Тайна двух реликвий

3. Про то, как всё было

Ева специально вернулась из Амстердама днём, а не вечером.

Для этого ей пришлось уладить свои дела с розенкрейцерами в одни сутки. Ночь прошла почти без сна; последнюю встречу Ева провела за необычно ранним завтраком прямо в аэропорту «Схипхол» и девятичасовым рейсом уже летела обратно в Петербург.

Оценить по достоинству причину такой спешки могла только женщина. После того как Одинцов установил зеркала, дом Вараксы в Старой Ладоге устраивал Еву всем, кроме одного: там не было ванны. Старому вояке хватало душевых кабин и шикарной бани. А Ева привыкла не реже раза в неделю принимать ванну с ароматическими бомбочками и эфирными маслами – жертвовать этим ритуалом она не собиралась даже из любви к Одинцову. И кроме того, Еве хотелось устроить романтическое свидание, как в кино: с благоухающей ванной, множеством свечей, лепестками роз на воде и прочими милыми глупостями, которые удивительным образом делают счастливой любую женщину.

В душевой с такими фантазиями не развернуться, но не нанимать же для свидания номер в спа-салоне! Очень кстати Мунин улетел в Англию, квартира Одинцова была свободна, и тамошняя ванная комната вполне годилась. Ева купила в Амстердаме всё необходимое, чтобы к вечеру хорошенько подготовиться и сделать Одинцову сюрприз…

…но едва успела переступить порог квартиры, как ей позвонил Салтаханов. Этот офицер Интерпола во время поисков Ковчега Завета охотился за Евой, Одинцовым и Муниным, держал их в подземном бункере и чуть не угробил, но в последний момент спас жизни всей троице и вообще здорово помог. Когда Ковчег был передан международному сообществу, они с Салтахановым расстались по-доброму, и с тех пор Ева его не видела.

– Надо срочно встретиться, – сказал Салтаханов после приветствия. – Дело есть.

– Давай послезавтра, – в ответ предложила Ева, но он повторил:

– Дело правда срочное. Прости, что я тебя беспокою; это ненадолго. Я пытался дозвониться Мунину, он трубку не берёт.

Салтаханов не упомянул Одинцова. «Видно, всё ещё побаивается», – с некоторым злорадством и гордостью за своего мужчину подумала Ева и смилостивилась.

– О’кей, давай ненадолго. Я сейчас прилетела, только пришла в дом, у меня очень много дел.

Появился Салтаханов быстро и без цветов. Это слегка покоробило Еву, которая привыкла к знакам внимания. Она без лишних церемоний указала гостю кресло в гостиной и потребовала сразу перейти к делу.

Салтаханов начал с упоминания главного преследователя троицы, генерала Псурцева:

– Первый раз он меня вызвал для инструктажа. Это уже потом выяснилось, что мне придётся ловить Одинцова с Муниным… ну, и тебя заодно. А для начала он много рассказал всякой всячины, и я запомнил имя – Борис Зубакин…

Сто лет назад этот Зубакин руководил петербургскими розенкрейцерами, изучал древние науки и литературу, вёл какие-то заумные исследования, после 1917 года остался в России, несколько раз попадал в тюрьму НКВД и в пору репрессий под конец тридцатых годов был расстрелян. Человек во многих отношениях интересный, но такая биография в те поры – не редкость. По-настоящему Зубакин заинтересовал Салтаханова, когда выяснилось, что троица ищет Ковчег Завета: тут уже мистика и древние науки были вполне к месту. Салтаханов использовал момент, когда Псурцев начал отдавать через него приказы подчинённым, и от имени генерала велел собрать на флешку всю информацию по Зубакину. Флешку Салтаханову доставили, но дальше он едва не погиб и уж точно не занимался интеллектуальными упражнениями.

Когда Ковчег был найден и передан международному сообществу, началось расследование. Салтаханов помогал генералу неофициально, поэтому в бюро Интерпола его отстранили от дел, а начинка служебного кабинета была изъята, и вернули всё только несколько дней назад. Понятно, что Салтаханов уже не интересовался Зубакиным, а про флешку и думать забыл. Но когда увидел её сегодня утром – из любопытства подключил к компьютеру.

Содержимое флешки выглядело странно. Во-первых, там оказались не просто файлы с документами: база данных была загружена в специальную программную оболочку. Во-вторых, многие документы имели гриф «Совершенно секретно» и прочие реквизиты, обозначавшие исключительную важность и уникальность. В-третьих, информация о Зубакине разительно отличалась от того, что рассказывал Псурцев.

