Глава 5

Лос-Анджелес

Апрель 2005 года


Морин чувствовала себя опустошенной, когда подъезжала к парковке за зданием своего элитного дома на бульваре Уилшир. Она разрешила Андре, дежурному служащему, припарковать машину и попросила его поднести сумку. Задержка рейса в Далласе в сочетании с предыдущей бессонной ночью привели нервы во взвинченное состояние.

Меньше всего ей нужен был сейчас сюрприз, но именно он ожидал ее в вестибюле.

— Мисс Паскаль, добрый вечер. Извините меня. — Лоуренс был в доме консьержем. Маленький придирчивый человечек, он торопливо вышел из-за стойки, чтобы обратиться к Морин. — Простите меня, мне пришлось зайти в вашу квартиру сегодня вечером. Посылка была слишком большая, чтобы держать ее здесь, в вестибюле. Вам следует предупреждать нас заранее, когда вы ждете что-то подобного размера.

— Посылка? Какая посылка? Я ничего не ждала.

— Хорошо, но это точно для вас. Видимо, у вас есть поклонник.

Озадаченная Морин поблагодарила Лоуренса и поднялась на лифте на одиннадцатый этаж. Как только дверь лифта открылась, ее сразу поразил пьянящий аромат цветов. Запах десятикратно усилился, когда она открыла дверь в свою квартиру и чуть не задохнулась. Сквозь цветы Морин не могла разглядеть свою гостиную. Разнообразные букеты были повсюду, одни — на высоких подставках, другие — в хрустальные вазах, расставленных на столах. Все они представляли собой вариацию на одну и ту же тему — ярко-красные розы, каллы и роскошные белые лилии «Касабланка». Полностью распустившиеся лилии и были источником дурманящего аромата в комнате.

Морин не понадобилось искать визитную карточку. Она находилась здесь, прямо на стене ее гостиной, за картиной в золоченой раме, изображавшей классическую пасторальную сцену. Три пастуха, одетые в тоги и увенчанные лавровыми венками, собрались вокруг большого камня, который, по-видимому, представлял собой отдельно стоящее надгробие. Они показывали на надпись. Центральной точкой картины была женщина, рыжеволосая пастушка.

Ее лицо несло в себе сверхъестественное сходство с лицом Морин.


— «Les Bergers d’Arcadie». — Питер прочитал надпись на латунной табличке в нижней части рамы, находясь под впечатлением от великолепной копии, которая стояла в гостиной Морин. — Работа Никола Пуссена, французского художника эпохи барокко. Я видел оригинал этой картины. Он находится в Лувре.

Морин слушала, как Питер говорил, чувствуя облегчение оттого, что он приехал так быстро.

— Английский перевод названия — «Аркадские пастухи».

— Не уверена, что заслуживаю такой грубой лести. Надеюсь, в оригинале пастушка не выглядит так, будто я позировала для нее.

Питер посмеялся.

— Нет, нет. По-видимому, это дополнение внес художник, рисовавший копию, или отправитель. Кто он?

Морин покачала головой и протянула Питеру большой конверт.

— Его прислал кто-то по имени… Синклер, кажется. Не представляю, кто это.

— Поклонник? Фанатик? Неизвестно откуда появившийся псих, который прочитал твою книгу?

Морин немного нервно рассмеялась.

— Может быть. За последние несколько месяцев издатель переслал мне несколько совершенно безумных писем.

— От поклонников или от противников?

— И от тех, и от других.

Питер вытащил из конверта письмо. Оно было написано аккуратным почерком на элегантной веленевой бумаге. Пергамент украшало тисненое изображение геральдической лилии, веками служившей символом европейского королевского дома. Позолоченные буквы внизу страницы объявляли, что автора зовут Беранже Синклер. Питер надел свои очки для чтения и прочел вслух:


«Моя дорогая мисс Паскаль!


Пожалуйста, простите за навязчивость.

Но я верю, что у меня есть ответы на Ваши вопросы — а у Вас есть нечто, что ищу я. Если у Вас найдется мужество отстоять свои убеждения и принять участие в захватывающей экспедиции, чтобы раскрыть правду, то я надеюсь, что Вы присоединитесь ко мне в Париже во время летнего солнцестояния. Сама Магдалина требует Вашего присутствия. Не разочаруйте ее. Возможно, эта картина послужит стимулом для Вашего подсознания. Воспринимайте ее как своего рода карту — карту Вашего будущего и, возможно, Вашего прошлого. Я уверен, что вы окажете честь великому имени Паскаль, как стремился это сделать Ваш отец.


Искренне Ваш

Беранже Синклер».


