Тайна американского пистолета

Глава 21 НА ЭКРАНЕ

Эллери проснулся оттого, что его энергично трясли.

— Вставайте! — орал ему в ухо Джуна. — К вам пришли.

Эллери заморгал и потянулся за халатом. Посетителем оказался нагловатого вида молодой человек с большим желто-коричневым конвертом в руке.

— От майора Керби, мистер Квин, — объявил он. — Мне велено сказать, что снимки только что отпечатали. — Он положил конверт на стол и удалился, весело насвистывая.

Эллери надорвал конверт. Внутри оказалась дюжина свежих, заворачивающихся по краям фотоснимков. Они отражали последние мгновения земного существования ныне покойного Однорукого Вуди.

— А-а, — с удовлетворением протянул Эллери. — Этот майор Керби — настоящее сокровище. Предвосхищает любое твое желание. — Он исследовал серию почти неотличимых друг от друга снимков со скрупулезным вниманием. Оставалось лишь удивляться, насколько точно они совпадали со снимками смерти Бака Хорна. Не считая самой фигуры Вуди, с характерными особенностями его левой культи, это могли быть те же самые фотоснимки, которые Эллери рассматривал в проекционной майора Керби месяц назад.

И снова камера выхватила лошадь и всадника в момент попадания пули. И снова тело лошади оказалось параллельным треку, и снова последовательность снимков отражала как Вуди наклонился влево, в то время как его лошадь на микрометр удлинилась, огибая северный поворот овала.

— Здесь нет ничего удивительного, — сказал сам себе Эллери. — Точное повторение условий. Естественно, что феномен повторяет самого себя. Всадники подчиняются законам природы, я надеюсь.

Он провел еще какое-то время, изучая главные снимки, отражающие смерть Вуди. На фронтальном снимке было видно, как тело однорукого всадника отклонилось на тридцать градусов от перпендикуляра в сторону южного края арены. Точно так же, как наклонилось тело Бака Хорна. Из-за крапчатой расцветки куртки Вуди и его выступающей левой культи было трудно разглядеть проделанное пулей отверстие. Но по выражению его лица было ясно видно, на каком снимке он умер.

Эллери в задумчивости положил снимки в секретер и механически принялся поглощать приготовленный Джуной завтрак.

— Когда ушел инспектор? — спросил он с набитым ртом.

— Уже давно, — ответил Джуна. — Послушайте, когда вы его схватите?

— Кого?

— Убийцу! Ходит повсюду и убивает людей, — мрачно проворчал Джуна. — Мне кажется, что его следует поджарить.

— Поджарить?

— На электрическом стуле! Вы же не позволите ему смыться после всего?

— Я что, Господь Бог? — спросил Эллери. — Ты пытаешься переложить на мои хрупкие плечи страшную ответственность. Однако я думаю — нет, я знаю, — что гонки уже начались. Ладно, давай кофе, сынок. Отец не говорил, что он собирается заглянуть в проекционную после полудня?

Полдень застал Эллери сидящим в проекционной майора Керби рядом с ссутулившимся инспектором, у которого под усталыми глазами, казалось, добавилось еще несколько глубоких морщин. Майор Керби на пару минут исчез.

— Может, мы увидим что-то важное на этой пленке, которую отсняли вчера, — предположил инспектор без особого энтузиазма и уставился на белый экран.

— Двадцать пятый автоматический не найден? — спросил Эллери.

— Говорю тебе, это просто невозможно… Нет.

— Должен признать, что это изначально трудная задачка. Но у нее есть простое объяснение. Я в этом уверен. Все, что в человеческих силах, было сделано, и все же… Доктор Праути подтвердил диагноз об угле вхождения пули Вуди?

— Сегодня утром. По его словам, этот угол вхождения практически совпадает с углом вхождения пули Бака Хорна.

В комнате появился улыбающийся майор Керби.

— Вы готовы, джентльмены?

Инспектор мрачно кивнул:

— Начинай, Джо, — и майор уселся рядом с Эллери.

В комнате мгновенно стало темно, и из репродукторов у экрана полился звук. На экране промелькнула эмблема компании майора, затем первые заголовки объявили об убийстве в «Колизее», втором за этот месяц, при тех же самых обстоятельствах.

