Тайна черной жемчужины

Глава 21

А что же делала в этот день старшая дочь профессора Муромцева?

Брунгильда Николаевна проснулась довольно поздно и, несмотря на все треволнения, посвежевшей и бодрой. Вчерашняя провизия, прикрытая салфеткой, так и стояла на столе – узница поняла, что никто ночью не приходил, чтобы о ней позаботиться. Вчера сторож принес из аптеки ненужный ей порошок от выдуманной ею головной боли и заверил, что выполнил ее просьбу. Но позвонил ли он на квартиру, не обманул ли, передал ли он именно то, что просила его запомнить Брунгильда? Не напутал ли?

Брунгильда Николаевна Муромцева не знала, находится ли сторож в сговоре с ее похитителями. Она склонялась к мысли, что он выполняет поручение, о содержании которого ему мало что известно. Велела хозяйка аптеки присмотреть за княжной Бельской, велела не выпускать ее из дому – и выполняет ретивый служака ее указания.

А если он позвонил, неужели отец – человек с острым аналитическим умом, не сумеет прекратить бессмысленное заточение дочери? Он наверняка не находит места себе от беспокойства! Но самое главное, мамочка теперь знает, что ее дочь, подавшая о себе весточку, жива. Когда неизвестность рассеивается, прибавляются и душевные силы.

Но что означает отсутствие в доме ее похитителей и их подручных? Что они задумали? Не собираются ли уморить ее голодом или отравить несвежей провизией? А если они оставят ее здесь навсегда?

Брунгильда Николаевна поглядела на фарфоровый ночной горшок – он так и стоял у дверей со вчерашней ночи. Не удосужился ее страж вынести вазу. Как ни странно, но вид интимного предмета успокоил девушку. Она достала из кармана зеркальце, подаренное Климом Кирилловичем Коровкиным, подошла к окну и похолодела: чьи-то слабые нежные пальчики пытались ухватиться за оконный карниз со стороны улицы, но вновь и вновь соскальзывали. Боясь пошевелиться, Брунгильда расширенными глазами следила за безуспешными попытками хрупкого создания.

Но через секунду облегченно вздохнула: порыв ветра за окном подхватил желтый кленовый листок и унес опасного «злоумышленника» прочь от окна. Проследив за его полетом, Брунгильда обратила взгляд в зеркальце и пристрастно оглядела себя.

Боже! Прическа помятая, лицо несвежее, костюм и блузка, тщательно подобранные для визита к «отцу», и вовсе никуда не годятся. Как хорошо было бы погрузиться в ванну, наполненную пахучей мыльной пеной, оттереть всю грязь и пыль, осевшую на нее за время заточения.

Брунгильда Николаевна посмотрела в окно – вдалеке, на противоположной стороне улицы виднелась все та же аптека. Солнце било прямо в лицо девушке и она, щурясь, пыталась разглядеть двух мужчин, стоявших возле закрытых дверей. Время от времени проходившие мимо лотошники и торговцы с тележками заслоняли фигуры у двери. Не сразу, но она поняла, что один из них – ее сторож. Приложив ладонь козырьком к бровям, Брунгильда Николаевна пыталась определить, с кем же он беседует.

Что-то знакомое чудилось ей в осанке и движениях высокого стройного господина. Приглядевшись пристальнее, Брунгильда с восторгом узнала Клима Кирилловича Коровкина!

Она, положив на подоконник зеркальце, попыталась открыть окно, чтобы крикнуть милому доктору о том, что она здесь, что не может выйти из своего пыльного узилища! Но окно не поддавалось, и девушка безуспешно дергала оконные шпингалеты и ручку.

– Клим Кириллович! Доктор Коровкин! – звала она во весь голос и стучала маленьким кулачком по стеклу, но ни глухие удары изящной девичьей ручки, ни ее отчаянные крики не долетали до сторожа и его собеседника через двойную раму, между которой лежали плотные слои цветной ваты, такой грязной, что, судя по всему, осталась она еще с прошедшей зимы.

