Танковая буря

Глава 11

Сознание возвращалось к разведчику вместе со страшной болью в голове. Вокруг царила тьма. Такое уже было в жизни Шубина, когда он очнулся после ранения в госпитале. Вот и сейчас он решил, что находится в госпитале, а темно просто потому, что сейчас ночь. Но в следующую секунду он осознал, что лежит не на больничной койке, а на чем-то жестком – кажется, на бетонном полу. И что руки его связаны за спиной. Это могло означать только одно: он попал в плен.

Промелькнула мысль: все ли он успел передать в штаб фронта? Поняли ли там самое главное? Затем Шубин вспомнил своего напарника Сергея Дозорова, погибшего во время взрыва грузовика, начиненного снарядами. «Легкая смерть была у Сереги, – подумал он. – Мне другая предназначена. Мне, как видно, придется помучиться, прежде чем умереть».

В этот момент скрипнула дверь, и в камеру, где находился разведчик, хлынул поток света. Затем Шубин увидел начищенные сапоги немца, подошедшего вплотную к Глебу.

– Ну что, очнулся? – спросил немец. Говорил он доверительно, почти ласково. – Вижу, очнулся. Не хочешь говорить? Или делаешь вид, что не понимаешь немецкий? Это ты напрасно. Есть десятки людей, которые видели и слышали, как ты болтал по-нашему, выдавая себя за дорожного инспектора. Знаешь, проще всего было бы тебя расстрелять или поставить на плацу – и сжечь из огнемета. Но у господина майора Лернера есть к тебе вопросы. Так что ты еще некоторое время будешь жить. Все, хватит валяться! Вставай, пошли!

Тюремщик наклонился, схватил Шубина за воротник и вздернул, словно котенка. Положение было унизительное, и Шубин не стал его продлять. Он сам поднялся и направился к двери.

Они прошли по коридорам тюрьмы, и Шубина ввели в кабинет. За столом сидел немец лет сорока, одетый в черный мундир гестапо. Понятно, что это был тот самый майор Лернер, о котором говорил охранник. Теперь, оглянувшись, Шубин разглядел и самого охранника. Тот тоже был в гестаповском мундире с белой повязкой на рукаве, на которой красовалась черная свастика.

– Хорошо, Фридрих, ты можешь идти, – сказал майор. – Не бойся, я с ним справлюсь. Он, конечно, парень отчаянный, но я имел дело и не с такими отчаянными. И со всеми отлично справлялся.

– Слушаюсь, господин майор! – ответил охранник и вышел.

А майор обратился к Шубину:

– Садитесь, господин разведчик. Разговор нам предстоит долгий, чего же стоять? И не надо притворяться непонимающим – вы все прекрасно понимаете. И еще учтите – это не вежливое предложение, а приказ. А мои приказы здесь все исполняют. Не сядете сами – я заставлю это сделать. Ну?

Противиться из-за пустяка было глупо, и Шубин, шагнув к столу, сел. А майор достал стоявший у его ног вещмешок Шубина и водрузил его на стол. Не спеша стал извлекать из вещмешка один за другим предметы, которые там лежали. Достал гранату – последнюю, оставшуюся у Шубина, два автоматных диска и несколько обойм к ТТ, а затем и сам пистолет. Рядом лег на стол немецкий «вальтер», потом фонарик, компас, походная аптечка с бинтами и запасом йода… А затем майор стал доставать документы. На столе перед ним оказались удостоверения майора Генриха Тальберга и полковника Рихарда Мюллера, рядового Эрнста Бауэра и ефрейтора Людвига Кауфмана. Разложив перед собой эти документы, немец покачал головой.

– Кем ты только не успел побывать, а? Даже полковником танковых войск! И всех этих людей ты, конечно, убил…

– Нет, не всех, – ответил Шубин.

Он в первый раз за время пребывания в плену открыл рот. Молчать дальше не было смысла. Немцы все равно знали, что он говорит по-немецки, знали, что он советский разведчик. И если Глеб надеялся вырваться из плена, вернуться к своим (а он, несмотря ни на что, продолжал на это надеяться), то ему предстоял длительный психологический поединок с этим гестаповцем. Почему бы не начать этот поединок с чистой правды? Ведь он действительно убивал не всех немцев, с которыми сталкивался.

И майор Лернер с ним охотно согласился:

– Это правда. Вы оставили в живых водителя, хотя вполне могли его убить. Какое благородство! Может быть, в таком случае, благородный господин разведчик, вы назовете нам свое имя? А то я даже не знаю, как вас называть…

– Меня зовут Павел, – ответил Шубин. – Павел Зайцев.

