Татуировка наложницы

21

Сано выбрался из лодки, доставившей его на другой берег Сумиды, в Фукагаву, где родилась госпожа Харумэ. Здесь река вливалась в залив Эдо, и окраина лежала на бывших болотах, заполненных кучами городского мусора и земли, вырытой при строительстве каналов. После Великого пожара многие переехали сюда, чтобы начать жизнь заново. Однако Фукагава имела свои неудобства, связанные с ее географическим положением. Наводнения, тайфуны и высокие приливные волны несли массовые разрушения. Поэтому местность считалась опасной для проживания. Здесь началась нелегкая жизнь госпожи Харумэ, оборвавшаяся восемнадцать лет спустя.

Направляясь к центру города, Сано миновал склады, пахнущие сосновой древесиной, кунжутным маслом и хосикой, удобрением, вырабатывавшимся из сардин. Дым от солеварен на южных приливных полях скрывал лежащий на противоположном берегу Эдо. В холодном воздухе стояла удушливая влажность. Шумный торговый район окружал главную улицу, идущую к кумирне Томиока Хатиман. Здесь, в квартале Ока Басо, пользовавшемся нехорошей репутацией, и работали не получившие разрешения проститутки. Здесь было много чайных домов, гостиниц, а также прекрасных ресторанов морской кухни, которыми славилась Фукагава.

Храмовые колокола пробили полдень, и Сано понял, что проголодался. Он вошел в «Хирасэй», знаменитый ресторан, расположенный прямо за воротами кумирни. Заказав суши с овощами, рис и печеного угря, Сано обратился к хозяину:

— Я ищу проститутку по имени Голубое Яблоко. Не подскажете, где ее найти?

Хозяин заведения покачал головой:

— Я не знаю никого с таким именем. Посмотрите в чайных домах.

Сано так и сделал, но и там никто не слышал о Голубом Яблоке и ничего не знал о госпоже Харумэ, кроме того, что широко освещалось в газетных листках. Сано направился в сторону кумирни Хатиман. Ее громадная, крытая медью крыша высилась над улицами, подобно самурайскому шлему, высокие каменные стены дали приют храму Этай, монахи которого вели списки всех проживающих в этом районе. Если кто-то и мог навести Сано на след Голубого Яблока, то только они.

— Ее настоящее имя было Ясуко, — сказал старый монах.

Они стояли на кладбище храма Этай, где Сано в конце концов нашел мать Харумэ. Ее покрытая мхом мемориальная табличка лежала в той части кладбища, где хоронили неимущих. На могилах здесь не было ни одного цветка. Дорожки, по которым редко ходили посетители, заросли высокой травой — печальный, заброшенный вид. Ежась под плащом, Сано слушал воспоминания монаха о Голубом Яблоке, умершей двенадцать лет назад.

— Она перебиралась сюда, спасаясь от наводнений, и я запомнил ее благодаря ее уникальной ситуации. О большинстве ночных проституток никто не заботится. Их клиенты, как правило, бедны и случайны, постоянных посетителей они не имеют. Но Ясуко была красива и пользовалась спросом. Ее профессиональное имя пошло от голубоватого, в форме яблока родимого пятна на запястье. Она была доверчива, часто влюблялась и татуировала на теле имена своих возлюбленных. Когда я готовил ее к кремации, то обнаружил между пальцами рук и ног множество иероглифов.

И именно этот пример привел ее дочь, Харумэ, к смерти.

— Ясуко заслужила любовь Дзимбы из Бакуротё, когда тот по делам приехал в Фукагаву, — рассказывал монах. — После рождения ребенка он регулярно присылал деньги. Потом Голубое Яблоко заболела, утратила привлекательность... и большую часть клиентов. Чтобы заработать на рис, ей приходилось обслуживать бывших преступников и даже эта. Когда она умерла, я взял ее шестилетнюю дочь в наш приют. Потом связался с Дзимбой. Он забрал ее к себе в Бакуротё.

Монах вздохнул.

— Я часто думал, как сложилась ее жизнь. — Выслушав рассказ Сано, он горестно покачал головой: — И все же это лучше, чем остаться в Фукагаве и вести жизнь дешевой проститутки.

