У Экклезиаста сказано, что сон утомленного трудом человека сладок; возможно, это высказывание есть строгое назидание тому, кто предпочитает труд умственный труду физическому, ибо можете не сомневаться, что после непомерных усилий своих мозговых клеток накануне вечером мистер Эллери Квин выполз из постели совершенно разбитым, с ломотой в костях, ртом полным ваты и к тому же на пятнадцать минут позже назначенной им встречи с майором Керби.
Проглотив два сырых яйца, дымящуюся чашку кофе и восторженные излияния Джуны по поводу вчерашнего вечера, он помчался в центр города, на Таймс-сквер.
Офисы компании, занимающейся кинохроникой, которые находились по соседству с огромной кинокомпанией, занимали двенадцатый этаж здания, похожего на огромный улей.
Эллери, задыхаясь, выскочил из лифта и влетел в приемную ровно на сорок пять минут позже назначенного срока. Майор Керби поспешил ему навстречу.
— Мистер Квин! А я уже подумал, не случилось ли с вами чего. Мы все приготовили.
Майор — поразительный человек! — не выказывал ни малейших признаков бессонной ночи; он выглядел элегантным и свежим, а его гладко выбритые щеки отдавали здоровым румянцем.
— Проспал, — признался Эллери. — А вы в форме. Как вам это удается? Кстати, у вас не было неприятностей с вашим редактором за перерасход пленки?
Керби усмехнулся:
— Никаких. Он был до смерти рад. Мы обскакали всех в городе. Сюда, мистер Квин.
Майор провел Эллери через большой шумный зал, заполненный слоняющимися людьми. В ней было страшно накурено; пишущие машинки трещали, как китайские трещотки; огромная, странного вида машина, похожая на биржевой аппарат, передающий котировки ценных бумаг, была окружена едва ли не толпой; постоянно кто-то входил и выходил.
— Совсем как в редакции газеты, — заметил Эллери, когда они протиснулись вперед.
— Еще хуже, — сухо обронил Керби. — Это редакция киноновостей. Оператор кинохроники замешен намного круче, чем любой газетный репортер. Этой шайке палец в рот не клади; но при ближайшем знакомстве все они очень даже симпатичные парни!
Эллери и майор Керби вышли в довольно мрачный коридор, по сторонам которого располагалось множество дверей. За одной из них слышалось громкое жужжание. Какие-то люди без верхней одежды торопливо проходили мимо.
— Вот мы и пришли, — объявил майор. — Это одна из наших проекционных комнат. Мы пользуемся ею для срочных случаев. Входите, мистер Квин. Не обращайте внимания на запах, хорошо? Это целлулоид.
Это была комната с голыми стенами и двумя рядами передвижных кресел. На задней стене несколько квадратных отверстий обрамляли объективы кинопроекторов. На противоположной — во всю ширину стены висел белый как снег экран.
— Присаживайтесь, — сердечно пригласил майор. — Я буду готов, когда вы…
— Вы не возражаете, если мы немного подождем? Инспектор ушел в управление раньше, чем я проснулся, но он оставил мне записку, что заскочит сюда, если урвет время.
— Вы босс. — Майор уселся за маленький столик у стены, утыканный кнопками и крохотными мощными лампочками. — Есть какие-нибудь новости?
Эллери вытянул ноющие ноги.
— Боюсь, что нет, — удрученно пожаловался он. — Видите ли, майор, мы лицом к лицу столкнулись с метафизической загадкой. Современное колдовство! Загадка состоит в следующем: куда подевался двадцать пятый автоматический, из которого был застрелен Бак Хорн? Его не могли вынести из «Колизея», однако и там его тоже нет. Это наверняка.
— Похоже на сказку из «Тысячи и одной ночи», — улыбнулся майор. — Должен признать, что это трудный вопрос. Но я согласен с Марсом — видит бог, это единственно разумная теория! — убийца как-то, каким-то хитрым способом, сумел вынести пистолет из здания. Либо собственноручно, либо с чьей-то помощью.
Эллери покачал головой:
— Мы уверены, что ни одна живая душа не покидала здания после того, как произошло убийство. И все до единого в амфитеатре — без исключения, обратите внимание — были обысканы. Нет, майор, ответ тоньше, чем вам кажется. Ибо, должен честно признаться, я понятия не имею, что случилось с пистолетом… А, отец! В самый разгар утра!
Инспектор Квин, который казался меньше ростом, худее и мрачнее, чем обычно, появился в дверях проекционной комнаты в сопровождении сержанта Вели и детектива Хессе.
— Доброе утро, майор. О, ты все же вылез из постели, — обратился он к Эллери и устало опустился на один из стульев, жестом пригласив остальных последовать его примеру. — Судя по тому, как ты метался во сне и стонал, тебе снились кошмары. Отлично, майор. Мы готовы к просмотру.
Майор Керби повернул голову и крикнул в одно из отверстий в задней стене:
— Джо!
Очкастая физиономия показалась в квадратном окошке.
— Да, майор?