– Надо же, какая мирная фамилия! И какое же у вас звание, господин Зайцев?

– Я лейтенант, – ответил разведчик.

Однако Лернер покачал головой:

– А вот это вранье. Никакой ты не лейтенант. Чтобы изображать полковника, надо иметь звание никак не ниже капитана. Ты не Зайцев и не лейтенант. Я думаю, у тебя чин не ниже капитана. Я угадал?

И гестаповец впился глазами в лицо Шубина. Разведчик молчал. Нет, он не станет называть врагу свое настоящее имя и звание. С какой стати? Такая откровенность была равносильна капитуляции. Поэтому Шубин изобразил на лице полнейшее равнодушие. Он делал вид, будто не слышал вопроса или не понял его.

Но немец был хорошим психологом. Он улыбнулся и с удовлетворенным видом и произнес:

– Да, я вижу, что угадал. Ты капитан, ты профессиональный разведчик, и ты прибыл сюда с заданием… Скажи, с каким заданием ты сюда прибыл? Только постарайся в этот раз не врать. Потому что на этот раз я не склонен прощать вранье. Если ты мне опять соврешь, я отрежу тебе палец на руке. Какой именно палец, я пока не знаю – потом решу. Какой захочу, такой и отрежу. Знаешь, потеря какого пальца для человека страшней всего?

Шубин молчал, и гестаповец сам ответил на свой вопрос:

– Самый большой урон своему врагу ты наносишь, когда отрезаешь ему большой палец. Если он правша – надо отрезать ему большой палец на правой руке. Лишившись этого пальца, твой враг больше никогда не сможет взять в руки оружие – ни пистолет, ни нож. Да что там нож – он даже ложку взять не сможет, кусок хлеба не удержит! Пока я не начал работать в гестапо, я даже не догадывался, какую большую роль в жизни человека играет большой палец руки. Да я о многом тогда не догадывался… Можно сказать, только здесь, в тайной полиции фюрера, я стал понимать – как устроен человек, где его самые чувствительные, самые болезненные места.

Немец говорил с воодушевлением; его лицо разрумянилось, глаза горели. Шубин, видя перемену в поведении фашиста, понял, что имеет дело не просто с жестоким врагом, а с садистом, которому доставляет удовольствие мучить свои жертвы. И ему впервые стало страшно. Однако он продолжал молчать, и майор повторил свой вопрос:

– Так скажи, капитан, с каким заданием ты проник в наш тыл? Говори, русская свинья, не молчи! Или я выполню свою угрозу и отрежу тебе палец. Начну, пожалуй, с мизинца…

Надо было отвечать. Противостояние с немцем вступало в самый опасный, критический этап. Этап, где от каждого сказанного слова зависела жизнь и судьба Шубина.

– Хорошо, я скажу, – произнес он. – Да, у меня было определенное задание. Я должен был собирать сведения о немецкой армии и передавать их в свой штаб. А также мне было поручено устраивать диверсии на дорогах. А если получится, взорвать какой-нибудь немецкий склад.

Рот гестаповца растянулся в улыбке. Так могла бы улыбаться змея, если бы умела это делать.

– Какой содержательный ответ! – воскликнул он. – И какой правдивый! Тут каждое слово – правда. Вижу, ты ценишь свои пальцы. А еще больше ты, наверно, ценишь свои глаза, нос, уши и другие части тела. Да, капитан, я знаю, что ты сказал мне правду. Знаешь, почему я так решил? Во-первых, вот из-за этого предмета…

Немец снова сунул руку в мешок Шубина и достал оттуда последнее, что там еще оставалось, – рацию.

– Да, ты действительно получил задание собирать и передавать своим командирам информацию о нашей армии, – сказал гестаповец. – Для этого тебе была нужна эта современная рация. Правда, в ней полностью разряжена батарея, так что сейчас с ее помощью ничего передать нельзя. Но батарею можно и зарядить…

Гестаповец сделал многозначительную паузу, и тут Шубин понял, какую игру тот ведет. Понял, почему ему еще не отрезают пальцы, почему он вообще остался в живых. Майор Лернер собирался перевербовать разведчика, заставить его передавать в штаб Южного фронта фальшивые данные о немецкой армии. Вот в чем состоял его замысел!

