Было утро. С утёса, где мы с Лиз расположились, открывался вид на долину Эндельберг, поделённую надвое голубой лентой реки. Пришла весна. Растаявший снег спускался с гор юркими ручьями и наполнял стремительный поток. Склоны реки были усыпаны проснувшимися после долгой зимы горными деревушками.
Лиз принесла с собой гитару и теперь, откинувшись на спинку плетёного кресла, наигрывала Этюд № 5 Мауро Джулиани**. Полосатые тени от повислых ветвей соседней лиственницы колыхались на её сосредоточенном лице и грациозной шее и подчёркивали изящную линию ключиц. Лиз так старалась правильно проиграть пассаж, словно от этого зависело что-то очень важное. Она сбивалась и начинала заново, усердно перебирая пальчиками упругие струны. Шум реки внизу вторил тревожным аккордам. Переклики беркута вплетались в быструю мелодию звонким клёкотом. Лиз спешила. Спешила проиграть пассаж. Спешила жить. И этим утром, как никогда, я видел её готовность к новой жизни.
Арольд отбыл на конференцию на рассвете, а ещё через полчаса, не дожидаясь одиннадцати, ко мне заглянула Лиз и заговорщически шепнула:
– Доктор Ланнэ, давайте пройдёмся.
Вряд ли бы нам подвернулся более выгодный случай: надзиратель отсутствовал, а Лиз находилась в стадии ремиссии вот уже три недели.
С наступлением весны мы нередко гуляли с ней по лесу. Я всё чаще предпочитал проводить беседы с моими пациентами на свежем воздухе, нежели в закрытом помещении, и вскоре нашёл подходящее место, тихое и уединённое, на вершине утёса. Два плетёных кресла и столик заменяли мне привычную обстановку кабинета. Мои подопечные оценили эту придумку – здесь, в лесу, они переставали чувствовать себя пациентами и раскрывались куда больше.
Однако доктор Арольд лишь скептически приподнял бровь, когда я забирал старую садовую мебель с чердака клиники и объяснял ему, для чего она мне понадобилась. «И чему только нынче учат в университетах?» – проворчал он в ответ на мои разъяснения. Но что мне до него? Меня больше волновало мнение моих пациентов и, в особенности, Лиз. Она пришла в полный восторг, когда я впервые показал ей мой новый импровизированный кабинет под сенью деревьев. Теперь она всегда хотела проводить сеансы психоанализа исключительно на свежем воздухе.
– Доктор, вам кто-нибудь говорил, что вы похожи на Джэка Лондона? – вдруг сказала Лиз, отложив гитару.
– Правда? – удивился я, пытаясь воссоздать в памяти физиономию американского писателя, и понял, что, прочтя столько его книг, не имею понятия, как он выглядит.
– Да. У вас такой же открытый взгляд и волевой подбородок, – ответила она совершенно серьёзно.
– Никогда бы не подумал, что моему подбородку можно дать такое определение. Я бы назвал его просто выступающим, – засмеялся я, хотя, не скрою, мне было лестно получить комплемент от Лиз.
– Нет-нет, он волевой. А в сочетании с выдающимися скулами свидетельствует о решительности и мужественности, – добавила она.
Слова Лиз были для меня как нежные прикосновения её пальцев к моему лицу. Ей нравится мой взгляд, подбородок и скулы. Она считает меня мужественным – а это уже что-то! Я был чуть ли не на седьмом небе от счастья. Однако мне не стоило большого труда, чтобы догадаться о том, что, переключив разговор на меня, Лиз пытается скрыть волнение перед предстоящим сеансом гипноза. Волновался и я. Из головы никак не шли слова Арольда о неблагоприятных последствиях гипнотерапии.
Меж тем Лиз села поудобнее, поправила плед на спинке кресла и, глубоко вздохнув, сказала:
– Я готова, можете начинать.
– Мне хотелось бы ещё раз напомнить… – кашлянул я.
– Знаю, – перебила Лиз, – вы уже говорили, доктор. Риск приступа минимален, но он есть. Ну и пусть. Одним приступом больше, одним меньше… Гораздо важнее понять, что со мной происходит.
Несомненно, готовность Лиз к терапии и, в целом, её желание выздороветь, увеличивали шансы на успех. Согласие пациента и его участие фундаментальны при использовании гипноза. Однако меня не покидало предчувствие, что этот сеанс пробудит какие-то тайны из прошлого Лиз, которые, возможно, стоило бы оставить спящими. Но без этих воспоминаний мы не смогли бы выяснить причину её болезни, а значит, риск был оправдан.
