Тайна двух реликвий

14. Про махараджу и голландца

Для Вейнтрауба всё складывалось как нельзя лучше.

Он хотел позвонить Жюстине де Габриак сразу после того, как Штерн сообщил о звонке Бориса, и утвердился в своём решении после первого телефонного разговора с Евой. Троица зашевелилась! Ева, Одинцов и Мунин снова были в деле. А для работы с этой странной компанией невозможно найти посредника лучше, чем Жюстина.

Весной она ещё в статусе президента Интерпола вызвала Вейнтрауба на тайную встречу в Париж и предложила объединить усилия для поиска Ковчега Завета. Предложила – не скрывая, что с удовольствием упрятала бы старика за решётку: много лет он был неуловимым дельцом на чёрном рынке предметов искусства. И не рядовым дельцом, а легендой!

Конечно, Вейнтрауб ни минуты не сомневался, что Жюстина ведёт двойную игру и вовсе не заинтересована в том, чтобы Ковчег действительно попал к нему в руки. Но тогда они были нужны друг другу и успешно сотрудничали.

Вейнтрауб знал, как Еве и Одинцову с Муниным удалось найти Ковчег, но терялся в догадках: как им удалось договориться с Жюстиной? Как троица сумела подобраться к президенту Интерпола? Как склонила её на свою сторону?

Жюстина – глава международной полиции с безупречным послужным списком, железная леди в генеральских погонах. Жюстина – неутомимая охотница на преступников, которую пытались убить, потому что не могли купить… Почему настолько быстро и легко она переметнулась к тем, кого должна была арестовать?

Такое чудо могло произойти только рядом с Ковчегом Завета – и произошло. Жюстина де Габриак помогла троице передать Ковчег международному сообществу и вдобавок сумела отвести от своих новых друзей подозрение в тяжких преступлениях. Это стало следующим чудом: Одинцов, Мунин и Ева проходили всего лишь свидетелями по уголовным делам о гибели многих охотников за Ковчегом. Правда, спасительница за это поплатилась: её отстранили от должности и отправили в бессрочный отпуск. Официально – только на время расследования, но можно было не сомневаться, что карьера Жюстины закончена. И прошло как раз достаточно времени, чтобы отставной президент это хорошенько прочувствовала.

В своём кабинете старик пользовался архаичным телефонным аппаратом с тяжёлой трубкой на витом проводе. Штерн через коммутатор набрал номер Жюстины в Лионе.

– Пришла моя очередь предлагать вам встречу, мадам де Габриак, – после сухих взаимных приветствий сказал Вейнтрауб. – Надеюсь, вы найдёте в своём расписании немного свободного времени и не откажетесь навестить меня в Майами.

Жюстина ответила прямо:

– Свободного времени у меня теперь хоть отбавляй, и вам это прекрасно известно. Таких, как я, у вас в Штатах называют хромой уткой. Или сбитым лётчиком, если угодно. Я без пяти минут пенсионерка и вряд ли смогу быть вам полезной. Ковчег Завета найден, вы его уже никогда не получите, а больше нас ничто не связывает.

– Позволю себе возразить. – Округлости телефонной трубки цвета слоновой кости, удобно лежавшей в руке, напомнили старику соблазнительные коленки собеседницы, которые он разглядывал несколько месяцев назад в Париже. – Во-первых, вы очень красивая женщина, и я ваш поклонник. Надеюсь, мои слова будут расценены как комплимент, а не как харассмент…

– Признать слова сексуальными домогательствами может только суд. К тому же многое зависит от того, что во-вторых, – заметила Жюстина, и Вейнтрауб неторопливо продолжил:

– Во-вторых, вы мне по-человечески интересны, потому что непохожи на своих коллег-полицейских. Подавляющее большинство или довольно быстро соглашаются брать деньги у таких, как я, или играют в честность до тех пор, пока им не предложат более высокую цену. Меньшинство глупо упираются лбом, денег не берут ни под каким видом и предпочитают жить в бедности. Некоторые даже рискуют своей жизнью, потому что мешают естественному развитию событий.

Старик сделал короткую паузу, позволяя Жюстине вспомнить, как её за несговорчивость расстреляли в машине вместе с мужем; как она в цветущем возрасте осталась бездетной вдовой и, надолго прикованная к больничной койке, всерьёз раздумывала, стоит ли жить дальше. Жюстина знала, что Вейнтрауб не имел отношения к той давней истории, но всё же место его было в другом лагере.