Между тем немец продолжал:

– И насчет диверсий на дорогах в нашем тылу ты все верно сказал. Я проверил и установил, что в последние дни произошли по крайней мере две такие диверсии: одна на дороге между Морозовской и Волгодонском, а другая – к югу от Волгодонска. В обоих случаях были уничтожены грузовики, которые везли снаряды. Это ведь твоих рук дело?

– Да, – глухо, будто через силу ответил Шубин.

На самом деле он был рад, что гестаповец клюнул на его обман, поверил в «задание с диверсиями». На самом деле такого задания перед ним никто не ставил – снаряды в немецком грузовике взорвались в ходе боя. Но ему нужно было запутать противника, чтобы тот не знал, какое значение советское командование придает получению правдивой информации о противнике.

– Что ж, хорошо, что ты признаешься в этих диверсиях, – с довольным видом произнес гестаповец. – Я вижу, у нас намечается сотрудничество. Ведь намечается, капитан?

– Почему бы и нет, господин майор? – вопросом на вопрос ответил Шубин.

Он готов был вести тонкую и опасную игру. Лучше было вести эту опасную игру, чем отказаться отвечать на вопросы немца и принять мучительную смерть.

– Намечается, намечается! – повторил Лернер.

Он встал из-за стола и прошелся по своему маленькому кабинету.

– Батарея рации разряжена, – рассуждал он вслух. – Это значит, что ты не смог передать в центр те данные, что успел собрать возле Котельниково, когда успешно изображал нашего дорожного инспектора. Вот почему русские не смогли подготовиться к нашему наступлению и первый же натиск нашей четвертой танковой армии заставил вашу пятьдесят первую армию бежать. Все сходится! Теперь нам надо развить этот успех. А для этого провести кампанию по дезинформации русского командования. Надо разработать донесение, которое ты передашь в ваш штаб. Это я не могу сделать в одиночку, тут мне понадобится помощь военных. Думаю, к завтрашнему утру текст такого донесения будет готов. И ты его передашь. Ведь у тебя одного есть ключ к шифру этой рации. Ты ведь передашь нужное сообщение, правда, капитан?

Шубин выразил всем своим видом, будто в душе ведет сам с собою мучительную борьбу, даже покраснел от напряжения. А затем глухо произнес:

– Хорошо, я передам.

– Вот и отлично! – обрадовался майор. – Мы начнем с твоим командованием игру. Тонкую и опасную игру! Но мы ее обязательно выиграем, вот увидишь!

– Может быть… – все так же подавленно произнес Шубин. – Скажите, господин майор, а какое сегодня число? А то я потерял счет времени. А ведь для передачи информации надо знать точную дату…

– Немудрено, что ты потерял счет времени! – расхохотался немец. – Ведь ты больше суток провалялся без сознания. Ефрейтор Кнопп немного перестарался, когда бил тебя по голове. Ты уж извини его: у него не было времени, чтобы правильно рассчитать силу удара. Но зато он достиг нужного результата: ты сидишь здесь, и ты согласен вести нашу маленькую игру с твоим руководством. Да, я не ответил на твой вопрос. Сегодня второе декабря, и уже вечер. Так что текст донесения у меня будет только завтра к утру, как я сказал. Подведем итоги. Пока что мы с тобой закончим разговор. Сейчас тебе развяжут руки и отведут назад в камеру. Тебе дадут поесть. И папиросы мы тебе тоже вернем. Отдыхай, капитан, восстанавливай силы. Завтра они тебе понадобятся.

С этими словами майор вдавил кнопку сбоку стола, вызывая охрану. Явился давешний охранник в сопровождении еще одного здоровенного немца. Гестаповец объяснил им, как следует обращаться с пленным, сказал, что этот пленный представляет большую ценность для немецкого командования.

– Так что отрывать ему голову не нужно, – сказал гестаповец в конце своей речи. – Дайте ему поесть, дайте воды, он даже может покурить. Ну, и на прогулку можно вывести. Но при этом не забывайте, что это опасный враг, который успел убить нескольких наших товарищей. Так что вам надо быть внимательными, не терять бдительность.

После такого напутствия охранники отвели Шубина назад в камеру. Здесь они сделали все, что сказал майор: разведчику принесли тарелку немецкого «зуппе», кружку кофе, вернули ему папиросы, лежавшие в вещмешке, и даже выдали спички, чтобы он мог курить в любое время. И тогда, сидя на нарах, куря свою первую папиросу за сутки и поглядывая в зарешеченное окно, Шубин задумался над своим положением и о том, что делать дальше.

