Татуировка наложницы

5

На Эдо опустились осенние сумерки. Облака выписывали прозрачную вязь в западной части бледно-золотого неба, напоминающего текст, исполненный дымными чернилами. Фонари горели над воротами, в окнах домов простых горожан, в особняках важных даймё и расположенных в Эдо резиденциях провинциальных правителей. Круглая луна повисла среди звезд, далеких маячков, объявлявших приход ночи и указывавших путь группе охотников, пробиравшихся через лесной заповедник замка Эдо. Носильщики, нагруженные припасами, шли за слугами, которые вели коней и лающих собак. Впереди между деревьями двигались пешие, вооруженные луками охотники, над их головами кружили вспугнутые птицы.

— Досточтимый канцлер Янагисава, не кажется вам, что уже немного поздновато для охоты? — Главный член Совета старейшин Нарисада Макино поспешно поравнялся со своим начальником, а за ним последовали четыре вельможи. — Воздух стал холодным. Скоро совсем стемнеет, не будет ничего видно. Может, стоит вернуться во дворец и продолжить заседание в комфортных условиях?

— Чепуха, — отмахнулся Янагисава, натягивая лук и глядя на стрелу. — Ночь — лучшее время для охоты. Хоть я и не четко вижу добычу, она тоже не может меня видеть. Это захватывает гораздо больше, чем охота при свете дня.

Канцлер Янагисава, высокий, стройный и сильный в свои тридцать три года, быстро шел среди деревьев. Таинственная энергетика ночи всегда обостряла его чувства. Зрение и слух становились все острее, пока он не обретал способность улавливать малейшее движение. В пахнущей сосной тени леса он уловил шорох крыльев опустившейся на соседний сук птицы и замер, прицеливаясь.

Охота разжигала в Янагисаве инстинкт убивать. Что может быть лучше этого состояния для управления делами государства? Пустив стрелу, он услышал, как та с глухим стуком вонзилась в дерево. Невредимая птица взлетела, и поднялся шум в панике сорвавшейся со своих мест расположившейся поблизости стаи.

— Прекрасный выстрел, — не преминул отозваться главный старейшина Макино. Остальные вторили ему словно эхо.

Канцлер Янагисава, которого совершенно не удручил промах, не стал скрывать усмешки. Он шел по следу другой, более важной добычи.

— Ну, так какой следующий вопрос у нас на повестке?

— Отчет сёсакана-самы об успешном расследовании убийства и выявлении контрабандной цепочки в Нагасаки.

— А-а. Да. — Гнев наполнил Янагисаву, словно гейзер едкой жидкости излил наружу затаенную в глубине души злобу, которая копилась там с того момента, как Сано Исиро появился в замке Эдо. Сано был соперником, которого не удавалось уничтожить, человеком, стоявшим между ним и страстью его сердца.

— Его превосходительство сильно впечатлила победа сёсакана-самы, — сказал Макино, и на его подобострастном лице мелькнула едва заметная тень злорадства. — Как вы думаете, досточтимый канцлер?

Подчеркнутым, отточенным движением, не замедляя шага, Янагисава выхватил из колчана вторую стрелу.

— С Сано Исиро нужно что-то делать, — сказал он.

С юных лет Янагисава был любовником сёгуна и использовал свое влияние на Цунаёси Токугаву, чтобы получить высокий пост второго человека в Японии и практически править страной. Административный талант Янагисавы заставлял правительство работать, в то время как сёгун позволял себе предаваться любви к искусству, религии и молоденьким мальчикам. С годами он сильно обогатился, снимая сливки с подношений Токугаве от кланов даймё, налогов с торговцев, а также взимая деньги за разрешение доступа к сёгуну. Все склонялись перед властью канцлера. Однако этих денег и могущества было недостаточно. Не так давно он начал вынашивать планы стать даймё, официальным правителем провинции. Четыре месяца назад он сослал сёсакана Сано в Нагасаки, полагая, что видит своего врага в последний раз и навсегда обеспечил себе положение фаворита сёгуна.

Однако его замыслу не суждено было сбыться. Сано пережил ссылку — как и все прежние попытки Янагисавы дискредитировать его — и вернулся героем. Сегодня он сыграл свадьбу с дочерью судьи Уэды, который тоже оказывал большее влияние на сёгуна, чем того хотелось канцлеру. Цунаёси Токугава разгневался на Янагисаву за высылку Сано и потому отказал ему в просьбе об увеличении владений. Статус Сано при дворе повысился. То же произошло с положением другого соперника, влияние которого канцлер Янагисава в прошлом без труда свел на нет. И теперь, когда сёгун узнал о вражде между своими советниками, Янагисава не осмеливался применить против Сано прежний метод устранения врагов — убийство. Риск быть разоблаченным и наказанным слишком велик. Но он должен уничтожить своего конкурента!

