Тайна королевы Елисаветы

XIII. Пленница в колымаге

— Я боюсь, что на этот раз она действительно найдет лицо, которое сумеет на законном основании арестовать меня, — продолжал Гель вслух, — по-моему, ничего не остается больше, как догнать ее, во что бы то ни стало.

— Да, но даже если мы ее догоним, — ответил Кит, — разве мы можем запретить ей силой сзывать народ?

Гель вдруг вспомнил почему-то колымагу, оставшуюся стоять около дороги, и ему пришла в голову счастливая мысль.

— Вот если бы нам достать дюжину лошадей… — произнес он задумчиво.

— Почему бы и нет? — возразил Кит, — вон там множество лошадей, хотя все они с всадниками.

Гель быстро повернулся, в полной уверенности, что сейчас увидит Барнета и его людей, но навстречу им подвигалось слишком много всадников, это не могли быть они, тем более, что всадники ехали в большом беспорядке, некоторые из них были хорошо одеты, другие напротив поражали своими лохмотьями. Лица у них тоже были разные, но, по большей части, свирепые и злые. Предводитель этой кучки людей мог бы назваться красивым человеком, если бы не слишком низкий лоб, который придавал его лицу что-то неприятное, не располагавшее в его пользу.

— Боже мой! — воскликнул вдруг удивленно и радостно Кит Боттль, — вот не думал, что судьба нас снова сведет вместе.

— Про кого это ты говоришь? — спросил его Гель коротко.

— Я говорю про этого негодяя Румнея, о котором я вам рассказывал. Послушай, Румней, почему ты не узнаешь старых приятелей.

Предводитель шайки или капитан, как его звали, быстро обернулся и тотчас же подъехал к своему прежнему товарищу. Гель вспомнил крестьянина, рассказавшего ему о разбойниках, появившихся в окрестности за последнее время; он быстро оглядел зловещие лица всадников и порадовался в душе, что Анна не встретилась с ними; затем он опять задумался о ней и снова посмотрел на колымагу, стоявшую у дороги, и на лошадей, на которых ехали разбойники.

Когда старые приятели наговорились между собою, Гель окончательно уже составил свой план и подозвал к себе Кита Боттля.

— Послушай, Кит, — сказал он, — если твой приятель и его люди согласны поступить в полное мое распоряжение на три дня, я щедро заплачу им за услуги.

— Ну, не знаю, способен ли Румней поступать к кому-либо на службу и честно выполнить взятые на себя обязанности, — с сомнением в голосе заметил Кит, — но, во всяком случае, предоставьте мне устроить это дело и назначить плату за эти услуги.

И Кит поехал обратно к Румнею, который со своей шайкой остановился недалеко от Антония и Геля и с нетерпением ждал, когда кончатся переговоры его друга с незнакомым ему человеком. Горожане, высыпавшие за ворота своего города, с любопытством посматривали на эту сцену и не особенно доброжелательно глядели на подозрительную банду, не обещавшую ничего хорошего.

Кит и Румней долго шептались между собою: предводитель разбойников, по-видимому, не соглашался с доводами своего друга и скептически покачивал головой, поглядывая изредка на Геля, как будто не мог понять, что ему за выгода принять предложение последнего. Кит старался уговорить его и пускал в ход все красноречие, на которое был способен. Иногда дело у них доходило почти до ссоры, они обменивались сердитыми взглядами и сжимали кулаки, как будто сводили какие-то старые счеты. Но наконец Румней уступил, и Кит с торжеством вернулся к тому месту, где его ждал Гель, и сообщил тому условия, на которых разбойник решил предложить ему свои услуги. Гель принял эти условия, и Румней был подведен к нему и представлен торжественно сэру Валентину Флитвуду. Гель, внимательно осмотрев своего нового дорожного товарища, решил, что дня два, три он еще может выдержать свою роль, если обращаться с ним осторожно и ничем не затрагивать его самолюбия. Румней со своей стороны тоже внимательно осмотрел Геля, как бы рассчитывая в уме, что собственно из него можно будет выжать. У этого негодяя был неприятный дерзкий взгляд, который невольно говорил о том, что он может быть жесток, нахален и дерзок до последней степени, если только дать ему повод к этому.