— Великое имя Паскаль? Твой отец? — с сомнением спросил Питер. — О чем это, как ты думаешь?

— Понятия не имею. — Морин пыталась осмыслить случившееся. Упоминание об отце расстроило ее, но она не хотела, чтобы Питер узнал об этом. Она отделалась легкомысленной фразой:

— Ты знаешь семью моего отца. Они родом из глухих лесов и болот Луизианы. В них нет ничего замечательного, если только не приравнять безумие к величию.

Питер ничего не сказал и подождал, не последует ли продолжение. Морин редко говорила о своем отце. Он был слегка разочарован, когда она не стала развивать эту тему.

Морин взяла у Питера письмо и перечитала его заново.

— Странно. О каких ответах он говорит, как ты думаешь? Он же не может знать о моих снах. Никто не знает, только мы с тобой. — Она задумчиво провела пальцем по письму.

Питер окинул взглядом комнату со всей ее роскошной выставкой цветов и великолепным произведением искусства.

— Кто бы он ни был, весь сценарий поведения свидетельствует о двух вещах — фанатизме и больших деньгах. По моему опыту, это плохое сочетание.

Морин слушала вполуха.

— Обрати внимание на качество бумаги, она великолепна. Очень по-французски. И узор, вытисненный по краям… Что это? Виноград? — Что-то, связанное с рисунком на бумаге, колокольчиками прозвенело в ее мозгу. — Синие яблоки?

Поправив очки на носу, Питер вгляделся в нижнюю часть письма.

— Синие яблоки? Хм, думаю, может быть ты и права. Посмотри сюда; здесь, по-видимому, адрес. Le Chateau des Pommes Bleues.

— Мой французский далек от идеала, но разве это не что-то по поводу синих яблок?

Питер кивнул.

— Замок — или дом — Синих Яблок. Это что-то значит для тебя?

Морин медленно покачала головой, раздумывая.

— Проклятье. Никак не могу нащупать. Знаю, что в моем исследовании мне встречались упоминания о синих яблоках. Это своего рода шифр. Что-то связанное с религиозными группами во Франции, которые поклонялись Марии Магдалине.

— Те, кто верил, что после распятия она жила на территории современной Франции?

Морин кивнула.

— Церковь преследовала их как еретиков. Они провозглашали, что их учение исходит прямо от Христа. Они были вынуждены уйти в подполье и создали тайные общества, символом одного из которых были синие яблоки.

— Хорошо, но что именно означают синие яблоки?

— Я не знаю, — Морин напряженно размышляла, но ничего не могла вспомнить. — Но я знаю кое-кого, кто сможет ответить.


Марина-дель-Рей, Калифорния

Апрель 2005 года


Морин прогуливалась вдоль гавани в Марина-дель-Рей. Шикарные парусники, привилегия голливудской элиты, сверкали под солнцем южной Калифорнии. Серфингист, одетый в рваную футболку с надписью «Еще один дерьмовый день в раю», помахал ей с палубы маленькой яхты. Его кожа почернела, а волосы выгорели добела под безжалостными лучами солнца. Морин его не знала, но блаженная улыбка в сочетании с бутылкой пива в руке указывали, что он настроен дружелюбно.

Морин помахала в ответ и пошла дальше, направляясь в сторону комплекса ресторанов и магазинчиков для туристов. Она свернула к «Эль Буррито», мексиканскому ресторану с террасой, выходящей на воду.

— Рини! Я здесь!

Морин услышала Тамми раньше, чем увидела. Так бывало в большинстве случаев. Она повернулась в направлении голоса и нашла свою подругу с бокалом коктейля за столиком на открытом воздухе.

Тамара Уиздом была полной противоположностью Морин. Со своей величавой осанкой и оливковой кожей, она блистала экзотической красотой. Она носила длинные прямые черные волосы распущенными до пояса и красила отдельные пряди в яркие цвета в соответствии со своим настроением. Сегодня они отличались ярко-фиолетовым цветом. В носу был пирсинг, украшенный удивительно большим бриллиантом — подарок бывшего приятеля, который оказался успешным режиссером независимого кино. Уши проколоты во многих местах, на шее висели несколько амулетов с эзотерическими знаками поверх черного кружевного топа. Ей было около сорока, но выглядела она на добрый десяток лет моложе.

Тамми была яркой, громогласной и самоуверенной, Морин — консервативной, скромной и осторожной. Такие разные во всем, что касалось жизни и работы, все-таки они находили почву для взаимного уважения, и это делало их близкими подругами.

