Тайна Наполеона

XVI

Известие о взятии Данцига сильно порадовало Наполеона. Он решил сейчас же отправиться туда, чтобы на месте изучить боевую и защитную способность крепости. Поэтому, оставив свою главную квартиру в Финкенштейне, он отправился в данцигский лагерь.

Поздравив маршала Лефевра с отвагой войск и наговорив любезностей генералу Шасслу за его инженерные работы, император вернулся к себе, чтобы перечитать условия капитуляции и приготовить приказ о торжественном входе войск в побежденный город. Вскоре Рапп доложил ему, что жена маршала Лефевра просит быть допущенной к частной аудиенции у его величества.

– Что за черт! Да как она попала сюда? – с удивлением воскликнул Наполеон. – Говорят, что она очень привязана к мужу; это очень похвально, но недостаточно, чтобы следить за ним даже в военном лагере. Место жен наших маршалов при дворе, около императрицы, а место мужей – в траншеях и среди их войск. – Император остановился, улыбнулся и сказал: – Правда и то, что если бы я послушал Жозефину, то и она прибежала бы сюда. Как видно из ее последнего письма, Жозефине смертельно хочется познакомиться с Польшей. Гм… Полячки, вероятно, привлекают ее гораздо больше, чем снега этой проклятой страны! Может быть, Жозефина посылает мадам Лефевр для того, чтобы следить за мной? Ну, это мы посмотрим! Я старый воробей, которого на мякине не проведешь. Рапп, попросите войти ее высокопревосходительство!

Екатерина чувствовала себя не очень-то ловко в присутствии императора. У него была крайне неприятная манера смотреть на людей: его взгляд, словно бурав, впивался в глубину души, а с женщинами он и вообще-то не отличался особой любезностью.

Екатерине приходилось неоднократно слышать не особенно любезную отповедь, которой император отвечал на заискивания, авансы и чересчур бесцеремонные предложения своих услуг со стороны придворных дам, страстно жаждавших привлечь к себе взоры повелителя и мстивших ему потом, подобно де Ремюза, в своих воспоминаниях за отказ императора снизойти к их желаниям.

Такого рода неприятностей Екатерине не приходилось бояться, но она ждала, что император выскажет ей недовольство за ее появление в лагере, особенно потому, что неминуемо придет в дурное расположение духа под влиянием печальной новости, которую она должна была принести ему.

Но она знала, как ему ответить! Ведь она не привыкла, как любила зачастую повторять, лезть за словом в карман. Кроме того, этого окруженного ореолом славы императора она знавала ничтожным офицериком, и воспоминания о скромной гостинице «Мец», куда она носила ему белье, постиранное в кредит, придавали ей храбрости и помогали сохранить прирожденный апломб.

Постаравшись вспомнить как следует уроки Деспрео и приветствовать императора рядом положенных и прекрасно выполненных придворных реверансов, Екатерина осталась стоять, смотря на императора и дожидаясь, пока он не обратится к ней с вопросом.

Наполеон был в хорошем расположении духа. Он был очень доволен взятием Данцига и не мог дурно принять жену героя-Лефевра, как ни был удивлен этим ее неожиданным путешествием через всю Европу.

Екатерина, ободренная тоном императора, поспешившего предложить ей стул, осторожно начала свой рассказ. Она сообщила о беспокойстве императрицы. Вечно воображая себе разные опасности, которым подвергался император в этой далекой кампании, ее величество захотела получить достоверные сведения о здоровье супруга, находящегося в армии. Затем Екатерина перешла к первому пункту своей миссии: слегка глуховатым голосом она сообщила скорбную новость о безвременной кончине Карла-Наполеона, сына Гортензии.

Император отрывисто и резко всхлипнул. Он любил этого ребенка, искренне привязался к нему. Этот безжалостный завоеватель, этот истребитель наций, этот покоритель континентов обожал детей.

Сколько раз видели его играющим с маленьким Карлом-Наполеоном! Он приказывал приносить его во время обеда и сажал на скатерть среди блюд, оставляя барахтаться между серебряными колпаками, плато и подставками, смеясь, когда малютка ступал ножкой в один из соусников. Его приводили в кабинет к императору, и он бросал диктовать план сражения или распоряжения по гражданскому управлению, чтобы встать на четвереньки и возить на своей спине ребенка. Тогда он становился «дядей Бибиш», как на своем детском жаргоне маленький Карл Наполеон называл грозного завоевателя.

