Тайна Лысой горы

Вечер воспоминаний

Все бы ничего. Но вот незадача — пристали ко мне Сервер, Юрка да и другие ребята с расспросами — что это за история с пугалом огородным?.. Расскажи да расскажи… Вот ведь угораздило бабушку вспоминать уже полузабытое прошлогоднее мое приключение. Было бы что припоминать, чем гордиться, а то ведь стыд один да и только. Я было отнекивался:

— Да что вы, ребята, это ведь такая история — целый год вспоминать и рассказывать надо.

Но ребята не отступили, пришлось выкладывать все начистоту.

А получилось вот что. Прошлым летом родители спровадили меня на две недели к бабушке, уступив жарким зазывным письмам. И началась для меня веселенькая жизнь. Бабушка целыми днями не давала себе отдыха — пекла, варила, парила, жарила, фаршировала, таскала с базара тучные кошелки и, громоздя на стол горы съестного, с умилением глядела, как я все это уплетаю. За столом я чувствовал себя, как альпинист, который стоит у пока не покоренной вершины, и задрав голову, силится увидеть ее — сияющую и недоступную.

— Бабуль! — в отчаянии говорил я каждый раз. Ну, зачем такая прорва еды? Столько мы и всем классом не одолели бы. Сюда целую школу на трудовой десант приводить надо…

Бабушка неподдельно серьезно обижались, и приходилось мириться со своей участью, терпеливо укладывая в себя, как в бездонный сундук, самсу и лепешку, виноград и лагман, плов и фисташки. Те дни превратились для меня в жуткое испытание.

А бабушка, знай, умиленно оглядывала меня и дыхала:

— Худой-то какой! Совсем заморили моего ягненка. Уж я им напишу! Видано ли — один скелет на мальчишке болтается. Заморыш, а не ребенок…

Она гладила меня по голове и приговаривала:

— Ешь, мой ягненочек… Не жалей, я еще приготовлю.

Я давился и ел, чувствуя, что ширюсь не по дням, а по часам. Спорить с бабушкой бесполезно — она вела праведную заочную войну с моими родителями, и в этом бою должна была победить ее уверенность в том, что при желании можно за неделю прибавить во мне двадцать кило живого веса. Полем, боя был, ясное дело, я. Театром военных действий…

Я уже всерьез беспокоился о том, чтобы Катта-Караванцы, увидев мою раздобревшую фигуру, не стали меня звать, как и Мубара Ахмедова, Грызуном. Только этого не хватало.

После изнурительного завтрака, который мог бы наповал уложить любого обжору, бабушка разрешала мне порезвиться. Это у нее называлось — нагуливать аппетит.

— Погуляй немного, ягненок мой, — ворковала бабушка. — На чистом воздухе, глядишь, и аппетит прорежется.

Я, отдуваясь, с трудом переступал калитку, и передо мной, хоть и ненадолго, распахивала свои хрустальные двери свобода.

Я познакомился с соседскими мальчишками — Рубеном Саркисяном и Сергеем Захаровым. Они были одноклассниками и дружили. Узнав, что я в их городе впервые, Рубен с Сергеем сразу же заявили:

— Тебе надо город показать. Тут знаешь какие памятники есть!..

И вот однажды мы поехали на главную площадь. С нее, — так сказал Рубен, — и нужно начать знакомство городом. Я, конечно же, сразу узнал ее — сколько раз видел и по телевизору и в журналах. Но мне не хотелось обманывать ожидание Рубена и Сергея и, ступив площадь, я тотчас начал мотать головой по сторонам, восхищенно охать, наблюдая тем временем краем глаз, как гиды досыта упиваются моими восторженными восклицаниями.

Между тем, площадь была великолепна. Словно отражаясь в зеркале, стояли здесь, пялясь друг на друга, два огромных древних здания, похожих почему-то из-за своих высоких башен по бокам на грозных архаров. Здания как бы присели на задние лапы перед прыжком. Лоб в лоб… Рога в рога…

— Идем вон к той мечети, — потянул меня за руку Рубен.

Главный купол, нахлобученный на тело мечети, был разбит, словно постройке проломили череп. На хрупких деревянных мостиках у купола сновали реставраторы.

— Скоро будет как новенькая! — с гордостью сказал Рубен.

Мы вернулись на площадь и вошли во дворик медресе. Дворик был пустынен, и мы стали бродить по гулким кельям. Близ одной из них мое внимание привлек мальчишка, воровато возившийся у стены. Он выковыривал крохотный кирпичик, облитый блестящей голубой глазурью.