Румней вернулся опять к своим людям и сообщил им о принятом им решении; они выслушали его молча и только посмотрели на Геля, на которого до сих пор не обращали никакого внимания. В это время Гель успел уже переговорить с констеблем и узнал от него, что колымага принадлежала когда-то каким-то путешественникам, которые застряли с ней в грязи и предпочли потом уехать прямо верхом на лошадях, чем мучиться все время с тяжелым и неуклюжим экипажем: они подарили эту колымагу хозяину гостиницы, где останавливались и поэтому Гелю пришлось купить ее у нового владельца, что он и сделал немедленно, причем приобрел еще необходимую упряжь. Затем, по его приказанию, люди Румнея слезли со своих лошадей и запрягли их в тяжелую колымагу. Поручив надзор за экипажем и за разбойниками Киту Боттлю, Гель в сопровождении Антония поехал вперед, чтобы настичь, если возможно, Анну и ее пажа.

Он проехал, однако, более семи миль от города Клоуна и нигде не нашел ни малейшего следа ее пребывания, где-либо в деревушках, мимо которых он проезжал; он уже стал отчаиваться когда-либо настигнуть ее, как вдруг на повороте дороги наткнулся на нее и ее пажа; она сидела на лошади, а Френсис стоял перед нею в грязи и внимательно осматривал переднюю ногу ее лошади, с которой очевидно что-то случилось.

— Какая счастливая встреча, сударыня! — воскликнул Гель, и глаза его радостно засверкали от удовольствия видеть ее и знать что она в безопасности.

— Вот как, — ответила она презрительно, — в таком случае пользуйтесь моим обществом, пока можете, так как я сейчас еду дальше.

— Я уверен в том, что вы сейчас же поедете дальше, — очень вежливо ответил Гель, — я сам позаботился о том, чтобы вам было в чем ехать.

— О чем вы позаботились? — с удивлением спросила она.

— Дело в том, сударыня, что я решил отправить вас дальше под необходимым эскортом, так как иначе вы можете попасть в руки разбойников, и к тому же для меня это также важно и в том отношении, что вы будете лишены таким образом возможности прибегнуть опять к посторонней помощи, как вы это сделали только что в Клоуне, даже на тот случай, если вы решили прекратить свое преследование и вернуться домой, так и то…

— Об этом не беспокойтесь, — заметила она коротко.

— Во всяком случае, если бы вы даже захотели это сделать, я не мог бы этого допустить, как из-за вашей личной безопасности, так и по многим причинам, известным мне одному.

Говоря эти слова, Гель думал о том, что если она вернется и встретится с Барнетом, то может еще, пожалуй, рассказать ему подробно о его наружности и о случае в Клоуне, и тогда тот догадается, что его обманули и бросит свое преследование раньше, чем это нужно для спасения Флитвуда.

— И поэтому, сударыня, — продолжал Гель, — я решил взять вас с собой.

— Взять меня с собой? — с удивлением переспросила Анна.

— Да, взять вас с собой, как мою пленницу.

Она посмотрела на него в полном убеждении, что он сошел с ума.

— Я — ваша пленница? — воскликнула она. — Ни за что на свете!

— Да, вы — моя пленница на целых три дня, — ответил ей Гель, как можно мягче. — Антоний, присмотри за пажем и за лошадью, а я поеду с этой дамой навстречу нашим лошадям. Сударыня, пожалуйста, поезжайте немного в сторону в эти кусты. Мы подождем их лучше здесь.

— Мне и в голову не придет этого сделать! — воскликнула Анна, и глаза ее гневно сверкнули.

Гель подождал еще секунду, потом, ни слова не говоря, взял ее лошадь за повод и повел ее в том направлении, куда указывал. Она сидела спокойно и была так удивлена, что не могла сопротивляться, но взгляд ее, брошенный на Геля, мог бы испугать менее храброго человека, чем он. Гель остановился в кустах недалеко от дороги, так что им было слышно и видно все, что делалось на ней. Антоний, в свою очередь, легко обезоружил пажа, посадил его на лошадь и повел ее тоже за повод к тому месту, где находился Гель. Лицо Анны к этому времени приняло другое выражение; она видимо испугалась в первый раз в жизни и готова была соскочить с лошади и бежать пешком, только бы скрыться из виду, но, хорошо понимая, что это невозможно, она только тяжело вздохнула и осталась сидеть на своем седле.