Наполеон собирался усыновить сына Гортензии. Разумеется, для него не оставалась тайной ходившая на этот счет сплетня. Он знал, что пасквилянты распространяли слух, будто он выдал замуж за своего брата Людовика хорошенькую свояченицу тогда, когда она уже была беременна от него, газета «Монитер» сообщила, что «мадам Луи Бонапарт благополучно разрешилась от бремени мальчиком 18 вандемьера», словно дело шло о наследнике империи. Это официальное сообщение в свое время вызвало большие толки и пересуды.

Но Наполеон был не такой человек, чтобы задуматься перед выполнением намеченного проекта только из-за боязни сплетен и скандальных предложений. Он предусматривал возможность передать свою корону сыну Гортензии, да и в глубине души был даже рад, что его называли отцом. Ведь в этом случае армия и народ охотнее согласились бы с передачей власти ребенку Гортензии, если бы предполагали, что в жилах этого ребенка течет кровь Наполеона. Да, это усыновление наконец положило бы предел бесконечным раздорам семейства Богарнэ с семьей Наполеона, и таким образом его династические заботы могли бы считаться оконченными.

Но смерть этого ребенка разрушала все проекты, низвергала родословное дерево, которое Бонапарт старался взрастить.

Несколько минут Наполеон просидел безмолвно и не шевелясь, словно пораженный молнией сфинкс. Екатерина с удивлением созерцала эту немую скорбь, в которой сердце человека, привязавшегося к ребенку, страдало так же, как и мозг политика, видящего, как рушится часть его создания.

Наконец Наполеон поднял голову и, сделав над собой усилие и поборов внутреннее волнение, как привык это делать на полях сражения, спросил:

– Ну, а еще какую новость принесли вы мне?

– Ваше величество, – ответила Екатерина, – в жизни радость и горе так же идут рука об руку, как и рождение и смерть. Я являюсь к вам вестницей не одной только печали; я должна сообщить вам о рождении ребенка, который хотя и не сможет вполне утешить вас в понесенной потере, но, без сомнения, смягчит остроту вашего горя. Одна из придворных дам, состоявшая при ее высочестве принцессе Каролине, только что стала матерью.

– У Элеоноры родился ребенок? Может быть, даже сын? – быстро спросил Наполеон.

– Да, ваше величество, сын, нареченный именем Леон.

Наполеон бросился к Екатерине и, схватив ее за обе руки, спросил с дрожью в голосе, крайне редкой у этого особенного человека, великолепно умевшего владеть собой.

– Вы уверены в том, что вы сейчас объявили мне?

– Разумеется да, ваше величество. Я сама видела ребенка, он похож на вас! – напрямик отрезала Екатерина.

Император пристально, но без раздражения смотрел на нее.

– Вас недаром зовут мадам Сан-Жень! – сказал он, протягивая руку, чтобы схватить Екатерину за ухо, как это у него было в привычке по отношению к гренадерам, дворцовым офицерам и даже маршалам. Затем он отвернулся и лихорадочно забегал из угла в угол. Екатерина слышала, как он бурчал: – У меня сын?! Ведь это мой ребенок! Да, да в этом не может быть сомнений! Да, это указующий перст судьбы… Ну, вот весь этот дурацкий слух, который распустили господа Богарнэ во главе с Жозефиной, да и мои сестры тоже, слух о том, будто от меня не может родиться ребенок, будто ради династических целей я должен пользоваться чужими ребятами, – все оказалось вздором! Понятно, для чего всем это было нужно. Но дудки! Я все-таки положил начало роду. И Корвизар просто болван, как и все доктора вообще. Природа ответила на мой вызов, теперь и будущее принадлежит мне! Да, дело моих рук не умрет вместе со мной. Ах, если б вы знали, – обратился он прямо к Екатерине, – какую хорошую весть принесли вы мне! Нет, вы с мужем положительно такие счастливчики, которым в данное время все решительно должно удаваться. Слушайте-ка! Как только ваш супруг совершит торжественный въезд во взятый им для меня город, так вы оба, надеюсь, будете мною довольны! – И со свойственной ему резкостью отпуская Екатерину, он заметил ей, улыбаясь: – Вы владеете тайной Наполеона, так постарайтесь сохранить ее, по крайней мере!

