Тайна Магдалины

Глава 14

Замок Синих Яблок

25 июня 2005 года

Морин вернулась в комнату с тяжелым чувством тревоги и страха. Она перебирала в голове то, что услышала, и не представляла, что делать со всем этим. Она медленно переодевалась, чтобы лечь в кровать, пытаясь размышлять, но в голове у нее все перемешалось от обилия впечатлений и слишком большого количества выпитого вина. «Напрасный труд, — подумала она про себя, — мне ни за что сегодня не уснуть».

Но, как только она подчинилась уютным объятиям роскошной кровати, через несколько минут сон предъявил на нее свои права. Как и видение.

Маленькая женщина в красном покрывале осторожно шла в темноте. Ее сердце быстро стучало, пока она пыталась поспеть за двумя мужчинами и их большими шагами. Вопрос стоял: «все или ничего» — ужасный риск для каждого из них, но и самая важная задача в ее жизни.

Они быстро сбежали вниз по наружной лестнице; это был самый рискованный момент их путешествия. Ночью в Иерусалиме они были беззащитны и могли только молиться, что стражников отвлекут, как обещали.

Они с облегчением посмотрели друг на друга, когда приблизились к входу в подземелье. Никакой стражи. Один человек остался снаружи, чтобы караулить. Другой мужчина, знавший путь по коридорам тюрьмы, продолжал вести за собой женщину. Он остановился перед тяжелой дверью, вытащив ключ, который прятал в складках своей туники.

Он посмотрел на женщину и что-то решительно сказал ей. Все они знали, что есть очень мало времени, прежде чем они рискуют быть обнаруженными, а она больше всех.

Мужчина повернул ключ в замке и открыл дверь, чтобы пропустить ее, и быстро закрыл за ней дверь, чтобы дать женщине и узнику побыть одним.

Она не знала, чего ожидала, но только не этого. С ее прекрасным мужем жестоко обошлись. Одежда его была разорвана, лицо в синяках. И все же, несмотря на свои раны, он тепло и с любовью улыбнулся женщине, когда она бросилась в его объятия.

Только на краткий миг он обнял ее, ибо время работало против них. Потом он взял ее за плечи и начал давать указания — неотложные, решительные распоряжения. Она кивала снова и снова, уверяя его, что все поняла и все его пожелания будут выполнены. Наконец, он нежно положил руку на ее выпуклый живот и дал самое последнее указание. Когда он закончил, она последний раз упала в его объятия, мужественно стараясь сдержать рыдания, которые рвались из груди.

Эти же рыдания сотрясали тело Морин. Она не могла сдержать слез, зарывшись лицом в подушку, чтобы остальные обитатели замка не слышали ее. Комната Питера была ближе всего, но не хотелось привлекать его внимание.

Этот сон был худшим из всех. Слишком реальный и яркий. Она прочувствовала каждую секунду напряжения и горя, ощутила настоятельную необходимость полученных указаний. И Морин знала почему. Это последние распоряжения, данные Марии Магдалине Иисусом Христом накануне Страстной Пятницы.

И было в этом сне еще одно необходимое распоряжение, на этот раз данное Морин. Она слышала, как мужской голос звучит в ее ухе. Она наблюдала за Марией снаружи и все же ощущала все ее существо изнутри. И она слышала последнее указание:

— Пришло время. Иди и убедись, что наше послание продолжает жить.

Морин села в кровати и начала думать. Сейчас ею руководил инстинкт и что-то еще — что-то не поддающееся объяснению, лишенное логики и разумного смысла. Этому она должна была верить всем сердцем.

В Лангедоке стояла глубокая ночь, черная и нежная, и яркая луна освещала комнату Морин. Лунный свет падал на очаровательное лицо «Марии Магдалины в пустыне», где мадонна в изображении Риберы возвела очи к небу в поисках божественных указаний. Морин решила последовать примеру Марии. Впервые с тех пор, как ей исполнилось восемь лет, она начала молиться, чтобы получить знак.

Позднее Морин не могла вспомнить, как много прошло времени, прежде чем она услышала голос. Секунды? Минуты? Не имело значения. Это было так же, как в Лувре, тот же настойчивый женский голос, шепотом зовущий ее, ведущий ее вперед. На этот раз он звал ее по имени.