Они смотрели молча. Сцены и звук плыли чередой. Они видели Гранта, слышали его объявление, видели, как открылись западные ворота, как появился Вуди и труппа, как они промчались по треку, как остановились; слышали продолжение речи и сигнал Гранта, ответный выстрел Вуди, видели начало погони… Все было предельно ясно и грустно. Пока сцена падения Вуди на трек прямо под копыта сбившихся в панике лошадей и последовавшие за этим жуткие кадры не вывели их из состояния летаргии.

Когда все закончилось и снова зажегся свет, они остались сидеть, устало созерцая погасший экран.

— Боже, — простонал инспектор, — просто мороз по коже. Чего и следовало ожидать. Простите за беспокойство майор. Думаю, нам пора подавать в отставку.

Но в глубине глаз Эллери мелькнула какая-то догадка. Он резко повернулся к майору:

— Мне это мерещится, майор, или этот фильм был длиннее того, который вы демонстрировали нам после смерти Хорна?

— Э? — Майор удивленно посмотрел на него. — Намного длиннее, мистер Квин. По крайней мере раза в два.

— Почему?

— Видите ли, когда мы сидели здесь месяц назад, вы видели фильм, уже полностью смонтированный для показа в кинотеатрах. Так сказать, вырезанный, отредактированный, озаглавленный и так далее… А это всего лишь рабочая версия. Невырезанная.

Эллери выпрямился.

— Не могли бы вы объяснить поподробнее? Не уверен, что я улавливаю разницу.

— Какого черта ты с этим пристал? — возмутился инспектор. — Допустим, мы…

— Пожалуйста, отец. Прошу вас, майор!

— Видите ли, — начал Керби, — когда мы снимаем новости, то снимаем практически каждую сцену, на это уходит целая куча целлулоида — намного больше, чем мы можем показать в кинохронике, которая включает в себя одновременно до шести различных сюжетов. Поэтому, когда пленка проявлена и высушена, за работу берется наш монтажер. Он прогоняет фильм, кадр за кадром, и вырезает все, что ему кажется несущественным. Лишние куски выбрасываются. Затем берет то, что осталось, — «мясо фильма» — и собирает его в короткую, сжатую, эпизодическую версию того, что было отснято.

Эллери поморгал на пустой экран.

— Это означает, — произнес он странно дрогнувшим голосом, — что то, что мы видели в этой комнате месяц назад на пленке со смертью Хорна, не представляло нам всего, отснятого вашей командой в вечер его убийства?

— Ну конечно, — подтвердил майор удивленно.

— О господи! — простонал Эллери, хватаясь за голову. — Вот к чему приводит дилетантство. Это почти убеждает меня в необходимости технического прогресса. Кто бы мог предположить, что элементарные познания о работе монтажера с пленкой станут… Отец, ты понимаешь?.. Майор, ради бога, скажите, что делается с теми кусками пленки, которые ваш монтажер вырезает из первоначально отснятого материала?

— Не понимаю… — Майор Керби недоуменно нахмурил брови. — Не вижу, как это… Они остаются на полу монтажной. Само собой, мы их сохраняем. В нашей библиотеке хранятся сотни и сотни километров такого сокровища. Мы…

— Хватит! Хватит! — воскликнул Эллери. — Какой же я профан! Майор, я хотел бы видеть вырезанные сцены.

— Запросто, — улыбнулся Керби. — Однако вам прилетев немного подождать, пока их склеят. Но они будут отрывочными.

— Если нужно, я готов ждать хоть всю ночь, — мрачно заявил Эллери.

Но ждать пришлось меньше часа. Инспектор, оставивший надежду добраться до полицейского управления, большую часть этого времени провел, вися на телефоне. Эллери весь час курил одну сигарету за другой, всеми силами стараясь сдерживать биение пульса. Затем майор вернулся, подал сигнал оператору, и в крохотном кинотеатре во втором раз погас свет.

На этот раз звук отсутствовал. Сцены были, как и предупреждал майор, отрывочными и несвязными. Но Квины смотрели этот необыкновенный фильм так, как если бы им демонстрировали образец высочайшего киноискусства.