Мальчишка зло покосился на меня.

— Чего надо? Ходишь — ходи!..

— А зачем тебе это? — удивился я.

— Если дурак — все равно не поймешь, — огрызнулся мальчишка.

— Почему не пойму?

— Да потому что спрашиваешь! Если бы понимал — не спрашивал бы.

— Вот ты и объясни! — терпеливо допытывали я. — Я, может, в первый раз в вашем городе.

— Вот-вот! — усмехнулся мальчишка. — Как для тех, кто в первый раз… Только не таких как ты, а которые не по-нашему говорят.

— Не понимаю, — искренне сознался я. — Толком объясни.

Мальчишка, не отрываясь от своего дела, захохотал:

— Я ведь говорил, что не поймешь.

— Подумаешь, умник нашелся, — сказал я, уж трудом сдерживаясь. — В кирпичах ковыряется…

— В кирпичах? — усмехнулся мальчишка. — А ты знаешь, что мне за этот кирпичик туристы дадут?

Он повертел перед моим носом вспыхнувшим на солнце голубым кирпичиком.

— Значит, ты для иностранцев выковыриваешь? — обмяк я.

— Ясно — для них. А мне этот булыган на кой черт сдался? Кирпич — не лянга и не жвачка. Зато мне за него два блока жвачки, как миленькие, отвалят.

— Ишь ты! — ахнул я. — Ловко! И давно промышляешь?

— Не записывал! — горделиво ответил мальчишка. — Вот этот, — он кивнул на кирпичик, — пожалуй, двадцатый будет.

— И много вас — таких ловкачей?

— С десяток.

— Фирма! — согласился я.

Подошли Рубен с Сергеем.

— Эти тоже промышляют? — спросил я мальчишку, показывая на своих гидов.

— Что-то не узнаю, — мотнул головой мальчишка. — Кажись, эти не бывают на нашем толчке, не видел.

— На толчке? — заинтересовался я. — А где это?

Мальчишку будто ветром сдуло.

— Что будем делать? — спросил я, кивая на трофейные кирпичики. — Не с собой ведь уносить.

— Айда в кассу сдадим, — предложил Рубен. — Пусть сами на место ставят.

Мы молча положили перед кассиршей кирпичики.

— Где взяли? — безучастно спросила она.

— Отняли тут у одного. Выковыривал… Иностранцам хотел отдать за жвачку.

Кассирша зевнула:

— Ладно, оставьте…

— А теперь будем думать! — сказал я. — Эх вы, гиды несчастные! У вас под носом хулиганы город на жвачку меняют, а вы на реставраторов глаза пялите! Ходите и ахаете от умиления! Да тут и дивизия реставраторов не угонится за такими!

Я говорил зло, но чувствовал, что сейчас ребята не обижаются на меня. Не имеют права обижаться…

— Но что же делать? — растерянно повторил Рубен. — Что-то ведь надо делать…

Мы помолчали.

— Видели, сколько там дырок в стене? — спросил я.

— Ужас сколько! — кивнул Рубен. — Из этих кирпичиков дом построить можно.

— Дом не дом, а не худо бы хоть назад вернуть.

Рубен вздохнул:

— Легко сказать — вернуть. Они их так спрятали, что и с собакой не найдешь. Кирпичи ведь не пахнут.

— С собакой не найдешь — это верно, — согласился я. — А вот со жвачкой можно.

Сергей и Рубен с удивлением уставились на меня, а я продолжал развивать идею:

— Надо только этикетки от жвачек достать! И побольше!

— Этикетки? — встрепенулся Рубен. — От жвачек?! Да у моего братишки их с две сотни будет. Он их коллекционирует, чудак.

— Вот и отлично! — воскликнул я, все еще не спеша посвящать сгоравших от любопытства друзей в свой хитроумный план. — Уговори братишку отдать нам эти обертки.

Легко сказать — уговори… Человек два года собирает.

— Погоди! — остановил я Рубена. — Что, совсем маленький — братишка твой?

— В третьем классе.

— Вполне взрослый человек, — заключил я. — Ты ему объясни все как есть — он поймет. Вот увидишь.

— Я попробую — уныло протянул Рубен без всякого энтузиазма.

— Вот и отлично! — продолжил было я.

— Чего же отличного? — засомневался теперь уже Серега.

