Вечерело. Островитяне расселись возле своих навесов и глиняных печек, сооруженных на камнях. Лони разложил по плошкам подкопченную на углях рыбу, Аламеда добавила к ней тёплый салат из тростника и вяленого мангра, – скудный ужин, успевший всем надоесть.
На болотах иногда находились ягоды, съедобный лишайник, порой даже яйца птиц, и если уж сильно повезёт, то и дичь удавалось раздобыть. Но запастись этим на долгое плавание не получилось. Да и то, что было, расходовали экономно. Молодой тростник рос медленно, мангр почти весь доели, а рыба обитала не везде, во всяком случае та, которую можно поймать. Временами вода кишела горбунами – крупными рыбинами, способными в одно касание разрезать своими острыми, как лезвие, плавниками рыболовные сети. Ловить их даже не пытались, хотя поговаривали, что мясо у них жирное и на удивление вкусное. После наплыва горбунов приходилось тратить несколько дней на починку сетей.
С огромными, в полтора человеческих роста, араванами не стоило и связываться. Поймать эту громадину было непросто: такая мало что укусит, а ещё и утащит за собой на дно. Оставалось только выжидать, не проплывёт ли мимо косяк безобидной мелкоты. Ею в основном и питались. Самые проворные рыбаки, вроде Ниты, изворачивались ловить гарпунами мясистых желтохвостых такимов, но лишь в тех местах, где их удавалось разглядеть сквозь непрозрачную толщу воды, а это было редкой удачей.
Все уже ополоснули плошки, погасили огонь в печках и разложили одеяла. Люди готовились ко сну, надеясь, что с рассветом на горизонте наконец покажется долгожданный берег. Каждый вечер они ложились с этой мыслью, и каждое утро их ждало разочарование. Плавучий остров день ото дня всё мельчал, а бесконечная водная гладь вокруг него заставляла думать, что в Лакосе больше не осталось ни клочка твёрдой почвы.
Мысли о смерти больше не посещали Аламеду, ей отчаянно хотелось выжить. Теперь, когда она почти добралась до Лиз, было бы глупо умереть. Нет уж, не сейчас. Сперва она поквитается со своими врагами. Каждый вечер, перед сном, зажав в кулак свой обрядовый амулет – коготь леопарда – Аламеда мысленно взывала духов вернуться в Лакос и помочь племени найти новое пристанище. В первую очередь для себя, чтобы продержаться ещё немного в этом мире и затем навсегда уйти в свой. Но и для Лони, Ниты и старого Яса – такие люди достойны жизни. Единственные, кто отнёсся к ней по-доброму в этом проклятом мире. До остальных ей не было дела, но и зла она по сути никому не желала.
Каждый вечер Аламеда с нетерпением ждала очередной встречи со своими воспоминаниями. Внутренний голос подсказывал ей, что уж сегодня она наконец вернётся в день своей смерти. В день смерти Роутега. Вновь увидит Лиз и завершит обряд.
Сгущались сумерки, на небе выступили две бледные луны, глядя друг на друга, словно отражения. Несмело зажигались звёзды, чтобы с приходом темноты окружить двух небесных близнецов мириадами холодных огней.
Лони, Нита и Аламеда ютились под одним навесом. Мальчишка и верная подруга – это они поддерживали её и учили выживанию на Большой Воде. Порой Аламеду разбирала досада. Она бы предпочла остаться одна, потому что знала – рано или поздно ей придётся покинуть Лакос. Уйти без лишних объяснений и прощаний. Предать дружбу Ниты и привязанность Лони. Ох уж этот мальчуган, резвый, смышлёный, но в то же время ранимый и нуждающийся в простой материнской заботе. Он напоминал Аламеде одного из младших братьев, Кино, её любимчика. Ну и хитрый же, словно маленький кайман. Надо было видеть, как он плавал и вручную ловил изворотливых рыбёшек. Лони – тоже отличный пловец и рыбак. И, наверняка, из него вырастет достойный юноша.
