Тайна Наполеона

II

Екатерина изощрялась в постановке рук, в сгибании колен, в поклонах и мерных отдергиваниях ног согласно звучанию музыки, извлекаемой из пронзительной скрипки Деспрео, который наигрывал ариетту Паэзьелло, когда дверь стремительно распахнулась и показался Лефевр.

Он был в парадном, сплошь расшитом мундире. На голове у него была большая шляпа с перьями; на его груди сверкал бриллиантовыми искрами орден Большого Орла, а поверх маршальского мундира, расшитого золотом, шла широкая красная орденская лента.

Лефевр, казалось, был в крайне приподнятом состоянии духа.

– Вот так история! – закричал он входя словно пьяный, с конвульсивными подергиваниями, бросил шляпу оземь и закричал: – Да здравствует император! – и прижал к своей груди жену.

– Да в чем дело, говори Бога ради! – сказала Екатерина.

Деспрео, прерывая легкое антраша, которому старался обучить свою непонятливую ученицу, подошел ближе и, сгибая в изящном реверансе колено, спросил:

– Господин маршал, уж не умер ли император?

Вместо ответа Лефевр наградил профессора танцев здоровым пинком ногой; последний пришелся тому в нижнюю часть спины и заставил совершить такой пируэт, который абсолютно не предусмотрен правилами искусства хореографии.

Кое-как оправившись от толчка, Деспрео снова склонился в изящном реверансе и сказал:

– Простите, господин маршал, я не расслышал, что вы изволили сказать.

– Да ну же, Лефевр, успокойся! Скажи же, что случилось? – воскликнула Екатерина. – Деспрео спрашивает тебя, уж не умер ли император. Ведь этого не может быть?

– Нет, этого не может быть! Император не умер, да он и не может умереть… Император никогда не умрет! Тут дело совсем в другом. Катрин, мы выступаем!

– А куда именно, муженек? То есть, простите, я хотела сказать господин маршал! – поправилась Екатерина, бросая иронический взгляд в сторону смущенного и удивленного Деспрео.

– Не знаю, куда именно мы отправляемся, но мы должны быть там во что бы то ни стало, и поживей! Мне кажется, мы двигаемся на Берлин.

– А далеко отсюда этот Берлин? – наивно спросила Екатерина, которая была не очень-то сильна в географии.

– Не знаю, далеко ли это, – ответил Лефевр, – но для императора ничто не может оказаться слишком далеким.

– А когда мы выступаем на Берлин?

– Завтра. Император очень торопится, эти пруссаки что-то очень уж зазнались. Император никогда ничего не делал им. В прежние времена они нападали на Францию вместе с австрийцами, англичанами, русскими, испанцами – словом, вместе со всем светом, но мы все это простили им. Это маленькое государство, в котором много образованных людей, кажется. Император их любит; он постоянно говорит об одном из них, которого зовут Гёте – это субъект, пишущий в газетах. Император говорит, что сделал бы его графом, если бы этот Гёте был французом, как он возвел в князья какого-то Корнеля, руанца, который, кажется, давно умер.

– Значит, император хочет потрепать пруссаков?

– Да. Он удивил нас всех, когда сказал, что это будет нелегко. Да эти пруссаки у нас и в счет не идут! Страна, которой и на карте-то не разглядишь. Император уверяет, что эта война принесет нам много славы. Ну, что же, в этом он понимает больше меня. Да и в конце концов это его дело! Наше дело – драться за него; везде, где он нам укажет неприятеля, мы вступим в бой! Но мне все-таки кажется унизительным расточать сабельные удары такому маленькому народу, как эти пруссаки! Право же, мало славы победить такого незначительного противника!

– Простите, у пруссаков был Фридрих Великий, и они каждый год справляют праздник Росбаха! – вставил свое слово Деспрео, постаравшийся тем не менее отодвинуться подалее из боязни снова соприкоснуться с кончиком сапога маршала.

