Таруса - древний город на Оке

III. Таруса в составе Русского централизованного государства XVI-XVII веков

Из бывшего удельного центра, сохранявшего некоторые черты прежней автономии, Таруса в конце XVI-XVII в. превращалась в город, не игравший крупной политической роли, хотя и имевший военно-стратегическое значение. О том, что в конце XV - первой половине XVI в. Таруса была еще довольно видным русским городом, свидетельствует упоминание ее в Судебниках 1497 и 1550 гг. в статье, определяющей размер «езда» (пошлины, взимавшейся судебным агентом с подсудимого за извещение о вызове его в московский суд - высшей инстанции): «А езду от Москвы до Коломны полтина, до Коширы полтина, до Хотуни десять алтын, до Серпухова полтина, до Тарусы 20 алтын, до Алексина полтретьятцать алтын, до Колуги рубль…» ¹³⁵ (размер «езда» находился в прямой зависимости от расстояния между пунктом вызова и местом, где жил подсудимый).

Дороги через Тарусский уезд и Тарусу

После присоединения к Москве в начале XVI в. Северской земли (Путивль и др.) через район Тарусы пролегла дорога из Москвы в Крым. Пятый (от Москвы) стан был «в Полее в Торуском» ¹³⁶. Эта дорога, проходившая далее через Калугу, Брынь, Брянск, Новгород-Северский и Путивль, сближалась у верховьев Мжа и Коломака с Муравским шляхом, который шел до Перекопа ¹³⁷. Через Тарусу добирались и до польско-литовской границы. Так, в документе 1534 г. читаем, что польский лазутчик Войтех «шол з Москвы на Коломну, а на Кошир, а на Серпухове, а на Тарусу, а на Колугу, на Воротынеск, на Серенск, на Мещовск, на Мосалеск, на Дорогобуж, мимо Смоленеск…» Этот «жолнер» пришел затем в город Дубровну, откуда и был направлен полоцким воеводой к королю Сигизмунду ¹³⁸.

В документе начала XVII в. говорится: «…через посад Тарусу и Торуской уезд лежит большая колужская дорога» ¹³⁹.

Дислокация войск в Тарусе

О сохранении Тарусой оборонного значения в конце XV - XVI в. свидетельствуют записи в Разрядных книгах.

В 1493 г. Иван III велел «в Торусе быт князю Ивану Лыку; да на берегу ж быти князю Ондрею да князю Ивану Смоле Никитичем» ¹⁴⁰. Не приходится сомневаться, что великий князь послал этих лиц в Тарусу в роли воевод.

В мае 1512 г. великий князь Василий III получил известие, что пришли татары «на одоевские и на белевские места…; а иные татарове, отделяся, пошли вниз на олексинские места, и на Коломну и на Волкону». Василий III послал против них своего брата Андрея, «а велел ему стояти у Торусы, где пригоже, от Оки с версту или з две, а не на самом берегу» ¹⁴¹.

В июне 1521 г., во время набега крымского хана, в Тарусе было пять воевод ¹⁴².

В июне 1556 г. Иван IV велел быть в Тарусе служилому татарскому царевичу Кайбуле ¹⁴³. Очевидно, он возглавлял войско. В ото время в Тарусе стояли передовой полк и полк правой руки ¹⁴⁴.

В октябре 1556 г., ожидая небольшого набега крымцев, Иван IV назначил воевод в приокские города, и в том числе в Тарусу, куда был направлен полк левой руки во главе с двумя воеводами ¹⁴⁵.

В марте 1558 г. в Тарусе стоял полк правой руки с двумя воеводами ¹⁴⁶.

В августе 1559 г. «стояли воеводы большие на Коломне, на Кашире, у Николы Заразского, в Торусе, в Колуге, а после того стояли на Дедилове» ¹⁴⁷.

Очень большое войско находилось в Тарусе в сентябре 1570 г., когда Иван IV сосредоточил крупные силы в приокских городах в связи с известием о походе крымского хана на Тулу. В Тарусе в это время были воеводы «из опришнины». Здесь стоял большой полк во главе с братом жены царя, влиятельнейшим человеком в опричнине - Михаилом Темрюковичсм Черкасским, а также полки - правой руки, передовой, сторожевой и левой руки, с двумя воеводами в каждом ¹⁴⁸.

В июле-августе 1572 г., во время набега крымского хана Девлет-Гирея, в Тарусе «до царева (т. е. ханского. - Н. Г.) приходу» стоял полк правой руки во главе с воеводами кн. Н. Р. Одоевским и Ф. В. Шереметевым, к которым был присоединен «с Орла воевода, Василей Колычов» ¹⁴⁹. В том же году, может быть несколько ранее августа, в Тарусе сосредоточились крупные силы: полки передовой, сторожевой и левой руки ¹⁵⁰.

В 1572 г. правительство Ивана IV перешло к практике формирования смешанных опрнчно-земских полков.

О военных действиях в этом районе разрядная запись рассказывает довольно подробно: «Первое дело было в субботу (26 июля 1572 г. - Н. Г.) сторожевому полку… на Сенкине броду; на завтрее, в неделю (т. е. воскресенье, 27 июля. - Н. Г.), Оку реку перелез; и было дело в неделю правой руке, князь Никите Романовичу Одоевскому да Федору Шереметеву; а Федор побежал и саадак с себя скинул; а дело было князю Никите Юному, а дело было большое» ¹⁵¹. Таким образом, в субботу татары столкнулись со сторожевым полком на «Сенкине броду». Д.Яхонтов со ссылкой на Симеона указывает, что Сенькин брод существует в 21 версте от Серпухова вниз по Оке, на правом ее берегу, напротив деревни Никифоровой, верстах в пяти выше впадения в Оку реки Лопасни; берега Оки там довольно отлоги и удобны для переправы ¹⁵². Судя по этому описанию, Сенькин брод находился километрах в 40 к востоку от Тарусы по прямой (если же считать путь по течению Оки, то его длина, достигнет километров 60). Очевидно, татары рассчитывали добраться до Москвы, обойдя Тарусу и Серпухов с востока, и тем самым избежать столкновения с основными русскими силами, сосредоточенными на этих рубежах. Вероятно, «дело» со сторожевым полком кончилось для татар неудачей, и они изменили направление прорыва. Поскольку разрядная запись сообщает, что полк правой руки, принявший бой с татарами на следующий день, в воскресенье, стоял в Тарусе «до царева прихода», можно полагать, что 27 июля хан «Оку реку перелез» где-то вблизи Тарусы. Здесь татарам удалось прорвать линию обороны (воевода Ф. В. Шереметев бежал), н они двинулись дальше ¹⁵³. Д. Яхонтов пишет: «Для Тарусы это событие кончилось весьма печально: целое село Воскресенское Окологородного стану было сожжено и превращено в пустошь» ¹⁵⁴. Вывод Яхонтова основан на свидетельстве писцовых книг XVII в., где про Воскресенское сказано, что оно «запустело от московского пожару, как крымской царь Москву жок» ¹⁵⁵. Но хан сжег Москву не в 1572, а в 1571 г. Писец спутал два пожара. Воскресенское - это нынешняя «Воскресенская гора» в городе Тарусе ¹⁵⁶.

В апреле 1573 г. в Тарусе снова стоял полк правой руки, однако, главный воевода этого полка Н. Р. Одоевский попал в опалу и был казнен по приказу Ивана IV, а вместо него был назначен князь Ю. К. Курлятев ¹⁵⁷.