— Спасибо за согласие так быстро встретиться со мной, Тамми, — Морин села и потребовала чай со льдом. Тамми закатила глаза, но была слишком заинтригована причиной, по которой они встретились, чтобы отругать Морин за консервативный выбор напитка.

— Ты шутишь? Беранже Синклер преследует тебя, и ты думаешь, мне не хотелось бы услышать все пикантные подробности?

— Хорошо, по телефону ты темнила, так что лучше давай колись. Не могу поверить, что ты знаешь этого парня.

— Это я не могу поверить, что ты его не знаешь. Как, ради Бога — в буквальном смысле — ты опубликовала книгу, в том числе и о Марии Магдалине, не побывав во Франции? И ты еще называешь себя журналистом.

— Я называю себя журналистом, именно поэтому я и не поехала во Францию. Меня совсем не интересует вся эта болтовня о тайных обществах. Это твоя область, а не моя. Я поехала в Израиль, чтобы провести серьезное исследование о первом веке.

Добродушное подтрунивание было неотъемлемой частью их дружбы. Морин впервые встретила Тамми, когда занималась своим исследованием: их познакомил общий друг, когда узнал, что Морин изучает жизнь Марии Магдалины для своей книги. Тамми опубликовала несколько альтернативных книг о тайных обществах и алхимии. Документальный фильм, который она сняла о подпольных духовных традициях, включавших в себя и поклонение Марии Магдалине, получил одобрение критики на фестивальном показе. Морин была потрясена, какая тесная связь существует между исследователями-эзотериками; казалось, что Тамми знает всех. И хотя Морин быстро поняла, что альтернативный подход Тамми далек от ее собственного с точки зрения надежного источника исторического материала, она также разглядела острый ум под толстым слоем макияжа, суть за показухой. Морин восхищалась неустрашимым мужеством и грубоватой честностью Тамми, даже когда натыкалась на ее иголки.

Тамми сунула руку в свою большую ярко-оранжевую сумку и вытащила изящный конверт. Она, дразня, помахала им перед носом Морин, прежде чем бросить его на стол перед ней.

— Вот, я хотела показать это тебе лично.

Морин с удивлением подняла бровь, когда увидела на конверте уже знакомую лилию в сочетании со странными синими яблоками. Она достала тисненое приглашение и начала читать.

— Это приглашение на очень престижный ежегодный костюмированный бал у Синклера. Похоже, я, наконец, добилась успеха. Он прислал тебе такое же?

Морин покачала головой.

— Нет. Только странное приглашение встретиться с ним во время летнего солнцестояния. Как ты получила это?

— Я встретила его, когда занималась своим исследованием во Франции, — подчеркнуто сказала она. — Я обратилась к нему с просьбой о финансировании, чтобы закончить новый фильм. Он заинтересован в том, чтобы снять свой собственный, так что мы ведем переговоры — знаешь, услуга за услугу.

— Ты работаешь над новым фильмом? Почему мне не сказала?

— Тебя не очень-то было видно последнее время, разве не так?

Морин выглядела смущенной. Она совсем забросила своих друзей в трудовой лихорадке последних месяцев.

— Прости. И перестань смотреть с таким чертовски довольным видом. Что еще ты мне не сказала? Ты знала про бзик этого Синклера? О его интересе ко мне?

— Нет, нет. Вовсе нет. Я встречалась с ним только один раз, но черт возьми, как бы хотелось, чтобы он преследовал меня. Стоит миллиард — Миллиард с большой буквы — и красавчик в придачу. Знаешь, Рини, это может быть шанс для тебя. Ради Бога, дай себе волю и отправляйся навстречу приключениям. Когда ты последний раз была на свидании?

— Не в этом дело.

— Может быть, как раз в этом.

Морин отмахнулась от вопроса, пытаясь сдержать раздражение.

— У меня нет времени для встреч. И у меня не сложилось впечатление, что мне назначили свидание.

— Тем хуже. Нет более романтичного места на планете.

— Так вот почему теперь ты проводишь так много времени во Франции?

Тамми засмеялась.

— Нет, нет. Просто Франция — это центр западных эзотерических учений и плавильный котел ересей. Я могла бы написать сотни книг на эту тему или снять столько же фильмов — и все же не проникла бы дальше поверхности.

Морин было трудно сосредоточиться.

— Как ты думаешь, что Синклер хочет от меня?

— Кто знает? У него репутация эксцентричного и странного человека. Слишком много у него свободного времени и слишком много свободных денег. Думаю, твоя книга привлекла его внимание, и он хочет добавить тебя к своей коллекции. Но я не представляю, что бы это могло быть. Твоя работа точно не в его вкусе.