— Морин. Морин… — шептал он все настойчивей.

Она накинула на себя какую-то одежду и сунула ноги в туфли, боясь задержаться и потерять контакт с невидимым проводником, который направлял ее. Она осторожно открыла дверь комнаты, молясь, чтобы она не заскрипела и не разбудила кого-нибудь. Как и для Марии Магдалины в ее сне, для нее важнее всего было остаться незамеченной. Ее не должны увидеть, еще нет. Это — то, что она должна сделать сама.

Сердце Морин глухо стучало у нее в ушах, пока она тихо, на цыпочках, пробиралась по замку. Синклер уехал, а все остальные спят. Когда она добралась до входной двери, ее поразила неожиданная мысль. Сигнализация. На передней двери стоял кодовый замок. Как-то утром после завтрака она наблюдала, как Ролан открывал его, но не видела номер. Он три раза быстро нажал на кнопки — тук, тук, тук. Три цифры. Код сигнализации состоял из трех цифр.

Стоя перед панелью, она попыталась думать, как Синклер. Какой код он мог бы использовать? Попробовала угадать. 22 июля — праздник Марии Магдалины. Она нажала кнопки на панели точно так, как она видела, это делал Ролан. 7-2-2. Ничего. Вспыхнула красная лампочка, и раздался громкий гудок, который едва не заставил Морин подпрыгнуть от неожиданности. «Проклятье! Пожалуйста, пожалуйста, только бы никто не проснулся».

Морин взяла себя в руки и снова подумала об этом. Она знала, что у нее нет права на ошибку. Сигнализация обязательно сработает, если она будет стоять здесь, набирая неправильный код. Она подняла голову и посмотрела вверх, шепча: «Пожалуйста, помоги мне». Она не знала, чего ждет — что голос ей ответит? Даст ли он ей нужное число? Или дверь волшебным образом откроется и даст ей выйти? Она подождала минуту, но ничего не произошло.

«Не будь идиоткой. Давай, Морин, думай». И вдруг она услышала его. Не призрачный женский голос, а голос, звучавший в ее собственной голове, всплывший из памяти. Это был голос Синклера в их первую ночь в замке:

«Дорогая моя, вы — пасхальный агнец».

Морин повернулась к панели и набрала цифры. 3-2-2.322. Ее день рождения, день воскресения.

Прозвучали два коротких гудка, вспыхнула зеленая лампочка, и механический голос сказал что-то по-французски. Морин не стала выяснять, проснулся ли кто-нибудь. Она открыла тяжелую дверь и выскочила наружу, туда, где лунный свет освещал вымощенную булыжником подъездную дорогу к замку.

Морин точно знала, куда идет. Она не знала почему и не знала как; просто знала, что ей суждено это сделать. Голоса больше не было слышно, но Морин и не нуждалась в нем. Что-то еще двигало ею, какое-то знание внутри.

Она быстро обогнула замок, тем же самым путем, каким Синклер вел их, когда они осматривали окрестности. По заросшей тропе было бы невозможно пройти в темную ночь, но сейчас полная луна освещала путь. Морин шла почти бегом, пока не увидела вдали цель своего похода. Причуда Синклера. Башня, которую Алистер Синклер по непонятным причинам построил посреди своих владений.

Теперь Морин знала, что такая причина имелась. Это был наблюдательный пункт, как и Tour Magdala Беранже Соньера в Ренн-ле-Шато. И Беранже Соньер, и Алистер Синклер внимательно наблюдали за местностью в ожидании того дня, когда их Мария решит раскрыть свой секрет. Обе башни возвышались над территорией, где, как считалось, спрятано сокровище. Морин в возбуждении направилась к башне, но тут ее сердце упало. Она вспомнила, что Синклер держал дверь в башню закрытой. Он открывал ее ключом, когда они приходили.

Стоп. А потом? Морин рылась в своей памяти, пока подходила ближе к башне и не могла вспомнить, запер ли Синклер дверь. Мог ли он забыть это сделать? Может быть, он вернулся позднее и исправил свое упущение? Или дверь запирается автоматически?

Ей не пришлось долго ждать. Обойдя башню кругом, Морин увидела открытую дверь.

Она вздохнула с облегчением и благодарностью.