— Досточтимый канцлер, разве плохо, что сёсакан-сама защищает Японию от коррупции и измены? — подал голос Казуо Хамада, все более склонявшийся на сторону Сано. — Разве мы не должны поддерживать его усилия?

Все старейшины, кроме Макино, главного приспешника канцлера, робко поддержали эти слова. Страх закрался в душу Янагисавы. Старейшины когда-то безоговорочно принимали его суждения. Теперь же из-за этого Сано он теряет контроль над людьми, которые дают советы сёгуну и устанавливают политику Японии. Но он не позволит этому случиться. Никто не смеет преграждать ему путь к могуществу.

— Как вы смеете мне противоречить? — бросил он и прибавил шагу, вынуждая старейшин, поспешивших принести извинения, идти быстрее. — Поторопитесь!

О, как он наслаждался их покорностью, свидетельством своей власти... и как страшился ее малейшего ослабления, угрожающего погрузить его в кошмар собственного прошлого...

Его отец был канцлером правителя Такэи, даймё провинции Арима, а мать — дочерью торговца, который стремился повысить свое общественное положение через союз с самурайским кланом. Родители видели в детях орудие возвышения семьи. Денег и внимания на их воспитание не жалели, но это было лишь средством для достижения конечной цели: получения должности при дворе сёгуна.

Самая яркая картинка из детских воспоминаний Янагисавы: он и его брат Ёсихиро стоят на коленях в темной приемной отца. Ему шесть лет, Ёсихиро — двенадцать. Дождь барабанит по черепичной крыше, кажется, что солнце вообще не показывалось в те дни. На возвышении сидит отец — мрачная громадная фигура, одетая в черное.

— Ёсихиро, твой учитель говорит, что ты провалился по всем академическим дисциплинам. — Голос отца звучит презрительно. Затем он обращается к Янагисаве: — А наставник по боевым искусствам говорит, что вчера ты проиграл тренировочный бой.

Он не вспоминает о том, что Янагисава умел читать и писать так же хорошо, как мальчики вдвое старше его, и что он лучший фехтовальщик среди детей в городе.

— Как вы рассчитываете таким образом принести честь семье? — Лицо отца наливается гневом. — Вы два бесполезных дурака, недостойных быть моими сыновьями!

Схватив деревянную трость, всегда лежавшую на возвышении, он принимается избивать мальчиков. Янагисава и Ёсихиро сжимаются под болезненными ударами, стараясь сдерживать слезы, которые еще сильнее разъярят отца. В соседней комнате мать наказывает их сестру Киёко за то, что та не блещет навыками, необходимыми, чтобы выйти замуж за высокопоставленного чиновника.

— Глупая непослушная девчонка!

Звуки шлепков, ударов и плач Киёко постоянно наполняли тот дом. Каких бы успехов ни добивались дети, они никогда не могли порадовать родителей. Но страшнее наказания была невозможность утешиться в кругу других людей или в любви друг к другу. Родители лишили их даже этого.

— Эти заморыши ниже вас, — говорила мать Янагисавы, изолируя детей от юных отпрысков других вассалов правителя Такэи. — Когда-нибудь вы станете ими руководить.

Дети узнали, что можно избежать наказания, свалив вину на другого. И между ними поселились взаимная ненависть и недоверие.

За все те страшные годы Янагисава плакал только один раз, в тот холодный дождливый день, когда хоронили его брата Ёсихиро. В семнадцать лет он совершил сеппуку. Когда монахи монотонно пели молитвы, Янагисава и Киёко горько плакали, одни в толпе присутствующих проявив хоть какие-то чувства.

— Прекратите! — злым шепотом повторяли родители, подкрепляя слова оплеухами. — Какое бесстыдное проявление слабости. Что подумают люди? Почему вы не можете принести чести семье, как это сделал Ёсихиро?

Но Янагисава и Киёко знали, что ритуальное самоубийство брата вовсе не было жестом чести. Ёсихиро, старший сын, не вынес тяжелой ответственности быть главным объектом семейных амбиций. Не в силах оправдать ожидания родителей, он убил себя, чтобы избежать дальнейших страданий. Янагисава и Киёко плакали не о нем, а о себе, поскольку родители променяли их жизни на более высокое положение в обществе.

