Глава 20 Яд и трубка

В этот день Роджер увиделся с Морсби лишь за ужином, но тот выглядел очень усталым и нерасположенным к беседе. С беззлобной иронией, спокойно инспектор отозвался о том, что Роджер нарушил обещание не разглашать тайные сведения, но в его словах сквозило скорее разочарование, чем гнев. Можно было даже подумать, что инспектор винил в случившемся одного себя: он просто законченный идиот, что доверился журналисту! Выслушав объяснения Роджера, он принял его извинения, но отомстил тем, что совсем отказался говорить о деле, как это и предвидел виновник.

На следующее утро было назначено судебное заседание, но хотя Роджер и присутствовал на нем, никаких интересных сведений не просочилось. Присутствовали также двенадцать мрачных сельских жителей, которые сидели, потея, в одном из классов местной школы, и это было практически все, что произошло в тот день. Единственной свидетельницей можно было считать полную хозяйку дома, где квартировал Медоуз, она засвидетельствовала личность постояльца в качестве последнего человека, который видел погибшего живым. Она показала также, поклявшись, как требует закон, на Библии, что в то утро он выглядел здоровым и был в обычном своем настроении, а потом прибавила уже от себя, что когда она узнала о его кончине, то едва не хлопнулась в обморок. Она не прочь была украсить свой рассказ еще несколькими красочными подробностями, но ее остановил весьма невежливый взмах руки коронера.

Инспектор Морсби клятвенно подтвердил факт обнаружения им мертвого тела, и Роджер, к некоторому его удивлению, был вызван в качестве свидетеля, подтверждающего этот факт. Относительно того, кем на самом деле являлся скончавшийся, инспектор не обмолвился ни словом. Осталось неясным, был ли посвящен в эту тайну коронер, но суд удовлетворился сообщением о том, что преподобный Медоуз случайно прибыл в Ладмут, где прожил, однако, довольно долго. Суд не пытался наводить справки о его прошлом, и слушание дела продолжалось не больше пятнадцати минут, когда был вызван доктор Юнг. Он сказал, что не может назвать причину смерти и что поэтому Должна быть проведена судебно-медицинская экспертиза, вследствие чего коронер отдал соответствующее указание.

Естественно, что слухи об этой второй смерти усилили интерес к Ладмутской Тайне, как все стали теперь называть загадочную смерть миссис Вэйн, и хотя инспектор Морсби был крайне сдержан в высказываниях, общественное мнение вскоре связало воедино обе эти трагедии. Газеты, которые до этого почти не уделяли внимания первой смерти, поспешили прислать в Ладмут своих корреспондентов, и Роджер десять раз за день поздравлял себя с предусмотрительностью, которая теперь помешала этим оккупантам осесть в «Короне». На все вопросы, нет ли свободных мест, хозяин, этот человек-гора, набычившись, отвечал совершенно невозмутимо, что нет, комнату он сдать не может. Почему? Да потому что нет ни одной свободной, вот почему! Его не соблазнили даже обещания заплатить вдвойне и втройне против обычной цены. Дело в том, что он проникся какой-то своей, «бычьей», симпатией к Роджеру (противоположности, как уже неоднократно было сказано, часто сходятся, и тогда возникает крепкая мужская дружба). Хозяин буквально следовал пожеланиям своего постояльца и, хотя совершенно не понимал мотивов его поведения, хранил Роджеру верность. В ответ Роджер считал себя обязанным поглощать столько пива, сколько мог выдержать, не лопаясь от количества выпитой жидкости.

Так развивались события на протяжении следующих примерно десяти дней, то есть, если учесть главное дело, — никак. Насколько Роджер понимал, дело было закончено, страсти улеглись. После того, как в теле Медоуза был обнаружен яд (а инспектор Морсби поведал общественности, кем на самом деле был преподобный Медоуз), последовал вердикт, что в момент помрачения рассудка тот покончил самоубийством. Но это предполагалось и ранее. Статьи Роджера в «Курьер» становились все короче, так как ему все труднее было находить какие-нибудь свежие новости. Он бы и вообще перестал сотрудничать с газетой, но главный редактор упросил его, в порядке личной любезности, продолжить освещение событий вплоть до того дня, когда состоится экспертиза, так как это даст возможность газете продержаться мертвый летний сезон, когда все в отпусках и газет никто не читает. Все это время инспектор Морсби великолепно изображал из себя загадочного сфинкса и хранил нерушимое молчание относительно странных событий в Ладмуте.

В эти дни Роджер занимался главным образом тем, что превращал дуэт в трио. Участники дуэта вслух протеста не выражали, каковы бы ни были их истинные чувства.