– Ваше величество, я владею также тайной императрицы Жозефины и должна сообщить ее вам! – ответила Екатерина, останавливаясь и показывая твердое намерение не уходить, несмотря на желание императора выпроводить ее.

– У Жозефины имеется тайна? И она поручила вам передать ее мне? Ну, в чем же тут дело? Готов держать пари, что эта тайна касается какого-нибудь нового долга, счетов, предъявленных поставщиком? У Жозефины это – старая песня… А она ведь знает, как я не люблю этого мотовства, этого безумия. О, на деньги, которыми она бросается на пустяки, я мог бы каждый год снаряжать по судну, набирать по дивизиону, прорыть Бордосский канал, проложить дорогу на Майнц. Ну, да что же делать! Раз вы являетесь послом этой сумасшедшей, так скажите мне, сколько ей надо. Ну, живее, сколько?

– Ваше величество, тут вовсе не в деньгах…

– А в чем же тогда?

– Императрица, которая так добра и так нежно любит вас, ваше величество, извещена о рождении ребенка.

– А! Так императрица знает…

– Ей все рассказали. При дворе вашего величества достаточно завистливых и злых людей.

– Понимаю! Мои дорогие сестры очень восстановлены против императрицы. Элиза и Каролина воодушевлены такими чувствами, которые сильно огорчают меня. Ах, Боже мой! Обе мои семьи приносят мне больше неприятностей, чем все европейские короли, вместе взятые! – сказал Наполеон с глубоким вздохом, показывавшим, как он устал от этих домашних разговоров, от всех интриг этих завистливых женщин, досадливых пчел, вылетевших из-под его императорской мантии. – Ну, а что сказала на это императрица? – продолжал он после короткого молчания. – Мне очень интересно знать, как она отнеслась к рождению этого ребенка.

– Императрица хотела бы, чтобы вы, ваше величество, разрешили ей взять ребенка к себе воспитать… и даже усыновить, если вы согласитесь на это.

С обычным умением быстро ориентироваться и проницательностью Наполеон сразу понял, к чему клонилось это предложение: хотели воспользоваться тем душевным расстройством и смятением, в который должна была погрузить его весть о неожиданной смерти сына Гортензии.

– Вижу, вижу, куда это клонится! – пробормотал он. – Ребенок, усыновленный Жозефиной, станет новым и мощным связующим звеном для меня. Мюраты, Жозеф, Людовик, словом, все, кто мечтает стать моим наследником, увидят, что их надежды рухнули, а семья Богарнэ восторжествует. Да, это было бы возможным! Усыновление этого ребенка могло бы избавить меня от забот о престолонаследии. Но что скажут государи Европы? Признают ли они право незаконнорожденного? Да и раз я могу иметь ребенка, раз возможен прямой наследник моего царствования, то не лучше ли будет, если этот ребенок… Если Наполеон второй будет рожден… от принцессы какого-либо царствующего рода?

Он остановился, испугавшись, не слишком ли много сказал, и его подозрительный взгляд снова впился в Екатерину. А она ответила с глубоким реверансом:

– Ваше величество, моя миссия кончена. Я позволю себе пожелать вам всего хорошего и передам императрице, что воля ее державного супруга будет сообщена ей. Теперь я возвращаюсь во Францию счастливой, что застала вас, ваше величество, в добром здравии и победоносным, как всегда!

– Благодаря вашему супругу! До скорого свидания! Вы тоже узнаете от меня кое-какие новости, хорошие новости!

И император, сияя от удовольствия, сделал рукой жест, означавший конец аудиенции.

Екатерина ушла, унося с собой в качестве неожиданной поверенной тайну Наполеона, которой суждено было изменить всю его политику и перевернуть жизнь. Она уже догадывалась о намерениях императора, частью проскользнувших в отрывистых фразах, которые он пробурчал в ответ на ее сообщение, а именно о намерении дать империи наследника, отпрыска королевского рода. Развод, как зерно, посаженное в тучную почву, уже пускало ростки в голове нового Карла Великого.