Лефевр пожал плечами.

– Росбах? Такого не помню, это из древней истории… Да и к тому же, в те времена императора не существовало на свете. Ну, а там, где он сражался, поражений не было.

– Что правда, то правда, – подтвердила Екатерина. – Что это за человек! Но, слушай-ка, Лефевр, могу я ехать с тобой?

– Если хочешь, до границы. Император берет с собой императрицу. Это – военная прогулка. Ах, Катрин, каким ударом грома среди безоблачного неба покажется эта война, разразившаяся вдруг! Однако займемся же нашим отъездом! Ты видела Анрио?

– Анрио ждет тебя, как ты приказал.

– Хорошо, я представлю его императору, быть может, эта война, объявленная так неожиданно, посодействует его повышению. Поди-ка, позови нашего Анрио!

Екатерина бросилась исполнять его распоряжение. Но Деспрео, стремившийся обратить на себя внимание, хотел упредить ее и стремительно направился к двери, опережая Екатерину; вдруг бешеный удар кончиком сапога снова отбросил его назад и голос Лефевра загремел:

– Провалишься ли ты, наконец, гаер проклятый?

Деспрео вышел, почесывая нижнюю часть спины, проклиная солдатские нравы и в то же время сожалея от всей души о той счастливой эпохе, когда он посвящал супругу Дофина во все элементы реверанса.

Екатерина появилась в сопровождении молодого сублейтенанта. Лефевр подбежал к нему и, резко взяв его за руку, сказал:

– Анрио! Большие новости! Объявлена война!

– А где придется сражаться?

– Господи, до чего молодость самонадеянна! Разве ты уверен, что тебе уж непременно придется сражаться? Я сначала должен поговорить с императором. Неужели ты думаешь, что любой человек может иметь честь дать себя убить за императора? Впрочем, я надеюсь, что тебе-то выпадет эта честь!

Анрио радостно воскликнул:

– Благодарю вас, крестный! Когда же вы думаете представить меня императору?

– Сию минуту. Сейчас назначен смотр императорской гвардии. Ты отправишься со мной, а жена со своей стороны попросит за тебя императрицу.

– Да, я сейчас же отправлюсь к Жозефине. Уж поверь, крошка Анрио, что ты отправишься в поход, обещаю тебе это!

Под окном раздался барабанный бой.

– Поспешим! – сказал Лефевр, – Император садится на коня, смотр сейчас начинается.

И он потащил за собой Анрио, тогда как Екатерина, подавая звонок за звонком, крича, толкая Лизу и двух других горничных, прибежавших на ее бурный призыв, торопилась одеться, чтобы отправиться к императрице.

Это происходило в сентябре 1806 года. Французская империя занимала две трети Европы. Наполеон, воссев на трон из трофеев и знамен, руководил народами и государями. Открывая сессию законодательной палаты, он мог без всякого преувеличения сказать: «Неаполитанский царствующий дом перестал царствовать. Он безвозвратно потерял корону, полуостров Италия объединился в единое государство. В качестве суверена, я гарантировал конституции различных частей ее. Мне приятно заявить здесь, что мой народ выполнил свой долг. Из глубины Моравии я непрестанно получал доказательства его любви и патриотического энтузиазма; эта любовь стала моей славой еще задолго до того, как стране удалось проявить вовсю свое богатство и славу!».

Но, достигнув такой высоты, славы и могущества, Наполеон не мог не поддаться тщеславному головокружению. Он имел неосторожность, безумие раздать королевства своим братьям вместо того, чтобы сделать союзников, помощников из всех этих микроскопических государей, которых он превратил в регентов, в вице-королей их собственных государств.

Жозеф Бонапарт стал королем Неаполя и обеих Сицилии. Людовик – голландским королем. Элиза получила герцогства Лукка и Пиомбино. Каролина, жена маршала Мюрата, стала великой герцогиней Берг. Паулина, вдова генерала Леклерка и вновь вышедшая замуж за принца Боргезе, стала герцогиней Гвастала. Но все сестры императора ссорились между собой, завидуя друг другу. Ни одна из них не довольствовалась подачкой, кинутой ей всемогущим братом.