— Спасибо, — сказала она, глядя в небо. Очень кстати.

Морин осторожно поднималась по ступенькам. Внутри странного каменного сооружения стояла кромешная тьма, и она ничего не видела. Она подавила свою склонность к клаустрофобии и преодолела страх. Голос Тамми, прозвучавший в голове, напомнил, что и Синклер, и Соньер построили свои башни в соответствии с духовной нумерологией. Дверь располагалась на двадцать второй ступеньке. Лунный свет пролился на лестницу, когда Морин шагнула на крышу башни.

Она минуту постояла там, впитывая в себя сверхъестественную красоту теплой ночи. Не зная, что искать, Морин просто ждала. Она пришла сюда издалека; нужно продолжать верить, что ее путешествие не кончается здесь. Лунный свет вспыхнул на чем-то, не замеченном ранее. На каменной стене позади двери были высечены солнечные часы, похожие на те, которые они видели в Ренн-ле-Шато. Морин провела рукой по резьбе, не зная, были ли они одинаковыми или просто похожими. Она размышляла над этим, наблюдая за ночным Лангедоком.

Тогда Морин увидела вспышку боковым зрением. Она посмотрела туда пристальнее. Что-то неуловимое, проблеск света или движение, привлекло ее взгляд к определенному месту на горизонте. Она повернулась в эту сторону и заметила, что лунный свет как будто усилился, бросая яркий луч на участок местности прямо перед ней, чуть в отдалении. Свет от чего-то отразился. Что это было — камень? Здание?

Теперь она знала. Гробница. Свет был ярче в том месте, где находилась могила Пуссена.

Конечно. Спрятано на видном месте, где и оставалось до сих пор.

Свет продолжал двигаться и меняться, уплотняясь, как будто приобретая очертания вытянутой человеческой фигуры. Сейчас она казалась живой, переливалась разными цветами, танцевала, двигаясь по полям то к ней, то от нее. Она звала ее за собой, указывала ей путь. Морин наблюдала за ней, совершенно очарованная, пока не отважилась принять единственно возможное решение — последовать за ней.

Морин оставила дверь открытой, чтобы лунный свет освещал ей путь вниз по лестнице. Она сбежала по ступенькам и выскочила из башни. Но, оказавшись снаружи, остановилась. Добраться до могилы в темноте было сложно. Прямая тропа отсутствовала. Местность была неровная, усыпанная валунами и покрытая густыми зарослями колючего кустарника.

Единственное, что могла придумать Морин, — это выйти на подъездную дорогу и пойти по главной дороге, идущей через владения Синклера. Для этого требовалось пройти мимо главного входа в дом и выйти на шоссе. Двигаясь по запутанной тропе так быстро, как только могла, Морин вскоре увидела прямо перед собой дом. Он казался темным и тихим. Пока все хорошо. Она побежала по булыжнику вдоль края длинной подъездной аллеи, пока не достигла парадных ворот.

Она с облегчением обнаружила, что ворота с этой стороны оборудованы датчиками движения, и они открылись с механическим шепотом, как только Морин приблизилась к ним, пробежала мимо и свернула налево на главную дорогу. Вряд ли в этой удаленной местности можно было встретить много машин. Окрестная тишина грозила поглотить ее — такое жуткое безмолвие, что оно выбивало ее из колеи. Владения замка простирались далеко, и поблизости не было соседей. Единственным звуком был стук сердца Морин.

Она старалась держаться края дороги и внимательно смотреть, куда идет.

Сердце Морин подпрыгнуло в груди, когда какой-то звук разорвал тишину. Машина. Откуда она едет? В горах трудно понять, с какой стороны движется машина. Морин не стала ждать, чтобы выяснить это. Она бросилась на землю и стала молиться, чтобы кусты и трава скрыли ее от света фар. Морин лежала абсолютно неподвижно, когда машина приблизилась и осветила окрестности. Но водитель пронесся мимо рыжеволосой женщины, лежащей ничком в кустах на обочине.

Убедившись в том, что машина уже достаточно далеко, Морин встала, отряхнулась и продолжила свой путь вдоль дороги. Взглянула на замок, теперь уже находившийся в отдалении — не свет ли горит в окне на верхнем этаже? Она на минуту прищурилась, пытаясь определить, где находится это окно, но здание было слишком большим, и у нее не было времени стоять и раздумывать.