Лиз говорила, что поначалу ей снились одни только сны, а приступы пришли позже. Два или три года назад – она точно не помнила. Тогда сновидения были редки, и Лиз не придавала им значения, а утреннее недомогание списывала на приступы мигрени из-за перепадов погоды. Однако я был уверен: два или три года назад с Лиз что-то произошло, а Бен и Джоан Родрик упорно скрывали это от меня и от неё самой. Но вместе с тем оно никуда не делось из головы Лиз, а было запрятано сознанием в самые потаённые уголки её памяти. Сеанс гипноза помог бы вытащить прошлые события на поверхность и рассмотреть их вблизи. Основная трудность заключалась лишь в том, что у меня на руках не было ни одного факта, от которого я бы мог оттолкнуться при погружении Лиз в глубокий транс. Как вернуть её в прошлое, если я не знал, в какую именно точку мы должны возвратиться? Мне оставалось только предполагать, что Лиз всё-таки побывала много лет назад на каких-то болотах, которые теперь грезятся ей в неотступных видениях. От этого и пришлось исходить, хотя я знал, что придётся действовать интуитивно, чтобы привести Лиз в место из её видений.
Я долго готовился к этому сеансу, даже не будучи уверенным в том, что он состоится. Мои постоянные наблюдения за Лиз теперь позволяли читать её, как открытую книгу. Я знал каждый её жест, угадывал по мимике мысли. Не то чтобы я делал это исключительно в целях лечения – мне нравилось изучать её. Она и сама не сопротивлялась, а, наоборот, с воодушевлением раскрывалась передо мной. И теперь эти наблюдения были исключительно важны для предстоящей работы. Я вкратце объяснил Лиз мои дальнейшие действия.
– А где же ваши часы на длинной цепочке? – спросила она, видя, что кроме блокнота, у меня в руках ничего нет. – Разве вы не будете раскачивать их передо мной, чтобы я заснула?
– Я могу раскачивать перед тобой хоть эту ветку, – сказал я, улыбнувшись, и Лиз улыбнулась мне в ответ. – В гипнозе важно фокусирование взгляда, а объект не имеет никакого значения. Часов я с собой не взял, но ты можешь сама выбрать то, на что тебе нравится смотреть.
– Ветка вполне подойдёт, она мягкая и лучисто-зелёная, – сказала Лиз коснувшись подрагивающей от лёгкого ветерка ветви лиственницы.
– Тогда начнём, – кивнул я, мысленно подготавливая и себя самого.
Шум реки и леса настраивали на нужный лад, тени деревьев смягчали дневной свет и сглаживали контрасты. Лиз выглядела спокойной и уверенной.
– Внимательно смотри на ветку и слушай мой голос… – медленно и с расстановкой заговорил я. – Следи, как она упруго качается на ветру… как солнечный свет проникает в каждую хвоинку… а молодые шишки крепнут, питаемые соками дерева… В этой зелёной хвое и побегах заключена многовековая сила леса… Представь, что вместе с запахом смолы хвоинки источают искрящийся, зелёный, напитанный солнечным теплом свет… Ветви клонятся к тебе всё ближе… Их свет окутывает тебя… и защищает… Твои веки тяжелеют и смыкаются… тяжелеют и смыкаются… – Лиз закрыла глаза, и вскоре её дыхание стало ровным, как во сне, а я продолжал: – Теперь ты под защитой дерева… Ты в полной безопасности… Тебе ничто не грозит, лес защитит тебя…
Первый этап был пройден, Лиз вошла в лёгкий транс.
– Теперь, представь, что ты идёшь по лесной тропинке. Она забирает вглубь чащи… Ты чувствуешь себя под защитой деревьев, они охраняют тебя… Ты ступаешь всё дальше и дальше и с каждым шагом всё глубже погружаешься в гипноз… Ты слышишь только мой голос, все посторонние мысли уходят из головы… Ты доверяешь мне и ответишь на любой мой вопрос… Тропинка петляет, и с каждым поворотом ты всё дальше уходишь в своё прошлое… Ты продолжаешь идти по лесу, деревья сгущаются… Постепенно почва становится всё мягче и разъезжается под ногами, следы на земле заполняются водой… Что ты чувствуешь?
– Мне жарко, – ответила Лиз. – Блузка липнет к телу, я выпила уже целую флягу воды.
Ответ Лиз показался мне неожиданным. Ей жарко? Интересно, где же она находится. Тем не менее, голос мой не дрогнул.
– Кто идёт с тобой рядом?
– Отец… – проронила она, – и другие проповедники.
Вот оно, мелькнуло у меня в голове, но опять же ни малейшей интонацией я не выдал поднимающееся во мне волнение.
– Сколько их? – спросил я следом.
– Четверо. И ещё двое – в военной форме, – с этими словами Лиз тронула себя за плечо, видимо, обозначая, что узнала их по погонам.
– А зачем военные? – ровным голосом поинтересовался я.
– Для нашей безопасности.
– Разве вам что-то грозит? – снова спросил я, но уже более осторожно.
– Нет, вернее, я не знаю… – ответила она, но черты её лица стали чуть жёстче.
Решаю пока обойти опасную тему. Теперь нужно действовать крайне предусмотрительно и взвешивать каждое слово.
– Куда вы идёте?
– Мы несём Слово Божье. Отец будет читать проповедь. Он хорошо говорит, и его всегда слушают, – медленно произнесла моя пациентка, продолжая размеренно дышать.
