Тайна смерти мисс Вейн

Глава 19 Конец негодяя

На мгновение воцарилась тишина.

— Мертв? — недоверчиво переспросил Роджер. — Вы говорите, он мертв?

— Как гвоздь в двери, — ответил бесстрастно инспектор, — только что еще не остыл, а что мертв — так это точно.

— Черт побери! — выругался Роджер.

Инспектор снова посмотрел на неподвижное тело в кресле и опять стал дергать себя за ус.

— И уже в преисподней, — добавил он. И это замечание — нечто вроде эпитафии Сэмюелу Медоузу — нельзя было назвать неуместным.

— Значит, теперь он ушел от суда людского, — сказал Роджер, затворив дверь и нерешительно приближаясь к телу.

— Да, действительно ушел, — согласился и с великим сожалением инспектор, и Роджер понял, что тот чувствует себя одураченным.

Некоторое время они смотрели на мертвого.

— Ну, так что же теперь делать? — спросил Роджер спустя минуту.

Инспектор, казалось, с трудом вынырнул из глубин своих размышлений.

— Делать? — переспросил он рассеянно. — Ну, во-первых, надо срочно вызвать врача. И так как вы здесь, сэр, — перешел он на более сухой и решительный тон, — я хотел бы, чтобы вы оказали мне любезность и привели его. По инструкции, я должен все время оставаться около тела и следить, чтобы никто ни до чего и прежде всего до тела не дотрагивался. Мне надо также переговорить с хозяйкой.

— Ну конечно же, я схожу за врачом, а по какой специальности?

— Ну, думаю, в этой небольшой деревне есть лишь один врач на все руки. Хозяйка скажет его имя и адрес. Еще рано, так что вы вполне можете застать его дома. А на обратном пути посмотрите, нет ли поблизости местного констебля (он живет совсем рядом), и пришлите его сюда. Я ни на секунду не могу и не хочу оставлять тело без присмотра, пока он не явится, и тогда у меня будет некоторая свобода действий.

— Понимаю, — сказал Роджер, открыв дверь. — Уже ухожу.

Они вместе вышли в коридор, и инспектор повелительным тоном позвал хозяйку. Она появилась наверху у лестницы, вытирая руки о половую тряпку.

— Мистер Медоуз заболел, — отрывисто сказал инспектор. — Как зовут ближайшего отсюда врача и где он живет?

— Заболел? — встревожилась полная женщина. — Вот странно! Бедный джентльмен! Но он хорошо выглядел, когда я принесла ему завтрак. Ничего серьезного, надеюсь? «Доброе утро, миссис Харпер, — сказал он, как обыкновенно. — Что у нас сегодня на завтрак?» И я…

Инспектор решительно пресек поток ее красноречия, получил необходимую информацию, и Роджер отправился за врачом, предоставив инспектору неприятную обязанность сообщить хозяйке о безвременной кончине ее постояльца. Странно размышлял Роджер по дороге, — хотя очень немногие пожелали бы преподобному Сэмюелу во всех его ипостасях и под всеми псевдонимами долгой и счастливой жизни, в Ладмуте о его смерти пожалеет много людей, имевших с ним какие-то отношения.

Врач жил на расстоянии полумили, и, переходя иногда на рысцу, Роджер преодолел его меньше чем за пять минут. Как предсказывал инспектор, доктор только еще готовился к обходу пациентов, и, едва закончив пробежку, Роджер сразу же с ним столкнулся. Задыхаясь, он объяснил причину своей стремительности, и доктор, высокий, угловатый мужчина с пенсне на остром носу, задав несколько неизбежных вопросов, быстро добавил кое-что необходимое в маленький кожаный саквояж. Они пешком отправились к дому полной женщины, потому что его автомобиль, извиняющимся тоном объяснил доктор, еще не был заправлен.

Несмотря на усиливающуюся жару, они шли быстро, но все же не так быстро, чтобы Роджер не успел бы ответить на различные вопросы, которые доктор мог бы ему задать, но тот не задал. Их путь пролегал мимо дома местного констебля. Доктор Юнг указал его Роджеру и подождал, пока тот не сообщил хозяину дома, что ему надлежит немедленно облачиться в форму, надеть шлем и, как можно скорее, последовать за ним и доктором. Когда до констебля дошел смысл сказанного, челюсть у него отвисла, а красное лицо выразило полнейшее изумление.

Дверь им открыла, на этот раз безгласная и побледневшая, хозяйка, и они торопливо прошли по коридору в гостиную. Кивнув в знак приветствия инспектору, доктор на мгновение остановился, чтобы опытным взглядом запечатлеть в памяти позу умершего во всех подробностях, затем приблизился для более пристального и внимательного осмотра, обратив особенное внимание на кожу и приподняв рукой голову покойника, чтобы лучше видеть его лицо.

— Не искажено, — пробормотал он себе под нос, но так, чтобы услышал инспектор. — Значит, судорог перед смертью не было. — Затем большим пальцем приподнял веко и внимательно вгляделся в мертвый глаз. — Зрачок не сужен, — объявил он и стал методично рассматривать язык мертвеца.

