Только что описанный случай произошел утром в субботу, 7 марта, на четвертый день бегства Геля. Кавалькада Геля состояла теперь из него самого, Антония, Боттля, двух пленников, Моретона, Тома Коббля, Оливера Гатча, Джона Бунча и нескольких других лиц. Раненые стоически переносили свои страдания, раны их были кое-как перевязаны тряпками, и здоровые ехали около раненых, чтобы оказывать им помощь и поддержку.
Мерриот проехал уже двести миль от Флитвуда в три с половиной дня, т. е. делал почти по шестидесяти миль в день, несмотря на все задержки и приключения, но с тех пор, как пошел снег, дорога совершенно испортилась, и поэтому вернуться назад отсюда в Флитвуд можно было также никак уже не раньше трех дней с половиной, и таким образом, если бы беглецы были настигнуты теперь преследователями, то все же сэр Валентин имел в своем распоряжении целых семь дней. Еще полтора дня, и десять дней, необходимые для полного его выздоровления, были налицо.
Что касается Рогера Барнета, он подвигался вперед тоже медленно, как это и предполагал Гель, так как ему нигде нельзя было запастись свежими лошадьми, и к тому же в Клоуне, где Гель пережил такие неприятные минуты, благодаря местному жандарму, с ним случилось досадное приключение. Дело в том, что лошадь его была так загнана, что в ту минуту, как он слезал с нее, она не выдержала усталости и пала, причем при падении придавила Барнета и жестоко зашибла ему ногу, так что ему пришлось пролежать в пивной несколько часов подряд, прежде чем он был опять в состоянии двинуться дальше в путь, и то со страшной болью, которую он, однако, переносил с большим героизмом. Гель, конечно, не мог знать об этом случае, столь благоприятном для него, и поэтому удивлялся тому что до сих пор еще Барнет не мог догнать его. Чтобы не дать ему сбиться со следа, Гель нарочно приказывал своим людям шуметь как можно больше и даже трубить в рога, проезжая большие города, чтобы хоть этим привлечь к окнам жителей, которые все попрятались по домам, благодаря ужасной погоде. И действительно, этот шум и дикие крики привлекли общее внимание, и еще долго все смотрели вслед странной группе всадников, среди которых находилась одна женщина.
Все время Анна сидела молча и неподвижно, закутавшись в свой плащ и опустив капюшон, низко на голову. Она также молча принимала пищу, которую Кит Боттль приносил ей по знаку Геля. Сначала Гель обращался к ней с короткими вопросами, но так как она не отвечала ему, он только молча посматривал на нее, недоумевая в душе, решила ли она наконец покориться своей судьбе, или сидит и молчит, так как занята придумыванием какого-нибудь нового коварного плана.
Кит Боттль все время держался вблизи раненых и заботливо осведомлялся, как они себя чувствуют, наконец, он подъехал к Гелю и сказал ему шепотом:
— Некоторые из раненых так плохи, что их необходимо сейчас же уложить на время в постель: они не могут ехать дальше при такой погоде.
— Но куда же нам положить их? Где мы можем их пристроить? — сказал так же тихо Гель. — Ведь в тех домах, где они могут быть приняты, и где мы можем оставить их в полной безопасности, наверное знают также и Румнея, и поэтому он легко может найти их там, а тогда им плохо придется, в этом невозможно сомневаться.
— Да, это верно, — ответил Боттль задумчиво, — но вот в чем дело. Я только что разговаривал с Оливером, и он рассказывал мне, что служил раньше здесь в окрестности в одном французском семействе, которое эмигрировало за границу; все имущество их, кажется, конфисковано, но дом, где они жили, стоит еще запертый и пустой до сих пор; мы можем свободно остановиться в нем, чтобы отдохнуть немного и дать отдохнуть нашим раненым; называется этот дом — Фоксбай Холл.
— Но если дом заперт, как же мы попадем в него? — спросил Гель.
— Видите ли, в чем дело: у Оливера есть ключ от маленькой боковой двери, он спрятал его там где-то в стене.
— Ну, в таком случае нечего и разговаривать: надо ехать скорее, чтобы быстрее очутиться там.
Они погнали лошадей и скоро прибыли к тому месту, где издали виднелся дом, о котором говорил Кит Боттль. С одной стороны дорога здесь граничила с лесом, с другой стороны шла длинная деревянная изгородь, из которой сначала виднелось поле, а затем уже длинная каменная стена, позади нее возвышались деревья столетнего парка. Посередине стены виднелась небольшая калитка. Оливер остановился перед ней, все последовали его примеру.
Гель сошел с лошади и посмотрел в калитку, которая распахнулась от первого его прикосновения. Он увидел прямо перед собой огромное здание, от главного фронта которого шли два длинных боковых флигеля, образовавших как бы, в общем, три стены вокруг квадратного большого двора. С четвертой стороны шла низкая терраса, спускавшаяся прямо к дороге, где виднелась опять другая, тоже очень низкая стена.