– Я хотел переслать всё это Мунину, – сказал Салтаханов и положил на журнальный столик матово блеснувшую металлическую флешку, – но он не отвечает на звонки, а главное, программная оболочка блокирует отправку файлов. И копировать тоже не даёт. Может, ты разберёшься?

Ева дёрнула плечом.

– Я не специалист. Давай посмотрим.

Она не стала вытаскивать свой компьютер из дорожного чехла и взяла в комнате Мунина старый ноутбук, который настраивал ещё Варакса. Ева собралась вставить флешку в порт, но Салтаханов сказал:

– Погоди. Главное, когда я залез в базу и стал листать документы, там включился обратный отсчёт.

– В каком смысле? – не поняла Ева.

– Чёрт его знает. Таймер в углу экрана. Столько-то дней, столько-то часов… И с каждой секундой всё меньше. – Салтаханов хмыкнул. – Конечно, не бомба, но всё равно неприятно. И документы по-любому читаются только на самой флешке.

Ева включила ноутбук. Программная оболочка с флешки запустилась без проблем. На экране появились каталоги с документами. Таймер в углу экрана отсчитывал секунды в обратном порядке; Ева прикинула, что показатели обнулятся двенадцатого августа. Если данные и пропадут, это произойдёт ещё через три недели – зря Салтаханов так спешил. Она попыталась скопировать и отправить какой-нибудь файл по электронной почте на собственный адрес. Программа не реагировала.

У Евы не было ни желания возиться с флешкой, ни времени на возню, да ещё с таким деликатным делом. Но Ева решила помочь Салтаханову и махнула рукой со словами:

– О’кей, попрошу знакомого, – имея в виду своего бывшего мужа.

После давнего развода они общались трижды в год: бывший методично поздравлял её с днём рождения, днём Благодарения и Рождеством. За всё это время они виделись только раз, когда их обоих пригласили поработать в одном исследовательском проекте; таких штучных профессионалов на свете немного. Ева была знаменита как математический аналитик с феноменальным чутьём. Бывший муж – она звала его Бóрис, делая ударение на первом слоге, – славился как потрясающий программист и занимался искусственным интеллектом.

Борис был русским, уехал в Штаты накануне краха Советского Союза и поселился в Калифорнии, где процветал по сию пору. Несмотря на глухую ночь, он ответил на звонок в мессенджере и, судя по голосу, обрадовался Еве. С ним она тоже сразу перешла к делу. Борис попросил дать ему удалённый доступ к ноутбуку с флешкой. Несколько минут Салтаханов и Ева смотрели на экран, по которому сновал курсор; там возникали и пропадали меню, открывались чёрные окна, мелькали строчки программных кодов…

– Чёрт его знает, – вслед за Салтахановым сказал, наконец, Борис. Он велел включить видеосвязь, появился в окошке на мониторе и спросил Еву: – Где ты вообще это взяла? Оболочка мощная и сама себя копировать не даёт… Ну, это мы ещё посмотрим. Я её сейчас немного раскурочу, загружу к себе и поковыряю. Придётся вам подождать.

По экрану снова заметался курсор, а Ева вспомнила о гостеприимстве.

– Чай будешь пить? – спросила она Салтаханова. – Мы здесь не живём, Мунин живёт, я не знаю, что у него есть.

Холодильник был арктически пуст, в кухонном шкафу нашлась только пустая картонная упаковка от чая, макароны не в счёт. Ева открыла дверцу под раковиной, чтобы выбросить упаковку, – и в нос ей ударила едкая вонь. Разгильдяй Мунин перед отъездом не вынес мусорное ведро. Ева мысленно обругала историка последними словами, оставила Салтаханова перед компьютером, а сама увязала мусор в пластиковый пакет и отправилась во двор искать помойку.

Выполнив миссию, Ева подумала, что Салтаханова всё же надо напоить чаем и самой не мешало бы что-нибудь съесть. Она заглянула в магазин по соседству, а когда вернулась домой с покупками – обнаружила своего гостя мёртвым.

Салтаханов лежал навзничь посреди гостиной возле журнального столика. Глаза его были вытаращены, руки свела последняя судорога. Ни крови, ни следов борьбы Ева не заметила. Ноутбук с флешкой пропал.