Полк правой руки стоял в Тарусе также в 1574, 1577 - 1579, 1582 - 1583 и 1586 гг. Но роль Тарусы как места дислокации полка правой руки была передана сначала Мышеге, а потом Алексину, где полк правой руки размещался уже регулярно в 90-х годах XVI в.¹⁵⁸.

Итак, уже с 90-х годов XVI в. в Тарусе войска не дислоцировались ¹⁵⁹. В составленном Л. М. Сухотиным перечне «служб» начала XVII в. не находим таруеокой ¹⁶⁰. Не упоминается она и в разрядных записях этого времени ¹⁶¹. В разрядных записях за 1617 - 1622 гг. Тарусу также не встречаем ¹⁶².

Правда, находившийся в 1615 г. в Тарусе воевода II. Д. Дашков (о нем см. ниже), возможно, имел и военные функции. В 1615 - 1616 гг. стратегическое значение Тарусы, очевидно, временно возросло вследствие особенно угрожающего положения в районе Калуги - Лихвина. Калужские писцовые книги 1617 г. упоминают о набегах в Калужский уезд крымских татар (1615, 1616 гг.) и Лисовского (1616 г.) ¹⁶³. В 1617 г. Лисовский напал на Лихвин, но не взял его. Сагайдачный, захватив Калугу, сидел в ней до 1 декабря 1618 г.¹⁶⁴

Укрепления Тарусы

В 1960 г., при проведении водопровода, в Тарусе на ул. Луначарского (быв. Кирпичная) были обнаружены сохранившиеся в земле остатки двух рядов тына, сделанного из еловых бревен диаметром в 42 - 45 см каждое. Один ряд бревен отстоял от другого на 22 м. Бревна не были ошкурены, сердцевина их сгнила. Они были зарыты в землю на 1,5 м. Верхние концы их оказались обугленными, а под верхним слоем земли встретилось много углей и головешек. В настоящее время в окрестностях Тарусы, за исключением мелких посадочных площадок, еловый лес отсутствует (здешние леса состоят из деревьев лиственных пород). Это свидетельствует о древности обнаруженных рядов тына, сделанных из ели. Однако поскольку при раскопках не присутствовали специалисты-археологи, датировать найденные сооружения не представилось возможным.

Общую картину тарусских укреплений автор берет на себя смелость обрисовать в следующих чертах.

Центральной частью обороны города в XV - XVI вв. являлась крепость - земляное укрепление с деревянными башнями, окруженное с западной и южной стороны глубоким рвом с водою, следы которого видны до сего времени. Северный конец рва спускался в реку Тарусу, южный - в Оку.

Внешней опорой обороны города являлись расположенные к югу от крепости большие овраги с крутыми высокими склонами. Самым дальним (около 2,5 км от крепости) рубежом обороны был овраг Песочня. Он охватывал полукольцом город с юго-востока, юга и юго-запада. По оврагу в старину протекала небольшая, сильно заболоченная речка Песочня¹⁶⁵. Склоны оврага, как и прилегающая к нему с юга местность, были покрыты труднопроходимым для конницы лесом.

Местность между городом Тарусой и оврагом Песочня представляла ровные площади обработанных полей, принадлежавших горожанам и крестьянам пригородных деревень. Эта открытая, свободная от леса местность создавала для войск свободу маневрирования.

Второй оборонный рубеж в Тарусе проходил по краю оврага перед Воскресенской горой. Этот овраг имел крутые полуотвесные склоны. Оборона оврага состояла из тына, завалов, дополнительных валов.

Третья оборонительная линия проходила по краю оврага Посерка. Этот последний оборонительный рубеж находился в 500 - 600 м от крепости, а потому был особенно сильно укреплен двумя параллельными линиями тына (от Оки до вершины оврага). Тын состоял из толстых еловых бревен.

В. А. Ватагин. Тарусская крепость в XVI в.

Предположительная реконструкция общего вида по материалам Н. Н. Гостунского

Для обороны этого рубежа были дополнительно созданы завалы и другие оборонительные сооружения, не дававшие противнику свободы действия во время атак.

Вторая линия тына отстояла от первой на 22 м.

Оборонное значение Тарусы падало по мере укрепления более выдвинутого вперед Алексина и главным образом вследствие дальнейшего усиления засечной линии между Тулой и Веневом, которая начала создаваться со второй половины XVI в. и в XVII в. являлась очень серьезным и трудно преодолимым препятствием на пути крымцев в центральные области России ¹⁶⁶. Таруса, отделенная от этой линии засек значительным расстоянием ¹⁶⁷, перестала быть на переднем крае обороны. Тарусская крепость была разрушена неприятелем, очевидно, в конце XVI или начале XVII в. и больше не восстанавливалась.

В середине XVII в. (1661 г.) Таруса фигурирует в росписи городов, «в которых городовых и острожных крепостей нет…, в приход воинских людей в осадное время были в них не мочно». Про Тарусу в этой росписи прямо сказано: «а города (т. е. крепости. - Н. Г.) и острогу и наряду нет» ¹⁶⁸. Интересно, что еще в 1635/36 г. «торушане дворяне и дети боярские» получили приказ делать «острог стоячей… новой» вместе с серпуховичами в Серпухове ¹⁶⁹. Очевидно, тарусский острог прекратил свое существование задолго до 1636 г.

От 1681 г. дошел документ (сметный список города Серпухова), показывающий, что посадские люди Тарусы были приписаны к серпуховскому острогу, т. е. несли военно-сторожевую службу в Серпухове, а не в Тарусе ¹⁷⁰.

Д. Яхонтов в своем описании Тарусы утверждает, что в Тарусе «в 1646 и 1647 гг. было сделано новое укрепление» ¹⁷¹, при этом он ссылается на опубликованную

В. А. Рождественским царскую грамоту 1685 г. в Серпухов о посылке в Каширу людей для участия в постройке там укреплений ¹⁷². Что же сказано в грамоте 1685 г. о Тарусе? «В Пушкарском приказе серпуховского городовово каменного дела в книгах горододельца думного дворянина Афонасья Осиповича Прончищева… 154 и 155 годов написано: делоть в Серпухове каменной город со всякими городовыми крепостьми Серпуховым, Тарусою, Аболенским, Алексинским, Ерославца Малаго, Каширою, Боровским, Хатунскою волостью и Давыдовою пустынею, посады и уезды, по плотежным книгам с живущих четвертей» ¹⁷³. Смысл этого текста совершенно ясен: в 1645/46 и 1646/47 гг. было велено делать «каменной город со всякими городовыми крепостьми» в Серпухове, а отнюдь не в Тарусе. Таруса упомянута здесь в числе городов и уездов, которые должны были поставлять людей «с живущих четвертей» для участия в серпуховском строительстве. Говорить, что в грамоте 1685 г. речь идет о постройке крепости в Тарусе в 1646 - 1647 гг., можно лишь совершенно не зная языка документов XVII в.

Писцовые книги 1625 и 1686 гг. отмечают наличие в Тарусе только «осыпи» ¹⁷⁴, т. е. вала или насыпи ¹⁷⁵, без каких-либо других укреплений. «Осыпь» находилась рядом с Никольской (Николаевской) церковью. Тарусский вал и ров были размыты разливами Оки уже в 1760 г. ¹⁷⁶, но остатки земляного вала были видны еще в конце XVIII - начале XIX в.¹⁷⁷. Д. Яхонтов, писавший в 1902 г., замечает: «частью они видны и в настоящее время» ¹⁷⁸.