Роджер наблюдал за этой мрачной процедурой с глубочайшим интересом. У него в голове уже сложилось оригинальное заключение о причине смерти Медоуза, и он с нетерпением ждал, когда врач подтвердит его выводы. В коридоре, громко и важно высморкавшись, о своем прибытии возвестил констебль.

Доктор выпрямился, поправил пенсне и обратился к инспектору:

— Это вы занимаетесь делом миссис Вэйн? — спросил он. — Вы ведь инспектор Морсби, да?

— Точно так, сэр, — экономно ответил инспектор сразу на оба вопроса.

— Да, я, разумеется, о вас слышал. Слухи быстро распространяются в таких местах, как наше, и врач узнает о них первым. Что ж, у меня такое впечатление, что вам, инспектор, придется заняться расследованием еще одного дела.

— Увы! — ответил инспектор.

— Вам о нем что-нибудь известно? — спросил доктор, небрежным жестом указывая на мертвое тело.

— Очень немного, — покривил душой инспектор, — хотя он находился у меня под наблюдением.

— Есть ли у вас причины подозревать самоубийство? — осведомился врач.

— Ну… причины ожидать его — не было, доктор, — осторожно отвечал инспектор. — Нет, определенно таких причин не было.

— Гм! — доктор снял пенсне и стал протирать стекла носовым платком. — Вы, как я понимаю, пришли сюда, чтобы его арестовать?

— Кто-то, по-видимому, кое о чем проговорился, — заметил инспектор и усмехнулся, глядя на виновато покрасневшего Роджера.

— То есть я хочу сказать, — уточнил доктор, — что между его смертью и вашим приходом может существовать связь.

— Так, значит, вы думаете, что он отравился? — спросил инспектор.

Доктор нахмурился:

— Я еще не могу сказать этого со всей определенностью, пока не осмотрел тело. Пока я не вижу признаков насильственной смерти. Надо бы перенести его на кровать. Вы мне поможете?

Вдвоем с инспектором они без труда перенесли щуплое тело наверх, в спальню, которую им указала полная хозяйка, снующая взад-вперед на лестничной площадке, словно жирная курица. Врач с помощью инспектора начал раздевать тело, а Роджер, почувствовав себя лишним, спустился в гостиную и там стал ожидать вердикта. На полу возле кресла, где раньше сидел покойник, лежала его трубка, несомненно выпавшая из уже ничего не чувствующей руки. Роджер из праздного любопытства хотел было ее поднять, но вовремя вспомнил, что нельзя ни к чему прикасаться. На это имеет право только полиция. Он уселся на неприветливого вида софу, набитую конским волосом, и стал усиленно размышлять.

От потрясения, вызванного внезапной смертью Медоуза, ему показалось, что все тщательно выстроенное им здание гипотезы убийства, в торжество которой он окончательно уверовал накануне вечером, бесповоротно рухнуло. Однако во время стремительного похода за врачом он снова успел возвести это стройное здание. Еще задолго до того, как было произнесено слово «самоубийство» Роджер пришел к убеждению, что именно это и случилось, — лишнее подтверждение его теории, а вовсе не опровержение. Медоуз каким-то образом пронюхал, что вокруг его шеи затягивается петля, и в отчаянии избрал единственный путь, помогавший избежать виселицы. Но каким образом он обо всем узнал? И хотя Роджер был один, он слегка поежился от сознания вины.

Было бы преувеличением сказать, что он предательски злоупотребил доверием инспектора. Однако, не впадая в подобное преувеличение и выражаясь самым деликатным образом, необходимо было признать, что он допустил нескромность. В телефонном разговоре с главным редактором «Курьер» (этим великим человеком) он сказал больше, чем следовало и чем сообщалось в его официальном репортаже. Он фактически дал волю своему темпераментному красноречию и намекнул, будто «существенные перемены» произойдут исключительно вследствие действий «вашего специального корреспондента», его исключительного чутья и тех доказательств, что он раскопал, благодаря хитроумию и проницательности, далеко превосходящих эти качества его официального коллеги и соперника. Он намекнул также, что нашелся известный преступник, который в прошлом был связан с погибшей миссис Вэйн, и что этот преступник имел убедительные для него причины желать ей смерти, а поэтому будет арестован на следующее утро, хотя, возможно, и не по обвинению в убийстве. Все эти намеки были должным образом поданы в маленьком хвалебном врезе об успехах специального корреспондента к его же статье, опубликованной сегодня утром. Да, Роджер думал, что сообщает все эти сведения под строжайшим секретом, но он, конечно, переоценил чувство чести газетчика, когда оно противоречит коммерческим интересам его издания.