У Киёко, которую в пятнадцать лет выдали замуж за богатого чиновника, во время очередных побоев случился выкидыш, и теперь она снова была беременна. А одиннадцатилетний Янагисава уже три года служил у правителя Такэи пажом и объектом сексуальных утех. От домогательств даймё у него кровоточил анус, но гордость его страдала еще больше.

Когда дым от погребального костра поднялся над землей, что-то сместилось в душе Янагисаны. Слезы истощали запас накопленного в сердце страдания, и там не осталось ничего, кроме горькой решимости. Ёсихиро умер, потому что был слабым. Киёко — беспомощная девчонка. И Янагисава поклялся, что однажды станет самым могущественным человеком в Японии. Тогда никто не посмеет использовать, наказывать или унижать его. Он отомстит всем своим обидчикам. Все будут слушаться его приказов, все будут страшиться его гнева.

Спустя одиннадцать лет Цунаёси Токугаве доложили о молодом человеке, чья внешность и ум способствовали его быстрому продвижению среди вассалов правителя Такэи. Цунаёси, падкий на красивых мужчин, вызвал Янагисаву в замок Эдо. Янагисава превратился в зрелого красавца, он был поразительно хорош собой, на его лице особо выделялись яркие, черные глаза. Когда дворцовые стражники ввели Янагисаву в личные покои двадцатидевятилетнего будущего сёгуна, тот отбросил книгу, которую читал.

— Великолепно, — похвалил он. На мягком, женоподобном лице появилась заинтересованность. — Оставьте нас, — сказал он стражникам.

К тому времени Янагисава прекрасно знал свои слабые и сильные стороны. Сравнительно низкий статус его клана, как и нехватка средств, не позволяли ему пройти в верхние эшелоны бакуфу, но он научился пользоваться своими талантами, данными богами удачи. И вот, глядя в глаза Цунаёси Токугаве, он увидел в них сладострастие, слабость ума и духа, а также неодолимое желание лести. Янагисава внутренне усмехнулся. Он поклонился, не удосужившись сначала встать на колени, обеспечив себе тем самым первую в ряду многочисленных свобод с будущим сёгуном. Цунаёси Токугава, трепетно покорный, поклонился в ответ. Янагисава подошел к возвышению и взял книгу.

— Что читаете, ваше превосходительство? — спросил он.

— Это, э-э, э-э... — Заикаясь от возбуждения, Цунаёси Токугава задрожал от близости Янагисавы. — «Сон в красном тереме».

Янагисава смело уселся на возвышении и стал вслух читать китайский классический эротический роман. Его чтение, отточенное в детстве учением и наказаниями, было безупречным. Он сделал паузу перед очередным абзацем и многозначительно улыбнулся Цунаёси. Тот залился краской. Янагисава протянул руку. Будущий сёгун с чувством сжал ее.

В дверь постучали, вошел какой-то чиновник.

— Ваше превосходительство, наступило время заседания Совета старейшин. Они проинформируют вас о положении в стране и выслушают ваше мнение о новой правительственной политике.

— Я, э-э... я сейчас занят. Разве это не может подождать? Кроме того, не думаю, что у меня есть какие-то мнения. — Цунаёси посмотрел на Янагисаву, словно ища у него спасения.

В этот момент Янагисава ясно увидел путь к желанному будущему. Он станет наперсником Цунаёси и будет подсказывать мысли, которых не хватает глупому диктатору. Янагисава будет править Японией через Цунаёси Токугаву. Он узурпирует власть сёгуна над жизнями и смертями подданных.

— Мы вместе будем присутствовать на совещании, — сказал он.

Чиновник от такой дерзости нахмурился, но Цунаёси покорно кивнул. Когда они выходили из комнаты, Янагисава шепнул своему новому господину:

— Когда совещание закончится, у нас будет достаточно времени, чтобы познакомиться поближе.

Когда Цунаёси Токугава занял пост сёгуна, Янагисава стал канцлером. Прежние начальники оказались у него в подчинении. Он захватил земли правителя Такэи, изгнав даймё и всех его вассалов, включая отца. Янагисава получал отчаянные письма от родителей с просьбами о снисхождении. Он с мстительным ликованием отказывал в помощи своей семье, которая сама воспитала его таким, какой он есть. Однако канцлер ни на миг не забывал, насколько шатко его положение. Сёгун до безумия любит его, но новые соперники постоянно добиваются изменчивой благосклонности Цунаёси. Янагисава царит в бакуфу, но ни один режим не существует вечно.

Надтреснутый голос главного старейшины Макино вернул его к действительности.

— Мы должны обсудить вероятность эпидемии и недопустимость серьезных последствий.