Очевидно, именно из-за отсутствия в Тарусе крепости, т. е. «города» в узком смысле слова, и благодаря наличию «осыпи» или вала, Таруса получила в «Книге Большому чертежу» 1627 г. (списки второй половины XVII в.) наименование не «города», а «городища» ¹⁷⁹. А ниже Олексина 20 верст городище Торуса»¹⁸⁰, «А ниже Алексина 20 верст в Оку пала речка Таруса, а на пей на устье на городище посад»¹⁸¹.

Ближние подступы к Тарусе в XVII в. также были слабо укреплены. Во время подготовки к производству оборонительных работ в 1638 г. правительственные уполномоченные расспрашивали жителей Серпухова об укреплениях на реке Оке между Серпуховом и Тарусой. В ответ серпуховичи оказали, что на этом участке реки «в сухоменное лета мели бывают супротив устья реки Поротвы и под Шковом…, через Оку… татарове перелазет вплынь во многих местех. А в прошлых летех для береженья тотарокова перелазу по Оке в воде у берега были сваи биты с московской стороны». Со слов своих дедов и отцов они утверждали, что эти сваи были забиты от Серпухова до Калуги еще при Иване IV, до «московскова старова пожару» (1571 г.). Согласно показаниям тех же лиц, во время татарского набега 1591 г. «лезли Оку реку татарове под Серпуховам и под Дракинам и под Тарусою во многих местех вплынь». То же было в 1634 г., причем тогда «мелей и бродов выше Серпухова не было». Других укреплений, кроме свай, серпуховичи не знали. Относительно возможности устройства засек около Тарусы они высказались отрицательно: «А лесов болших от реки Нары вверх по Оке реке по обе стороны нет, пришли луги и поля и пашни до Тарусы. А выше Тарусы какие леса или горы по обе стороны Оки реки, тово мы не ведоем, ведают, хто выше Тарусы живут, крестьяне. А вперед где чаять татарскова перелазу через Оку реку, тово не ведоем. А по Оке реке от усть-реки Нары по обе стороны да Тарусы лесов болших нет, и засеки от татарскова приходу засечь негде».

«От Серпухова до Тарусы гор с каменем, и утесов, и лесов болших у берегов по обе стороны Оки реки, и ржавцов, и болот нет. А тотарове через Оку лазят везде, где придут. А на крепости деи они мест в воде, и где ставить острожки или иные какие крепости, не знают. А лесу блиско Оки реки верст по 10 и болши нет. А около Оки реки лес в верстах в дву и в трех осиновай, да липняг, да сосновое лесишка по пашням, а болшого соснового лесу, борового и дубового лесу дубровного нет». Дворяне Тарусского уезда в расспросе указали, что следы («знак») свай имеются «против села Дракина по конец озера». Крестьяне разных владельцев Тарусского уезда дословно подтвердили показания серпуховских посадских людей. В показаниях тарусского приказного человека Петра Мартынова и тарусских сверстных посадских людей говорилось, что «от усть-реки Тарусы, что под посадом, вверх по Аке реке до Олексипа и по Оке реке в сухоменное лето мель бывает супротив Спаса Лапотнова с Сулаю к Лодезу». Тарушане, как и серпуховичи, помнили о существовании свай по берегу, забитых во времена Ивана IV. И о татарских набегах 1591 и 1634 гг. тарушане сказали почти то же самое, что и серпуховичи: «в прошлом 99-м (1591. - Н.Г.) году… лезли Оку реку татарове под Торусою и под Спасом Лапотиным во многих местех вплынь. А признака и ныне в Оке реке тем сваем выше реки Торусы есть против деревни Алекинай. Да в прошлом же во 142-м (1634. - И. Г.) году… крымские тотарове Аку реку лезли в болшею дождевую воду под Торусою и под Спасом во многих местех. А Ока в те поры из берегов вылилась, мелей и бродов выше Торусы не было». Никаких укреплений тарушане не знали, «апрочь тех свай, что биты были по Аке реке в воде у берегу под Спасом… А лесов болших от реки Торусы вверх по Аке реке по обе стороны нет, пришли луги… до Олексина…, а по Оке реке от усть-реки Торусы по обе стороны до Олексина лесов больших нет». Когда московские уполномоченные попросили тарусского посадского старосту показать сваи, забитые при Иване Грозном, «староста Овдокимко, приехав противу Спасу села Лапотнаго в Спаском плесе в яру сказал, что сваи биты тут. И свай искали во всем Спаском плесе о московские стороны, да не нашли. А чаят староста тово, что те сваи сломала лдом нынешнею осенью». Крестьяне Тарусского уезда в дополнение ж приведенным известиям сообщили, что «татарове через Аку реку лазет вплавь во многих местах, где попалась, а бродов не ищут». «А береги у в Аки обо вылазныя. А гор с каменем и утесов и лесов болших, где для татарскова приходу засечь засека, от Тарусы до Любуцка нет» ¹⁸².

В «Словаре» П. Семенова искажена роль Тарусы как укрепленного пункта XVII в.: «В 1654 г., во время моровой язвы, Таруса сделана охранительным пунктом, через крепкие заставы которого никого не пропускали в Москву» ¹⁸³. Как освещают этот вопрос источники? 25 сентября 1654 г. в Калугу была послана грамота царевича Алексея Алексеевича, предписывающая делать засеки и заставы и никого с Московской дороги в Калужский уезд и из него не пропускать, чтобы не распространилось моровое поветрие. Грамоты аналогичного содержания были отправлены во многие другие города ¹⁸⁴. «Того ж числа послана такова ж грамота на Тулу к воеводе…, да к нему ж писано, чтобы отписал против прежнего и против сего государева указу в городы, на Кропивну, в Олексин, в Торусу, на Дедилов, к воеводам и к приказным людей о засеках дорог и о заставах и сторожах и о моровом поветрии, против сей грамоты» ¹⁸⁵. Таким образом, Таруса здесь - лишь второстепенное звено в общем кордоне, причем, во-первых, ничего неизвестно о том, были ли там в действительности устроены заставы и засеки дорог, во-вторых, как явствует из грамоты, отправленной в Калугу, цель кордона состояла не столько в том, чтобы не пропускать в Москву, сколько в том, чтобы не пропускать из Москвы, ибо эпидемия свирепствовала в центре, о чем сообщает и Павел Алеппский, передвигавшийся в 1654 г. вниз по Оке к Москве. Калугу он не характеризует как район эпидемии.

Впервые с распространением моровой язвы Павел Алеппский столкнулся в Коломне ¹⁸⁶. Правда, запись об этом относится к 20 августа 1654 г., а грамота царевича Алексея Алексеевича - к 25 сентября того же года. За месяц область распространения эпидемии, вероятно, расширилась и приблизилась к Тарусе и Калуге.

Во второй половине XVII в. Таруса считалась, очевидно, вполне «тыловым» городом. Сюда отправлялись на поселение захваченные в плен в Малой России черкасы. В документе 1660 г. указывается: «черкасские полоняники мужского и женского пола живут в Торусе и в Торусском уезде у торушан у всяких людей» ¹⁸⁷.

Военная служба тарушан

В Тысячной книге 1550 г. и Дворовой тетради 50-х годов XVI в. по Тарусе числился ряд детей боярских; причем многие из них были представителями знатных княжеских родов.