Мальчик уже с головой залез под колючее рогожное одеяло – только оттопыренные уши торчали – и снова стал выклянчивать у Аламеды сказку, как вдруг с противоположного конца острова послышались крики.
Ещё мгновение – и паника охватила дальний берег. Люди вопили что есть мочи и звали на помощь. Все повскакивали и кинулись на крики. Лони выпрыгнул из-под одеяла, Аламеда и Нита – за ним. Но едва они вместе с остальными достигли другого края, как тут же отхлынули назад. Весь берег кишел страшными, ранее невиданными тварями. Их оскаленные пасти с длинными нижними зубами напомнили Аламеде обитавших в её родной реке пираний, но, в отличии от хищных рыб, эти чудовища легко передвигались по суше при помощи множества тонких щупалец. Многоножки лавиной взбирались на остров и… ели его! Повсюду стоял цокот острозубых челюстей, летел во все стороны измельчённый в крошку тростник. Один смельчак, решивший прогнать незваных гостей голыми руками, теперь орал во всё горло и баюкал свою прокушенную насквозь ладонь.
Островитяне хватались за палки, кидали в чудовищ камнями и глиняными плошками, но те перемалывали их в мгновение ока. Оружие было не у многих. Нита и ещё несколько рыбаков рубили пришельцев ножами, оглушали булавами, кололи гарпунами, но не справлялись. Чудовища всё прибывали и прибывали, молниеносно пожирая тростник, травинка за травинкой, слой за слоем. Никто и глазом не успел моргнуть, как от острова отделился огромный кусок и ушёл под воду вместе с частью зубастых многоножек, а оставшиеся продвигались дальше, во всю работая челюстями.
Людей объяло смятение.
– Чудовища сожрут наш остров, а потом доберутся и до нас! – кричали они.
Внезапно Аламеда почувствовала, что должна действовать. Ничто не помешает её замыслу: ни вода, ни чудовища – пропади они пропадом. Инстинкт охотницы заставил её зажечь факел. Не раз ей приходилось затравливать огнём диких животных в родном лесу.
Аламеда выскочила вперёд, движения её были сродни разъярённой кошке, которая гонится за своей жертвой. Она воинственно шипела, как все люди её племени, когда преследовали зверя, и обводила факелом острозубую ораву. Жар мгновенно заставил чудовищ отступить обратно к воде. Аламеда предвкушала близкую победу, в ней проснулся азарт охотницы. Перед глазами взвивался огонь факела, и вместе с этим пламенем всё больше разгоралось в ней желание выжить и отомстить. Ничто не помешает ей… Ничто.
Она действовала всё решительнее, как вдруг, словно соткавшись из мерцающих искр, в огне вырисовалось знакомое лицо. Из пламени на неё смотрел пронзительным серым взглядом человек из сна. Он. Тот самый доктор…
– Что тебе нужно от меня? – прошептала в страхе Аламеда, во все глаза смотря на огненный мираж, но в этот миг рука её дрогнула, и огонь, коснувшись сухой травинки, вдруг перекинулся на настил тростника – не прошло и мгновения, как он занялся пламенем.
Красные языки, потрескивая, расползались во все стороны. Одни чудовища корчились в объявшем их огне, другие пятились к воде, и теперь уже не они, а огромный костёр захватывал остров.
– Горим, горим! – кричали вокруг.
Воспламенялась сухая трава и тростниковые навесы вместе со всем скарбом под ними. Взвивались к темнеющему небу высокие алые языки. Остров полыхал, как зажжённая погребальная лодка, пущенная по реке в свой последний путь. За считаные минуты огонь сожрал уже вдвое больше, чем успели уничтожить чудовища. Люди хватали кто что мог: плошки, бутыли, горшки, – и бежали к воде, но не тут-то было. Зубастые твари, поджидали возле берега, предвкушая скорую наживу. Островитяне поняли – они в западне.
– Бочки, опрокидывайте бочки! – изо всех сил хрипел старейшина.