Старшая дочь профессора Муромцева стояла у окна, к ее глазам подступали слезы отчаяния и бессилия. Освобождение так возможно, так близко – но судьба не внемлет ее мольбам...

Брунгильда опустила взгляд на зеркальце, лежащее на пыльном подоконнике, и судорожно схватила его. Может быть, доктор Коровкин поймет световой сигнал и обратит свой взор на окно – и в окне увидит ее? И спасет?

Девушка поймала зеркальной поверхностью солнечный луч и попыталась направить его на далекий объект. Сделать это ей удалось не сразу: рука ее дрожала, она поставила локти на подоконник и ладонью левой руки схватилась за правое запястье. Неужели он не поймет? Неужели он не увидит? Где его интуиция?

Увы, доктор Коровкин терпел пытку солнечным зайчиком всего лишь минуту-другую, а затем отвернулся, полез в карман, протянул что-то сторожу, постоял еще недолго и зашагал прочь – прочь от аптеки, прочь от нее...

Брунгильда прекратила попытки привлечь к себе внимание удалявшегося Клима Кирилловича. «Хорошо, что я не вышла за него замуж! – сердито подумала она. – А теперь уж точно не выйду. Ни за что»; Она глубоко вздохнула, гневно раздув тонкие ноздри, сжала розовые губки. Нет, ее имя что-нибудь да значит – недаром папочка с мамочкой назвали ее Брунгильдой, что в переводе с немецкого значит сильная, мужественная женщина. Она не сдастся, она непременно выберется отсюда! И увидит Глеба Тугарина!

Девушка стукнула кулачком по подоконнику, бросила взгляд на закрытую аптеку напротив. Потом подняла руку и на пыльном стекле нарисовала скрипичный ключ. А над ним инициалы – Г. Т.

Задвинув штору, пленница печально посмотрела на холодную изразцовую печь, завернулась в плед и предалась размышлениям. Появление доктора Коровкина у аптеки не могло быть случайностью. Сторож все-таки позвонил. И папочка, вероятно, догадался, о какой ученице идет речь, и смог узнать, откуда ему телефонировали. Полиции домашние, скорее всего, не сообщили о ее исчезновении, иначе здесь давно были бы представители закона, опрашивали всех, осматривали окрестные здания. Брунгильда догадывалась, почему ее родные не обратились к властям, она была рада их выдержке. На мгновение она представила себе, что всю историю, случившуюся с ней, придется рассказывать не только родителям, но и посторонним, полиции, подписывать протоколы. Ужас! А если пронюхают газетчики? Какой скандал! Какой позор! Конец музыкальной карьере!

Нет, нет, нет, надо выбираться самостоятельно, надо что-то придумать. Только бы появился сторож! Она постарается его уговорить!

Брунгильда с нежностью вспомнила о младшей сестре – неужели Мура слушает лекции о Древнем Египте на своих курсах? Вряд ли. Не такой у ее сестры характер, чтобы сидеть, сложа руки, когда . ее близкие в беде. Но может быть, родители запретили выходить ей из дома, боясь, что и с ней что-нибудь случится?

Мурочка не так глупа, как она, Брунгильда, – самокритично решила старшая дочь профессора Муромцева, – уж она-то не попадет в такую глупейшую историю. Впрочем, угревшаяся под пледом узница тут же выискала себе оправдание – если бы не ослепившая ее любовь, если бы не роковая встреча с Глебом Тугариным, и она была бы осмотрительней. Ее всегда уверяли, что она – девушка разумная, рассудительная. Говорили даже, что чуть-чуть холодноватая, надменная, высокомерная... Может быть... Но тогда она еще не любила Глеба Тугарина!

Самые разные мысли мелькали в непричесанной головке талантливой пианистки, которая вот уже три дня не имела возможности подойти к своему инструменту – вместо подготовки к предстоящему концерту она обреталась в какой-то пыльной гостиной, открытая дверь из которой вела в смежную комнату, где еще недавно лежал умирающий князь Бельский! Когда его сообщники придут к ней? Удастся ли их изобличить?.. Брунгильда решила, что пока она продолжит покорно исполнять все требования злоумышленников. До удобного момента...