— Что ты имеешь в виду? — Морин почувствовала себя задетой. — Почему это не в его вкусе?

— Ты не выходишь за рамки общепринятых взглядов и слишком академична. Ну правда же, Морин. Когда ты писала ту главу о Марии Магдалине, то была так осторожна, так политкорректна. У Марии Магдалины могли быть близкие отношения с Иисусом, но нет доказательств, и т. д., и т. п. Ты просто слишком перестраховалась. Поверь мне, Синклер ни в грош не ставит осторожность. Вот почему он мне нравится.

Ответ Морин прозвучал несколько более резко, чем ей хотелось бы:

— Ты занята тем, что пересматриваешь историю, опираясь на свои личные убеждения. А я — нет.

Тамми была задета за живое, но в своей обычной манере она отказалась уступить и, в свою очередь, набросилась на Морин.

— А как насчет твоих убеждений? Сдается мне, что ты и сама не знаешь. Послушай, ты хорошая подруга и я не хочу тебя обидеть, так что не сходи с ума. Но ты так же хорошо, как и я, знаешь: есть доказательства того, что Мария Магдалина состояла в близких отношениях с Иисусом и у них были дети. Почему тебя это так пугает? Ты даже не религиозна. Тебе это ничем не угрожает.

— Мне это не угрожает. Я просто не хочу идти по этой дорожке. Я боюсь, что это бросит тень на всю мою остальную работу. Наши с тобой стандарты «доказательств» явно не совпадают. Я провела большую часть своей сознательной жизни, собирая материалы для этой книги, и не собиралась выбросить все это на помойку ради какой-то поверхностной и необоснованной теории, которая меня ни капли не интересует.

Тамми парировала:

— Эта поверхностная теория касается божественного союза — идея, что два человека оказывают друг другу честь, вступая в священные отношения, есть величайшее проявление Бога на земле. Может быть, тебе стоило бы заинтересоваться.

Морин оборвала ее, резко изменив тему разговора:

— Ты обещала рассказать мне о синих яблоках.

— Хорошо, если ты простишь мою поверхностную и необоснованную теорию.

— Извини, — Морин посмотрела с таким искренним раскаянием, что заставила Тамми засмеяться.

— Забудь об этом. Меня называли и гораздо хуже. Ладно, вот что я знаю о синих яблоках. Они символ Династии — да, той самой династии, которая, по твоему мнению и мнению твоих ученых друзей, не существует. Династия Иисуса Христа и Марии Магдалины, произошедшая от их потомков. Различные тайные общества используют разные символы для этой династии.

— А почему синие яблоки?

— Это предмет споров, но в основном считается, что это ссылка на виноград. Винодельческие области на юге Франции славятся свои крупным виноградом. Вот мое мнение: дети Иисуса сравниваются с плодом виноградной лозы — виноградинами, то есть синими яблоками.

Морин кивнула.

— Так значит, Синклер состоит в одном из этих тайных обществ?

— Синклер — сам по себе тайное общество, — засмеялась Тамми. — Он там вроде крестного отца. Ничто не происходит без его ведома или одобрения. И он финансирует большинство исследований. Включая мое. — Тамми подняла свой стакан в шуточном тосте за щедрость Синклера.

Морин глотнула свой чай и задумчиво посмотрела на конверт.

— Но ты не думаешь, что Синклер опасен?

— О Господи, нет. Он занимает слишком высокое положение — хотя у него, без сомнения, достаточно денег и влияния, чтобы спрятать трупы. Это была шутка, не падай в обморок. И он, вероятно, самый лучший эксперт в мире по Марии Магдалине. Для тебя это могла бы быть очень интересная встреча, если решишь немного расширить свой кругозор.

— Я так поняла, ты собираешься на эту его вечеринку?

— Ты с ума сошла? Конечно, да. Я уже купила билет. И вечеринка назначена на двадцать четвертое июня, то есть через три дня после летнего солнцестояния. М-да…

— Что?

— Он что-то замышляет, но я не знаю, что именно. Он хочет увидеть тебя в Париже двадцать первого июня, а его вечеринка — двадцать четвертого — середина лета по древнему календарю, но это еще и день Иоанна Крестителя. Интересно получается. Ни за что не поверю в случайное совпадение. Где он хочет с тобой встретиться?

Морин вытащила из сумки письмо вместе с приложенной к нему картой Франции и протянула их Тамми.

— Смотри, — показала Морин. — Вот здесь нарисована красная линия, ведущая из Парижа на юг Франции.

— Это Парижский меридиан, дорогая. Проходит прямо через сердце территории Марии Магдалины — и поместье Синклера, кстати.

