Тайна черной жемчужины

Глава 27

Полина Тихоновна и Елизавета Викентьевна сидели в гостиной. Обе волновались и терялись в догадках: почему Клим Кириллович и Мура не возвращаются так долго? Почему не подают о себе вестей? Хоть бы позвонили! А вдруг с ними что-то случилось?

Елизавета Викентьевна чувствовала себя совершенно обессилевшей: ее терзал страх за исчезнувшую старшую дочь, она беспокоилась за здоровье мужа, она с минуту на минуту ждала звонка шантажиста с требованием выплатить десять тысяч рублей. И теперь ко всем бедам прибавились и переживания, Связанные с отсутствием известий от доктора и Маши. И зачем она разрешила им поехать – они же задумали проникнуть в чужой дом. А вдруг их арестовали? А вдруг они попали в преступное логово?

– Нет, дорогая Елизавета Викентьевна. – Тетушка Полина держалась внешне очень мужественно, хотя и переволновалась в ходе беседы со следователем, сообщившим ей много неожиданного. – Климушка не способен к опрометчивым и противозаконным поступкам. Маша под надежной защитой. Нет, с ними ничего не случилось.

– Как хорошо, что вы уверены в племяннике, – вздохнула профессорская жена, – хотя в такой ситуации немудрено и голову потерять. Простите, что я не вышла к Вирхову: боялась, что выдам себя, заговорю о Брунгильде. Но зачем Карл Иванович хотел побеседовать с Николаем Николаевичем и Машей? Только ли из-за убийства несчастного юноши?

– Думаю, дело только в этом, – утешила собеседницу Полина Тихоновна, – и газеты сегодня много пишут о загадочном убийстве. И Карл Иванович, вероятно, опрашивал всех, кто встречался с покойным в последние дни его жизни. А Николай Николаевич видел Тугарина у Стасова. И Машенька тоже.

– А Брунгильда, Брунгильда? Неужели ему стало известно, что она похищена? Николай Николаевич так боится, что на семью падет позор, огласка, домыслы борзописцев, скандал... А я не хочу волновать его сейчас...

– Карл Иванович Брунгильдой интересовался меньше всего. Сам сказал, что она, верно, в консерватории, я и перечить не стала. Очень убедительно получилось – девушка интенсивно занимается в классах, расстроена скомканным днем рождения, хулиганским звонком...

– Я очень волнуюсь за мужа. Сердечные болезни непредсказуемы, а он сейчас в таком напряжении... Женщины расстроенно затихли, но ненадолго.

– Нет, я этого не переживу! – вскочила с дивана Елизавета Викентьевна и стала ходить по комнате. – Одна дочь, слава богу, жива, но в опасности. Другая так долго отсутствует, что думаешь о плохом... Не случилось ли с ней что-нибудь?

– Ничего не случилось, Климушка непременно бы позвонил, – уверенно возразила тетушка доктора Коровкина. – Скоро приедут. Может быть, с хорошими вестями. Мужайтесь.

– А если сейчас позвонит похититель? Что мы ему скажем? Я никогда не имела дела с шантажистами, я не знаю, как себя вести. А вы не подскажите, Полина Тихоновна? Может быть, в популярных брошюрах что-нибудь написано?

– Еще вроде бы не додумались, – после недолгого молчания, перебрав в памяти все, что приходилось ей читать в последнее время, ответила пожилая дама и решительно добавила:

– А надо бы. Идея хорошая. Непременно поделюсь ею с Карлом Ивановичем А если шантажист позвонит, я сама с ним поговорю, – пообещала она несчастной матери. – Я не боюсь. Тем более, скажу вам по секрету, я догадываюсь, кто это.

– Вы? Догадываетесь? – Елизавета Викентьевна побледнела и прервала свое хождение по гостиной. – Но вы не говорили о похитителях с Виржовым?

– Да нет же, нет. Мы вообще не говорили с ним об исчезновении Брунгильды, – старалась успокоить бедную женщину тетушка доктора Коровкина. – Да я и догадалась только после ухода Вирхова. Сегодня шантажист, если я сделала правильные выводы, должен объявиться. Потому что завтра он уезжает.

– Боже! Откуда вы знаете? – Изумлению Елизаветы Викентьевны не было предела.

– Дедукция, – важно изрекла Полина Тихоновна. – Вокруг нас не первый раз разворачиваются криминальные действия, невольно начинаешь Прибегать к дедукции. Елизавета Викентьевна, я готова самолично встретиться с шантажистом. Думаю, Встреча будет назначена в полночь. Так обычно происходит. И у Конан Доила и у Пинкертона.

– Вы читаете Пинкертона? – недоверчиво спросила профессорская жена.

– Нет, его читает Глаша, и мы с ней обсудили некоторые важные вопросы. А я читаю «Баскервильскую собаку» о сыщике Шерлоке Гольмсе – мне Мария Николаевна дала. Книга навела меня на любопытную мысль. А потом я приступила к дедукции.