– Я считал, что вы как раз из таких примитивных упрямиц, – снова заговорил Вейнтрауб. – Тем приятнее мне было узнать о своей ошибке. Оказывается, у вас гибкий ум, в котором есть место не только должностным инструкциям. Недавно вы по собственной инициативе пошли на сделку со мной, а потом так же расчётливо сумели договориться с нашими общими знакомыми и оставили меня в дураках. Очевидно, у вас есть своеобразное представление об этике и о высших нравственных ценностях. Вы относите к этим ценностям интересы человечества и ставите их выше собственных, не говоря уже о моих интересах. Вы своеобразная идеалистка, ведь лично вам идеализм не приносит ничего, кроме неприятностей. Проще говоря, в моём понимании вы честны, мадам де Габриак.

Жюстина усмехнулась.

– Вы позвонили только затем, чтобы это сказать? – спросила она. – Это было во-вторых. Похоже, суд примет вашу сторону: наш разговор состоит сплошь из комплиментов, а не из домогательств… Или есть ещё в-третьих?

– Совершенно верно. Вы сказали, что нас ничто не может связывать, а я вам возразил, потому что мы оба любим искусство, мадам де Габриак. Любим страстно и беззаветно. Да, мы любим его по-разному, и тем более по-разному реализуем эту любовь. Из-за принципиальной разницы позиций мы многие годы враждовали. Вы тратили время и ресурсы на то, чтобы меня преследовать; я тратил время и ресурсы на то, чтобы уйти от преследования…

– С тех пор ничего не изменилось, – жёстко перебила Жюстина.

– И в этом вы ошибаетесь, – с ответной усмешкой проскрипел Вейнтрауб. – Потому что изменения не коснулись только меня. Я по-прежнему волен любить искусство так, как считаю нужным. А ваша любовь опиралась на возможности, которые предоставила вам государственная система. Мы же говорим не о той любви к искусству, которая гонит человека в музей, верно?.. Система позволяла вам в какой-то степени чувствовать себя владелицей тех предметов искусства, за которыми вы охотились. Владелицей картин, скульптур и всевозможных артефактов, о существовании которых даже на чёрном рынке знали немногие. Вы чувствовали власть над вещами и людьми… – Старик на мгновение запнулся, вспомнив недавний разговор с журналистом в Нью-Йорке. – Власть и охотничий азарт. Поверьте, два этих чувства роднили нас куда больше, чем вы готовы себе представить. Но теперь система вас исторгла – и отобрала все возможности. У вас осталась разве что возможность пойти в музей, как у остальных смертных. Мои ресурсы всё ещё при мне, а ваших больше нет.

Жюстина молчала. Судя по звукам, которые доносила до Вейнтрауба чуткая телефонная трубка, она прикуривала сигарету. Старик удовлетворённо заметил, что собеседница больше не пытается оборвать разговор и ждёт, что же будет дальше.

– Простите за резкость, но без такого предисловия мне было не добраться до четвёртого пункта, – сказал он. – А это и есть самое главное. Вы мне симпатичны, вы честны, вы самозабвенно любите искусство и, не будем забывать, вы исключительно профессиональны. Поэтому я хочу предложить вам работу и приглашаю к себе, чтобы обсудить подробности, которые не хотелось бы сообщать по телефону.

– Это более чем странное и неожиданное предложение, – помолчав ещё немного, призналась Жюстина. – Вам придётся хоть что-то сказать, чтобы я поняла, о какой работе речь.

Вейнтрауб охотно пояснил:

– Я учреждаю фонд и предлагаю вам его возглавить. Фонд Вейнтрауба. Вы же по первому образованию искусствовед? Учились в Сорбонне?.. Вот и прекрасно. Будете распоряжаться культурными ценностями, которые в действительности не имеют цены. Большинство из них считаются давно и безвозвратно утраченными, но это не так. Я говорю о своей личной коллекции. Вы долго на меня охотились и наслышаны про какие-то приобретения. Но у вас может быть лишь самое поверхностное представление о том, что входит в эту коллекцию.

– И что же, например? – спросила Жюстина; её голос непроизвольно дрогнул. Заметив это, старик начал с малого:

– Например… Ну, скажем, регалии британского короля Иоанна.

– Увы, – сказала Жюстина, – эти регалии утонули восемьсот лет назад.

И правда, в записках бенедиктинского монаха-хрониста Мэтью Пэриса говорилось, что король Иоанн – брат короля Ричарда Львиное Сердце – в октябре 1216 года путешествовал по Линкольнширу и потерял свой обоз.

Покинув город Линн, где его принимали с почестями и поднесли богатые дары, он попытался пересечь поток под названием «Велл» и там внезапно безвозвратно лишился всех своих повозок, сокровищ, ценного имущества и регалий. Водоворот посреди реки затянул в свои глубины всё, вместе с людьми и лошадьми, так что удалось спастись только одному человеку, который и доложил королю о постигшем их несчастье.