Тамми перевернула карту и обнаружила еще одну — карту Парижа. Она провела по карте малиновым ногтем, громко рассмеявшись, когда заметила на левом берегу место, обведенное красным кружком.

— Ага! Что же ты задумал, Синклер? — Тамми показала на карту Парижа. — Церковь Сен-Сюльпис. Здесь он просит тебя встретиться с ним?

Морин кивнула.

— Ты знаешь это место?

— Конечно. Огромная церковь, вторая по величине в Париже после Собора Парижской Богоматери, иногда ее называют Собор левого берега. Это было место деятельности тайного общества, по крайней мере, начиная с шестнадцатого века. Жаль, я не знала раньше, а то бы спланировала свою поездку в Париж так, чтобы прилететь на несколько дней раньше. Я бы с удовольствием посмотрела на твою встречу с крестным отцом.

— Я еще не сказала, что поеду. Все это выглядит полным безумием. У меня нет никакой контактной информации от него — ни телефонного номера, ни адреса электронной почты. Он даже не попросил меня прислать ответ на приглашение. Кажется, он абсолютно уверен в моем приезде.

— Он человек, который привык получать желаемое. И по какой-то совершенно непонятной мне причине, по-видимому, он хочет тебя. Но ты должна перестать играть по правилам нормального общества, если имеешь дело с этими людьми. Они не опасны, но могут быть очень эксцентричными. Головоломки — это часть их игры, и тебе придется решать некоторые из них, чтобы доказать, что ты достойна войти в их внутренний круг.

— Не уверена, что хочу войти в их внутренний круг.

Тамми опрокинула в рот остатки своего коктейля.

— Выбор за тобой, сестренка. Лично я ни за что не упустила бы такое приглашение. Думаю, такой шанс выпадает раз в жизни. Поступай как журналист, отправляйся на разведку. Но помни: ты погружаешься в тайну. Это как будто шагнуть в Зазеркалье или упасть в кроличью нору. Так что будь осторожна. И крепче держись за свой реальный мир, моя консервативная маленькая Алиса.


Лос-Анджелес

Апрель 2005 года


Спор с Питером вышел жарким. Морин знала, что он будет сопротивляться ее решению встретиться с Синклером во Франции, но она оказалась не готова к тому, как яростно он будет отстаивать свою позицию.

— Тамара Уиздом — чокнутая, и я не могу поверить, что ты позволила ей втянуть себя во все это. Вряд ли ее словам в отношении Синклера можно доверять.

Бурные дебаты заняли большую часть обеда — Питер играл роль старшего брата и защитника, Морин пыталась заставить его понять ее решение.

— Пит, ты знаешь, я никогда не была любительницей риска. В своей жизни я люблю порядок и контроль, и я бы солгала тебе, если бы сказала, что меня это не пугает.

— Тогда почему ты это делаешь?

— Потому что сны и совпадения пугают меня еще больше. Я не могу их контролировать, и дальше становится все хуже, они появляются все чаще и все сильнее. Я чувствую, что должна пройти по этому пути. Может быть, у Синклера действительно есть ответы на мои вопросы, как он заявляет. Если он — самый лучший эксперт в мире по Марии Магдалине, то, может быть, есть какой-то смысл. Это единственный способ добраться до истины, разве не так?

В конце этой утомительной дискуссии Питер, наконец, уступил, но с одним условием.

— Я еду с тобой, — провозгласил он.

И на этом все кончилось.


Морин нажала на своем мобильном телефоне кнопку быстрого набора номера Питера, как только вышла из Вествудского агентства путешествий утром в субботу. Она еще не все рассказала Питеру. Иногда он обращался с ней так, как будто она была еще ребенком, а он — ее защитником. Хотя Морин ценила его заботу, она была взрослой женщиной, которой нужно было сделать важный выбор в переломный момент своей жизни. Сейчас, когда решение принято и билеты уже у нее в руках, пришло время сообщить ему.

— Привет. Все готово, билеты у меня в руках. Послушай, мне тут вдруг пришло в голову слетать в Новый Орлеан перед тем, как мы отправимся во Францию.

Питер помолчал минуту, застигнутый врасплох.

— Новый Орлеан? Ладно. Так мы полетим в Париж оттуда?

Это был трудный момент.

— Нет. Я еду в Новый Орлеан одна. — Она бросилась в атаку, торопясь высказаться, пока он не прервал ее. — Есть кое-что, что я должна сделать сама, Пит. Я встречу тебя в аэропорту Кеннеди на следующий день, и оттуда мы вместе полетим в Париж.

