер, как выяснилось, влип в глупейшую историю со скошенным безобидным маком? Такой, каким я тебя знаю, ты подобного идиотства никак не мог сотворить…

– Бывает, даже на самых лучших оперов этакое затмение находит. Вот и откалываешь глупости…

– Сказала же, не держи меня за дуру, – отмахнулась Даша. – Ваш Ведмедь что, впервые такие штучки откалывает? Только не думала, что и мой черед настанет, а я ушами прохлопаю… Что вам известно? Что в РУОП знают такого, чего я не знаю?

– Даша, я тебя решительно не понимаю, – сказал он спокойно, без улыбки.

– Ну, ситуация, – покрутила она головой. – В один вечер обнаружила у себя в группе две внедренки, хоть и разного плана… Старею что ли, на пенсию пора? Вот что, казачок засланный, не знаю, как ты это устроишь, но чтобы завтра тебя и близко не было. Не нужны мне такие казачки, пусть из братских отделов.

– Что, никак не договоримся? – спросил он совершенно другим тоном. – Даже для пользы дела?

– Для пользы дела, конечно, можно, – сказала Даша. – Если ты мне откровенно расскажешь, что у вас об этом деле знают мне неизвестное. Тебя, конечно, запихнули ко мне с расчетом на длительное оседание, никто ведь не мог протелепатировать того, что начнется, но это-то как раз и доказывает, что особа ты приближенная и доверенная.

– Не могу я сам решать. Нужно посоветоваться с хозяином.

– Вот и советуйся, – сказала она. – И если он решит со мной не откровенничать, можешь не появляться. Все. Подъедет группа – ты знаешь, где я живу.

Повернулась и пошла к своему подъезду, даже не взглянув на неподвижное тело.

Дверь в квартиру оказалась полуоткрыта. Даша ничуть не встрепенулась, с каким-то тупым равнодушием прошла в свою комнату и убедилась, что ленты с неизвестной отравой исчезли – и старые, отработавшие, и новые, вместе с сумкой Толика. Особенно ломать голову не было нужды, все ясно из рассказа Толика – когда она вышла, кто-то, с такой же точно отмычкой, прятавшийся на верхней площадке, спустился в квартиру и вынес улики проторенной дорожкой через чердак. И ничем уже не докажешь, что они были. Если незваный гость знал, что должно произойти на улице, мог действовать без малейшей спешки, у него было минут десять.

На минутку ей стало страшно. На минутку готова была допустить самое жуткое: что против нее работает то самое существо, которое, по слухам и легендам, никогда не делает ошибок.

Вздор. Хотя бы потому, что это существо могло бы ее, девку неверующую и в церковь заглядывавшую пару раз в жизни из чистого любопытства (да и некрещеную к тому же, лишенную определенной защиты), скрутить в бараний рог и погубить в три минуты. Значит, это человек. И его можно переиграть… если только придумать как.

Она сидела и дымила, как паровоз. Сигареты были куплены уже после приступа, в случайном киоске, и опасаться их не следовало. Мозг работал на пределе, подстегнутый нешуточным унижением и поганым чувством бессилия.

Еще до того, как опергруппа приехала, чтобы выполнить все необходимые формальности над холодеющим телом бывшего брата по оружию, Даша нашла неожиданный вариант. Размышляя с позиции какого-нибудь записного чистюли, это была чистейшей воды провокация. Вполне возможно. Но у провокации в то же время было одно неоспоримое достоинство: задуманный удар ни в малейшей степени не противоречил Уголовному кодексу и не нарушал ни одной из его статей. Она просто-напросто отыскала лазейку. С человеком здоровым это могло и не пройти, а вот с больным…