Поначалу все смешалось, словно эти кадры монтировав сумасшедший; сцены были отрывистыми, перескакивали с одного на другое. Беглое мелькание на зрительских ярусах повторы, демонстрировавшие бегство, снятые издалека кадры с полицией, пытающейся восстановить порядок, вытянутые шеи, удивленные глаза, метание толпы зрителей инспирированное, казалось, каким-то обезумевшим предводителем, вознамерившимся устроить кошмарный хаос. Был показан длинный эпизод с Керли Грантом, ловко манипулировавшим своим револьвером. Затем неожиданно мелькнули кадры с ложей Марса — явно сделанные с увеличением, поскольку фигуры были хорошо различимы. Эллери и инспектор увидели самих себя, Джуну, Кит Хорн, Мару Гей, Томми Блэка, Тони Марса и Джулиана Хантера в последнем ряду ложи. Это было снято до смерти Хорна, и сцена выглядела мирной. Они вернулись к этой сцене немного позже, увидев самих себя всего за мгновение до фатального выстрела. Тони Марс только что встал, видимо в возбуждении, и на одну-две секунды фигура Джулиана Хантера оказалась загороженной. Затем Марс сдвинулся, и Хантер оказался там же, на своем месте… Некоторые сцены просто создавали атмосферу и потому были вырезаны монтажером из-за очевидной малой значимости. На одной из них кривоногий Хэнк Бан, этот прославленный сын равнин, гонялся за строптивыми лошадьми сразу же после убийства. Бан приводил их одну за другой к желобу, где они, словно поддавшиеся волшебной силе воды, успокаивались; один конь заупрямился, не желая пить, он вставал на дыбы и фыркал. Это был великолепный старый конь с умными глазами; Бан огрел его арапником по лоснящемуся боку, и какой-то ковбой ворвался в кадр, вырвал арапник из рук Бана погладил коня и быстро успокоил его; потом в кадре неизвестно откуда возник детектив, велевший ковбою — судя по жестам — вернуться обратно к группе; и Бан, слегка пошатываясь, продолжил свое занятие. Был тут один удивительный кадр с Диким Биллом Грантом, камера выхватила его до пояса во время убийства — может, моментом или двумя позже, потому что он, как безумный, двигал ртом, оставаясь в центре арены напротив трека, на котором вздыбившиеся, толкущиеся на месте лошади плющили копытами тело упавшего ковбоя. Мелькнули также несколько быстрых снимков «знаменитостей», которые позже убедили компанию кинохроники убрать из фильма их лица, дабы избежать «нежелательной публичной огласки». Потом последовали более поздние сцены расследования.

Квины просидели в проекционной не меньше сорока пяти минут; затем неожиданно вспыхнул свет и экран погас. Ни они, ни майор не произнесли ни слова. Казалось, вдохновение Эллери ничем не увенчалось. Инспектор же, который решил, что час его драгоценного времени пошел коту под хвост, встал и поднес к носу такую большую порцию табака, что его лицо сделалось багровым, а из глаз потекли слезы.

— Апчхи! — прочихался он наконец и энергично вытер нос. Потом посмотрел на сына: — Ты как хочешь, Эллери, а я ухожу.

Глаза Эллери были закрыты, а его длинные худые ноги выдвинулись из-под стула далеко вперед.

— Я сказал, что ухожу, — раздраженно повторил инспектор.

— Я расслышал это с первого раза, достопочтенный предок, — отчетливо отозвался Эллери и открыл глаза. Затем медленно встал и отряхнулся, словно желая согнать с себя сон.

Инспектор и майор удивленно смотрели на него. Он улыбнулся и протянул руку Керби.

— Знаете, что вы сегодня сделали, майор?

Майор Керби рассеянно пожал его руку.

— Что я сделал?

— Вы вернули мою веру в кино. Что у нас сегодня? Воскресенье? Это день возвращения веры! Это почти заставляет поверить в старого Яхве, Бога Моисеева! Нет, тогда получится Шабат,[21] верно? Кажется, я все перепутал! Это просто маленькое чудо! — И он широко улыбнулся, энергично тряся руку майора. — Майор, всего доброго, и да ниспошлет Господь благо на головы всех тех, кто изобрел кино. Будь они трижды благословенны! Па, не стой с открытым ртом! Нас ждет работа. Да еще какая!