Роджер взглянул на статью в «Курьер», взятом им с колен мертвого Медоуза, и снова поежился. Прочитав этот маленький врез, Медоуз вряд ли мог усомниться в том, что его игра окончена. Кроме него, наверное, никто не мог понять, кого репортер имеет в виду, но для человека, связанного с делом, это было ясно как божий день. Роджер виновато предвкушал очень неприятные четверть часа, которые ему предстоит провести с инспектором. Как бы снисходительно ни отнесся он к подобной нескромности, с какой готовностью ни воспринял бы объяснения со стороны Роджера, подобный факт информации в газете может означать только конец даже тех скуподоверительных отношений, которых он добился путем всяческих уловок и уговоров.

И Роджер начал сочинять письмо главному редактору, в котором очень точно и без всяких эвфемизмов выражал свои чувства по отношению к этому великому человеку.

Он был еще на середине сего пламенного послания, когда в гостиную вошли инспектор и врач.

— Да, — сказал инспектор, — я обо всем договорюсь с коронером[13], доктор. Завтра в десять утра будет вскрытие (мы не сумеем провести его раньше), но в одиннадцать вы уже сможете уйти.

— Боюсь, что наш коронер, мистер Симпсон, покажется вам довольно взбалмошным человеком, — сказал доктор с сомнением в голосе. — И преисполненным чувства собственного достоинства и большой значимости.

— О, я постараюсь не наступать ему на мозоли, — рассмеялся инспектор, — и еще могу сказать, что привык к взбалмошным коронерам, и обещаю, что он назначит вскрытие ровно в десять, после того как я с ним поговорю. А вы, в свою очередь, сразу же свяжетесь с тем человеком из Сэндси?

— Да, разумеется, — кивнул доктор, — но сначала коронер должен будет подтвердить запрос.

— Я позабочусь, чтобы он подтвердил, — доверительно заметил инспектор. — Господи, мне как будто предстоит хлопотливый день, а? И еще нужно запечатать и послать пробы сэру Генри Гриффену на анализ. Сколько беспокойства от его преподобия, Сэмюела Медоуза! Чего он хотел всем этим добиться, что доказать?

— Так, значит, это самоубийство? — выпалил Роджер, который с нетерпением следил за обменом репликами, пытаясь узнать, что считают по данному поводу должностные лица. — Значит, он принял яд?

— Сейчас еще невозможно сказать ничего определенного, — неодобрительно отреагировал на этот наводящий вопрос доктор Юнг. — Надо знать данные вскрытия, чтобы установить причину смерти. Да, нет никаких признаков апоплексии, но у него могло быть больное сердце. Нет, пока нельзя сказать ничего точно.

— Придется вам подождать результатов завтрашнего вскрытия, мистер Шерингэм, сэр, — укоризненно подтвердил инспектор, хотя глаза его лукаво блеснули. — Но вы будьте осторожны в словах и выражениях с этим джентльменом, — прибавил он, обращаясь к доктору, — он ведь газетчик. Они там все люди беспринципные, но этот, хуже всех.

— Верно, — ответил Роджер, чувствуя немалое облегчение от того, что инспектор так шутливо воспринимает допущенную им бестактность, — да, знаю, что должен ползти к вам на брюхе, инспектор. И хотя у меня заготовлено очень хорошее объяснение, знаю, что не заслуживаю снисхождения. Скажите, когда у вас будут свободные четверть часа, и я приползу и стану пресмыкаться перед вами ad lib[14].

И Роджер повернулся к доктору.

— Так, значит, существуют лишь три причины смерти: апоплексический удар, болезнь сердца и яд?

— Насколько можно судить в данный момент, — с осторожностью заметил доктор.

— И вы понятия не имеете, что это за яд?

— Но я не имею понятия и о том, что это яд.

Роджер печально посмотрел на собеседника. Неужели больше ничего не удастся выведать?

— Вы, доктор, очевидно уже хотите удалиться, — вмещался инспектор, — а вас, мистер Шерингэм, я тоже должен попросить оставить помещение. Его нужно запереть, сюда никто не должен входить без моего разрешения.

— Вы правы, инспектор, — смиренно согласился Роджер. — Но, разумеется, надо послать все, что относится к завтраку, на анализ, если при вскрытии будут найдены следы яда. Между прочим, здесь на полу лежит его трубка. Он, наверное, курил ее перед смертью. Ладно, доктор, если нас выгоняют, давайте часть пути пройдем вместе.

Доктору с успехом удалось скрыть свою радость ввиду такой заманчивой перспективы. А инспектор Морсби с веселой искоркой в глазах смотрел, как они удаляются. Его тактика не пропала даром. Роджер, конечно, хорошо прогулялся, но больше ничего не узнал. С полмили он шагал рядом с доктором, пытаясь что-нибудь выпытать у него, но или пересох источник информации, или механизм выпытывания вышел из строя, только правда так и осталась в своих тайниках и никакие усилия Роджера не смогли извлечь ее наружу.

Разочарованный, он вернулся в гостиницу и приятно удивился при виде Энтони. Следующие час или два он имел полную возможность, удалившись в скалы, рассказывать о событиях дня единственному слушателю, который с волнением ему внимал.