О службе одного из тарушан в Москве в XVI в. имеем свидетельство, относящееся к XVII в. В 1642/43 г. на Казенном дворе был составлен памятный список, «хто имяны наперед сего при государе царе и великом князе Иване Васильевиче… и при… Федоре Ивановиче… па Москве были головы стрелецкие и сотники». Оказывается, «из сотников в головах были… Иван Иванов сын Колемин, тарушенин» ¹⁸⁸. В XVII в. захудалые тарусские служилые люди в Москве, очевидно, не служили. В документе 1630 г. Таруса упомянута в длинном перечне городов, в которых боярам надлежало «розбирати» дворян, детей боярских и других служилых людей ¹⁸⁹. От середины XVII в. дошли ясные свидетельства о том, что тарусские служилые люди несли военную службу не в Тарусе, а намного южнее ее: в городах по Белгородской черте - Яблонове (на Изюмском шляхе), Белгороде - и в Ливнах ¹⁹⁰ (иа Муравском шляхе), т. е. там, где сосредоточивались большие военные силы для предотвращения крымских набегов. Служба служилых людей в самой Тарусе была отменена, вероятно, еще в конце XVI в. в связи с прекращением дислокации в Тарусе войск. Правда, иногда (например, в 1629 г.) в городе оставался небольшой гарнизон с «пищальми», состоявший из беднейших служилых людей, не имевших возможности служить вне Тарусы ¹⁹¹.

Из документа 1652 г. узнаем, что тарусские служилые люди (наряду с тулянами, каширянами, жителями Козельского уезда, сериуховичами и белозерскими-оболенскими помещиками) числились в составе «Тульского полка» ¹⁹², названного в документе 1655 г. «большим» ¹⁹³. В челобитной 1655 г. «торушеия дворяне и дети боярские» указывали, что они служили царям Михаилу Федоровичу и Алексею Михайловичу, «и сматривали нас у смотров по столповому списку и по розрядной росписи в большем полку: Тулу, Коширу, Козелеск и наш город Торусу; а ныне Тула и Кошира в твоем государевом полку, а Козелеск и наш город Торуса в полку у твоего государева боярина, у князя Алексея Никитича Трубецкого. И Козелеск город смотрят против прежнего по розрядной росписи, а наш город Торусу смотрят не против прежнего, не вместе с Козельском, после всех городов, по новой росписи, а не по старой розрядной росписи». «Торушане» просили «смотреть их против прежнего, вместе с Козельском» ¹⁹⁴. Отсюда видим, что традиция службы тарусских служилых людей в Тульском полку восходит к более раннему времени - по крайней мере к периоду царствования Михаила Федоровича (1613 - 1645 гг.). С середины XVII в. часть служилых людей Тарусы была записана в полк «рейтарского строю» ¹⁹⁵. В 1650 г. «торушане» рейтарского строю жаловались, что у них как у рейтар отнимают половину царского надбавочного земельного жалованья за службу: «…а если бы мы то ведали, что отнять по пятидесят четьи, и мы в рейтарскую службу не писалися, а перед своею братьею в таком позоре не были» ¹⁹⁶.

Общее число «торушан», бывших на службе в южных городах в 1646 - 1648 гг., составляло 54 человека; они служили по «половинам»: сначала служила первая «половина» (26 человек), а вторая сидела дома, затем первую отпускали по домам, и им на смену ехала служить вторая «половина» (28 человек) ¹⁹⁷. Эта смена «половин» производилась, вероятно, один раз в году. Служилые люди в городах «и на степи земляное валовое дело и деревянные крепости делали и ров около валу копали» ¹⁹⁸. Иногда они участвовали и в сражениях. Так, в литовском походе 1660 г. в полку князя Ю. А. Долгорукого было 37 торушан, пз которых несколько человек было ранено, несколько пропало без вести. Сражавшийся в битве под Коиотопом Трофим Ефремов сын Стопкин, «торушенин рейтарского строю» полка Вильяма Джонстона, был «ранен в правой бок в дву местех, да в правую руку ниже локтя, а сказал…, что он в левой бак застрелен из лука, а по руке тят саблею» ¹⁹⁹.

Кроме служилых людей, военную службу несло и тяглое население, которое поставляло из своей среды так называемых «даточных» люден, «пеших». В середине XVII в. Таруса была уже настолько небольшим городом, что сбор даточных людей исчислялся не с нее как с таковой, а с целого, так сказать, военного округа, куда она входила в качестве составной части. Центром этого округа являлся Серпухов; помимо Серпухова и Тарусы, сюда входили Оболенск, Алексин и Одоев. В 1660/61 г. в полку окольничего и воеводы кн. И. И. Лобанова-Ростовского даточных людей, собранных из Серпухова, Тарусы, Оболенска, Алексина и Одоева, числилось 214 человек. Удельный вес их, конечно, был невелик в общей массе даточных людей разных уездов²⁰⁰.

Военную повинность несли и посадские люди. Из документа 1681 г. узнаем, что вооруженные посадские люди Тарусы должны были стеречь острог в Серпухове. «Торусские посадские люди к Серпухову приписаны: староста Редка Фомин. У него детей: Софронка, Федка, Гораска; у них бердыш да рогатина. Якушка Федотов; у него бердыш, Ивашка, Мотюшка, Корпушка, Афонка; у Офонни сын Калинка; у них 2 пищали да бердыш да рогатина» (далее следуют имена шести посадских людей с их детьми) ²⁰¹. Таким образом, в 1681 г. сторожевую службу в серпуховском остроге несло больше 16 посадских людей тарушан.

Гражданское и церковное управление

О гражданском управлении Тарусским уездом в XVI - XVII вв. известно мало. В списке наместников первой половины XVI в., составленном А. А. Зиминым ²⁰², тарусские наместники не значатся. В жалованной грамоте Ивана IV 1559 г. серпуховскому Владычному монастырю на земли Тарусского уезда упоминаются «намесницы паши торуские и их тиуны»²⁰³. Впрочем, конкретных имен тарусских наместников второй половины XVI в. мы опять-таки не знаем. В жалованной грамоте Богдана Александровича 1575 г. говорится: «хто будет в Торусе моих приказных людей» ²⁰⁴. Под 1597/98 г. в Тарусе упоминается денежный сборщик Иван Кунаков ²⁰⁵, который в 1611 г. был в Тарусе осадным головой²⁰⁶, а в 1612 г. - губным старостой ²⁰⁷. В 1613 и 1616 гг. губным старостой в Тарусе был Воин Корсаков ²⁰⁸. В 1615 г. видим в Тарусе воеводу И. Д. Дашкова ²⁰⁹. Затем воеводами в разное время являлись Б. Унковский (1630 г.), «торушенин» О. Е. Исканский (1648 - 1651 гг.), Тимофей Жемчужников (1665 г.) ²¹⁰. Под 1672 г. Таруса упоминается в перечне городов, куда посылаются предписания воеводам «ис приказу Тайных дел»²¹¹. Отписка тарусского воеводы Богдана Унковского 1630 г. показывает, что он не располагал достаточным аппаратом для пресечения преступлений против феодального права: «…в Торусе пушкарей и стрельцов у тюрьмы нет, усмирить тех воров неким»²¹². Слабость гражданской власти в Тарусе была непосредственно связана с упадком военной роли Тарусы в XVII в. Из документа 1656 г. мы узнаем, что в Тарусе не было съезжей избы, органа постоянного административно-судебного управления уездом. Съезжая изба существовала в Серпухове, а служилые люди и духовенство Тарусского и Оболенского уездов только принимали участие в решении вопроса о штатах съезжей избы (в 1656 г. постановили быть там одному подьячему) ²¹³.