— Хорошо, этикетки мы достанем, а вот где мы иностранца возьмем, чтоб через него кирпичики назад возвращать?

— Это посложнее, — согласился я. Мы молчали, и, вздыхая, думали о том, как выйти из положения.

— Слушайте, а ведь местные ребята меня не знают — так ведь? — вскричал я.

— Ну и что с того? — удивился Рубен. — Ты ведь не иностранец.

— А если переодеться? — предложил я.

— Переодеться? — в глазах Рубена и Сереги заметались озорные искорки. — А что, это идея.

— Вот-вот! — подхватил я. — Разрядим меня, как попугая, и выпустим порхать на виду у этих хищников — увидите, они сразу клюнут на наживу, и мы из них живо все кирпичики выпотрошим!

Выход был найден. Оставалась мелочь — как следует замаскировать меня под иностранца.

Закипела работа. Рубен слетал домой и притащил за пазухой, чтобы никто не увидел, туфли старшей сестры. Я ахнул, увидя, какой огромный каблук приделан к этим туфлям.

— На платформе! — авторитетно сообщил Рубен. — На ней вся Европа ходит. И Америка тоже.

— Да как же я пойду в них! — испугался я. — Свалюсь ведь после первого шага. Сообразил тоже — женские туфли приволочь.

— Ничего, потренируешься.

— А если улепетывать придется? Мало ли чего… Разве я на этих пнях убегу?

— Убежишь! — с жаром продолжал убеждать Рубен. — Туфли в руки — и убежишь.

— В руки? Ну, это совсем другое дело! — согласился я.

Серега пошел еще дальше — принес мамину клетчатую юбку.

— Ну, ты и даешь! — опешил я. Вы под кого меня замаскировать решили — под иностранца или иностранку? На что мне юбка-то?

Сергей объяснил:

— А в некоторых странах мужики вместо брюки юбки таскают. Я часто в «Клубе кинопутешествий» видел. Точь-в-точь вот такая — клетчатая.

— Точно видел? — с сомнением спросил я.

— Да чтоб мне!.. — подавился клятвой Серега. — Юбку они носили, юбку!

— Ладно, попробуем, — смирился я и нырнул в юбку. Она долго не желала держаться на мне, то и дело, плюхаясь к ногам. Я болтался в юбке, как пестик в ступе.

— Давай мы ее привяжем, — предложил Серега. — Оконфузишься ведь — посреди города юбку посеешь.

— Тащи веревку, — кивнул я.

Серега дважды обернул меня вокруг талии веревкой и крепко связал концы. Мы подергали за подол — юбка держалась крепко.

— Совсем другое дело! — расцвел Серега. — Теперь ее с тебя и трактором не стянешь.

Стали думать дальше. Следующей пошла в дело потрепанная джинсовая курточка Рубеновского братишки. Она была нещадно мала и застегнуть ее на мне не было никакой возможности. Меня даже клали на диван и, упираясь ногой в ребра, пытались застегнуть курточку — все напрасно. Тяжело дыша, модельеры отступили.

— Что будем делать? — спросил Рубен и с надеждой посмотрел на Серегу. — Думай, специалист по моде.

Серегу не смутила неудача.

— Снимай куртку! — приказал он. — Тащи бритву и ножницы.

Получив требуемое, он принялся отпарывать пуговицы, а на их месте вырезать ножницами дырочки. Мы с удивлением наблюдали за таинственными действиями Сергея, все это он проделывал, храня гнетущее молчание. Наконец дырочки были готовы, и Серега велел мне надевать курточку. Теперь полы ее отставали друг от друга сантиметров на десять. К тому же, между юбкой и курточкой возникла такая же ничейная полоса.

— Отлично! — воскликнул Серега, не скрывая восхищения. — По ихней моде главное, чтобы пупок был виден. Ну-ка, давай мы теперь юбчонку малость потревожим. Вот так, вот так — вызволяй пупок из плена… Ух, красавец!

Я безвольно позволял модельеру делать со мной все, что заблагорассудится.

— А теперь займемся курточкой! — Серега явно входил во вкус. Он выбежал во двор и скоро мы услышали радостный визг Карабаса. Мы с Рубеном насторожились.

— Кажись, с пса шкуру снимает? — предположил Рубен.

— Одалживает, — усмехнулся я, все еще не догадываясь о том, что Серега не поделил во дворе с добродушным Карабасом, вообще редко выползавшим на солнце из прохладной конуры.