Морин снова принялась шагать, ее сердце забилось чаще, когда она завернула за поворот и узнала место. Прямо перед ней, на возвышении в лунном свете сняла могила Пуссена. «Et in Arcadia ego», — прошептала Морин сама себе. — «Вот мы и здесь».

Она принялась искать тропу, которую они с Питером обнаружили несколько дней назад. Морин нашла ее, благодаря удаче, своим воспоминаниям и, возможно, чему-то большему, и поднялась на холм, где веками стояло надгробие, надежное и молчаливое свидетельство древнего наследия. Однажды оно должно было раскрыть свои секреты.

И что теперь? Морин огляделась, потом прошлась вокруг и остановилась около надгробия, думая и выжидая. На краткий миг она почувствовала сомнение, вспомнив слова Тамми: «Алистер перекопал каждый дюйм земли в этом месте, и Синклер использовал все возможные достижения современной технологии».

Не только они, но и тысячи других искателей сокровищ снова и снова прочесывали эту местность. Никто ничего не нашел. Почему с ней должно быть иначе?

Но потом она услышала его, голос из сна. Ее голос: «Потому что пришло время».

Громкий шорох в кустах так напугал ее, что Морин подпрыгнула, потеряла равновесие и упала на землю. Правая рука ударилась об острый камень, и она почувствовала, что порезала ладонь. У нее не было времени подумать о боли; она слишком испугалась звука. Что это было? Морин подождала, лежа совершенно тихо. Задержала дыхание. Потом снова раздался шорох, и два абсолютно белых голубя вылетели из кустов и исчезли в ночном небе Лангедока.

Морин снова начала дышать. Она поднялась и двинулась в сторону зарослей, которые скрывали нагромождение валунов напротив горы. Руками раздвинула кусты, чтобы посмотреть, есть ли что-нибудь за ними. Ничего, кроме камней. Она посильнее толкнула камень, но он не пошевелился, никакого движения. Она остановилась, чтобы на минутку передохнуть, пытаясь собраться с мыслями. Рука ныла в месте пореза; по ладони текла кровь. Когда Морин подняла правую руку, чтобы посмотреть на рану, лунный свет отразился от ее кольца, вспыхнув на круглом узоре, выгравированном на древней меди.

Кольцо. Она всегда снимала украшения, прежде чем лечь спать, но сегодня вечером была слишком измучена, чтобы следовать своим привычкам, и заснула, оставив кольцо на пальце. Круглый узор из звезд. Как вверху, так и внизу. Это была копия рисунка на задней части памятника.

Морин метнулась к другой стороне надгробия, раздвигая кусты, чтобы найти рисунок, который там наверняка был. Она провела рукой по рисунку, и кровь из руки испачкала внутреннюю часть круга. Она затаила дыхание и замерла, ожидая, что произойдет.

Ничего не произошло. Тишина продолжалась несколько минут, пока Морин не почувствовала себя окруженной вакуумом — ночь как будто высосала весь воздух вокруг нее. Потом, в один тяжелый миг, звук разорвал воздух. Вдалеке, возможно, с вершины того странного холма, где находится Ренн-ле-Шато, зазвонил церковный колокол. Глубокий, низкий звук, вибрируя, пронзил тело Морин. Это был самый священный звук, который она когда-либо слышала, или же самый дьявольский. Но ни с чем не сравнимый звон церковного колокола в глухую ночь казался величественным.

Колокол разбил мрак вокруг Морин, но мгновение спустя после него раздался резкий и пугающий треск. Этот громкий и отчетливый звук исходил от камня, стоящего сразу позади нее, из того места, откуда вылетели голуби. Странный луч лунного света освещал его, и оно изменилось. Там, где прежде стояли заросли и массивный камень, сейчас зияло отверстие, трещина в скале, приглашая Морин войти.

Морин осторожно двинулась в сторону только что открывшейся пещеры. Сейчас она не могла сдержать дрожь, но продолжала двигаться вперед. Приблизившись к входу, который был достаточно большим для нее, она увидела что-то слабо блестевшее внутри. Морин подавила свой страх, пригнулась и шагнула в глубь горы.