– Лиз, кому твой отец будет читать проповедь?
– Я… я не помню… – ответила она, хмуря лоб.
– Он идёт рядом с тобой и что-то говорит об этом, вслушайся в его слова, – сказал я, не переставая наблюдать за малейшим изменением выражения её лица или интонации.
– Да, слышу, – кивнула Лиз. – Он говорит, что миссия наставит безбожников и дикарей на путь истинный.
Занятно… Миссионеры значит… Куда же они ездили?
– Лиз, знаешь ли ты, где находишься? – спросил я.
– Н-нет… – замотала головой она.
– Посмотри кругом, какие деревья ты видишь?
– Я не знаю, как они называются.
– Не страшно, опиши мне их, – сказал я мягко.
– Они высокие и загораживают свет, – ответила Лиз, водя в воздухе руками, – и все оплетены какими-то ползучими растениями, будто кто-то размотал большой клубок грубых ниток.
Ползучие растения… Лианы? Так… интересно… Значит, речь вовсе не о североамериканских лесах… Но Родрики утверждали, что никогда не выезжали за пределы штатов… Любопытно… Что же это значит? Занятные выясняются вещи, но чтобы получить ответы на вопросы, нужно ещё большее погружение в транс. Всё идёт по задуманному. Решаю рискнуть.
– Лиз, ты продолжаешь ступать по тропинке. За следующим поворотом находятся твои самые потаённые воспоминания… Ты заходишь за поворот… Здесь почва становится всё мягче, обувь вязнет в грязи… ты перешагиваешь через лужи… пахнет приближающимся болотом… Идёшь дальше… К ногам подступает вода. Теперь тебе приходится быть осторожнее, но лес по-прежнему оберегает тебя… Ты перепрыгиваешь с кочки на кочку, внимательно смотря под ноги, чтобы не провалиться в болото… Что ты теперь чувствуешь?
– Безразличие… – вдруг произнёс кто-то, и я вздрогнул, уставившись на Лиз.
– Опустошенность, – опять донеслись из её гортани посторонние звуки – говорила не она.
На секунду я потерял дар речи. Этот голос… Кажется, я улавливал его во время приступов Лиз, но никогда не слышал так чётко.
– Опустошенность? – переспросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно ровнее.
– А что ещё чувствовать человеку, который знает, что скоро умрёт… что он уже мёртв… – опять сказала не Лиз.
Я молчал, лихорадочно пытаясь понять, что происходит. На приступ это не походило, но я точно знал, что говорю с кем угодно, но только не с Лиз.
– Как твоё имя? – спросил я.
– Аламеда, – ответил голос.
– Аламеда?
Кто такая Аламеда? Лиз никогда не упоминала о ней… Неужели у моей пациентки какая-то скрытая диссоциация личности? Я судорожно подбирал подходящие диагнозы. Второе Я?
– Да, меня зовут Аламеда, – повторила та, что пряталась в обличии Лиз.
– Ты знакома с Лиз?
– Лиз… Да, я помню Лиз… – сказал мне чужой голос, но прозвучало это с жесточайшей ненавистью. – По её вине я умерла…
Я быстро соображал. Дальше идти было слишком опасно, нужно выводить Лиз из гипноза, связываться с её отцом и трясти из него правду. Чёрт бы его побрал!
Внезапно её тело вздрогнуло. Судорогой свело до того спокойное лицо. Грудь резко изогнулась дугой, как от толчка в спину. Моя пациентка вскрикнула, но я облегчённо выдохнул: это снова была Лиз.
– Лиз, слушай меня внимательно. Я доктор Ланнэ. Ты всё ещё под защитой леса, ты в полной безопасности. Сейчас я сосчитаю до пяти, и ты проснёшься.
– Я не Лиз, я не Лиз! – снова зашептал с остервенением чужой голос. – Будьте вы все прокляты!
Очередной толчок – и опять крик Лиз.
– Лиз, я доктор Ланнэ, ты в клинике «Голубой Лес», я сосчитаю до пяти, и ты проснёшься. Один, два, три, четыре, пять – проснуться.
Лиз распахнула веки. Её прекрасные глаза остановились на мне.
– Доктор Ланнэ… Что с вами? – проговорила она с тревогой всматриваясь в моё лицо.
Наверное, в эту минуту у меня был взгляд безумца. Во всяком случае, Лиз смотрела с большим беспокойством.
– Как всё прошло? – опять спросила она. – Я совсем ничего не помню.
– Х-хорошо, – сказал я, возвращая себе самообладание. – Как ты себя чувствуешь?
– Не знаю… немного странно, – еле шевеля губами, ответила она, и тут глаза её вдруг закатились, грудь снова вздрогнула, и у Лиз начался настоящий приступ, а я, проклиная себя на чём свет стоит, подхватил её скованное судорогой тело и помчался в клинику.
** гитарную композицию Мауро Джулиани можно послушать в приложении Дополнительные материалы