— Не будет никакой эпидемии, — отрубил Янагисава. Небо становилось все темнее, лесные тропинки терялись в нагромождении деревьев, но канцлер не сбавлял шага. — Госпожа Харумэ была отравлена.

Старейшины изумленно раскрыли рты, заволновались:

— Отравлена?

— Но мы ничего об этом не слышали!..

— Откуда вы знаете?

— О, у меня есть способы узнавать все. — У канцлера Янагисавы в Больших Внутренних Покоях, как и везде в замке Эдо, были свои шпионы. Эти агенты следили за важными персонами, подслушивали разговоры и копались в их вещах.

— Будут проблемы, — сказал Макино. — Что нам делать?

— Нам не нужно ничего делать, — ответил Янагисава. — Убийство расследует сёсакан Сано.

Внезапно в мозгу у канцлера возник блестящий план. Воспользовавшись делом о смерти Харумэ, он может уничтожить Сано... и другого соперника. Янагисаве хотелось кричать от радости, но план требовал строжайшей секретности. Ему нужен сообщник, не чета здесь присутствующим.

Остановившись на поляне, канцлер объявил своей свите, что они могут возвращаться домой. Старейшины с облегчением удалились, остались только личные слуги Янагисавы.

— Я хочу отдохнуть и перекусить, — сказал он. — Поставьте палатку.

Слуги выгрузили провизию и разбили шатер, какие использовались военачальниками во время сражений: белые шелковые занавеси, укрепленные на открытом сверху квадратном каркасе. Внутри они расстелили матрасы, зажгли масляные лампы и угольные жаровни, принесли саке и еду. Оберегаемый снаружи телохранителями, Янагисава самодовольно возлежал на матрасе. Ему вовсе не требовалось это хилое пристанище, когда в распоряжении был весь замок. Но ему нравилась суета других ради обеспечения его комфорта, таинственность ночных встреч под открытым небом. И разве он не похож на военачальника, ведущего своих солдат в бой?

— Приведите сюда Ситисабуро, — приказал канцлер слуге, и тот немедленно кинулся выполнять приказ.

Пока Янагисава ждал, предвкушение встречи усиливало его возбуждение. Ситисабуро, главный актер в труппе театра но при дворе Токугавы, был нынешним любовником канцлера. Воспитанный в древней традиции и в духе однополой любви, он имел и другое применение...

Вскоре шелковые занавеси раздвинулись и вошел Ситисабуро. Ему было четырнадцать лет, он был маловат для своего возраста и носил прическу мальчика-самурая: выбритое темя и длинная прядь ото лба, стянутая в узел на затылке. Его красный с золотом парчовый сценический халат ладно сидел на стройной, как молодой тополь, фигуре. Опустившись на колени, Ситисабуро поклонился.

— Жду ваших приказаний, досточтимый канцлер, — тихо проговорил он.

Янагисава сел прямо, его сердце учащенно забилось.

— Встань и подойди, — сказал он, ощущая желание, влажное и соленое, как кровь. — Сядь рядом со мной.

Юноша подчинился, и Янагисава жадно вгляделся в его лицо, восхищаясь изящным носом, острым подбородком и высокими скулами, гладкой детской кожей, розовыми губами, похожими на сладкий фрукт. Большие выразительные глаза Ситисабуро поблескивали в свете ламп, отражая благодарную готовность угождать. Канцлер улыбнулся. Юноша был из известной актерской семьи, которая веками развлекала императоров. Теперь весь большой талант семьи, сконцентрированный в юном артисте, был в распоряжении Янагисавы.

— Налей мне вина, — приказал канцлер. — И себе тоже, — великодушно добавил он.

— Да, господин. Спасибо, господин! — Ситисабуро поднял бутылку с саке. — О, но ведь вино холодное. Позвольте мне разогреть его для вас? Можно я поднесу еще закусок для вашего наслаждения?

Янагисава с удовольствием наблюдал, как молодой актер ставит бутылку на угольную жаровню и кладет на тарелку рисовые лепешки. В начале их отношений Ситисабуро говорил и держался с юношеской неловкостью, но был умен и быстро перенял обороты речи Янагисавы, теперь длинные слова и сложные предложения произносились им легко и свободно. Когда это не унижало канцлера, актер копировал даже его манеру держаться: голова высоко поднята, плечи отведены назад, движения быстрые, нетерпеливые, но плавно-величавые. Это льстивое представление доставляло Янагисаве большое наслаждение.

Они выпили теплого саке. У Ситисабуро от вина порозовело лицо.

— У вас, наверное, был трудный день в управлении страной, господин? Позвольте я развею ваши заботы.