Но тут вернулся Серега, восторженно потрясая цепью, которую он одолжил у Карабаса.

— Вот, что нам надо!

Я задохнулся от обиды.

— Это что же такое! — вскричал я. — Где ты видел, чтобы гостей на цепи по городу водили?

Серега досадливо махнул рукой — молчи, мол, если не понимаешь, и, метнувшись ко мне, стал ловко шнуровать цепью курточку. Концы цепи, свисавшие из нижних дырочек, он связал гремящим бантиком.

— Теперь подумаем о плечах, — сказал Серега.

Он, как ищейка, обегал комнату и скоро приволок небольшую яркую клеенку с бабушкиного сундука. Схватив ножницы, он вырезал круг посреди клеенки, и бросил ее мне:

— Суй голову!

— Чего? — возмутился я. — Клеенку одевать! Я тебе человек или стол обеденный? Эдак ты скоро на мне и хлеб станешь резать…

— Суй голову! — рассердился Серега. — Это раньше была клеенка, а теперь очень даже модная вещь, По-ихнему называется пончо.

Я повиновался.

Серега не скрывал восхищения. Теперь ему не давала покоя только моя голова. Серега мучительно думал, чем ее прикрыть.

— Только учти, — строго предупредил я. — Миску Карабаса можешь напяливать на себя.

— Погоди ты! — досадливо поморщился Серега. — Думать не мешай,

И тут отличился Рубен.

— Сомбреро! — вскричал он. — У меня ведь сохранилось сомбреро!

— И точно! — восхитился Серега. — С новогоднего карнавала осталось. Тащи скорее!

Водрузив на голову сомбреро, я подошел к трюмо. На меня смотрело диковинное существо. Похожие существа я видел только в детских журналах в разделе для смекалистых. От читателя требовалось сообразить и сообщить в редакцию, из частей тела каких животных составлено нарисованное чудище, крепко стоящее на земле на слоновьих ногах — по бокам чудища торчали орлиные крылья, ноги венчали гусиные перепонки, половину головы занимали джунгли оленьих рогов, а с другой половины уныло свисал петушиный гребешок.

Вот такое чудище и рассматривало сейчас меня из зеркала. Увидев кислую мину на моем лице, Серега подтолкнул меня к двери:

— Ты иди… Во дворе погуляй. Привыкай пока к платформе. И вообще…

Я заковылял во двор и пошел первым делом к будке Карабаса — извиняться за бесцеремонно снятую цепь. Увидя меня, Карабас пугливо взвизгнул и, поджав хвост, стрелой юркнул в конуру.

— И ты меня не признаешь, — вздохнул я.

У меня оставалось лишь одно занятие — привыкать к самому себе. Этим я и занялся. А Рубен с Серегой в это время аккуратно собирали и склеивали жвачные этикетки, придавая им вид новеньких, нетронутых. Но каждая жвачка было с сюрпризом — внутри лежал заранее написанный текст. Пока Серега занимался моей экипировкой, Рубен успел сто раз переписать его на отдельных листочках. А теперь друзья аккуратно упаковывали текст, маскируя его под этикетками жвачки. В каждой пачке были такие слова:

Кто кирпич ворует, чтоб

У туристов клянчить жвачку,

Кирпичом получит в лоб,

И — пустую эту пачку!

Теперь оставалось самое главное — вручить эти стихи кому надо.

Мы сложили все пачки в «шикарную» сумку, на одной стороне которой синей краской был нарисован профиль певицы с микрофоном. Вместо шнура микрофона жирно змеилась латинским шрифтом надпись — «Алла Пугачева». Обратная сторона сумки была пуста. Непорядок! — подумал я и, наскоро вырезав ножницами из плотной бумаги фигуру, напоминающую сейчас меня, приложил трафарет к сумке и обвел краской. По низу сумки я вывел тоже по-ненашему: «Балтабаев».

— Вещь! — согласился Сергей, оглядывая сумку. — Суперлюкс! Они все лопнут от зависти. За такую сумку не то что кирпич — стену отвалить не жалко.

Я вскинул брови:

— Это кому не жалко?

— Им, конечно, — пугливо отстранился Серега. — Мелким грызунам.

Мысленно пожелав себе удачи, мы поспешили на площадь. Серегу и Рубена я попросил идти по сторонам от себя и не терять бдительности — ведь в любую минуту я мог клюнуть носом в асфальт, и только своевременная страховка могла уберечь меня от увечья.