Сано никогда не задумывался о том, как мал у женщин выбор способов существования: жена, служанка, монахиня, наложница, проститутка, попрошайка. Было честью — а возможно, и счастьем — выйти замуж и стать матерью, но даже это не вело к независимости, не позволяло заниматься науками, боевыми искусствами, путешествовать или добиваться других целей, которые делают интересной жизнь мужчин. Сано вспомнил о Рэйко, которая стремится вырваться из оков сложившихся традиций, и о своих усилиях помешать ей в этом. Мужчины устанавливают правила. Он сам является частью системы, ограничивающей свободу его жены.

И госпожи Харумэ.

Эти размышления были не очень приятными. Сано поблагодарил монаха и покинул храм. Хоть он и сожалел о времени, потраченном на эту поездку, однако вынужден был признать, что узнал нечто существенное по делу об убийстве и о своем непростом браке.

Бакуротё находился к северо-западу от замка Эдо, между торговым районом Нихонбаси и рекой Канда. Став рынком коневодства еще до основания столицы Токугавы, он поставлял лошадей для тридцати тысяч самураев, живущих в Эдо. Сано ехал по грязным улицам мимо коневодов, перегонявших свой товар с далеких северных пастбищ в конюшни перекупщиков в Бакуротё. В величественном особняке располагались судебные приставы Токугавы, управлявшие землями сёгуна. Дешевые гостиницы давали приют провинциальным чиновникам, приехавшим покупать лошадей или вершить дела с приставами. За площадкой для стрельбы из лука скрывался незаконный бордель. В низких деревянных строениях располагались прилавки с едой, чайные домики, магазин седел, кузня, где рослые мужчины набивали лошадям подковы. Носильщики перетаскивали тюки сена, а уборщики собирали на улицах навоз. За мастерской, где делали доспехи для всадников, Сано спешился у конюшни Дзимбы, ворота которой украшал герб в виде мчащейся лошади.

Выскочил и поклонился приказчик.

— Добрый день, сёсакан-сама. Вы хотите купить нового коня?

— Я приехал, чтобы повидаться с Дзимбой, — ответил Сано.

— Проходите, пожалуйста.

Взяв коня Сано под уздцы, приказчик повел его в самую большую в Бакуротё конюшню. Изогнутые черепичные крыши венчали роскошный двухэтажный особняк Дзимбо со старинными побеленными стенами, окнами с резными решетками, балконами с перилами и пристройкой для слуг в задней части дома. «Это вам не хижина в Фукагаве, где родилась Харумэ», — подумал Сано. Трудно ли ей было привыкнуть к жизни здесь?

Напротив особняка располагался загон. Вокруг него на столбах были укреплены соломенные чучела. В открытых дверях сарая виднелись конюхи, обхаживающие лошадей.

Приказчик подвел Сано к стойлу, где три самурая обступили серого, в яблоках, жеребца. Дородный мужчина в темно-коричневом кимоно и широких штанах держал животное за голову.

— То, что он здоров, можно увидеть по состоянию зубов, — сказал Дзимба, раздвинув коню губы и обнажив крупные зубы. Его толстые пальцы двигались с уверенностью специалиста. Когда Сано подошел, тот взглянул на него с радостной улыбкой: — А, сёсакан-сама! Рад снова видеть вас.

В свои сорок с лишним лет он выглядел столь же подвижным, как и его питомцы. На толстой мускулистой шее сидела квадратная голова. Волосы с резкими проблесками седины, зачесанные назад над лысеющим черепом, были собраны в узел на затылке. В грубых чертах смуглого лица не было ни малейшего сходства с госпожой Харумэ.

Дзимба улыбался, демонстрируя три сломанных передних зуба: воспоминание о том, что лошадь однажды оказалась проворнее седока.

— Поздравляю вас с женитьбой. Готовы дать пополнение в свой клан? Ха-ха! Чем могу вам служить? — Оставив приказчика завершать сделку, он повел Сано вдоль ряда стойл. — Может, хорошую скаковую лошадь? Покрасоваться перед друзьями в замке Эдо. Ха-ха!