Канцлер Янагисава лег на матрас. Руки Ситисабуро поглаживали ему шею и спину, успокаивая уставшие мышцы и возбуждая. Хотя соблазн перевернуться на спину и прижать юношу к себе был велик, Янагисава не поддался порыву. Сначала нужно обсудить дело.

— Для меня большая честь прикасаться к вам. — Пальцы мяли, ласкали, пощипывали. Ситисабуро зашептал в ухо Янагисаве: — Если вас нет рядом, я мечтаю о времени, когда мы снова будем вместе.

Янагисава понимал, что тот всего лишь играет, но это совершенно не волновало канцлера. Чудесно, что есть человек, уважающий его и готовый все сделать ради его удовольствия!

— Ночами я мечтаю о вас, и... и я должен доверить вам маленький секрет. — Голос Ситисабуро убедительно задрожал. — Порой я так хочу вас, что начинаю ласкать сам себя, воображая, что это вы прикасаетесь ко мне. Надеюсь, вы не обижаетесь?

— Вовсе нет, — хохотнул Янагисава. Актеришка, несмотря на все свои таланты и происхождение, простолюдин, никто. Он слаб, наивен, трогателен. Кто-нибудь другой мог бы счесть его слова оскорблением. А Янагисава наслаждался ситуацией, дополнительно подтверждающей, что он больше не беспомощная жертва, а всесильный манипулятор людьми. Вместо друзей у него прислужники. Он женат на богатой женщине, связанной с кланом Токугавы, но держит дистанцию с ней и их пятилетней дочерью, для которой уже начал подбирать политически выгодную партию. Ему наплевать, что кто-то может презирать его, до тех пор пока тот выполняет его приказы. Притворство Ситисабуро возбуждало Янагисаву, власть — это самое мощное любовное зелье.

Канцлер неохотно отложил минуту наслаждения.

— Мне нужна твоя помощь в очень важном деле, Ситисабуро, — сказал он, садясь на матрасе.

Глаза молодого актера вспыхнули радостью, и Янагисава почти поверил, что тот и в самом деле польщен этой просьбой, в действительности бывшей приказом.

— Господин, я сделаю для вас все.

— Это дело чрезвычайно секретное, и ты должен обещать, что никому о нем не расскажешь, — предупредил Янагисава.

— О, я обещаю, обещаю! — Юноша светился искренностью. — Вы можете мне довериться. Просто подождите и увидите. Доставлять вам удовольствие для меня самое главное.

Однако Янагисава понимал, что не преданность, а боязнь наказания заставляет Ситисабуро пресмыкаться. Ведь если актер ослушается, то будет лишен положения звезды в придворном театре Токугавы, изгнан из замка и приговорен к работе в грязном придорожном борделе. Канцлер улыбнулся. «Все будут подчиняться моим приказам и страшиться моего гнева...»

Придвинувшись, канцлер зашептал Ситисабуро. Вдыхая свежий юношеский аромат, исходивший от его кожи, Янагисава почувствовал, как набухает плоть под набедренной повязкой. Он закончил с распоряжениями и провел языком по изящному изгибу уха Ситисабуро. Актер хихикнул и повернулся к Янагисаве с выражением радостного восхищения.

— Какой ум вы продемонстрировали, придумав столь великолепный план! Я сделаю все так, как вы сказали. И когда мы выполним задуманное, сёсакан Сано больше никогда не потревожит вас.

За занавесью послышался шум крыльев. Канцлер Янагисава порывисто схватил лук, наложил стрелу на тетиву и прицелился, всматриваясь в кобальтовое небо, в черную резную границу листвы. На фоне светящегося серебром диска луны мелькнула темная тень. Янагисава выстрелил в невидимую цель. Резкий, скрипучий крик пронзил вечернюю тишину. На поляну камнем упал филин, из груди птицы торчала стрела. Его собственная добыча — крошечный слепой крот — все еще трепыхалась в острых когтях.

Ситисабуро восторженно захлопал в ладоши.

— Идеальный выстрел, господин!

Канцлер Янагисава рассмеялся.

— Атаковав одного, я получил и другого. — Символика была столь же понятной, как и цель — выстрел является благоприятным предзнаменованием для его замысла. Радость разогрела страсть. Бросив лук, он протянул руки к Ситисабуро. — Довольно дел. Иди ко мне.

В глазах актера добросовестно отразилось желание Янагисавы.

— Да, господин.

Под неслышным дыханием ветра шумел лес, луна заливала все мертвенным светом. На шелковом занавесе палатки две тени слились воедино.