Я шел по улицам и чувствовал кожей, как меня пронизывают насквозь насмешливые взгляды прохожих. Наконец мы дошли до площади и принялись медленно прохаживаться по ней. Я добросовестно вертел головой по сторонам, силясь напустить на лицо выражение искреннего потрясения, а Рубен с Серегой, играя услужливых гидов, то и дело простирали руки по сторонам, как бы привлекая мое внимание к деталям архитектурных шедевров. На площади с независимым видом шатались мальчишки. Я незаметно ощупывал взглядом их карманы и пазухи. «Камешки прячете, — злорадно думал я. — Ничего, сейчас начнете дрейфовать в мою сторону. Только давайте, миленькие, побыстрее, пока мною милиция не заинтересовалась».

Наконец, откуда-то сбоку к Сереге осторожно пришвартовался мальчишка с бегающими глазами. Минуту он шел молча вместе с нами, потом потянул Серегу за локоть и спросил:

— Слышь, кто это с вами?

Сам, что ли, не видишь — иностранец! — ответил Серега голосом, в котором легко читалась гордость: шутка ли, он, простой мальчишка, удостоился чести быть гидом такого экзотического гостя…

— Вижу, — согласился мальчишка. — Только чудной он какой-то. И в юбке.

— Тише ты! — зашикал на него Серега. — Услышит еще, как ты про него неуважительно говоришь — это знаешь, чем грозит?

— Ну?

— Дипломатическими осложнениями — вот чем!

— Зря боишься, он ведь по-нашему все равно ни бельмеса не петрит. Да откуда гость-то?

Серега пожал плечами и процедил:

— Издалека… Какие-то Катта-Караванские острова

— В Тихом океане, что ли?

— Где-то там… Ясно, что не в Аральском море…

— Слушай, а чего он такой маленький?..

— Лилипут он… Да и вообще их там плохо кормят. Пищевой кризис у них, понимаешь?

Мальчишка вздохнул и еще с минуту шел молчал. Потом взялся за дело уже веселее. Кивая на сумку, висевшую на моем клеенчатом плече, он спросил:

— А что в сумке? Какой товар?

— Ясно какой, — как можно равнодушнее протянула Серега. — Жвачка.

— А на что меняет — не спрашивали? — разволновался мальчишка.

— А чего спрашивать, они ее только на кирпичики меняют, на экзотику. У тебя-то ее нет — вот и ступай своей дорогой, не мешай человеку.

— У меня? — вспыхнул мальчишка. — Да у меня их знаешь сколько?

— Сколько?

Мальчишка испуганно умолк.

— А у него, вправду, есть жвачка?

В продолжение всего разговора я и ухом не повел, демонстрируя полное равнодушие к попутчику, и добросовестно глазел по сторонам. Но тут Серега обернулся ко мне и, жестикулируя, понес совершенную тарабарщину!

— Ямаури дура кукувара! — зловеще сказал он и показал на мальчишку. Потом ткнул пальцем в мою сумку и продолжил:

— Кара-кара, удостоверя!

— Ты что это ему сейчас сказал?! — восхитился мальчишка.

— Я сказал, что ты хочешь убедиться в том, что у него есть жвачка, товар то есть.

— Ловко ты по-ихнему чешешь! — похвалил он.

— Ерунда! — заскромничал Серега. — Он мне разговорник подарил — вот я за вечер и выучил основные фразы.

Пора было вступать в игру и мне. Я лениво стянул с плеча сумку, развел в стороны ее ручки, и, подняв сумку аж к лицу мальчишки, с презрительной гримасой процедил:

— Зыря, дура, удостоверя!

— Ух ты! — ахнул мальчишка. — Полная сумка!

Он обернулся к Сереге:

— Слушай, а что такое «дура» по-ихнему?

— Это значит — «хороший покупатель», — мигом ответил Серега, и глазом не моргнув.

Мальчишка полез в карман и вынул уже знакомый нам кирпичик.

— Вот… Сколько он мне за него даст?

— Сейчас спрошу, — с готовностью кивнул Серега и обернулся ко мне:

— Дура нахапос чуин-гам?

— Вот-вот! — ахнул мальчишка. — Это слово я знаю. Чуингам — это жвачка.

Мальчишка преданными глазами, в точь как у Карабаса перед обедом, смотрел на меня.