— Мы готовы, Джо. Начинай.
Мгновенно потух свет, и они остались в бархатной, явственно ощущаемой темноте. Из операторской будки позади послышалось жужжание аппарата. Неожиданно на экране материализовался заголовок, сопровождаемый пронзительно траурным музыкальным вступлением. Заголовок гласил:
Заголовок пропал, потом появилось сообщение:
«Примечание редактора.
Это первые кадры убийства Бака Хорна, попавшие на экран. Благодаря стараниям наших операторов и участию Главного полицейского управления Нью-Йорка вы можете видеть эти уникальные кадры сцен перед и после убийства горячо любимого всеми голливудского актера, героя Запада».
Текст исчез, и первые кадры, снятые в «Колизее» накануне вечером, появились на экране, сопровождаемые голосом комментатора:
«Вы видите огромную толпу зрителей, заполнивших «Колизей», — рокотал голос, пока камера проходилась по рядам ярусов амфитеатра, — до трагического выстрела. Поводом для такого сборища послужило грандиозное открытие на этой, известной на весь мир спортивной арене Нью-Йорка, Родео Дикого Билла Гранта. Двадцать тысяч зрителей пришли полюбоваться на яркое зрелище со скачущими лошадьми, улюлюкающими ковбоями»…
Голос смолк, и из усилителя вырвался громкий гул, когда камера прошлась от одной части арены к другой, ловя в объектив сцены, свидетелем которых был накануне Эллери, включая и короткое мелькание белозубой улыбки Керли Гранта, когда он небрежными выстрелами из длинноствольного револьвера превращал в осколки маленькие стеклянные шарики. Неожиданно стало тихо; арена опустела; камера взметнулась и зафиксировала огромные западные ворота. Из них горделивым шагом верхом на лошади выехал Дикий Билл Грант; камера последовала за ним до центра овала. Она показала, как он пронесся галопом, как резко остановился, подняв брызги опилок из-под копыт, как махал ковбойской шляпой, как улыбался, как зааплодировали и затопали зрители, как Грант произвел сигнальный выстрел под крышу амфитеатра и как его зычный, заставлявший стынуть в жилах кровь голос разорвал тишину. Затем последовала вступительная речь:
«Ле-ди и джентльмены! Раз-реши-те мне при-ветс-тво-вать вас на Боль-шом Откр-рытии Родео Дикого Билла Гран-та! Самог-г-го гр-р-андиозного…»
Рев продолжался. Затем камера показала эффектное появление Бака Хорна верхом на Роухайде и шумный вылет на арену сорока одного всадника, сигнальные выстрелы и закрутившийся вихрем галоп труппы вокруг арены…
Зрители наклонились вперед, напряженно вглядываясь в события вчерашнего вечера, которые с такой поразительной достоверностью возникали на экране. Кто-то тяжело вздохнул, когда на экране промелькнул Бак Хорн, накренившийся из седла во время грохота пальбы, — это был длинный, неровный залп, — потом его падение, дикое смятение лошадей и крики зрителей… Они сидели молча, в то время как камера выхватывала гостей из ложи Марса, спешившихся всадников, доктора родео и накрытое одеялом тело…
Когда свет зажегся снова, несколько секунд никто не двигался. Затем майор негромко сказал:
— Хорошо, Джо, спасибо.
И все ожили.
— Быстрая работа, а? — Керби грустно усмехнулся. — Эту пленку сейчас демонстрируют в Центральном кинотеатре.
— Очень оперативно, — рассеянно обронил Эллери. — Кстати, как долго идет показ? Кажется, дольше, чем обычный эпизод кинохроники?
— Вы правы. Естественно, мы сделали спецвыпуск. Этот материал по важности сравним с землетрясением или войной. — Майор кашлянул. — На него ушла вся катушка. Он идет десять с половиной минут. Инспектор заерзал на стуле.
— На ней нет ничего, чего бы мы не видели сами. Я не вижу, Эллери…
Эллери, глубоко погруженный в свои мысли, ничего не ответил, затем вздохнул:
— Ты совершенно прав, — и добавил: — Вы славный малый, майор. Как вы думаете, я мог бы склонить вас потратить еще немного денег вашей компании на нас? Можно ли, используя вашу технику, получить фотографии — увеличенные — Хорна в тот момент, когда пуля вошла в его тело?
Керби нахмурился:
— Ну… В принципе это возможно. Только они получатся довольно размытыми; увеличенный кадр всегда получается таким. Кроме того, снимали с большого расстояния — не сфокусированного для увеличения…
— И тем не менее мне очень хотелось бы их заполучить. Будьте другом.
— Как скажете, старина. — Майор Керби поднялся и покинул проекционную.
— Эти парни умеют работать быстро, — проворчал сержант Вели.
— Эллери, что это за новый фокус-покус? — спросил инспектор. — Я занят, черт бы тебя подрал…
— Это очень важно.