Сано не нравился заискивающий, чрезмерно фамильярный торговец, но он покровительствовал конюшням Дзимбы по той же причине, что и другие знатные самураи: торговец знал о лошадях все. Он всегда отбирал здоровых сильных животных и делал из них быстрых надежных скакунов. Он выставлял за них хорошую цену и никогда не старался обмануть.

— Я здесь по поводу вашей дочери, — сказал Сано. — Я веду расследование ее смерти и должен задать вам несколько вопросов. Но сначала позвольте мне выразить вам соболезнование в связи с утратой.

Отойдя к изгороди загона, Дзимба ткнул в нее кулаком, пробормотав ругательство. На его помрачневшем лице не осталось и следа от обычной веселости. Он невидящими глазами смотрел, как конюхи готовят коня для пробной выездки в полной боевой сбруе, укрепляют деревянное седло у него на крупе, надевают уздечку.

— Я сделаю все возможное, чтобы убийца Харумэ понес справедливое наказание, — сказал Сано, которому приходилось видеть злое горе на лицах родителей жертвы убийства.

Дзимба отмахнулся от его слов.

— Ну и что с того? Ее нет и уже никогда не будет. Десять лет я вкладывал в эту девочку деньги и труд. Когда ее мать умерла, я забрал Харумэ из Фукагавы и растил сам. Дал красивые одежды, нанял учителей, чтобы те учили ее музыке, каллиграфии и манерам. Я разглядел в ней хорошие задатки, понимаете? Я знаю и лошадей, и женщин. Ха-ха! — усмехнулся Дзимба. — Харумэ была самой красивой из трех моих девочек. У нее было все, что нравится мужчинам; вы понимаете, что я имею в виду. — Он бросил на Сано лукавый взгляд. — Вся в мать. Она была моим шансом породниться с Токугавой.

Сано ошеломленно слушал дикие речи торговца о собственной дочери. Он относился к ней как к породистому скакуну из своего табуна, которого нужно выдрессировать и удачно продать.

В загоне конюхи облачили коня в доспехи и водрузили ему на голову каску в виде оскалившегося дракона. Два самурая помогли покупателю надеть броню, поножи и шлем. Дзимба между тем продолжал:

— Прошлой зимой два личных вассала сёгуна приехали сюда за лошадьми. Они упомянули и то, что ищут для его превосходительства новых наложниц. Я заставил Харумэ продемонстрировать выездку, показав им, как она говорит, поет и играет на самисэне. Они забрали ее в замок Эдо и заплатили мне пять тысяч кобан!

Я устроил вечеринку, чтобы это отпраздновать. Харумэ прекрасно годилась для воспроизводства, и если была в постели похожей на свою мать, то могла родить его превосходительству наследника. Даже если он предпочитает мальчиков, ха-ха! Я все сделал, чтобы стать дедом следующего сёгуна.

«Со всеми вытекающими из этого богатством, властью и привилегиями», — подумал Сано. Алчность Дзимбы была ему отвратительна. Между тем торговец всего лишь следовал примеру многих других японцев, стремившихся возвыситься через связи с Токугавой. Разве судья Уэда выдал Рэйко за Сано с другой целью? В этом обществе женщина является заложницей мужских амбиций. Рэйко умна и смела, однако люди всегда будут оценивать ее по положению в обществе и способности рожать наследников. Теперь Сано начал понимать всю глубину ее разочарования. Но после вчерашней ночи он еще больше укрепился в стремлении запереть ее дома, в безопасности.

— Теперь Харумэ мертва. Я никогда не верну вложенных денег. — Лицо Дзимбы стало печальным. Он оперся на изгородь, потом обернулся к Сано, и в его близко посаженных глазах засветился огонек. — А ведь будет совсем неплохо, если вы выясните, кто убил мою дочь. Я заставлю его раскошелиться за все мои траты!

Сано подавил отвращение.

— Возможно, вы поможете мне поймать убийцу, — сказал он. — Расскажите, какой была Харумэ? — И перебил Дзимбу, когда тот начал описывать внешность: — Нет, я имею в виду: каким человеком она была?