– Я не только расскажу вам, что случилось на самом деле, но и охотно покажу королевские регалии, которые благополучно существуют по сей день, – возразил Вейнтрауб. – Видели бы вы, какая там чаша для помазания! А какой меч… Хотя наверняка гораздо большее впечатление произведёт на вас ожерелье Патиалы.

Голос Жюстины окреп.

– Мистер Вейнтрауб, – сказала она, – у меня в самом деле много времени, а ваше время дорого, и вы его тратите зря. Или вам хочется проверить, не отупела ли я за годы сидения в кабинетах?.. Что ж, я не помню мелких деталей, – да и не должна помнить, – но ожерелье Патиалы собрали заново и представили публике ещё в самом начале двухтысячных. При чём тут вы и ваша коллекция?

Вейнтрауб закряхтел, устраиваясь в кресле поудобнее. В отличие от Жюстины, он прекрасно помнил мелкие детали. Знаменитое ожерелье в 1925 году заказал парижским ювелирам властелин восточного индийского штата Патиала. Двадцатипятилетний красавец Бхупиндер Сингх появился в столице Франции с двумя десятками наложниц и ротой слуг. По Парижу поползли фантастические слухи о сокровищах махараджи. Сингх действительно привёз несколько ларцов с драгоценностями. Часть он вскоре продал, а лучшие самоцветы велел превратить в парадное ожерелье.

Ювелиры трудились три года. В центр платиновой оправы на платиновых цепях они поместили алмаз «Де Бирс» размером с мяч для гольфа, ещё один алмаз поменьше – табачного оттенка – и два гигантских рубина из Бирмы. Всего же грудь и шею махараджи украсили бриллианты без малого в тысячу карат, почти три тысячи рубинов, изумрудов, сапфиров и непременных жемчужин.

Четверть века Бхупиндер Сингх не расставался с ожерельем Патиалы, но его наследники с начала 1950-х годов стали понемногу распродавать камни через аукционы. Первыми к анонимным покупателям ушли главные драгоценности, за ними последовали самоцветы помельче, – и ожерелье Патиалы перестало существовать.

Жюстина была права в том, что в начале нового века ювелиры опять представили миру знаменитое украшение, но…

– Это подделка, мадам де Габриак, – заявил Вейнтрауб. – Она стоит меньше тридцати миллионов долларов. Ожерелье сделано по старым чертежам и в точности копирует оригинал, только вместо бриллиантов там кубический цирконий, а вместо древних бирманских рубинов – современные синтетические. И неужели вы думаете, что можно было найти достойную замену главным камням?! Тот же «Де Бирс» – это седьмой по величине среди всех алмазов мира!

– Вы хотите сказать… – начала Жюстина, и старик продолжил:

– Да, я заново собрал не поддельное, а настоящее ожерелье Патиалы. Все камни до единого. Вы сможете хорошенько его рассмотреть и даже примерить. У директрисы фонда Вейнтрауба должны быть свои маленькие радости.

Прикуривая новую сигарету, Жюстина спросила:

– Какие ещё сокровища вам удалось прибрать к рукам? Я слышала, что вы нашли клад Флегенхаймера. Это правда?

– Истинная правда, – самодовольно проскрипел Вейнтрауб.

Артур Флегенхаймер по кличке Голландец Шульц был одним из главарей нью-йоркских гангстеров во времена «сухого закона». Помимо вспыльчивости и жестокости он славился необычайной скупостью. Голландец ел в забегаловках, носил самую дешёвую одежду, экономил на всём, а деньги тратил на картины знаменитых мастеров и старинные ювелирные украшения. В возрасте чуть за тридцать свирепый бандит владел сокровищами по меньшей мере на двадцать миллионов долларов – сегодня это почти четыреста миллионов. Он прятал свою коллекцию по соседству с Нью-Йорком, в горах Кэтскилл, – и унёс тайну клада в могилу, когда его убили подручные Лаки Лучано из «Коза ностра».

Охота за коллекцией Флегенхаймера заняла у Вейнтрауба не один десяток лет и обошлась в целое состояние. Впрочем, любые затраты сторицей окупала нынешняя стоимость клада.

– Дальше и вправду нет смысла тратить время на болтовню, мадам де Габриак, – сказал Вейнтрауб. – Зачем предвосхищать приятные сюрпризы? Я буду рад встрече с вами ничуть не меньше, чем вы обрадуетесь картинам Климта. Тем, которые сгорели во время Второй мировой. Уверяю вас, они целы и тоже хранятся у меня. Кстати, увидите пропавшую работу Леонардо… Сколько вам нужно на сборы? День, два?.. Мои люди организуют вашу поездку, о расходах не беспокойтесь.