Люди в нерешительности застыли: в бочках хранился запас питьевой воды, лишиться её – верная гибель, но делать было нечего. Наваливались скопом и опрокидывали. Одну, вторую, третью… Выплескали почти всё, и наконец огонь стал сходить на нет, но прогоревшие участки обламывались и исчезали под водой. Люди, вооружившись факелами, разбрелись по всему острову, вернее той жалкой третьи, которая от него осталась, чтобы не дать притаившимся в воде чудовищам вновь забраться на берег. Боясь обжечься, те, к счастью, вскоре отстали.
Меж тем пришла ночь и стёрла линию горизонта, погрузив монотонный водный пейзаж в не менее однообразную тьму. Две луны, окружённые россыпью звёзд, сияли на небе и отражались в спокойной чёрной глади.
За короткое время, пролетевшее от сумерек до темноты, племя лишилось двух третей острова и запаса питьевой воды, а это означало верную смерть. Поднялся ропот, Аламеду обвиняли в пожаре.
– И так с трудом держались на плаву, уж четверть острова сгнила, ещё сами же и подожгли, – возмущались одни.
– А нам теперь даже укрыться негде, – добавляли другие, потерявшие в огне свои навесы.
– Что укрытия – мы от жажды помрём! Воды на полглоточка осталось, – восклицали третьи.
– А вы слышали, как она с огнём говорила? – вставляли Найра и Калу̀. – Ясный путь – ведьма.
– Говорила, было дело, – соглашались остальные.
– Да если бы не Аламеда, вас бы всех уже сожрали, – громко крикнул Лони. Голос его дрожал от обиды и несправедливости.
– Вот именно, – хмуро добавила Нита.
– Придумка хорошая, – согласилась Муна, вытирая ладонью перепачканное в саже лицо, – но надо сперва научиться обращаться с огнём, а потом геройствовать.
– Верно Муна говорит, – подхватили остальные, – решила показать, что она умнее других и натворила бед.
Аламеда с потерянным видом стояла в толпе и слушала краем уха, словно говорили совсем не о ней. Из головы не шло то лицо из огня. Этот проклятый доктор. Откуда он взялся и что ему нужно? Аламеда вдруг испугалась. Происходило нечто такое, чего она не понимала, и ставило под угрозу её замысел.
– Я не хотела, мне очень жаль, – проронила она, отделившись от горстки народа, и пошла к себе под навес. Ей нужно было всё обдумать.
– Ей жаль, – крикнула Найра вслед. – У самой-то есть крыша над головой, а остальные где поместятся?
И опять пересуду прервал голос старейшины:
– Всем придётся потесниться, – рявкнул он. Факел в его руке озарял серое, словно слепленное из комьев сухой земли лицо. – Воду пить по два глотка в день и прекратить галдёж!
Аламеда долго лежала с открытыми глазами, терпеливо дожидаясь, когда всё стихнет, чтобы войти в транс. Наверняка, этот белый врачеватель что-то затевал. Раз он сумел добраться до неё, значит, сможет и помешать задуманному. Ну уж нет, не выйдет, она опередит его.
Этой ночью сбылось то, чего Аламеда так долго ждала. Подсознание наконец вытащило наружу из глубин памяти нужное воспоминание. Она снова оказалась в родном лесу в день своего исчезновения. Во второй раз ей пришлось пережить смерть Роутега, и во второй раз Аламеда ранила убийцу, пустив в него стрелу. Как жаль, что она не могла прикончить мерзавца в грёзах, зато исправить заклинание ей было под силу. Произнося его тогда, она вошла в поверхностный транс, высвобождая своё подсознание. Теперь же, во сне, подсознание прошлого и настоящего встретились. Аламеда до сих пор не помнила правильных слов, но знала, как поймать на крючок душу Лиз. Она и до этого бессознательно влияла на неё, а теперь могла подчинить себе полностью. Снова Аламеда сжимала окровавленными руками лицо девчонки, но на этот раз твердила другое заклинание. Оно не подействует мгновенно, придётся запастись терпением, но уж зато наверняка.
Наутро Аламеда впервые за долгое время проснулась счастливой. Она открыла глаза. Небо уже теряло краску ночи, а на горизонте виднелись сероватые очертания суши.