– Нет, Полина Тихоновна, – решительно воспротивилась намерениям тетушки Полины профессорская жена, – дедукция – пусть, я не возражаю. Но вам – в полночь одной – отправляться на встречу с шантажистом! Нет, увольте, что я скажу Климу Кирилловичу, когда он вернется?

– Скажете ему, что я отправилась в театр, – лукаво предложила Полина Тихоновна и тут же резко поднялась, не спуская глаз с двери.

Там стоял всклокоченный профессор Муромцев – в пижамных брюках и халате, плечи его покрывал клетчатый плед с бахромой. В руке он держал записку с требованием выкупа.

– Зачем ты встал, дорогой, – бросилась к нему супруга, – это опасно для сердца!

– Все бока отлежал, – пробормотал профессор, – и я устал болеть. Скучно. Столько времени спать днем – ужасная пытка. А что я буду делать ночью?

– Но Клим Кириллович велел тебе лежать. – Расстроенная Елизавета Викентьевна, бережно поддерживая мужа, подвела его к дивану. – Он скоро приедет и выбранит нас, что мы плохо за тобой ухаживаем.

Профессор устало опустился на диван и откинулся на его спинку.

– Я не могу сбросить на хрупкие женские плечи решение сложных задач. – Он слабо потряс запиской. – Да и чувствую я себя лучше... А где все остальные?

– Клим Кириллович и Мура поехали в аптеку, ту, из которой был звонок, – виновато приступила к отчету профессорская жена. – Они довольно долго отсутствуют, надеемся скоро получить от них известия.

– Не туда они отправились, – нахмурился профессор, – время теряют понапрасну. Надо ехать в театр.

– В театр? – удивилась профессорская жена. – Мы только что говорили о театре: Полина Тихоновна занималась дедукцией...

– Не сомневаюсь, что если бы не сердечный приступ, Николай Николаевич пришел бы к тем же выводам, что и я, причем гораздо быстрее меня, – объявила Полина Тихоновна. – Я собрала все записки, присланные в день рождения Брунгильды... Николай Николаевич прав...

Она подошла к шестигранному столику и достала из стопочки лежащих на нем визиток одну и передала ее профессору.

– Да, я был прав, – подтвердил с горечью Муромцев, сравнив визитку с запиской шантажиста, – это рука Иллионского. Возможно, он решил мне отомстить за мое издевательство над быстрорастворимыми актерскими костюмами.

– Боже мой! – ахнула Елизавета Викентьевна. – Гениальный актер, руководитель блистательной антрепризы! Что же заставило его встать на путь мщения? Шантаж – подсудное дело!

– Слишком погружен, вероятно, в Шекспира, – презрительно фыркнула Полина Тихоновна, – а там без мести никто не обходится. Лучше бы читал Конан-Доила, тогда бы догадался прислать требование о выкупе, написанное не собственноручно, а составленное из букв, вырезанных из газеты или, на худой конец, из театральных афиш.

– Николай Николаевич, ты считаешь, он держит Брунгильду в своем театре? Он ее похитил? – Робкий вопрос Елизаветы Викентьевны остался без ответа. – Или думаешь, что она сбежала с ним из дома и таким образом требует приданое?

Ее супруг молчал.

– Если господин Иллионский позвонит, я сама буду с ним разговаривать, – заявила Полина Тихоновна, – вам вредно волноваться. И вы не сдержитесь, вспугнете преступника. Я соглашусь на все. А там решим, что делать.

И в этот момент телефон действительно зазвонил.

После недолгого общего замешательства тетушка Полина решительно подошла к аппарату и взяла трубку.

– Квартира профессора Муромцева, – сладким голосом проворковала она. – Да. Нет. Сейчас не может. Вы хотите получить аудиенцию сегодня? Хорошо, в час профессор вас примет.

Тетушка Полина опустила трубку на рычаг и повернулась к профессорской чете – Елизавета Викентьевна и Николай Николаевич не сводили взглядов с отважной женщины.

– Ну что? Что? Говорите же скорее! – торопила тетушку Полину Елизавета Викентьевна.

– Просил срочной аудиенции у профессора.

– В час ночи? – недоуменно вытаращился Муромцев.

– Нет, завтра в час дня. Очень настаивал. Но это был не Иллионский.

– Откуда вы знаете? Вы же их не видели никогда и не слышали? – засомневалась профессорская жена.

– А он представился. Назвал себя: звонит Арсений Апышко.

В гостиной повисла тишина.

– Значит, действует с сообщником. – Профессор наконец заговорил. – Вот тебе и приличные люди. Впрочем, от Апышко можно было ожидать подобного: разгуливает по злачным местам, общается со всяким сбродом, думаю, не только изобретательским.

– А выкуп, вероятно, они разделят пополам, – мрачно предположила Полина Тихоновна, – так обычно бывает у сообщников. Если только один из них не уберет второго. Интересно, кто наймет убийцу для компаньона – Иллионский или Апышко?

– Пусть они все поубивают друг друга, – яростно воскликнула Елизавета Викентьевна, – но только прежде пусть вернут мне мою Брунгильду!