Я поднял к его носу кулак и разжал один палец.

— Одну штуку? — оскорбился «хороший покупатель». Это за такой чудный сувенирчик? Не-а, у нас есть такса — две штуки. Скажи ему, слышь…

Серега лихо буркнул:

— Дура запонтовала пару-пару.

Я протестующе замотал головой и, еще раз выставив вперед палец, сказал с покровительственной улыбкой:

— Кулако щел энд бано баш бабаш ни бумбум!

Я хотел этим сказать, что, по-моему мнению, «хороший покупатель» давно заслужил хорошенький щелбан от самого Васьки Кулакова — большого мастера этого жанра, но Серега перевел фразу так, как мы заранее об этом договорились.

— Отказывается наотрез! — сказал Серега. — Да еще и условия ставит.

— Какие еще условия?

Говорит, что будет менять баш на баш — сразу всю жвачку. Ему нужен оптовый покупатель. У него особенный товар — один пакетик за три сойдет. Месяц жевать можно, а потом еще и выгодно продать. Его жвачка от употребления становится еще новее. Понял?

— Да где же я ему столько кирпичиков достану? — расстроился мальчишка.

— А ты побольше ребят собери, — вкрадчиво подсказал Рубен, до того молчавший. — Объясни им, что есть хороший товарец. Вон крутятся — не твои дружки?

— Мои, — кивнул «хороший покупатель». — Ладно, пойду поговорю.

И он поспешил к мальчишкам, которые и сами сразу же заторопились к нему. По их оживлению было заметно, что сейчас вокруг моей сумки будет драчка.

— Дуры! — сказал Серега совсем по-иностранному, кивая на гомонящую неподалеку стаю.

— Точно! — подтвердил я. — Очень хорошие покупатели.

И вдруг мальчишки разбежались в разные стороны. Мы испугались — неужели заподозрили неладное?

Но к нам уверенной походкой шел уже знакомый нам парламентер.

— Сейчас вернутся! — сказал он.

— А куда помчались? — спросил Серега.

— За товаром — куда же еще. Все принесут, что запасли.

— Только учтите — оптом! — еще раз предупредил Серега.

— Баш на баш! — кивнул мальчишка, явно начинавший осваивать диалект Катта-Караванских островов.

Мы отошли в сторону. Покупатели не заставили себя ждать. Запыхавшиеся, красные, они подбегали к нам и, отдав кирпичик, получали от меня заветный пакетик и снова исчезали. Скоро вся сумка была доверху полна кирпичиками — здесь их лежало целых шестьдесят три штуки. Серега с Рубеном взяли сумку за обе ручки и, кряхтя, поспешили домой. Я важно шел следом…

Дома мы вывалили все кирпичики на стол и долго любовались ими. Я спешно сбросил с себя ненавистный наряд, который, ясное дело, мне успел порядком надоесть.

И тут раздался стук в калитку. Я вышел и обомлел. У калитки стоял милиционер и… старый знакомый — «хороший покупатель». Лицо его дышало ненавистью. Показывая на меня, он злорадно выпалил:

— Вот он, товарищ милиционер! Я за ним следом незаметно шел. Это они целую сумку ценных кирпичиков домой утащили. Арестуйте их!

Милиционер откозырял и строго спросил меня:

— Есть кирпичики или обознался мальчик?

— Есть… — пролепетал я, ошеломленный неожиданным поворотом событий и думая сейчас уже только о том, чтобы пугливая бабушка подольше не возвращалась с базара.

— Тогда разрешите войти в дом, — решительно сказал милиционер и двинулся в калитку.

Мальчишка показал мне язык из-за спины милиционера и исчез.

Милиционер вошел в дом и, конечно же, сразу увидел груду спасенных нами исторических кирпичиков, только жаль, что, кроме нас троих, никто на свете не знал о том, что мы их спасали, а не похищали.

— Ай-я-яй! — зацокал милиционер. — Нехорошо поступаете… К…какие вещи делаете! Что ж, будем протокол составлять.

— Дяденька милиционер… — взмолился было я, но он устало остановил меня.

— Знаю! — сказал он. — Все знаю. — Кирпичики вы случайно в арыке нашли… Так, что ли?.. Такое у вас алиби? Он вздохнул: — Знаете что — не надо мне ваших объяснений. Складывайте-ка все в сумку и айда со мной.

— В милицию, что ли? — испуганно округлил глаза Рубен.