— Такой же, как любая девица, я полагаю. — Дзимба удивился предположению, что Харумэ могла обладать какими-то другими качествами, кроме физиологических. Потом, наблюдая, как конюхи взгромождают облаченного в доспехи седока на круп коня, улыбнулся. — Она была крошечным печальным существом, когда я привез ее сюда. Не понимала, что матери больше нет и привычная жизнь закончилась. Еще она скучала по друзьям — детишкам из хибар Фукагавы. Хотя там ей, конечно, было не место.

Дзимба криво усмехнулся.

— Видите ли, я никогда не рассказывал жене о Голубом Яблоке. И вдруг здесь появляется ребенок. Она была вне себя от злости. А других детей возмущало внимание, которым окружили Харумэ. Они дразнили ее за то, что она была дочерью шлюхи. Единственными ее подругами стали служанки. Она, думаю, считала их ровней себе. Но я положил этому конец. Я хотел отделить ее от людей низкого происхождения, которые низводили ее до своего уровня. А когда ей было лет одиннадцать, появились мальчишки. Она привлекала их, как кобыла во время гона, ха-ха! Она была копией своей матери.

Воспоминания смягчили лицо Дзимбы: возможно, он по-своему любил Голубое Яблоко. В конце концов, он поддерживал дочь, а потом взял в свой дом — другой мог бы просто отвернуться.

— Харумэ начала убегать по ночам из дома. Я был вынужден нанять ей компаньонку, чтобы она не увлеклась и не забеременела от какого-нибудь деревенского парня. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, стали поступать предложения от богатых торговцев. Но я знал, что могу найти ей лучшее применение.

Представив одинокое детство Харумэ, Сано пожалел наложницу. Она была отверженной в Бакуротё и оказалась в таком же положении в Больших Внутренних Покоях. Совсем еще девочкой она нашла утешение среди поклонников. Очевидно, что искала того же и в замке Эдо. Не пересеклась ли каким-то образом ее прежняя жизнь с нынешней?

— Крестьяне, с которыми была знакома Харумэ, — спросил Сано, — не могли контактировать с ней после переезда в замок Эдо? — Он хотел выяснить, не делилась ли она своими секретами с прежними друзьями. И еще пытался отыскать новые мотивы убийства и подозреваемых... желательно, не связанных с Токугавой.

— Как же она могла это делать, постоянно находясь взаперти? Даже на прогулке люди сёгуна тщательно следили за наложницами.

И все же Харумэ удавалось убегать и встречаться с господином Мияги. Но простолюдин не мог получить доступа к тушечнице. Эта линия расследования казалась тупиковой.

— В последнее время вы встречались с дочерью или получали от нее весточки? — спросил Сано.

На лице торговца лошадьми отразилось беспокойство.

— Да... Примерно три месяца назад я получил от Харумэ послание. Она умоляла забрать ее из Эдо, была напугана. Похоже, она с кем-то поссорилась... я не помню точно. Во всяком случае, она считала, что произойдет что-то ужасное, если она немедленно не уедет.

От волнения и страха сердце Сано сильно забилось.

— Харумэ упомянула, кого именно боится?

Дзимба заморгал, его кадык судорожно дернулся. Значит, он все же любил дочь, хоть и использовал ее в своих интересах. Давая торговцу время прийти в себя, Сано смотрел на конного самурая, выписывающего по загону круги, пустив коня рысью. Глядя, как тот размахивает копьем, он вспомнил лейтенанта Кусиду. Обвинив Кусиду в убийстве госпожи Харумэ, Сано мог успокоить сёгуна и закончить расследование. Однако, следуя за призраком Харумэ в ее прошлое, он уже переступил черту, за которой остались простые решения.

— Нет, — наконец ответил Дзимба с явным сожалением. — Харумэ не назвала человека, который ей угрожал. Я решил, что она скучает по дому или ей не нравится забавлять в кровати сёгуна, потому и сочинила историю, чтобы я ее спас. Порой молодой кобылке требуется время, чтобы привыкнуть к новому стойлу. Ха-ха! — Его смех был похож на мрачное фырканье. — Я не собирался возвращать деньги или просить сёгуна отпустить Харумэ. Это оскорбило бы его превосходительство. Токугава порвали бы со мной все деловые связи! И все узнали бы, что это вина Харумэ. Как бы я тогда нашел для нее мужа? Она стала бы вечным ярмом у меня на шее!