Центральным учреждением, в котором ведался Тарусский уезд в XVII в. в административно-финансовом отношении, была Владимирская четь. Уезд был разделен на станы (Городцкой, Окологородний, Мышецкий, Подлесский, Селецкий, Маковский²¹⁴ и др.).

В 60-х годах XVII в. произошли изменения в церковной подведомственности Тарусы. С 1406 г. до 1586 г. Тарусу ведали епископы, с 1587 до 1660 г. - архиепископы («суздальские и торусские») ²¹⁵. В 1666 г. вместо Суздальской и Таруоской епархии образуется епархия Суздальская и Юрьевская. В 1668 г. Калуга, Таруса и Оболенск включаются в состав патриаршьей области²¹⁶, где была создана специальная Калужская десятина. В нее первоначально входили, помимо церквей Калужского уезда, церкви Тарусского и Оболенского уездов. С 1674 по 1684 г. тарусские церкви отошли к Боровской десятине (там же с 1680 г. числились и оболенские церкви), но в 1685 г. в рамках патриаршей области возникли самостоятельные десятины - Тарусокая и Оболенская.

Феодальное землевладение

В экономической жизни Тарусского уезда XVI - XVII вв. главную роль играло феодальное землевладение. Конкретных данных о нем за XVI в. мы имеем очень мало. Особенно это касается светского поместного землевладения. За военную службу помещики получали от правительства земельные «дачи». Тысячная книга 1550 г., отразившая проект испомещения избранной тысячи «лучших слуг», показывает, что по Тарусе в это время числились дети боярские трех статей: первой статьи (поместный оклад - 200 четей) ²¹⁷ - князья Юрий и Иван Ивановы дети Шемякина-Пронского; второй статьи (поместный оклад - 150 четей) - князь Никита княж Иванов сын Шемякина; третьей статьи (поместный оклад - 100 четей) - князь Андрей Булгак Григорьев сын Барятинского, Дмитрий, Федор, Иван и Василий княж Васильевы дети Барятинского, Алексей и Лев Сысоевы дети Лодыженского ²¹⁸. В Дворовой тетради 50-х годов XVI в. из князей и детей боярских дворовых по Тарусе числилось князей Барятинских 6, князей Пере-мышльских - 2, Колтовских - 2, Кутузовых - 2, Лоды-женских - 3, Гурьевых - 2, Нарышкиных - 7, Кузьминских - 2 ²¹⁹. В списке по Дорогобужу упоминаются «Иванец да Михалец Елизарьевы дети Неелова. Писались в Тарусе 65-го. Поместье сказывали пол-300 четвертей» ²²⁰. Уже в 60-х годах XVI в. в Тарусском уезде было дворцовое землевладение, которое все или частично вошло в опричнину (1565 - 1572 гг.). В период опричнины дворцовое землевладение поглотило и некоторые владения светских феодалов. У Григория Федорова сына Хомякова «взята… было… поместья в опришнину в Торуском уезде село Кузьмищева к дворцовым селам». В начале XVII в. сын Григория Тимофей Хомяков объяснял этот акт происками «дворцовых мужиков»: «А били… челом мужики дворцовые за не дружбу, чтоб им согнать отца моево с поместья». Он же характеризовал поместье своего отца как «старинное»: «прародителей моих выслуга»²²¹. Григорий Хомяков был, вероятно, собственником средней руки (имел 500 четей земли в поместье). Он умер в 1597/98 г.²²² Его сын Тимофей получил было при Василии Шуйском (1606 - 1610 гг.) разрешение на возврат села Кузьмищева, но «по поносу недруга» сел в тюрьму, где просидел «по гетманской приход» (т. е. до прихода в Москву поляков). Будучи освобожден поляками и случайно оказавшись их сторонником, Хомяков постарался воспользоваться положением, чтобы вернуть отцовское поместье. Он пытался заручиться помощью А. И. Гонсев-ского, выслуживался перед польским правительством (судя по его рассказу, он поймал попа с «воровскою по-метью», т. е. с грамотой Лжедмитрия II, в тот период «как вору (Лжедмитрию II - Н. Г.) стали заводить втайне крест целовать») и, наконец, обратился с челобитной к царю Владиславу²²³. В 1611 г. Хомяков не только получил старое поместье своего отца, но выпросил себе также поместье умершего в 1610/11 г. Афанасия Нагова - сельцо Нахабино (Перфушково) Тарусского уезда и вотчину князя Трубецкого - село Туренино²²⁴. Интересно, что необходимость дополнений к старому поместью он мотивировал разоренностью отцовских земель. «А в 118-м (1609/10. - Н. Г.) году на торусские места приходили войною крымские и нагайские люди и то село Кузьмищево запустошили, дворы выжгли, а хрестьян высекли, а иных с женами и с детьми в полон повывели». Еще до этого «в лихолетье запустели тяглые жеребьи и… поросли хворостом» ²²⁵.

Об активной земельной политике правительства в отношении Тарусского уезда во второй половине XVI - начале XVII в. свидетельствует ряд фактов: писцовое описание Тарусского уезда в 1571/72 г. (упоминаются тарусские книги «письма и дозору Офонасья Кобелева да подьячево Пошлого Олексеева лета 7080-го году» ²²⁶), перераспределение земельных фондов в 1600/01 г. (упоминаются «отдельные книги Михаила Раевского да Ивана Кунакова 109-го году»), писцовое описание дворцовых земель в 1605/06 г., поместные раздачи («дачи») 1583/84, 1586/87, 1588/89, 1597/98, 1605/06, 1607/08, 1608/09, 1609/10 гг.²²⁷ В 1593/94 г. подвергся писцовому описанию Оболенский уезд ²²⁸. Из родовитых землевладельцев в Тарусском уезде в конце XVI - начале XVII в. имели поместья князья Иван Приимков-Ростовский, М. С. Туренин, Трубецкой и Аф. Нагой²²⁹. В 1613 г., почти сразу после избрания царем Михаила Федоровича, правительство Романовых выдало жалованную грамоту на 70 четей земли в сельце Ондреевском в Городецком стану Тарусского уезда Семену Васильевичу Стопкину за его верность «в нужное и прискорбное время» ²³⁰.

Тарусские писцовые книги 1628 - 1629 гг. показывают, что в это время в Тарусском уезде имели земли дочери князя А. И. Голицына²³¹, князья А. В. Хилков²³², Б. М. Лыков²³³, жена князя И. И. Гундорова²³⁴ и служилая мелкота - помещики и вотчинники. В 1633 г. дочери князя А. И. Голицына получили жалованную грамоту на вотчину их отца - село Подмоклое (250 четей) ²³⁵. За службы 1646 - 1648 гг. торушанам и служилым людям других городов было «учинено… придачи» по 200 четей земли и 11 руб. денег каждому²³⁶. В конце XVII в. среди землевладельцев Тарусского уезда встречаем князя М. Я. Хилкова, князя И. И. Львова и окольничего А. С. Хитрово (по дозорной книге 1681 г.).

Монастырское землевладение в Тарусском уезде в XVI в. было представлено крупными селами - Исканью и Волковичами, собственником которых являлся серпуховской Владычный монастырь²³⁷. Грамота Ивана IV 1559 г. на эти села подтверждалась последующими правительствами в 1584, 1605 и 1623 гг. В 1624 г. Владычный монастырь получил вотчинную грамоту на «пустошь, что было село Селиверстово» в Тарусском уезде ²³⁸. Еще раньше, в 1607 г., монастырь добился права безоброчно ловить рыбу в реке Тарусе «на пети верстах с двема сетми» ²³⁹. В XVII в. среди тарусских землевладельцев фигурирует также боровский Пафнутьев монастырь ²⁴⁰.