— Вы не бойтесь, сударыня, — произнес Гель все так же мягко, — я не причиню вам ни малейшего вреда. Пока вы будете слушаться меня, никто не дотронется до вас пальцем, и, во всяком случае, что бы ни случилось, вы будете иметь дело только со мной, а я, как вы знаете, такой же дворянин, как и вы.

— Неужели вы решитесь прибегнуть к силе? — воскликнула она немного испуганно, глядя ему прямо в глаза.

— Если придется, то я прибегну, конечно, и к силе, — ответил он спокойно, не опуская перед ней глаз.

Он отвернулся и замолчал. Антоний стоял рядом с Френсисом. Все четверо стояли тихо и неподвижно, и наконец Анна спросила:

— Чего собственно мы ждем?

— Мы ждем моих людей, они должны подъехать сюда с экипажем, в котором вы и поедете.

Она с удивлением посмотрела на него, но ничего не ответила.

Наконец, вдали послышался топот копыт и тяжелый стук колес огромной колымаги. Гель взял лошадь Анны за повод и выехал вместе с ней на дорогу, как раз в ту минуту, когда на повороте показался экипаж, запряженный лошадьми разбойников, мирно шествовавших рядом с ним. Последние не без некоторого, конечно, любопытства осмотрели Анну. Гель приказал им остановиться, слез сам с лошади и подвел лошадь Анны к дверцам экипажа.

Колымага эта была из самых первобытных, так как в употребление экипажи вошли только за тридцать пять лет перед началом нашего рассказа. Она была без рессор с огромными тяжелыми колесами и огромной крышкой, которая спускалась, как навес, над единственным, отверстием, имевшимся в ней сбоку. Человека, сидевшего в нем не было ни малейшей возможности увидеть, и если бы ему вздумалось кричать, то крики его были бы совершенно заглушены стуком колес и скрипом всей огромной, неудобной колымаги.

— Пожалуйста, сударыня, — проговорил Гель очень почтительно, — соблаговолите переменить вашу хромую лошадь на этот экипаж, будьте добры пересесть в него.

И он протянул руку, чтобы помочь ей сойти с лошади.

— И не думаю даже, — резко ответила ему Анна, к большому удивлению Румнея и его людей, не спускавших с нее глаз.

Зная прекрасно, что тяжелый экипаж страшно замедлит движение и этим значительно сократит расстояние между ним и преследователями, Гель решил не терять больше ни минуты: он осторожно высвободил ногу Анны из стремени и обхватил ее за талию, а затем, легко приподняв на седле и высвободив из ее рук повода, он осторожно снял ее с лошади. Она больше не выказывала ни малейшего сопротивления, и ей в голову не пришло царапать или бить того, кто овладел ею, для этого она была слишком горда, но если бы Гель вовремя не отнял у нее кинжала, она не задумалась бы нанести ему удар, чтобы только высвободиться из его рук. Но зато теперь ему предстояла более трудная задача. Он положительно не знал, как посадить ее в экипаж, так как она лежала неподвижно вытянувшись у него на руках, и он не мог силой согнуть ее, чтобы сунуть в отверстие, служившее в одно время и дверью и окном в экипаже. Он велел подать себе скамеечку, стоявшую внутри колымаги, и поставил ее перед экипажем и на нее поставил затем Анну, но так как она продолжала стоять неподвижно, твердо решившись не помогать ему ни единым движением, и к тому же он заметил на лицах окружающих его людей насмешливые улыбки, он наконец вышел из себя и, не заботясь больше о ее чувствах, быстро обнял ее за талию, повернул ее и в горизонтальном положении всунул в экипаж, а затем велел туда всунуть таким же образом и Френсиса, что и было исполнено.

Его собственную лошадь подвели ему также к самому экипажу; он сел на нее с твердым намерением все время ехать рядом с колымагой. Антонию он велел ехать сейчас же вслед за собою, а Кит Боттль должен был ехать впереди каравана. Румнею он предоставил ехать, где тому будет угодно, и был в полной уверенности, что он, конечно, не преминет поехать со своим старым приятелем, но в этом он ошибся: Румней предпочел почему-то ехать за экипажем… Это обстоятельство удивило и несколько обеспокоило Геля. Это обстоятельство еще усилилось, когда во время дороги к нему вдруг подъехал Антоний и прошептал:

— Вы заметили, как этот разбойник взглянул на эту даму? Его взгляд мне очень не понравился.

— Мне тоже, — тихо ответил Гель и глубоко задумался.