Девушка вскочила с дивана, подбежала к столу и приподняла салфетку, под которой лежала вчерашняя провизия. Рядом с бутылкой сельтерской стоял стакан. Старшая дочь профессора Муромцева достала носовой платок, аккуратно накинула его на стакан и перенесла к дивану. Рассказ доктора Коровкина на ее дне рождения о дактилоскопии не пропал даром. Отложив стакан на одну из подушек, она освободила ридикюльчик от необходимых каждой девушке мелочей и осторожно опустила завернутый в платок стакан в ридикюль, отчего тот сразу стал пузатым. А вдруг на стакане есть отпечатки пальцев, которые пригодятся полиции, если потребуется ее вмешательство? Конечно, желательно избежать публичной огласки, но кто знает? Возможно, придется делать выбор между спасением жизни и спасением репутации.

Довольная своей предусмотрительностью барышня постаралась привести в порядок и себя – снова с помощью сельтерской воды и, на этот раз, салфетки. Причесалась, попудрилась... и почувствовала себя увереннее. Кое-как засунула в ридикюльчик деньги и разбросанные мелочи...

Делать было решительно нечего, и пришлось снова устроиться на диване под пледом, ожидать в холодной комнате решения своей печальной участи. Мысли пленницы вскоре устремились к тому, кто лишил ее покоя. К тому, кто при первой же встрече пробудил в ней чувство, неизвестное доселе...

Когда Брунгильда Николаевна очнулась от сна, в который незаметно перешли ее девичьи мечтания, в комнате все еще было довольно светло. Видно, она задремала, но ненадолго. Который сейчас был час, оставалось только догадываться, – пыльные часы в гостиной давно никем не заводились, и тусклый желтый маятник их стоял неподвижно в нижней точке предназначенной для него амплитуды.

Брунгильда Николаевна Муромцева села на диване и прислушалась. В доме царила тишина. Казалось, во время ее краткого дневного сна ничего не изменилось, но стоило узнице встать, как эта иллюзия рассеялась. Бросив взгляд на фарфоровую ночную вазу у двери, способную послужить подтверждением того, что сторож появлялся, Брунгильда Николаевна, к своему удивлению, увидела, что ваза-то на месте, но створка двери, ведущей в коридор, распахнута настежь.

Девушка тряхнула головой и протерла глаза. Да, дверь ее темницы более не была заперта. Пленница крадучись, медленно, стараясь не производить шума, выбралась из-под пледа и надела сброшенные раньше ботинки. Потом пошарила по дивану и, обнаружив пузатый ридикюльчик, зажала его в руке и направилась к выходу из своей тюрьмы. Выглянув за дверь, она прислушалась. Тихо. Сделав еще один шажок и оглядевшись по сторонам, девушка почувствовала, что сердце ее бешено забилось. В коридоре не было ни единой живой души! Слабо мерцала керосиновая лампа.

Не притаился ли за какой-нибудь из дверей преступник? Не наблюдает ли за ней? Не подвергнется ли она нападению? Брунгильда крепче сжала шнуровку ридикюльчика, готовая при малейшей опасности обрушить его на голову злодея. Осторожно ступая, девушка направилась по коридору к входным дверям. От каждого звука скрипнувшей половицы она умирала от страха, но никто на нее не бросался, и она благополучно добралась до входных дверей.

Брунгильда Николаевна взялась за ручку внутренней двери и потянула ее на себя – дверь легко подалась ей навстречу. Оставалось сделать еще шаг и отворить входную дверь.

Сделав над собой усилие, старшая дочь профессора Муромцева легонько толкнула вторую дверь – и... К ее изумлению, та открылась, и перед взором измученной барышни предстала широкая лестница с потертыми деревянными перилами.