Д. Яхонтов поставил вопрос о существовании монастыря и в Тарусе. Он указал, что в Тарусе сохранялись названия «Игумнов враг» (овраг), «Игумнов колодезь»²⁴¹. В тарусской дозорной книге 1668/69 г. отмечается на «кладбище Великом» «церковная петровская земля, что был преж сего манастырь Петровской… заложена была церковь згнила, строил де тот монастырь разрядной дьяк Григорий Ларионов, и после де того перенесены образы от того строенья в церковь Воскресенья Христова…»²⁴². По мнению Яхонтова, очевидно справедливому, Петровский монастырь стоял недалеко от Воскресенской церкви. «Великое кладбище» находилось как раз вблизи нее: «Это доказывается тем, что когда строили при Воскресенской церкви церковно-ириходскую школу, в земле нашли часть памятника-плиты, на которой написано старинным вязным письмом: „Лета 7105 (1596/97 ²⁴³) преставися раб… черноризец…"» ²⁴⁴ Даты основания и упразднения монастыря неизвестны. Деятельность дьяка Григория Ларионова, который «строил… тот монастырь», источники относят к 1631/32-1635/36 (7140-7144) гг.²⁴⁵ Возможно, что устроением Петровского монастыря он занимался в 20 - 30-х годах XVII в., хотя сам монастырь мог существовать уже в конце XVI - начале XVII в. Упразднение монастыря произошло, очевидно, в тот период, когда была иновь отстроена церковь Воскресения Христова, куда, как сказано в дозорной книге, перенесли иконы из разрушившегося Петровского монастыря. По наблюдениям Д. Яхонтова, постройка каменной Воскресенской церкви имела место в промежуток времени между 1628 и 1654 гг.²⁴⁶ По-видимому, к 1654 г. Петровский монастырь прекратил свое существование.

Землевладение мелких церквей Тарусского уезда терялось в море светского землевладения. Д. Яхонтов считает наиболее древней тарусской церковью Георгиевскую (на посаде): «Церковь эта, по-видимому, очень древняя: может быть, по началу основана Георгием Михайловичем» (XIII в.). В 1625 г. она стояла «без пенья», в 1669 г. значилась «ветхой» ²⁴⁷. Однако ее название (во имя Георгия) и «ветхость» в XVII в. не могут служить достаточным доказательством того, что она возникла в XIII в. Ясно лишь, что эта церковь существовала уже до 1625 г. (первое упоминание - в писцовой книге 1625 г.). В конце XVII в. была безземельной.

Судя по писцовым книгам 1627/28 и 1628/29 гг., еще до 1572 г. вблизи Тарусы имелась церковь Воскресения Христова в селе Воскресенском, которая «запустела от московского пожару», во время нашествия Девлет-Гирея. Эта церковь была деревянной. Во второй четверти XVII в. на ее месте поставили новую, каменную церковь, дав ей старое название (Воскресение Христово) ²⁴⁸.

Вероятно, значительнее других было землевладение Никольской соборной церкви города Тарусы, которая еще в 1593/94 г., при царе Федоре Ивановиче, получила жалованную грамоту на три деревни. Грамота Федора не сохранилась, но текст ее пересказан в грамоте 1615 г. В пересказе указывается, что эти деревни даны «Николскому собору на прокорм, в руги место» (т. е. вместо натурального или денежного корма). Грамота была подтверждена Михаилом Федоровичем в 1615 г. и Алексеем Михайловичем в 1646 г.²⁴⁹ Никольская церковь была деревянной вплоть до 1779 г.

В начале XVII в. на тарусском посаде уже существовала деревянная Кирилло-Афанасьевская церковь²⁵⁰.

В 1685 г. в Тарусской десятине (город Таруса с уездом) числилось 25 «жилых» (т. е. имевших землю) церквей, из них 3 поступили из Малоярославецкой десятины; с 1686 по 1746 г. к ним прибавилось еще 18 церквей (из Калужской и Малоярославецкой десятин). «Пустовых» (т. е. безземельных) церквей Тарусской десятины в 1685 - 1746 гг. было 11. Оболенская десятина в 1669 г. состояла из 18 «жилых» церквей; к 1746 г. в ней насчитывалось 29 «жилых» церквей и 6 безземельных²⁵¹.

Для углубленного изучения землевладения Тарусского уезда XVII - XVIII вв. большое значение имеют хранящиеся в Центральном Государственном архиве древних актов (ЦГАДА) дозорные и описные книги церковных земель города Тарусы и Тарусского уезда 1681 - 1696 гг.²⁵² и 20 документов 1611 - 1755 гг. «по Тарусе» в фонде «Грамот коллегии экономии» ²⁵³.

Тарусский посад

О развитии тарусского посада имеются только отрывочные сведения. По мнению М. Н. Тихомирова, «тарусский торг в XVI в. в сущности был небольшим местным рынком, где торговали крестьяне медом, рыбой, хлебом, солью, сеном и дровами, торговля велась и домашним продажным хлебом»²⁵⁴. Из уже упоминавшегося пересказа грамоты 1593/94 г. в грамоте 1615 г. видно, что в конце XVI в. на тарусском посаде велась и транзитная торговля; здесь бывали торговые люди, «которые приезжают из пных городов в Торусу на посад». Торговали весовым «товаром» и «хлебом»²⁵⁵ («хлеб» отличали от «товара» потому, что его не взвешивали, а «мерили» четвертями и орали с него не «тамгу», а «помер»).

В очень тяжелом положении оказался тарусский посад в начале XVII в., в период польской интервенции. Один предприимчивый «серпуховитин», Тит Семенов, просил правительство Первого ополчения в 1611 г. отдать ему «в Торусе кабак внове на строение», мотивируя просьбу тем, что «кабак стоит пуст четвертый год от разоренья литовских людей и от крымских»²⁵⁶. Таким образом, сильное разорение тарусского посада можно отнести по крайней мере к 1606 - 1607 гг. Интересно, что в самой Тарусе не нашлось состоятельных людей, чтобы вновь взять кабак на откуп (10 р. 16 алт. 2 д. в год) - за это взялся житель экономически более сильного Серпухова. Население Тарусы попало в некоторую зависимость от него: «А кому торушаном посацким людем лучитца для празника, или для свадьбы, или родин, или родители помянуть, пивца сварити и медку поставити, или браги пьяные зделати, и они б являлись откупщику Титку Семенову. А явки… ему имати с чети пива и с пуда меду по 2 деньги, а з браги с чети по деньге…» ²⁵⁷.