– Нашу, нашу Брунгильду, – поправил ее устало профессор. – Все-таки она и моя дочь.

– Что же мы будем делать дальше? – Довольная собой Полина Тихоновна не собиралась выпускать инициативу из своих рук. – Поскорее бы вернулись Климушка и Маша! Мы составим подробный план действий... А пока... Николай Николаевич, – Полина Тихоновна виновато стрельнула глазами в сторону Елизаветы Викентьевны, – к нам сегодня наведывался Карл Иваныч Вирхов, хотел побеседовать с вами о Тугарине. Расследование затягивается, а вашу наблюдательность он ценит высоко. Очень огорчился, что вы больны и спите. Хотел расспросить и Машеньку, но ограничился разговором со мной. Извините меня, но я показала ему тугаринский ларчик и записку – они лежали в гостиной, на виду, и я сочла, что скрывать их от следствия не стоит. Он интересовался, почему Маша ездила продавать жемчужину?

– Вот как? – побледнел профессор. – Она ездила? Без нашего ведома? А откуда он это узнал?

– Я не спросила. – Расстроенная Полина Тихоновна поняла, что профессор попал в точку. – В тот момент я еще не обратилась к дедукции. Я думала только об одном: как бы не проговориться насчет исчезновения Брунгильды и не повредить вашей репутации, Николай Николаевич.

– Весьма признателен вам, дорогая Полина Тихоновна. – Профессор плотнее закутался в плед. – Но откуда у следователя информация о действиях Маши? Как моя дочь вообще попала в сферу его внимания? Что криминального в продаже жемчужины? И нам не сказала... Не знаю, бранить ее за это или одобрить такую самостоятельность?

– А вдруг жемчужина краденая? – робко спросила профессорская жена. – И ее ищет полиция? Николай Николаевич задумался.

– В таком случае Вирхов забрал бы ее как вещественное доказательство преступления. Жемчужина здесь?

– Здесь, – облегченно выдохнула Полина Тихоновна. – Он не забрал ее. Но меня беспокоит, что Карл Иваныч дожидался возвращения Муры... И готов был сидеть допоздна... Если б не убийство у Золлоева...

– Как, у Золлоева кого-то убили? – растерялся Муромцев. – Что за напасть! Все стасовские гости, которых я видел, впутаны в грязные дела..

– Хорошо, что Золлоев не впутан в дело похищения моей дочери! – Елизавета Викентьевна думала о своем. – Хорошо, что ни он, ни Шлегер, не пишут и не звонят, не требуют выкупа...

Профессорская жена готова была заплакать.

Но ей помешал очередной звук телефонного зуммера.

– Климушка! – вскочила Полина Тихоновна. – Это он, я чувствую. Я подойду!

Она устремилась к аппарату и быстро сняла трубку:

– Квартира профессора Муромцева... Да, Климушка, родной, я, это я. Да... Слушаю внимательно... Да.. Ничего не говорю... Да, я спокойна...

После беспорядочных и бесформенных фраз тетушка Полина замолчала и, плотно сжав губы, смотрела на профессора и его жену.

Положив трубку, она подошла к Елизавете Викентьевна, обняла ее и попросила сесть на диван рядом с мужем.

– Все хорошо, все хорошо, не тревожьтесь, – говорила она обескураженно, избегая глядеть в глаза профессору и его жене. – От радости не умирают. Спокойненько, спокойненько. Через полчаса Клим Кириллович привезет домой Брунгильду...

Профессор и его супруга боялись вздохнуть...

– Если вам требуются сердечные капли, дорогой Николай Николаевич, я пошлю за ними Глашу, – растерянно продолжала Полина Тихоновна. – Не волнуйтесь. Все хорошо... Все живы, здоровы...

Елизавета Викентьевна бессильно опустила голову на плечо мужу.

– Бедная моя доченька! – простонала измученная женщина. – Я не верю своему счастью. Неужели я скоро увижу ее?

– Да, Климушка сказал, что Брунгильда с ним и они через полчаса будут дома. Просил вас подготовить. Просил, чтобы мы не мучили девушку вопросами, она и так очень слаба... Такие происшествия бесследно не проходят...

– Да, да, я ни о чем не буду ее спрашивать. – Елизавета Викентьевна подняла голову и обратила глаза, полные слез, на тетушку Полину. – Я ей все прощу, мы ей все простим. Правда, Николай Николаевич? – Она перевела умоляющие глаза на мужа.

– Но как же Клим Кириллович оказался в театре? – Профессор недоуменно уставился на явно потрясенную чем-то Полину Тихоновну. – И как ему удалось без денег выкупить Брунгильду?

– Не волнуйтесь, Николай Николаевич, не волнуйтесь, – уговаривала Полина Тихоновна. – Брунгильда, сказал Климушка, провела эти три дня совсем в другом месте...

– В другом? – Брови профессора поползли вверх. – В каком же?

Губы Полины Тихоновны обиженно дрогнули:

– В кабинете доктора Бадмаева.