Они ждали. В комнату то и дело заглядывали. Один раз вошел огромный, толстый джентльмен с аристократическими манерами; он представился редактором компании кинохроники и поинтересовался, не пожелает ли инспектор Квин «сказать пару слов» об убийстве в микрофон — в двух шагах по коридору находится студия… Инспектор покачал головой:
— Весьма сожалею. Мне необходимо получить разрешение комиссара, а его нет в городе. Он не любит, когда его подчиненные дают публичные показания.
— О, вот как, — сухо обронил толстяк. — Полагаю, это не относится к нему самому. Скажем, мне известно, как некоторые охотятся за публичностью. Извините, инспектор. Может, как-нибудь в другой раз, когда их высочество Босс будут в настроении. До встречи! — И он поспешил из комнаты.
Они продолжали ждать. Эллери глубоко погрузился в раздумья. Детектив Хессе закрыл глаза, сложил руки на груди и, откинувшись на спинку стула, мгновенно заснул, откровенно похрапывая во сне. Сержант Вели, покосившись на свое начальство и решив, что и он может урвать пару минут, тоже задремал.
За стенами здания гудел город. В просмотровой царила тишина.
Когда майор Керби вернулся, он триумфально помахивал мокрыми фотографиями, размером восемь дюймов на девять. Сержант Вели вздрогнул и открыл глаза. Детектив Хессе продолжал сопеть.
Квины с огромным интересом склонились над сырыми фотографиями.
— Сделали, что могли, — извиняющимся тоном пояснил майор. — Я говорил вам, что снимки не будут хорошими. Но мы постарались сделать увеличение с максимальной четкостью.
Серия состояла из десяти фотографий, разница в положении предметов на которых была ничтожной. То, что они сделаны с целлулоидной пленки, было очевидно по рамке, обрамляющей фотографии. Изображение в значительной степени было размыто и покрыто сероватым блеском, что являлось результатом искажения фокуса. И тем не менее детали оставались вполне различимыми.
Снимки запечатлели Бака Хорна на Роухайде перед его гибелью. На первой фотографии величественная голова лошади смотрит прямо в объектив, тело всадника хорошо видно за ней. Все снимки были сделаны так, что в поле зрения оказывался весь длинный корпус лошади, который оставался параллельным беговому треку в течение всего того времени, когда происходило убийство.
Таким образом, пять фотографий показывали Хорна перед его смертью. На них даже была видна последовательность движений: на первой жертва сидела в седле совершенно прямо, на второй — начала крениться из седла влево, на третьей наклон стал еще больше, и так далее, пока на пятой торс ковбоя, все еще повернутый к камере, не отклонился от перпендикуляра влево на тридцать градусов. Для сравнения, Роухайд оставался в прежней позиции, как и на первых фотографиях, — наклон лошади влево был микроскопичным. Три следующие фотографии запечатлели Бака Хорна в момент его смерти, и еще две — когда он начал выпадать из седла, сползать к земле. На всех фотографиях шляпа оставалась на голове ковбоя, приподнятая левая рука сжимала поводья, а правая — крепко держала высоко над головой револьвер.
— Если ты помнишь, как все было, — проговорил Эллери, вглядываясь в мокрые снимки, — то он начал выпадать из седла сразу после того, как Роухайд обогнул северо-восточный поворот трека. Это привело тело всадника к резкому наклону вправо — влево от него — на этих фотографиях. Это что, как бы компенсация равновесия, вызванного центробежной силой, майор? Или мои рассуждения снова нелепы с точки зрения науки?
Они сосредоточили внимание на трех фотографиях, показывающих Хорна в непосредственный момент смерти.
Благодаря любви жертвы к белым атласным рубахам, стало возможным тщательно изучить эффект от пули. На первой из трех фотографий было видно крохотное черное пятнышко под изогнутой, поднятой вверх и немного вперед правой рукой всадника на уровне сердца. На второй пятно на том же месте стало больше, а на третьей — огромным, хотя разница между снимками была незначительной.
На всех фотографиях искаженное лицо всадника выражало потрясение, напряжение, вспышку боли. Глядя прямо в объектив камеры, как если бы ее линзы были глазами самой смерти, он умер у них на глазах еще раз.
Эллери поднял вверх затуманившийся взгляд.
— Какой же я был глупец! — задумчиво произнес он. — Как все на самом деле просто.
Все остальные молчали, пораженные, а у майора Керби слегка отвисла челюсть.
— Глупец? — воскликнул инспектор.
Эллери пожал плечами.
— Есть две вещи, которых я не знаю, — заявил он, грустно улыбаясь. — Две очень важные вещи, которые необходимо выяснить прежде, чем дело будет завершено. Но есть одна вещь, которую я знаю наверняка. Да, есть одна вещь, которую я знаю, и у меня нет ни малейшего сомнения насчет ее истинности.
Инспектор плотно сжал губы и уставился на сына.
— Что это, мистер Квин? Что? — спросил майор Керби, сгорая от любопытства.
Эллери ткнул равнодушным ногтем в падающую фигуру на последней фотографии.
— Я знаю, кто убил этого старого, несчастного эксгибициониста!