Роджер не видел причины, почему, привезя с собой Энтони для обговоренной заранее роли спутника и компаньона, он должен влачить одиночество. И совершенно не важно, что чувствительное воображение Энтони случайно отвлеклось в сторону: так, во всяком случае, Роджер объяснил себе свою придирчивость. Не мог же он допустить, даже наедине с собой, что ревнует к человеку на двенадцать лет моложе, чем он. Иногда (когда все другие доводы были уже исчерпаны) Роджер даже твердил себе, что это его долг — помешать своему кузену видеться наедине с молодой женщиной весьма сомнительного происхождения. Нехорошо получится — искренне пытался доказать себе Роджер, — если Энтони так или иначе серьезно будет вовлечен в подобные отношения. Его мать найдет что сказать на этот счет и, конечно, выскажет свое мнение и ему, Роджеру, в весьма сильных выражениях. Поэтому Роджер вообразил себя мучеником долга и, служа этому строгому господину, внимательно наблюдал за Маргарет. Теперь, когда она практически была очищена от ужасного подозрения, она стала вести себя иначе. Железный самоконтроль, которому она подчинялась в последнюю неделю, сейчас ослаб, и ее натура странным образом на это реагировала. То она казалась еще более строгой и независимой в своих поступках, чем прежде, и держалась почти отчужденно, то в следующую минуту заливалась почти истерическим смехом и готова была на разные безумства и эскапады. Энтони постоянно чувствовал себя словно на иголках: она то обращалась с ним как с возлюбленным, то на следующий день всем своим видом показывала, что он ей смертельно надоел.

Роджер, убежденный, что Маргарет не относится к числу кокеток и поэтому всегда пряма, откровенна и не умеет притворяться, иногда совершенно не мог понять, что с ней происходит, и серьезно на ее счет беспокоился. Он был уверен, что само пребывание в деревне производит на нее отрицательное, гнетущее воздействие и убеждал ее переменить обстановку и хотя бы ненадолго уехать отдохнуть. То, как она воспринимала его советы, соответствовало ее теперешней манере поведения. Она или резко отвергала его предложение, говоря, что это сейчас совершенно невозможно, что она должна оставаться на месте и заботиться о Джордже, пока все окончательно не утрясется, то, напротив, жадно цеплялась за эту идею и начинала совершенно серьезно обсуждать, как полетит в Париж, а там, возможно, отправится в турне по Европе, но когда дело доходило до необходимости принять окончательное решение, Маргарет снова отказывалась в силу уже приведенных ею доводов. А Роджер смутно ощущал свою ответственность за нее, и это его беспокоило больше, чем он сам себе в том признавался.

Очевидно, получив подтверждение Генри Гриффена, главного специалиста по ядам в Министерстве внутренних дел, что в теле Медоуза обнаружен яд, инспектор Морсби тоже воспользовался временной заминкой в делах и возобновил прерванные каникулы, уехав на пару дней в Сэндси к жене и детям. Однако создавалось впечатление, что ему очень не хочется терять связь с Ладмутом, почему он уехал только на два дня, хотя мог бы отсутствовать все пять, и вернулся в гостиницу значительно раньше, чем Роджер его ожидал.

Что касается Энтони, то сей молодой бизнесмен начинал сильно волноваться, так как дни шли и ему надо было вскоре возвращаться в Лондон, до того как экспертиза поставит последнюю точку в деле. У него был только трехнедельный отпуск, и две недели уже прошли. Хотя Энтони всячески избегал демонстративного выражения чувств, он искренне восхищался тем, как Роджер управляется с этим таинственным делом, зорко разглядев его тайные пружины, которые не замечает даже такой стреляный воробей, как инспектор Морсби. Еще и поэтому Энтони драматически воспринимал необходимость уехать раньше, чем все концы будут найдены и все узлы развязаны окончательно.

Однако ему повезло и уезжать до решения дела не пришлось. Преподобный Сэмюел испустил дух во вторник, в пятницу инспектор уехал в Сэндси и вернулся в воскресенье вечером. В следующий четверг, ровно через две недели после приезда в Ладмут, Роджер и Морсби сидели после ужина в гостиной, и на этот раз инспектор был настроен не столь официально, как обычно.

— Интересно, — спросил Роджер, — когда же сэр Генри сообщил вам о том, что явилось причиной смерти Медоуза?

— Вчера утром, — ответил, к его удивлению, инспектор и едва не прикусил язык, однако слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

— Как вчера? — взвизгнул Роджер. — Ах, инспектор, инспектор, черт знает, до чего вы молчаливы.

Инспектор допил пиво, остававшееся на дне кружки.

— А может быть, мне и следовало быть более молчаливым, чем обычно, — сказал он явно с многозначительным намеком.

— На ведь я так каялся, просто пресмыкался перед вами, — горячо возразил Роджер, — и я же все вам объяснил. Ничего подобного просто не может повториться. Инспектор, вы… вы намерены мне рассказать, о чем вам сообщил сэр Генри, или нет?

Инспектор, придя к прискорбному заключению, что кружка окончательно опустела, поставил ее на стол.

— Нет, мистер Шерингэм, сэр, — ответил он с большой твердостью, — я не собираюсь этого делать.

И они в молчании уставились друг на друга.

— Нет, вы расскажете, — прохныкал Роджер. — Неужели вы обо всем позабыли? Ну передумайте еще разок и расскажите.