«Сегодня уже второе декабря! – думал он. – А это значит, что немцы уже сутки как начали наступление. И теперь наше командование и так знает, что главный удар они наносят не из Нижнего Чира, а здесь, из района Котельниково. К тому же я об этом уже сообщал три дня назад. Между тем немцы думают, что я не успел ничего передать, потому что батарея рации разрядилась. Все это важно учесть, когда немцы заставят меня работать на рации и передавать их сообщение. Все это важно…»

Он начинал опасную игру с гестапо. Ему предстояло пройти по тонкой грани между тем, что можно делать, чтобы спасти свою жизнь, и тем, что делать ни в коем случае нельзя – потому что ты можешь действительно дезинформировать советское командование и оно примет неверное решение. И еще Шубин знал, что эта игра не может быть долгой. Когда немецкое наступление в районе Сталинграда закончится (Глеб, конечно, верил, что оно закончится поражением), немцы потеряют к нему интерес. И тогда они предложат ему окончательно перейти на их сторону и принять присягу на верность фюреру. Значит, за эти несколько дней надо продумать план побега. Да, необходимо совершить побег!

Докурив, он решительно постучал в дверь, вызывая охранника. А когда тот пришел, попросил, чтобы его вывели на прогулку.

– Господин майор велел мне больше гулять, – заявил разведчик. – Гулять, дышать свежим воздухом. Сказал, надо, чтобы у меня голова хорошо работала. Так что я перед сном хотел бы погулять.

Охранник помялся, но возразить ему было нечего. Он вызвал своего напарника, и вдвоем они вывели разведчика в коридор, оттуда прошли к входной двери и ступили во двор.

Все время, пока они шли, Шубин старался запомнить расположение коридоров, комнат. А оказавшись во дворе, первым делом взглянул на стену, которая окружала этот двор. Стена была высокая, около трех метров. Немцам она, вероятно, казалась непреодолимой. Но Шубину приходилось преодолевать препятствия и повыше. Тут главное – хорошенько разбежаться… И он, прогуливаясь по двору, рассчитывал, сколько шагов можно сделать, если начать разбег прямо от стены дома. Получалось, что запрыгнуть на стену можно. Запрыгнуть, а потом подтянуться. И где тогда окажешься? Где стоит этот дом, превращенный немцами в тюрьму? Он прислушался к звукам за стеной. Раздавался собачий лай. Где-то вдали слышался неумолчный рокот моторов – видимо, там проходила автотрасса. А еще можно было различить перестук колес железнодорожных составов и гудки локомотивов.

«Где же я нахожусь? – задумался Шубин. – Вариантов, в общем, два: или в поселке Октябрьский, или в Котельниково. Надо это обстоятельство выяснить». И когда охранники повели его назад, в камеру, разведчик будто мимоходом заметил:

– Ну и тишина здесь стоит! Как в лесу. А ведь Котельниково – большой населенный пункт, почти город…

– Ну, у вас, русских, нигде нет ночной жизни, – снисходительно заметил на это здоровенный охранник по имени Фридрих, который водил Шубина на допрос. – Даже в городах вроде Ростова нет ни ночных клубов, ни варьете… А тем более их нет здесь, в этом задрипанном Котельниково. Тоже мне – город! Ладно, хватит болтать, ступай спать.

И с этими словами он втолкнул пленника в камеру и запер дверь. Он не видел улыбку пленника, которой тот ответил на его грубость. У Шубина была причина улыбаться – ведь теперь он точно знал, где находится. Да, он был далеко от линии фронта. Но это расстояние тоже можно было преодолеть. Один раз он это уже сделал, на грузовике. Теперь надо было сделать это еще раз. Котельниково так Котельниково. То, что он в этом населенном пункте, было очень даже неплохо…

На следующее утро, сразу после завтрака, в камеру Шубина заявился охранник и снова повел его в кабинет майора. Гестаповец, как видно, ждал пленного. На столе стояла готовая к работе рация.

– Ну вот, у нас все готово к работе, – заявил Лернер. – Вот текст, который мы утром получили из штаба армии. Мне передавали, что сам фельдмаршал Манштейн проявил интерес к моему замыслу и дал указания относительно того, что нужно внушить русским. Теперь осталось только передать этот текст. Ты готов, капитан?

– Да, я готов, господин майор, – ответил Шубин. – Сейчас я сыт, я хорошо выспался, голова работает – значит, я готов.