– Мистер Вейнтрауб! – Жюстина отчётливо произнесла его имя и дальше чеканила фразу за фразой: – Вы считаете, что сделали предложение, от которого я не смогу отказаться. Соблазн действительно велик, и комплиментов сказано достаточно. Только я ни на секунду не поверю, что вами движет человеколюбие. Такие, как вы, отдают лишь в одном случае: когда намерены получить гораздо больше. Вы отдаёте фонду бесценную коллекцию, которую собирали всю жизнь, и хотите, чтобы я управляла этим фондом. Что вы потребуете взамен?

– Вашу бессмертную душу, – без улыбки сказал старик. – Вы ведь ждали этого ответа?.. Шучу. Мне надо, чтобы документы на все экспонаты были оформлены безукоризненно. Они готовы, но каждый предстоит проверить под микроскопом. Для меня важно, чтобы на мой фонд работали ваши связи, ваша красота и ваша репутация. Фонду необходимо в ближайшее время громко заявить о себе. Впереди колоссальная работа, детали которой я всё же предпочёл бы обсудить при встрече. Нет необходимости соглашаться немедленно. Я приглашаю вас к себе в гости, а решение вы сможете принять позже.

В документах Вейнтрауб не сомневался. Он использовал коллекцию как приманку, чтобы заинтриговать Жюстину. Даже такому потрясающему собранию предстояло померкнуть в её глазах при виде реликвии, о которой старик умолчал. Мадам де Габриак была из немногих, кто способны понять в полной мере, каким фантастическим чудом владеет миллиардер. В статусе президента Интерпола чёртова идеалистка увела у него из-под носа Ковчег Завета. Но теперь в статусе главы Фонда Вейнтрауба она добудет ему ключ к тайне Ковчега.

Старик рассчитывал, что Жюстина не сможет отказаться от предложения, когда увидит в Майами своих знакомых, которым открылся Ковчег. Если они в деле, то и она тоже. А с помощью этой компании Вейнтрауб достойно завершит величайшую охоту в своей жизни: получит доступ к энергии Космоса – и к мировой власти.

Жюстина раздумывала недолго. Старик разбудил в ней азарт полицейского, трепет искусствоведа и любопытство женщины. Эта триада запросто пересилила чувство опасности, вызванное звонком Вейнтрауба. Вынужденное безделье, в котором прозябала экс-президент Интерпола, и туманные перспективы совсем не радовали. Приглашение сменить обстановку и слетать на заокеанский курорт было как нельзя кстати…

…поэтому уже на следующий день Жюстина отправилась из Лиона в Париж. Утром двадцать пятого июля, ненамного позже, чем самолёт Мунина поднялся в воздух в лондонском аэропорту «Хитроу», её самолёт вылетел из парижского аэропорта «Орли».

Подобно историку, Жюстина путешествовала в Штаты со всем возможным комфортом, и десятичасовой перелёт оказался не слишком утомительным. Поездка из аэропорта Майами по автостраде и мосту на соседний с городом остров отняла считаные минуты. На острове зеленел фешенебельный городок Майами-Бич; в его южной части, за высокой оградой и частоколом пушистых сосен по периметру, в окружении идеальных лужаек возвышалась вилла Вейнтрауба – опоясанный террасами большой трёхэтажный белый дом под рыжей черепичной крышей.

– Штерн, – бархатистым голосом коротко назвал себя секретарь хозяина. Он проводил Жюстину за дом, к бассейну размером с небольшое озеро.

Площадка вдоль кромки голубой воды была выложена флорентийской мозаикой. Вейнтрауб возлежал в шезлонге под тентом. На голове старика алела бейсбольная кепка с логотипом собственной команды. Пол-лица закрывали очки с тёмно-зелёными стёклами и розовыми звёздами, рассыпанными по толстой прозрачной оправе, – мечта Элтона Джона или волшебника страны Оз. Необычный пляжный вид дополнялся цветастой гавайской рубахой; просторными шортами, из которых выглядывали бледные старческие ноги в переплетении голубых вен, и высоким бокалом чая со льдом на столике возле шезлонга…

…но Жюстину изумило не это. В бассейне под присмотром старика плескались Ева и Мунин. Завидев Жюстину, они приветствовали её с такой искренней радостью, что Вейнтрауб мог не сомневаться: его план благополучно начал действовать.

– На сегодня никаких дел, – тоном доброго дедушки объявил Вейнтрауб всей компании. – С дороги надо прийти в себя, отдохнуть, привыкнуть к смене часового пояса… Как вы это называете, джет-лаг?.. К ужину вас пригласят. Ева здесь не в первый раз и знает, где бар. Загорайте, купайтесь, общайтесь… Дом в вашем распоряжении. А завтра приступим к работе.