— Зачем в милицию, — усмехнулся милиционер. — Мороженым вас буду угощать на свои трудовые сбережения — за примерное поведение…

Мы уныло, поплелись за милиционером и скоро подошли к зданию, у входа в которое висела табличка — «Инспекция по делам несовершеннолетних».

— Теперь — крышка, — уныло подумал я. — Не отвертимся. Кирпичи языка не имеют — не смогут рассказать, что мы были им друзьями…

— Товарищ старший лейтенант! — доложил милиционер. — Доставил похитителей исторических реликвий в количестве трех нарушителей.

Начальник инспекции поднял из-за стола голову.

— Что все это значит? — спросил он, кивая на кирпичики.

— Да ведь спасали мы их, а не воровали! — воскликнул я. — Мальчишки ведь у туристов на жвачку выменивают.

— Спасали?.. А доказательства? Есть у вас доказательства, что вы сами их не выламывали?

— Доказательства? — протянул я упавшим голосом. — Какие могут быть у нас доказательства…

— А стихи? — неуверенно шепнул мне Серега. — Стихи не пойдут?

— Стихи? — встрепенулся я и мигом просиял. — Ну, конечно, пойдут. Есть… есть доказательства!

Мы протянули оставшиеся у нас пакетики, в которые было упаковано наше грозное четверостишие. Он развернул пакетик, достал листок, прочитал, и лицо его расцвело улыбкой.

— Ловко! А что в остальных пакетиках?

— Да везде то же самое! — заторопился я. — Мы ведь их проучить хотели, вот и придумали…

Он еще раз внимательно прочитал изобретенное мною четверостишие и почему-то нахмурился. Наконец он сказал, обращаясь к нашему недавнему конвоиру:

— Лейтенант Авазов, кажется, вы очень любите стихи и знаете в них толк — не так ли?

— Как вам сказать?.. — смущенно замялся тот.

— Тогда поглядите сюда — что вы скажете, например, о третьей строчке — на мой взгляд, высокохудожественной в особо крупных размерах! — и он с пафосом

прочитал: «Кирпичом получит в лоб!..»

Лейтенант Авазов сразу же нашелся и четко, как на экзамене, доложил:

— Статья восемьдесят восьмая — «Умышленное менее тяжкое или тяжкое телесное повреждение». Наказывается лишением свободы на срок до пяти лет или

исправительными работами на срок до одного года!

У меня все похолодело. Вот так стихи! Я залепетал:

— Товарищ начальник, это ведь просто так мы. Попугать их хотели… Да и памятники мы от них защитить хотели…

— Обороняли их, значит? — коварно подсказал мне старший лейтенант и я спешно кивнул, опрометчиво соглашаясь.

— Что скажете на такой вариант толкования стихов? — обернулся он вновь к лейтенанту Авазову.

— Статья девяносто — «Превышение пределов необходимой обороны». Год исправительных работ…

— Ясно? — усмехнулся старший лейтенант. — Советую подумать над стихами еще раз… Ну, а что проучить хотели — это неплохо. Только неизвестно — проучили или нет. Теперь ведь у них нет кирпичиков, вот они всей оравой, надо полагать, и ринутся снова запасаться товаром для обмена. Это вы учли?

Я вздохнул и промолчал.

— То-то же! — сказал старший лейтенант. — Придется действовать оперативно…

— Лейтенант Авазов! — обратился он к доставившему нас милиционеру. — Похоже, что мальчики правду говорят. Надо бы все отряды юных друзей милиции поднять и дежурство организовать. Есть предположение, что жвачники в ближайшие дни активизируют свою деятельность… А кирпичики, — продолжал старший лейтенант, — передайте под расписку администрации памятника. Пусть примут меры к скорейшему водворению их на старое место. И проследите за исполнением… А лучше, — добавил он, — чтобы водворяли их на место сами жвачники. Займитесь этим, лейтенант Авазов!

— Есть заняться! — козырнул лейтенант.

— И этих ребят, — показал на нас старший лейтенант, — тоже к операции подключите. Хорошие ребята — я за них ручаюсь. Оперативно мыслят! Стратегически!

Лейтенант Авазов с нескрываемым удивлением посмотрел на нас, и в его взгляде я вдруг прочитал уважение — оно было написано большими буквами и поэтому легко читалось. Я невольно отвел глаза — у меня возникло ощущение, что я читаю чужое письмо и меня застают врасплох.