Дальнейшая история сбора пошлин с этого кабака, вырисовывающаяся из приходной книги Владимирской чети, весьма показательна для характеристики колебаний экономического статуса тарусского посада. В 1612 г., очевидно, истек срок полномочий откупщика-серпуховитина Тита Семенова. Новых претендентов на откуп «изнаддачи» не нашлось. Сбор пошлин в принудительном порядке был поручен избранному из посадской среды целовальнику Ивану Денисову, однако с него за 1612/13 г. Владимирская четь получила, кажется, всего 2 р. 20 алт., да и то лишь в 1614 г. Новый тарусский кабацкий целовальник Анкундин Корнеев пробыл в своей должности очень недолго - с 5 августа по 1 сентября 1613 г. и уплатил 17 алт. 2 д. Зажиточные крестьяне серпуховского Владычного монастыря Иван Михайлов «с товарыщи» взяли тарусский кабак на откуп с 1 сентября 1613 г. по 1 сентября 1614 г. Владимирская четь, видя невозможность получить старую сумму пошлин из этого откупа, пошла на уступки и назначила в качестве откупной суммы 8 р. 13 алт. 2 д. Однако Иван Михайлов продержал кабак на откупе с 1 сентября но 13 октября 1613 г. и уплатил за это время 1 р. с деньгою. С 13 октября 1613 г. по 13 октября 1614 г. кабак взяли на откуп тарусские посадские люди, причем взяли «из наддачи»: откупная сумма была установлена в размере, превышавшем сумму, которую обязался выплатить Иван Михайлов, - 9 р. 6 алт. Интересно, что Владимирская четь сполна получила назначенную сумму: в марте и июле 1614 г. с тарусского откупщика исачка Корнеева было взято по 4 р. 19 алт. 5 д. (сумма выплачивалась в два приема) ²⁵⁸.

Нетрудно заметить, что к концу 1613 - 1614 гг. положение тарусского посада несколько улучшилось, активизировалась предпринимательская деятельность тарусских посадских людей. Однако это улучшение носило весьма ограниченный характер.

Не вполне ясно, был ли в 1614 г. на откупе перевоз через реку Протву. В приходной книге Владимирской чети 1614 г. сказано: «опричь Поротвы, что на откупу…

С Поротвы перевозных денег по окладу 118-го (1609/10. - И. Г.) г. 5 р. с полтиною». Вместе с тем в отписке тарусского губного старосты 1613/14 г. прямо говорится, что «в откуп о том перевозе нихто после московского разоренья не бивал челом, а на веру целовалников выбрати некого, что посацкие люди многие побиты, а иные розбрелись по иным городом». История сбора пошлин с этого перевоза не менее красноречива, чем история кабацких сборов. В 1606/07 г. перевоз на Протве был в откупу за крестьянином Марком Федотовым из деревни Кошкиной села Бехова Оболенского уезда, но «с тех мест (т. е. с этого времени. - Н. Г.) стали войны великие и разоренье великое, и от той войны и разоренья тот Марко збрел безвестно», и после него «перевозом не владел нихто» до 1612/13 г., когда на сцену является опять-таки серпуховитин - сын боярский Яков Ушаков, «а тово не ведают, по чему он тем перевозом владел» ²⁵⁹.

Об опустошительных набегах 1609/10, 1610/11 гг. и разорительных для населения действиях русских войск и налоговых сборщиков узнаем из коллективной челобитной жителей Тарусы и уезда правительству Первого ополчения (Д. Т. Трубецкому и И. М. Заруцкому): «В прошлом… во 118-м году и во 119-м году приходили… крымские и нагайские и литовские люди, посад Тарусу и Торусской уезд вывоевали и животину всякую выгнали без остатку. И как город Олексин сожгли черкасы, и наших людишек и крестьянишек многих побили и в полой поймали, и иные многие погорели. Да у нас же… через посад Тарусу и Торуской уезд лежит большая колужская дорога, и ездят от вас… и с полков многие гонцы, и в украинные городы и с украин к вам…, и у нас и у людишек наших и у крестьянишек емлют подводы, и те подводы пропадают безвестно». Далее говорится, что проезжие ратные люди грабят крестьян, «хлебец весь потравили», казаки один раз собрали корм для 500 человек и снова стали собирать такой же корм. «Да по вашему боярскому указу на наших же крестьянишках правит Микита Сомов (специальный уполномоченный правительства, посланный в Серпухов, Тарусу и Алексин собирать шубы для войска ²⁶⁰. - Н. Г.) по двадцати по семи шуб с сохи бораньих, а з дворцовых сел с трех вытей по шубе. И от тое… крымских и нагайских и литовских людей войны, и от ратных ото всяких проезжих людей грабежей и от многих зборов помесьишка наши и вотчины запустели многие без остатку, крестьянишка и последние розбрелись по розным городом, а мы сами с матерьми, и з женишками и з детишками волочимся меж двор» ²⁶¹. Правительство было вынуждено отменить сбор шуб с населения Тарусского уезда, хотя и предписало сборщику: «А что с ково взял, и те б шубы привез к нам на Москве» ²⁶².

Имеющееся в приведенном документе свидетельство о разорении Тарусы подтверждается отпиской тарусского губного старосты 1613/14 г., который указывал, что «в обыску обыскные всякие люди сказали: торуской посад от крымских и от ногайских и от литовских людей войны и от руских людей разорен и вызжен, и посацкие люди пойманы в полон, а иные посечены, а иные розбрелись в разные городы, и государевых четвертных доходов, денежного годового оброку, платить им не мочио» ²⁶³.

Неустроенность тарусского посада в дальнейшем вырисовывается из «памяти» Владимирской чети 1629 г. в Разряд, где излагается жалоба тарусских посадских людей на то, что у «них в Торусе на посаде приказного человека нот, и им де от сторонних людей и от приезжих чинятся обиды великие, и без приказного человека им прожити не мочно». Кандидатом на должность приказного человека посадские люди выдвигали боярского сына Петра Мартынова, торушатгана («вотчины за ним в Торусе 70 четьи пусто, живет он в ней однодворкою, и после разбору Петр Мартынов в конную службу не написан») ²⁶⁴. Очевидно, выбор остановился на нем потому, что он был довольно беден и экономически зависел от посадских людей, хотя и имел звание сына боярского. Мы уже встречали имя Петра Мартынова в «сказках» 1638 г.²⁶⁵ Он там назван приказным человеком. Значит, в этой должности Мартынов пребывал, по крайней мере, в течение 9 лет.

Экономическую маломощность посадских людей Тарусы показывает как упомянутая челобитная 1611 г. об отдаче кабака на откуп «серпуховитину», так и челобитная тарусского попа Оплата правительству Первого ополчения, поданная в марте 1612 г. на имя царя Дмитрия Ивановича ²⁶⁶. Поп обвинял четырех посадских людей в нанесении ему материального ущерба. Здесь интересно показание, что один из посадских взялся пахать половину церковной земли, но «сеяти было… ему своей половины нечим и он… у меня взял 2 чети ржи на семяна» ²⁶⁷.

По переписным книгам 1645/46 и 1646/47 гг. на тарусском посаде числилось «22 двора, людей в них 65 человек» ²⁶⁸. Среди тарусских посажан не было торговых людей (в книге Владимирской чети 1614 г. сказано: «С То-русы с посаду с посацких с пашенных людей…» ²⁶⁹). В 50-х годах XVII в. население посада, очевидно, уменьшилось. Павлу Алеппскому, проезжавшему мимо Тарусы в 1654 г., она показалась не городом, а «благоустроенным селением» ²⁷⁰. В 1661 г. в Тарусе на посаде числилось всего 15 человек ²⁷¹ (может быть, следствие моровой язвы 1654 г.?).

Позднее происходит некоторое увеличение числа жителей посада, хотя и незначительное. По переписным книгам 1677/78 г. числилось «в Торусе на посаде 20 дворов, крестьянских и бобыльских 1277 дворов» ²⁷². 20 дворов на тарусском посаде показано и в 1681 г.²⁷³ Это был очень маленький посад. На посаде в Серпухове по книгам 1677/78 г. насчитывалось 307 дворов. Меньше дворов, чем в Тарусе, было только на посадах Крапивны (1 дв.), Дедилова (1 дв.), Пронска (5 дв.). Совсем не имел посада Оболенск ²⁷⁴. Как видим, в конце 70 - начале 80-х годов XVII в. численность посадских дворов в Тарусе не достигла даже уровня 1645/46 - 1646/47 гг.