Войдя, она замерла. Внутри стоял древний, потертый сундук. Морин видела его в своем видении в Париже. Старая женщина Показала ей его, подозвала ее к нему. Она была уверена, что это тот же самый сундук. Странное, сверхъестественное сияние окружало его. Морин встала на колени и с благоговением положила на него руки. Замка не было. Пока она пыталась подсунуть пальцы под крышку, чтобы поднять ее, она была так поглощена своей задачей, что не слышала шаги позади нее. Потом она почувствовала жуткую боль от удара по затылку, и мир померк для нее.

Рим

26 июня 2005 года

Если епископ Магнус О’Коннор ждал, что Ватиканский Совет примет его как героя, то он разочаровался. Суровые лица людей, сидящих вокруг старинного полированного стола, были напряженными и решительными. Кардинал Де Каро превратился в главного инквизитора.

— Не будете ли вы любезны объяснить Совету, почему человека, у которого впервые после святого Франциска проявились пять точек стигматов, не приняли всерьез?

Епископ О’Коннор обильно потел. Он зажал между коленями носовой платок, которым пользовался, чтобы вытирать капли пота, катившиеся по его лицу. Прочистив горло, он ответил, несколько более дрожащим голосом, чем ему хотелось бы:

— Ваше Высокопреосвященство, Эдуард Паскаль впадал в транс. Он начинал кричать и плакать и объявлять, что у него видения. Было установлено, что это не более чем безумный бред расстроенного ума.

— И кто сделал такое официальное заключение?

— Я, Ваше Высокопреосвященство. Но вы должны понять, что это был обычный человек, каджун из «штата речных рукавов»…

Де Каро не удалось сдержать свое раздражение. Его больше не заботили объяснения епископа. Слишком многое было поставлено на карту, и им следовало действовать очень быстро. Его вопросы становились все более резкими, тон — грубым.

— Опишите его видения тем, у кого не было возможности прочитать папки.

— У него бывали видения Господа нашего вместе с Марией Магдалиной, очень тревожные видения. Он твердил об их… союзе и говорил о детях. Этот бред еще усилился после… стигматов.

Волнение среди собравшихся членов Совета росло. Они стали сдвигать стулья и шептаться, советуясь друг с другом. Де Каро безжалостно продолжал допрос:

— И что произошло с этим человеком, Эдуардом Паскалем?

О’Коннор сделал глубокий вздох, прежде чем ответить:

— Его так терзали галлюцинации, что… он выстрелил себе в голову.

— А после его смерти?

— Так как это было самоубийство, мы не могли позволить похоронить его в освященной земле. Мы запечатали его документы и забыли о них. До тех пор, пока… до тех пор, пока его дочь не привлекла наше внимание.

Кардинал Де Каро кивнул, взяв со стола еще одну красную папку. Он обратился к остальным членам Совета:

— Ах, да, это подводит нас к вопросу о его дочери.

…Многие найдут шокирующим, что я включаю римлянку Клавдию Прокулу, внучку Цезаря Августа и приемную дочь императора Тиберия, в число наших сторонников. Но не ее положение римской гражданки делает неожиданным ее появление среди нас. А то, что Клавдия была женой Понтия Пилата, того самого прокуратора, который осудил Ису на распятие.

Из многих, кто пришел нам на помощь в те мрачные дни, Клавдия Прокула рисковала ради Исы больше, чем кто-либо другой. Действительно, ей терять было больше, чем многим.

Но в ту ночь, когда наши жизни пересеклись в Иерусалиме, она и я обрели связь в сердцах наших и душах наших. С того дня мы были связаны друг с другом, как жены, как матери, как женщины. В ее глазах я прочитала, что она станет дочерью Пути, когда придет время. Я увидела, тот светлый взгляд, который появляется вместе с обращением, когда мужчина или женщина впервые ясно видят Господа.

И Клавдия обладала сердцем, полным любви и прощения. То, что она оставалась с Понтием Пилатом — знак ее верности. До самого его конца она переживала за него, как только может делать истинно любящая женщина. Это далеко не все, что я знаю.

История Клавдии еще не рассказана. Я надеюсь, что буду к ней справедлива.

Аркское Евангелие от Марии Магдалины,

Книга Учеников