В ужасе Ева хотела бежать из квартиры, но побоялась наткнуться на убийцу. И тут же у неё мелькнула мысль: а вдруг убийца всё ещё в квартире и готовится напасть? Ева бросилась на кухню, схватила самый большой разделочный нож и, забившись в угол, стала звонить Одинцову.

– Когда ты выходила и возвращалась, на лестнице или во дворе никого подозрительного не видела? – задал Одинцов дежурный вопрос после того, как Ева рассказала свою историю.

Особого смысла спрашивать не было, ведь она никого в доме не знала, да и думала совсем про другое. А он теперь думал о том, что Еве здорово повезло. Убийца или убийцы явно шли за флешкой; скорее всего, у них были инструкции насчёт Салтаханова, но, попадись им Ева… Таких свидетелей в живых не оставляют. А Одинцов тем временем продолжал бы спокойно рыбачить на Волхове, жмуриться от летнего солнышка и слушать, как тихонько гудит удилище, о которое стукаются стрекозы.

Он поёжился, сидя на скамейке в парке у Смольного, и представил себе одинокую перепуганную Еву, которая ждала от него помощи на берегу моря в другой стране. Дорого дал бы Одинцов за то, чтобы оказаться рядом, обнять её крепко-крепко и уже больше никуда не отпускать!

– Миленький, – раздался в гарнитуре жалобный голос Евы, – всё ведь уже закончилось. Мы нашли Ковчег, отдали. Но почему тогда?..

Она всхлипнула и, похоже, опять была готова расплакаться.

– А с чего ты взяла, что это как-то связано с Ковчегом? – поспешил спросить Одинцов. – Никак не связано. У Салтаханова наверняка проблем было выше крыши, он же из Интерпола. Наступил кому-то на хвост, какой-нибудь банде международной, а его вычислили и отомстили. Конечно, жалко мужика, но ты тут вообще ни при чём. Просто случайно подвернулась.

Одинцов говорил глупости и догадывался, как ответит Ева, но её надо было отвлечь. Пусть лучше анализирует ситуацию, в этом ей нет равных. Трюк удался: Ева всхлипнула ещё раз и заговорила уже спокойнее по-английски.

– Даже если всё случайно, – сказала она, – теперь меня будут подозревать в убийстве. Меня будут искать. Флешку кто-то забрал. Когда эти люди поймут, что я знаю про базу данных на флешке, они тоже будут меня искать. И полиция тоже. Я слишком близко к России. Мне лучше быть в Штатах. По крайней мере, оттуда не выдадут, и что-то всегда можно будет сделать.

– Умница ты моя, – сказал Одинцов. – Как же я тебя люблю… Чем скорее ты доберёшься до Штатов, тем лучше. Тяжело, конечно, но ты спи в самолёте, не надо гостиниц. Бери ближайший рейс и лети куда угодно, лишь бы в ту сторону.

Ева продолжала, словно не слыша:

– Только всё это не случайно. Ты сам знаешь, с Ковчегом ничего не бывает случайно. И флешка такая странная не случайно. И про Зубакина информация там не случайно… Мы что-то не сделали. Что-то не закончили. От нас хотят ещё чего-то.

Одинцов чуть было не спросил – кто хочет? – но вовремя прикусил язык и поинтересовался:

– Как думаешь, твой бывший успел скачать флешку?

– Не знаю. Ты же сказал никому не звонить.

– Правильно. Зря пугать не надо. – Одинцов тоже заговорил спокойным и деловым тоном. – И вообще суетиться не надо. Но надо поспешать. Флешку забрали вместе с ноутбуком. Наверняка удастся проследить, кто пытался её скачивать. Если на ней действительно что-то важное, этот твой… Бóрис тоже в опасности.

– Ты ревнуешь? – неожиданно обрадовалась Ева. – Миленький, я так тебя ждала… так мечтала провести с тобой эту ночь… Ну почему у нас всё не как у людей?!

Одинцов шутливо повысил голос:

– Но-но, я бы попросил! У нас всё лучше всех. Это у людей всё не так, как у нас. Пусть завидуют. А ты мне поводов не давай, и я не буду ревновать. Езжай в аэропорт – сама говорила, часики тикают. Сообщи, куда и каким рейсом полетишь. Вообще звони. Всё время звони, слышишь? Всё время! Целую тебя, моя хорошая. Всё будет хорошо. Езжай.

На его последних словах смартфон пиликнул: долгий день приближённого числа «пи» закончился.