О торгово-промышленной жизни Тарусы второй половины XVII в. трудно сказать что-либо определенное. Под 1671/72 г. Таруса упоминается в перечне городов, воеводы которых не должны были препятствовать деятельности московских и иных «торговых людей… соляных и хлебных промышленников»²⁷⁵. Можно предполагать не только проезд этих торговых людей через Тарусу, но и какие-то операции их с местными посадскими людьми. Кем осуществлялся практиковавшийся в Тарусе в середине XVII в. (до 1677/78 г.) откуп перевозных, кабацких пошлин и рыбных ловель - тарушанами пли серпуховичами, - сказать трудно. Ясно лишь, что замена откупа в 1678 г. «верным браньем» предполагала выбор в верные целовальники местных посадских людей: «…во Твери, в Торусе, на Туле…» (и многих других городах) «таможенные пошлины и питейную прибыль сбирают на вере тех же городов жилецкие люди» ²⁷⁶.

Классовая борьба

Наличие социальных противоречий и нарушений феодального права в Тарусе вырисовывается из некоторых документов первой половины XVII в. Особенно сильным социальное брожение было здесь, очевидно, в период польской интервенции начала XVII в. В грамоте 1611 г. об отдаче кабака на откуп Титу Семенову осадный голова получил предписание следить, чтобы «душегубства у него не было, и тати бы и разбойники и всякие изменные люди к нему на кабак не приезжали и дурна никакого не учинили» ²⁷⁷. Челобитная попа Филата 1612 г. хорошо характеризует столкновение посадских людей с представителем духовенства. Посадские люди в 1608/09 г. «стравили» у попа «на поле лошадьми своими 5 копен ржи», рожь травленую взяли себе и, вопреки обещаниям, попу «своей ржи не дали». Рожь, выросшую из семян, занятых у попа, посадский человек «зжал и к себе свез (1609/10 г. - Я. Г.), и по ся места (т. е. 1612 г. - Н. Г.)… ржи не отдаст» ²⁷⁸. О «ворах» (общее определение нарушителей феодального правопорядка) идет речь и в отписке воеводы Унковского 1630 г.²⁷⁹

Однако отсутствие резко выраженной социальной дифференциации на тарусском посаде, бедном в целом, исключало возможность превращения отдельных случаев «воровства» в широкую волну классовой борьбы.

В конце XVII в. в соседнем с Тарусой Оболенском уезде иногда скрывались беглые из Серпухова ²⁸⁰.

Окладные сборы

О налоговом обложении города Тарусы и Тарусского уезда в XVII в. известно следующее. По окладу 7118 (1609/10) г., подтвержденному в 1613/14 г., «с Торуского уезда со шти сох с полусохою без пол-пол-полтрети и с 15 чети с осминою пашни» «кормовых денег» числилось 8 р. 12 алт. 4 д. К ним нужно прибавить ямские и другие деньги, раскладывавшиеся посошно. «С Торусы с посаду с посацких с пашенных людей оброку и пошлин по окладу против 118-го году 16 р. и 8 д.», причем «с сошными людьми посацкие люди в ям и ни в которые государевы подати не тянули, а платили за всякие государевы доходы денежный годовой оброк в Володимерскую четь». С рек Оки и Тарусы, с разных перевозов, «перевозных денег верного бранья» числилось в 1613/14 г. 3 р. 31 алт. 4 д.; часть «перевозных денег» давалась в виде руги Никольской соборной церкви в Тарусе. С Протвы «перевозных денег» по окладу 1609/10 г. было положено 5 руб с полтиною. Кабацкие сборы утверждались в сумме 8 - 9 руб.²⁸¹

После замены всех прямых сборов большими стрелецкими деньгами, в 1679 г., с тарусского посада, с 20 дворов, по-прежнему взималось 16 р.²⁸² Порядок сбора таможенных пошлин менялся довольно часто. В начале XVII в. перевозные пошлины на Оке и Тарусе собирали верные целовальники, на Протве их брали на откуп; кабацкие сборы то откупались, то собирались верными целовальниками. С какого-то момента до 1677/78 г. все перевозы и рыбные ловли на Оке и Протве, а также кабаки были «в откупу», с 1678 г. правительство предписало осуществлять сбор пошлин с них верным целовальникам ²⁸³.

Легенда о приезде Петра I в село Игнатовское

В краеведческой литературе приводится легенда (вероятно, поздняя) о том, что тарусское село Игнатовское-Знаменское посетил Петр I. «До 1760 года в парке (села Игнатовского) стояла церковь Знамение, по имени которой Игнатовское стало называться еще и Знаменским. Метрах в двухстах юго-восточнее дома Бутурлиных около липовой аллеи стоит старый развесистый дуб. У земли он имеет в обхвате пять метров двадцать сантимеров. Около церкви Знамение когда-то стояла старая могучая ель, от которой сейчас остался гнилой пень, имеющий в обхвате пять метров тридцать сантиметров. Старожилы рассказывают, что эти огромные деревья были посажены в детстве Петром I в память приезда царицы Натальи Кирилловны с сыном в свою вотчину. Ель была настолько высокой, что возвышалась над всеми деревьями парка и была видна со стороны Тарусы и Серпухова. На дереве, а позже на пне, была прибита медная дощечка с надписью, гласившей о том, что ель посажена Петром Великим» ²⁸⁴. Легенда о приезде в Игнатовское Петра I и посадке им деревьев является очевидным вымыслом ²⁸⁵, хотя парк в этой усадьбе действительно старый и закладка его относится, по-видимому, к «петровскому… времени». М. Д. Бутурлин пишет: «Исполинские липы старой части этого сада свидетельствуют, что первоначальная посадка его относится к периоду, предшествовавшему владению этим имением В. С. Нарышкина, деда моей жены. По толщине и росту многих из этих деревьев можно было бы считать их почти двухвековыми; но так как они образуют регулярный сад, с перекрещивающимися аллеями (en quinconce*), то, что называлось в старину «jardin a la francaise», то надо думать, что распланировка этой части сада относится к петровскому еще времени, когда подражание во всем иностранному взошло в моду, и никак не ранее. А что эта часть сада существовала уже до упомянутого деда моей жены, подтверждается ее отдаленностью (в 1/4 версты) от старого господского дома, в котором жил Василий Сергеевич и который мною и перестроен в 40-х годах. С другой же стороны, нельзя не предположить, что в первой половине (а быть может, и в первой четверти) прошлого века эта часть сада прилегала к прежнему барскому дому; ибо верхний конец аллей сходится в один пункт на открытой ныне лужайке, окаймленной березового рощицею. Если бы не было тут дома, то зачем бы посажены были эти аллеи, без связи со всяким жилым строением? Но о существовании его не сохранилось даже изустных преданий… Между этим отдаленным регулярным садом и господским нынешним домом стояла, по преданию, церковь, там, где теперь Яблоновый сад. И действительно, когда я распахивал это место под травосеяние и копал ямы для посадки фруктовых деревьев, то мне попадалось множество кирпичных и даже кафельных обломков, последние из коих с изящными барельефными орнаментами, что и доказывает, что тут было или жилое строение или церковь» ²⁸⁶.

[* В шахматном порядке (франц.).]

Таруса в XVII в. превратилась в экономический и административный придаток Серпухова. Она зависела от его промышленности и торговли, «тянула» к нему острожным делом и отчасти судом.