Главное здание было построено отчасти из дерева, отчасти из кирпича, на обоих флигелях виднелись высокие затейливые башенки. Окна главного здания были высокие, узкие и заостренные сверху, во флигелях они были тоже высоки, но гораздо шире и квадратнее. Впереди виднелась высокая готическая дверь, а в одном из флигелей, почти незаметно для глаза, находилась другая крошечная дверь.
В середине двора помещался бассейн, а вокруг террасы росли высокие стройные деревья.
— Весьма гостеприимный вид у этого домика, — заметил Гель, — но только он отстоит довольно далеко от дороги. Если Барнет появится на дороге, вряд ли мы успеем выехать отсюда со двора.
— Это пустяки, сударь, — вмешался Оливер в разговор, — там дальше конюшни, их отсюда не видно, но от них идет прямая дорога на большую проезжую дорогу, и надо только знать ее, а затем уже можно быть спокойным, что никто не догонит нас, раз мы выехали на нее.
— В таком случае, чем скорее мы попадем в этот дом, тем лучше. Отыскивай свой ключ, Оливер. Надо надеяться, что он лежит еще там, куда ты его спрятал.
Толстяк, не теряя ни минуты, быстро слез со своей лошади и исчез во дворе. Через несколько минут маленькая дверь во флигеле распахнулась, и он появился в ней сияющий и довольный.
— Ну, вот и прекрасно! — воскликнул Гель. — Надо будет занять одно из окон, в башенке, оттуда видно всю дорогу. Если Барнет подъедет, мы увидим его еще издали.
— Антоний позаботься о лошадях, — сказал Гель. — Оливер, покажите ему, где конюшни. Том Коббль, пожалуйста, заботьтесь теперь вы об этом юноше. Моретон пусть поможет нести раненых, а Боттль может отправиться в башенку и найти там окно, из которого видна будет вся дорога. А вас, сударыня, я попрошу сойти с лошади и последовать за мной в дом.
Гель, говоря это, быстро развязал веревку, которой Анна была привязана к нему, соскочил сам с лошади и помог ей спуститься на землю. Она приняла его услугу молча, почти машинально.
В большой комнате, куда они вошли, находился огромный красивый камин, стены были украшены коврами и увешаны оружием, в углу стоял огромный буфет. Мерриот уселся с Анной на одной из стоящих здесь скамеек и молча следил за тем, как приносили раненых и устраивали их на полу в соседней комнате. К тому времени, как Антоний и Оливер вернулись в комнату, Гель уже составил свой план действий на несколько ближайших часов. Все это время они ехали так быстро, что он решил, что они спокойно могут провести целую ночь в этом доме.
До сих пор его все время заботила мысль, где проведет эту ночь Анна. Ему не хотелось, чтобы она провела ее под открытым небом, и теперь он успокоился на этот счет и с удовольствием думал о том, что на следующий день кончается его миссия, и он будет свободен и может поступать, как хочет; только мысль о разлуке с Анной слегка огорчала его, но так как в данную минуту у него было слишком много забот, лежащих на нем одном, то он и откинул на время эту мысль и всецело предался своей роли.
Он узнал от Оливера, что недалеко от того места, где парк граничит с большой дорогой, находится маленькая гостиница, и послал туда Антония за провизией; в случае неожиданной тревоги Антоний должен был встретиться со своими, так как и они поехали бы через парк кратчайшей дорогой.
Затем Мерриот распорядился послать своих друзей за хворостом, чтобы развести огонь в камине внизу в общей комнате, а затем в камине в одной из комнат наверху, которую он по указанию Оливера выбрал для Анны, и наконец еще в камине третьей комнаты, которая являлась проходной для той, где должна была находиться Анна.
Гель сам проводил свою безмолвную пленницу в назначенную для нее комнату и без всякой просьбы с ее стороны приказал Френсису быть готовым услуживать ей, но при этом так, чтобы она слышала, громко сказал Тому Кобблю, чтобы он неотлучно все время находился в смежной комнате, где топился камин и следил бы оттуда за каждым шагом пажа, которому нельзя доверять. Анна все это выслушала молча, затем сделала Френсису знак следовать за собой и направилась к себе в комнату.
Гель отправился затем искать комнату себе и выбрал себе комнату в том флигеле, где находился Боттль. Так как Гель из своего окна мог прекрасно видеть всю дорогу, он отослал Боттля вниз к остальным, причем посоветовал ему лечь сейчас же спать, а сам остался караулить у окна до возвращения Антония, который должен был сменить его.
Время тянулось бесконечно долго, и только, когда уже стало смеркаться, на горизонте наконец появился Антоний, нагруженный всякими съестными припасами. Часть их Гель оставил себе и Анне, а большую часть отослал своим людям, которые сильно проголодались за это время. Анна, освежив свое лицо водой, принесенной ей услужливым Френсисом, вышла затем в общую комнату, где находился как раз Гель, и к его удивлению, согласилась разделить с ним его скромную трапезу; потом они очень миролюбиво раскланялись, и каждый отправился в свою комнату, чтобы отдохнуть.