В голосе торговца зазвучали покаянные нотки.

— Поэтому я не ответил на то послание. Не удосужился даже выяснять, действительно ли кто-то собирается обидеть Харумэ. Подумал, что, если я проигнорирую ее жалобы, она станет лучше выполнять свои обязанности.

— Вы сохранили письмо? Могу я на него взглянуть?

— Оно было не написано, а передано в устной форме через посыльного из замка. — На вопрос о посыльном Дзимба ответил, что не разобрал его имени и не помнит, как тот выглядел.

Сано знал, что в замке Эдо служит несколько сотен посыльных. Вычислить нужного будет сложно, особенно если Харумэ, стремясь сохранить тайну, убедила посыльного передать сообщение устно, вместо того чтобы отправить письмо через официальные каналы. В этом случае остались бы соответствующие записи.

— Знает ли кто-то еще об этом послании? — спросил Сано.

— Нет. Я никому о нем не говорил — не хотел, чтобы думали, будто у Харумэ проблемы. Потом, после ее смерти, я постыдился говорить, что она была в опасности, а я отказался даже выслушать ее.

Оставалось лишь надеяться, что, если посыльный будет найден, его память окажется лучше, чем у Дзимбы.

— Я виноват в смерти дочери! — забормотал Дзимба, сложив руки на верхушке забора и уткнувшись в них лицом. — Отнесись я серьезно к ее опасениям, она могла бы жить. — Его душили рыдания.

Сано подавил желание упрекнуть торговца лошадьми за то, что тот отмахнулся от просьбы дочери о помощи.

— Вы не могли знать, что случится, — успокаивающе проговорил он.

Дзимба поднял залитое слезами и пылающее от ярости лицо.

— Что я за глупец! — схватился он за голову. — Убить меня мало! Я вырастил и выпестовал эту девушку. У нее было первоклассное тело. Через нее я мог войти в клан Токугавы. Я должен был обратиться в бакуфу и выяснить, что происходит в Больших Внутренних Покоях. Но не сделал этого и не сумел защитить свои вложения. Глупец, глупец!

Сано дал ему выговориться, больше не выражая сочувствия. Дзимба заслужил подобную участь. Да у Сано и своих проблем достаточно.

По загону галопировал конный самурай. Он мчался между рядами мишеней и поражал их копьем. Кусочки соломы летали в воздухе. Наконец всадник натянул поводья и остановил коня рядом с наблюдателями.

— Прекрасный зверь, — сказал он. — Я беру его.

Внезапно конь взбрыкнул задними ногами. Всадник перелетел через его голову и грохнулся на землю. Его товарищи бросились на помощь, конюхи подхватили поводья. Конь лягался и рвался, кусая их руки. Дзимба перепрыгнул через изгородь и поспешил к упавшему покупателю.

— Конь сегодня немного нервничает, — объяснил он. — Когда он узнает, что вы его хозяин, будет вести себя хорошо!

«Даже прирученное животное восстает порой против жесткой дисциплины», — подумал Сано. Дзимба приучил Харумэ повиноваться, но ее нельзя было полностью контролировать. Сано полагал, что ее послание к Дзимбе не было простой уловкой. Она обрела врага, обладавшего властью и возможностью навредить наложнице сёгуна. Из всех подозреваемых в убийстве кто больше всех отвечает этим качествам?

Письмо госпожи Кэйсо-ин под поясом жгло Сано огнем. Она правит в Больших Внутренних Покоях и пользуется любовью сёгуна. При поддержке союзников из верхушки правительства Токугавы она вполне может позволить себе убийство, а также предыдущую попытку отравления и наемного убийцу, метнувшего кинжал на оживленной улице.

Показания Дзимбы укрепили подозрения в ее адрес. Должен ли Сано предъявить ей обвинение в убийстве... и тем самым накликать на себя огромную опасность?