Питер ненадолго задумался, прежде чем просто согласиться:

— Хорошо.

Морин чувствовала себя виноватой за то, что обманывает его.

— Послушай. Я в Вествуде, только что вышла из агентства путешествий. Мы можем встретиться за ланчем? На твой выбор. Я угощаю.

— Не могу. Я сегодня провожу консультации перед выпускными экзаменами в университете Лойолы.

— Ты что, не можешь найти кого-нибудь, кто бы заменил тебя на несколько часов с этой латынью?

— С латынью — могу. Но я здесь единственный преподаватель греческого, так что сегодня все на мне.

— Ладно, может, когда-нибудь ты расскажешь мне, зачем в двадцать первом веке подросткам нужно учить мертвые языки.

Питер знал, что Морин шутит. Ее уважение к образованности Питера и его лингвистическим способностям было безграничным.

— По той же самой причине, по которой мне нужно было учить мертвые языки и моему деду тоже. Они сослужили нам хорошую службу, разве не так?

Морин не могла с этим спорить, даже в шутку. Дед Питера, уважаемый доктор Кормак Хили, входил в комитет, собравшийся в Иерусалиме, чтобы изучить и сделать переводы некоторых рукописей из замечательной библиотеки Наг-Хаммади. Страсть Питера к древним рукописям расцвела еще в юности, когда он проводил лето в Израиле вместе со своим дедушкой. Питер участвовал в раскопках в Кумране, где были написаны Свитки Мертвого моря. Годами он хранил крошечный кусочек кирпича из стены древнего скриптория в стеклянной витрине около своего письменного стола. Но когда его кузина проявила истинную страсть и призвание к писательскому труду, он почувствовал, что реликвия подойдет ей в качестве источника вдохновения. Морин всегда надевала на шею кусочек кирпича в кожаном мешочке, садясь писать.

Именно тем летом в Израиле юный Питер нашел свое призвание и как ученый, и как священник. Он посетил святые места христианского мира вместе с группой иезуитов, и этот опыт произвел глубокое впечатление на романтичного ирландца. Орден иезуитов идеально подошел для его религиозных и научных устремлений.

Морин договорилась встретиться с ним позднее на неделе. Щелчком закрыв свой телефон, она поняла, что чувствует себя лучше, чем за последние несколько месяцев.

Чего нельзя было сказать об отце Питере Хили.


Западное побережье Соединенных Штатов покрыто россыпью исторических зданий, сохранившихся в калифорнийских миссиях. Основанные в восемнадцатом веке деятельным монахом-францисканцем отцом Хуниперо Серра, эти остатки испанской архитектуры утопают в прекрасных садах или расположены среди красот природы.

Питер уважал францисканский орден и, приехав в этот штат, поставил себе целью посетить все калифорнийские миссии. В миссиях история сливалась с верой, и это сочетание находило отклик в душе и сердце Питера. Когда ему нужно было время подумать, он часто сбегал в одну из миссий, до которых можно легко добраться в южной Калифорнии. Каждая обладала своим особым очарованием и представляла собой оазис покоя, давая ему передышку после лихорадочного ритма жизни в Лос-Анджелесе.

Сегодня он выбрал миссию Сан-Фернандо из-за ее близости к его другу отцу Брайану Рурку. Тот жил по соседству и возглавлял орден иезуитов, обосновавшийся в пригородных районах долины Сан-Фернандо. Знакомство Питера с отцом Брайаном началось еще в первые годы его учебы в семинарии, где старший из друзей был воспитателем. Сейчас Питеру был нужен верный друг; он искал убежище — даже от церкви, которую любил и которой служил. Отец Брайан сразу же согласился встретиться с ним, почувствовав легкую панику в голосе Питера.

— Твоя кузина — католичка? — Старший священник прогуливался по саду миссии вместе с Питером. Послеполуденное солнце заливало жаром долину, и Питер вытер капли пота тыльной стороной ладони.

— Бывшая. Но она была очень набожной в детстве. Как и я.

Отец Рурк кивнул.

— Почему же она отвернулась от Церкви?

Питер минуту колебался.

— Семейные проблемы. Я в них не очень посвящен. — Он и так чувствовал, что рассказать о видениях Морин без ее ведома было своего рода предательством. Хили не хотел вдобавок влезать в ее семейные тайны. По крайней мере, пока. Но он находился в некоторой растерянности по поводу того, что делать дальше, и нуждался в разумном совете.

Старший священник понимающе кивнул, признавая конфиденциальность вопроса.

— Очень редко можно верить подобным вещам, этим так называемым божественным видениям. Иногда это — сны, иногда — детские иллюзии. Возможно, не о чем беспокоиться. Ты собираешься сопровождать ее во Францию?