Боясь задохнуться от волнения и смиряя радостно колотящееся сердце, Брунгильда Николаевна продолжала прислушиваться. А вдруг сейчас раздадутся шаги ее мучителей? Куда бежать? Опять в проклятую пыльную гостиную или вверх, на третий этаж? Но ничто не нарушало лестничной тишины, пахнущей прохладной каменной плесенью. И Брунгильда решилась. Она, преодолевая страх, вернулась в прихожую, схватила с вешалки свою пелеринку, шляпку, искоса глянула на себя в мутное зеркало – в слабом свете керосиновой лампы выглядела она довольно прилично.

Спускаясь по лестнице, она судорожно сжимала в руках пальто, шляпку и ридикюльчик, она ощущала, как дрожат ее колени, как замирает сердце. Еще одна ступень, еще, еще, последняя... Несколько шагов по площадке, мощенной метлахской плиткой, и вот главное препятствие – тяжелая дубовая дверь, ведущая на воздух, в жизнь, к освобождению. Неужели она заперта?

Только внутреннее самообладание, которое воспитывали в ней родители, не позволило девушке упасть в обморок, когда она оказалась за пределами здания, в котором провела трое суток. Она огляделась по сторонам – за спиной ее была проклятая пыльная тюрьма, перед ней, между фасадом здания и тротуаром, небольшой пустырь, засаженный кустарником и поросший пожухлой уже травой, которую кое-где пересекали протоптанные тропинки.

Она надела пелеринку, кое-как напялила шляпку, нащупала в кармане свои лайковые перчатки, поспешно снятые перед свиданием с умирающим отцом, и натянула их на руки. Что делать? Срочно искать извозчика и мчаться домой! Или нет, лучше найти телефон и сначала позвонить: еще раз, самой, сказать милой мамочке и папочке, что она жива, что все в порядке... Телефон есть в аптеке напротив, но она закрыта, да у Брунгильды имелись основания не доверять хозяйке.

Свежий воздух с каждым мгновением прибавлял сил старшей дочери профессора Муромцева. И вместе с силами росло желание действовать, и притом немедленно. К решительности примешивалась и непривычная злость, непреодолимая жажда мщения.

И Брунгильда, резко повернув направо, выбрала утоптанную тропку вдоль безжизненного здания, обогнула его и направилась к дворницкой. Спустившись на несколько ступенек, она открыла дверь и очутилась в большой, опрятно убранной комнате с огромной русской, недавно протопленной, печью: чистый стол, несколько табуреток, ситцевые занавеси – крупные красные розы на синем фоне, в углу икона Божьей Матери с горящей перед ней лампадкой. У стены, на топчане сидел степенный дворник и латал свои сапоги. При появлении на пороге встрепанной барышни он поспешно встал и отложил работу в сторону.

– Я – княжна Бельская, – сказала надменно Брунгильда и подняла как можно выше точеный подбородок.

– Чем могу служить вашему сиятельству? – склонился дворник и переступил с ноги на ногу.

– Я покидаю этот дом, – так же надменно изрекла княжна. – Заприте двери.

– Непременно будет исполнено, ваше сиятельство, – закивал с готовностью дворник княжне-сиротинке.

– Дела требуют моего отъезда. – Брунгильда искоса взглянула на смешавшегося мужика.

– Всем сердцем сочувствую горю вашему. – Дворник перекрестился на икону.

– И вам за службу спасибо, – уже мягче произнесла Брунгильда. – Если меня будут разыскивать, посылайте всех в театр.

На величаво-степенном лице дворника промелькнул испуг.

– Так точно, ваше сиятельство, в театр, – повторил он в явном замешательстве. – А в какой театр посылать надобно?

– В антрепризу «Аполлон». Знаете такую? – высокомерно поджала губы княжна.

– Нет, ваше сиятельство, не знаю. Аполлон, вы говорите? Боюсь запамятовать, Аполлон...

– Аполлон. Постарайтесь запомнить, дружок, – с легкой угрозой в голосе произнесла Брунгильда, повернулась и пошла к выходу. – Там сегодня дают «Короля Лира»!