Компания 1806 года еще более увеличила соперничество и несогласие в среде императорской фамилии.

Война разразилась внезапно и неожиданно. Аустерлицкая победа, казалось, должна была бы побудить Пруссию к сохранению нейтралитета. Если она хотела броситься на западного колосса, то ей следовало бы обождать, пока она будет в союзе с Австрией, Россией, Англией, Швейцарией и обеими Сицилиями. Но в этом выступлении было какое-то безумие.

Проявленное Пруссией безрассудство явилось следствием крайнего шовинизма и самых опасных иллюзий. Ее публицисты, философы, учителя во главе с Фихте, – псе кричали о войне и о походе на Францию. С непростительной самонадеянностью войска кричали о своей готовности к бою, о том, что они достаточно экипированы и совершенно непобедимы. Народ, опьяненный речами ораторов, увлеченный студентами, только и говорил, что о Фридрихе Великом, и во всех пивных немцы похвалялись, что они напомнят французам под стенами Парижа о Росбахе.

Пруссаки забывали, что их страна представляла собой равнину, куда Наполеон со своей наступательной тактикой мог легко проникнуть. Кроме того, французская армия уже находилась на половине пути и могла с поразительной быстротой ринуться на прусские войска, пока еще совершенно не организованные.

Но Пруссия совершенно обезумела. Народу вбили в голову, что дело шло о национальной войне. Повсюду были рассеяны патриотические брошюрки, и в этой кампании 1806 года Наполеон впервые натолкнулся не на войска более или менее дисциплинированные и подчиняющиеся команде, а на целую нацию, поднявшуюся от мала до велика и твердо решившую не уступать своей земли иностранцам. Побежденная в 1806 году, как это было в свою очередь с Францией 1814 года, Пруссия проиграла все сражения, но не уронила своей чести.

Когда Екатерина спустилась в салон императрицы, то она застала весь двор в большом волнении. Новость об объявлении войны уже успела обежать всех, и каждый боязливо спрашивал себя, когда именно Наполеон предполагает назначить общее выступление. Придворные окружили императрицу и старались разузнать у нее о намерениях Наполеона.

– Но я сама ничего не знаю, – отвечала она, стараясь скрыть под улыбкой свое беспокойство, – его величество только уведомил, чтобы я собиралась. Я буду сопровождать его до Майнца.

– Мне это же сказал Лефевр, – промолвила Екатерина, – я тоже отправляюсь вместе с ним. О, я так рада, что буду снова среди солдат! О, ваше величество, сидя во дворце, тупеешь и глупеешь! Вот увидите, как сладко спится в походной кровати! Но когда это будет? Завтра? Сегодня вечером?

– Кто же может знать это? – ответила императрица, покачивая головой. – Вы сами отлично знаете, как действует император. Он готовит все быстро, тайно, заранее, словно собираясь выступить каждый день. Ни в чем не должно быть недостатка, все должны быть на местах. Благодаря этому он может в любой момент, когда захочет, объявить войну и пуститься в путь. Он предупредил меня, чтобы я собиралась, и я готова. Когда его величество даст сигнал, я спущусь с лестницы и сяду в карету рядом с ним, вот и все!

– Ну, мы-то привычны к этой внезапной тревоге барабана, – сказала Екатерина, – из-за таких пустяков нам не приходится смущаться. Я просто хотела узнать у вашего величества, изволили ли вы видеть сегодня утром императора и в хорошем ли он расположении духа?

– Вы собираетесь просить у него чего-нибудь, какой-нибудь милости?

– Да, ваше величество! У меня есть крестник, маленький Анрио, красивый юноша, которому уже двадцать один год. Он – сублейтенант и ему очень хотелось бы отправиться с Лефевром.