— Да. Я всегда был ее духовным наставником, и вероятно, я — единственный человек, которому она действительно доверяет.

— Хорошо. Ты сможешь там приглядывать за ней. Пожалуйста, немедленно позвони, если почувствуешь, что девушка становится каким-то образом опасной для себя самой. Мы поможем тебе.

— Уверен, что до этого не дойдет. — Питер улыбнулся и поблагодарил друга. Разговор плавно перетек в обсуждение невыносимой калифорнийской жары в сравнении с мягким летом в их родной Ирландии. Они поболтали о старых друзьях и обсудили местопребывание их бывшего учителя и соотечественника, который сейчас был епископом где-то в Южных штатах. Когда пришло время уходить, Питер заверил товарища друга, что после разговора чувствует себя лучше.

Он солгал.


Отец Брайан Рурк тем вечером вернулся в свой кабинет с тяжелым сердцем и угрызениями совести. Он долго сидел, глядя на распятие, висящее на стене над его столом. Обреченно вздохнув, он снял телефонную трубку и набрал код Луизианы. Ему не требовалось искать номер в телефонной книге.


Новый Орлеан

Июнь 2005 года


Морин вела свою взятую напрокат машину по окраинам Нового Орлеана, карта местности была расстелена на свободном пассажирском сиденье. Она притормозила и съехала на обочину, чтобы взглянуть на карту и убедиться, что не заблудилась. Удовлетворенная, Морин вернулась обратно на дорогу. Как только она завернула за угол, перед глазами у нее выросли похожие на саркофаги гробницы и надгробные памятники, которыми знамениты кладбища Нового Орлеана.

Морин припарковалась на стоянке и потянулась на заднее сиденье, чтобы взять свою большую сумку и цветы, купленные на улице. Она вышла из машины, стараясь избегать грязных луж, оставшихся от первой летней грозы, и огляделась. Окрестный пейзаж представлял собой бесконечные ряды ухоженных могил. Повсюду были видны мемориальные доски и венки. Глубоко вздохнув, Морин пошла по направлению к кладбищенским воротам, сжимая в руке цветы. Она остановилась у главного входа и подняла голову, но потом резко повернула налево, не заходя на кладбище.

Морин прошла мимо ворот и шла вдоль кладбищенской ограды до тех пор, пока не достигла еще одной группы захоронений. Могилы здесь заросли мхом и сорняками, выглядели запущенными и жалкими. Это было заброшенное кладбище.

Она шла медленно, осторожно, испытывая чувство благоговения. Она еле сдерживала слезы, перешагивая через могилы людей, которые остались покинутыми даже после смерти. В следующий раз она принесет больше цветов — для всех.

Встав на колени, она раздвинула сорняки, которые закрывали обветшалую могильную плиту. Ей открылось имя: Эдуард Поль Паскаль.

Морин принялась голыми руками яростно рвать буйную поросль. Клочки летели во все стороны, пока она расчищала место, не обращая внимания на пыль и грязь, которые забивались под ногти и пачкали одежду. Она руками очистила плиту и протерла надпись, чтобы яснее стали видны буквы имени.

Закончив, Морин положила цветы на могилу. Она достала из сумки фотографию в рамке и минуту смотрела на нее, дав волю слезам. Фотография изображала Морин в детстве, не старше пяти-шести лет, сидящей на коленях у мужчины, который читал ей сказки. Отец и дочь счастливо улыбались друг другу, не обращая внимания на камеру.

— Привет, папа, — тихо прошептала она, обращаясь к фотографии, прежде чем поставить ее на могильный камень.

Морин посидела немного с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить что-нибудь о своем отце. Помимо фотографии, у нее сохранилось очень мало воспоминаний о нем. После его смерти мать запретила любые разговоры об этом человеке и его роли в их жизни. Он просто перестал существовать для них, как и его семья. Очень скоро после этого Морин и ее мать переехали в Ирландию. Ее прошлое в Луизиане перешло в разряд смутных воспоминаний печального ребенка, пережившего душевную травму.

Еще раньше, сегодня утром, Морин перелистала телефонную книгу Нового Орлеана, пытаясь отыскать жителей по фамилии Паскаль. Их оказалось довольно много, некоторые могли оказаться знакомыми. Но она быстро закрыла книгу, никогда, в действительности, не стремясь наладить связь с возможными родственниками. Это была всего лишь попытка вспомнить.