– Вот и отлично! – воскликнул Лернер. – Садись сюда, к рации. Устраивайся поудобнее… Вот тебе текст донесения. Но прежде чем ты прикоснешься к ключу, хочу тебе напомнить: никаких хитростей! Не пытайся нас обмануть – обман я сразу замечу. И тогда пеняй на себя. Ты все понял?

– Понял, господин майор, – сказал Шубин.

Он прочитал текст, который ему предстояло передать. В нем сообщалось, что немцы, когда достигнут поселка Верхнекумский, резко повернут на север, в район Нижнего Чира. А оттуда, с немецкого плацдарма на левом берегу Дона, им навстречу выступят свежие части вермахта. Таким образом, они разгромят советские части в этом районе, а затем объединенными силами двинутся к Сталинграду.

Что ж, это был хороший план. Хороший и вполне осуществимый. Советское командование вполне могло поверить, что этот план немцы и собираются реализовать. Оно поверит в это тем охотнее, если получит сообщение от своего проверенного, опытного разведчика…

– Ты все понял? – спросил Лернер, склонившись над Шубиным. – Как ты будешь шифровать сообщение? Где ты прячешь шифр?

– Нигде, господин майор, – отвечал разведчик. – Я помню его наизусть. И шифрую сообщение прямо по ходу передачи.

– Хорошо, шифруй при передаче, – разрешил гестаповец. – Но помни: ты должен передать все точно так, как написано в нашем тексте. И учти: я буду оценивать твою работу по тому ответу, который мы получим. И твое донесение, и полученный ответ сегодня же изучат наши шифровальщики, и я буду точно знать, что ты передал и что получил. Если ты попробуешь меня обмануть – берегись! Ну, начинай!

Шубину надо было решить крайне сложную задачу. Он должен был передать текст немецкого донесения, не изменив ни одной буквы. И при этом надо было ясно показать своим, что он работает под вражеским контролем и что верить полученному тексту нельзя. При этом людям в штабе Южного фронта тоже надо было решить сложную задачу: передать такой ответ, чтобы он не насторожил немцев, но при этом Шубин понял, что наши поняли его игру.

Он взялся за ключ, вспомнил шифр и начал передачу. Он передал все, что говорилось в немецком донесении, а в конце добавил только одну фразу: «Слава Сталину!» и подпись: «Павел».

Закончив передачу, он выпрямился, откинулся на спинку стула и сказал:

– Ну вот, минут через десять наши передадут ответ.

– Хорошо, подождем, – согласился немец.

Потекли напряженные минуты ожидания. Шубин пытался представить, что сейчас происходит в штабе фронта. Разумеется, наш советский радист удивился, получив такую странную радиограмму. Ведь наши разведчики никогда не передавали в донесениях никаких здравиц вождю, и Шубин не мог подписать свое донесение именем какого-то Павла. Он его никак не подписывал. И теперь в штабе спешно решают, какой ответ им следует передать. Хорошо бы, чтобы там, возле рации, оказался начальник разведки Южного фронта полковник Уколов! Он-то сразу все поймет и сможет принять правильное решение! А вот если Уколова на месте не окажется…

Шубин не успел додумать до конца, что получится, если полковника Уколова не окажется на месте, так как лампочка на рации замигала, говоря о том, что идет передача ответного сообщения. Шубин записал его, тут же расшифровал. Сообщение было коротким: «Благодарю за важную информацию. Постарайся узнать детали. Слава Сталину! Генерал».

Прочитав текст, Шубин отодвинул его от себя, показывая, что он ничего не скрывает и майор Лернер может забрать оба текста для проверки. Майор так и сделал, после чего произнес:

– Ну вот, начало положено. Мне кажется, ты далеко пойдешь, капитан. Завтра будем передавать новое сообщение. Кстати, пора нам наконец и познакомиться по-настоящему. Как все же тебя зовут? Ведь не Зайцев, верно?

– Тут вы ошибаетесь, господин Лернер, – ответил Шубин. – Да, вы угадали, я действительно капитан. Я – капитан Павел Зайцев.

– Ладно, Зайцев так Зайцев, – неожиданно согласился гестаповец. – Итак, готовься, капитан Зайцев. Завтра у нас новый сеанс. Штаб фельдмаршала обещал что-то совершенно замечательное. Твоему командованию понравится! Ну а я что-нибудь придумаю, чтобы эта информация точно дошла до вашего командования. Чтобы ты, капитан, не смог исказить ее при передаче.

И он вызвал охрану, чтобы отвести разведчика в камеру.