– Если это может доставить вам удовольствие, то скажите вашему протеже, что я беру его адъютантом к себе.

– Благодарю вас, ваше величество, но Анрио хочет заслужить отличия на поле сражения, а не в приемных. Ведь недаром же он крестник Лефевра.

– Ну, что же, пусть все-таки отправляется. Там мы постараемся предоставить ему возможность умереть, если ему уж так хочется этого.

– Ваше величество, вы слишком добры! – воскликнула Екатерина, восхищенная этим обещанием; наконец-то ее приемный сын, дитя Нейпперга и Бланш де Лавелин, заслужит себе славу и послужит императору!

Громкие крики, перемешанные с неистовым грохотом барабана и трубными звуками, заставили вскочить всю свиту Жозефины. Все подбежали к окнам.

Во дворе император делал смотр войскам гвардии. Около него находились генералы, которые должны были командовать великой армией: Лефевр, Бернадотт, Ней, Ланн, Да-ву, Ожеро и Сульт. Мортье, командовавший резервом в Вестфалии, и Мюрат, командовавший всей кавалерией, одни только и отсутствовали в этом сонме героев.

После тщательного осмотра солдат, как это всегда и делал Наполеон, он подошел к тамбурмажору гренадеров, стройному и рослому парню, который гордо заломил на затылок свою гигантскую меховую шапку с громадными перьями и держал наготове палочку, словно собираясь по первому знаку забить барабанную дробь.

– Как тебя зовут? – спросил Наполеон.

– Ла Виолетт, ваше величество! – ответил гигант приятным голосом.

– А где ты служил?

– Везде, ваше величество!

– Хорошо! – сказал император, который любил лаконичные и определенные ответы. – Ты знаешь Берлин?

– Нет, ваше величество!

– Хочешь идти туда?

– Пойду всюду, куда мой император захочет, чтобы я пошел!

– Хорошо, ла Виолетт, держи в исправности свои барабанные палочки. Через месяц ты первым войдешь с высоко поднятой палочкой в столицу прусского короля! Кстати, сколько в тебе роста? – резво спросил Наполеон, с Удивлением поглядывая на бывшего субмаркитанта, который, разумеется, еще подрос с тех пор, как превратился в тамбурмажора гренадеров.

– Ваше величество, во мне пять футов одиннадцать Дюймов.

– Ты высок, словно тополь!

– А вы, мой император, вы велики, как мир! – возразил ла Виолетт, чуть не помешавшийся от радости, что говорит с Наполеоном, и не будучи более в силах сдерживать свой энтузиазм.

Наполеон улыбнулся от этого комплимента и, наклонившись к Лефевру, сказал ему:

– Напомни мне при случае об этом тамбурмажоре, маршал!

Лефевр поклонился в ответ.

Император продолжал свой осмотр; потом по сигналу, данному маршалом, все барабаны забили, все трубы загремели, и гренадеры, которым суждено было стать эпической фалангой Иены, Эйлау, Фридланда, а также и Ватерлоо, стройной колонной пошли мимо своего земного бога, который равнодушно, заложив руки в карманы своего серого редингота, посматривал на них. А когда палочка ла Виолетта опустилась, чтобы прекратить барабанный бой и трубный звук, то из этого леса человеческих тел, прямых и кряжистых, словно дубы, из которых многим суждено было остаться в Пруссии, куда их гнал жестокий дровосек-император, вырвался единодушный крик:

– Да здравствует император!

Наполеон обернулся к Лефевру и сказал ему полным удовлетворения шепотом:

– Мне кажется, что прусский король не замедлит раскаяться в своем вызове. С подобными парнями я в случае нужды не побоялся бы объявить войну самому Богу, хотя бы на защиту встали все легионы ангелов под командой святых Михаила и Георгия. Маршал, ступай попрощайся со своей женой – мы выступаем сегодня ночью!