Морин на прощание прикоснулась к фотографии, потом вытерла слезы испачканной рукой, размазав грязь по лицу. Ей было все равно. Она встала и зашагала обратно, не оглядываясь, остановившись за воротами главного входа. На территории кладбища стояла белоснежная часовня, увенчанная блестящим медным крестом, сверкавшим под лучами южного солнца.

Морин посмотрела на церковь сквозь решетку отсутствующим взглядом.

Она прикрыла глаза, защищаясь от блеска медного креста, потом отвернулась от церкви и пошла прочь.


Ватикан, Рим

Июнь 2005 года


Томас, кардинал Де Каро, встал из-за стола и посмотрел в окно на площадь. Не только его старые глаза нуждались в передышке после работы со стопкой пожелтевших бумаг на столе. Его разуму и сознанию тоже нужно было отдохнуть и поразмыслить над полученной утром информацией. Надвигалась катастрофа. Он только не знал пока, какие разрушения принесет с собой этот катаклизм и кто станет его жертвой.

Он открыл верхний ящик стола, чтобы взглянуть на предмет, который придавал ему силы в такие тяжелые времена. Это был портрет блаженного папы Иоанна XXIII с надписью «Vatican Secundum» — «Второй Ватикан». Под изображением были написаны слова этого великого и мудрого деятеля, который многим рискнул, чтобы привести свою возлюбленную Церковь в соответствие с современным миром. Хотя Де Каро знал эти слова наизусть, чтение их вселяло в него мужество:

«Это не Евангелие меняется. Это мы начинаем лучше понимать его. Наступает момент, когда следует распознать знаки времени, воспользоваться случаем и посмотреть далеко вперед».

Там, на улице, уже наступало лето, и утро обещало еще один прекрасный римский день. Де Каро решил бросить работу на несколько часов и прогуляться по своему любимому Вечному городу.

Ему надо было пройтись, ему надо было подумать, и больше всего ему надо было помолиться, чтобы Бог указал ему, что делать дальше. Возможно, направляющий дух доброго папы Иоанна поможет ему найти свой путь перед лицом надвигающегося кризиса.



…Варфоломей пришел к нам при посредстве Филиппа, еще одного из племени нашего, о ком неверно судят — и признаюсь здесь, что была я первой, кто неверно судил о нем. Он был давним последователем Иоанна Крестителя, и отсюда я знала о нем. Поэтому прошло некоторое время, прежде чем я научилась доверять Филиппу.

Филипп был человек-загадка — практичный и образованный. Я могла говорить с ним на языке эллинов, которому я также была обучена. Он происходил из знатного рода, был рожден в Вифсаиде, но все же он давно избрал жизнь необычайно простую, отказавшись от соблазнов богатства. Этому он впервые научился у Иоанна. Внешне Филипп был трудным и раздражительным человеком, но под слоем всего этого скрывались свет и доброта.

Филипп никогда не причинил бы вред ни одному живому существу. В еде своей он придерживался самых суровых законов и не стал бы употреблять пищу, которая принесла страдание хоть одному животному. Когда все остальные из нашего племени ели рыбу, Филипп и слышать не хотел об этом. Он не мог вынести мысли о нежных ртах, разорванных крючками, или об агонии, которую испытывали пойманные в сети. Он много раз спорил по этому поводу с Петром и Андреем! Я часто думаю об этом. Возможно, он был прав, и его приверженность вере — еще одна из причин, почему я восхищалась им.

Иногда я чувствовала, что Филипп во многом подобен зверям, которых он так почитал, тем, кто снаружи защищает себя острыми иглами или броней, чтобы ничто не могло поразить мягкую плоть, спрятанную внутри. И все же он взял Варфоломея под свою защиту, когда нашел его, бездомного, на дороге. Он разглядел в Варфоломее добродетель и привел эту добродетель к нам.

После Мрачного Времени Филипп и Варфоломей были моим величайшим утешением. Вместе с Иосифом они сделали первые приготовления, чтобы быстро переправить всех нас в безопасное место, в Александрию, прочь из нашей родной земли. Варфоломей был так же важен для детей, как могут быть важны женщины. Действительно, он был величайшим утешением для маленького Иоанна, который любит всех людей. Но и Сара-Фамарь также обожала Варфоломея.

Да, эти два человека заслуживают места на небесах, наполненных светом и вечным блаженством. Филипп заботился только о том, чтобы защитить нас и в безопасности доставить нас в назначенное место. Думаю, он не остановился бы ни перед чем, попроси я его. Скажи я Филиппу, что нам надо добраться до самой луны, он попытался бы сделать все возможное, чтобы доставить нас туда.

Аркское Евангелие от Марии Магдалины,

Книга Учеников

Загрузка...