— Нет, не расскажу, — еще тверже заявил инспектор.

И они снова молча воззрились друг на друга.

— А вы не хотите еще пивка? — с надеждой в голосе вдруг спросил Роджер.

— Хотите меня подкупить, сэр? — сурово осведомился инспектор.

— Ну разумеется, хочу, — с чувством собственного достоинства ответил Роджер. — Только незачем прибегать к таким вульгарным выражениям.

— Ну раз так, то благодарю вас, сэр, — ответил инспектор, смягчившись. — Пожалуй, сегодня вечером я справлюсь с лишней пинтой пива.

Роджер ринулся к двери.

— А с квартой? — крикнул он. — Ведь вечер, как вы, наверное, заметили, жаркий. А как насчет галлона? Хотите? Ну, вы, значит, не спортсмен!

Роджер громко окликнул хозяина, заказал пиво и снова вернулся на место.

— Нет, серьезно, сэр, — опять заговорил инспектор, — боюсь, что ничего не смогу сказать о заключении, сделанном сэром Генри. Придется вам подождать до экспертизы. Все тогда и объяснится.

— А когда это будет?

— Она должна состояться через неделю, позвольте вам напомнить.

— О господи! — простонал Роджер. — Я не вытерплю так долго.

— Думаю, что вам все-таки придется потерпеть, — лицемерно посочувствовал инспектор.

Хозяин принес две большие кружки с пивом и, тяжело Дыша, снова удалился.

Роджер поднял кружку:

— Желаю вам всяческих препятствий в работе, — очень мрачно процедил он.

— А вам желаю всяческой удачи, — вежливо ответил инспектор.

Они снова воззрились друг на друга поверх кружек и, поставив их, вдруг расхохотались.

— А ведь вы сами хотите мне обо всем рассказать, правда? — уверенно спросил Роджер.

— Я не должен бы, вы же знаете, мистер Шерингэм, — промурлыкал инспектор, — но я не могу забыть, что вы первый навели меня на след этого человека, ведь правда не могу?

— Правда не можете, — растроганно подтвердил Роджер.

— Но это действительно не для опубликования, имейте в виду. Я бы хотел, чтобы вы не проговорились ни одной живой душе. Только при этом условии я могу вам кое-что рассказать.

— И даже Энтони нельзя знать?

— Даже мистеру Уолтону.

— Ну, значит, ни слова даже Энтони, — жизнерадостно подтвердил Роджер. — Заметано! Так что это был за яд?

— Аконитин.

— Аконитин? Вот как? — и Роджер присвистнул. — Клянусь Юпитером! Да, вот почему он так быстро подействовал. Но ведь это ни в коем случае не тот яд, которым пользуются обычно. Это же яд уникальный! Интересно узнать, каким образом Медоузу удалось его раздобыть?

— Вот именно что интересно, — лаконично подтвердил инспектор.

— Аконитин! — глубокомысленно повторил Роджер. — Ну и ну! Конечно, одно из его достоинств — смертельность даже очень маленькой дозы, одной десятой грамма и даже меньше, кажется? Но смерть наступает в таком случае через три-четыре часа. Однако если ад оказал действие так быстро, значит, доза в данном случае была гораздо большей?

— Да, по крайней мере, так думает сэр Генри. Похоже на то.

— Так всегда бывает с самоубийцами: принимают в десять раз больше, чем требуется, но это вам известно лучше меня. Однако, должен признаться, я меньше всего ожидал, что это аконитин. Я бы прозакладывал все свои деньги, что это мышьяк, стрихнин или синильная кислота. Во всяком случае, эти яды гораздо легче достать, чем аконитин.

— Но симптомы отравления свидетельствуют против этих трех.

— Да, верно. И все же как-то неожиданно, что это аконитин. Вы тоже удивились?

— Я, сэр, никогда ничему не удивляюсь.

— Неужели? Неуязвимый вы человек. А я очень, и не могу взять в толк, почему он выбрал именно аконитин. И каким образом его достал? Наверное, подделал рецепт. А как, по вашему, он его принял? С кофе во время завтрака или еще с чем-нибудь?

— Но сэр Генри не нашел и следов яда в том, что он ел за завтраком.

— Так, значит, он принял яд сразу после завтрака? Не очень-то приятно. И не очень надежно. Грамм вещества размером не больше булавочной головки, а все же…

— Сэр Генри нашел довольно значительную дозу аконитина в ящичке с табаком.

— С табаком? — недоверчиво повторил Роджер.

— Он также нашел аконитин в трубке Медоуза, особенно его много было в чубуке. Именно так аконитин попал в организм. А больше следов аконитина ни в чем не обнаружено.

— В его… его трубке! — заикаясь, воскликнул Роджер и вытаращил глаза. — Но… но в таком случае!..

— Да, сэр?

— Но тогда… это почти снимает вопрос о самоубийстве!

— Вот именно! — подтвердил инспектор.

А Роджер все смотрел на него и смотрел.

— Благое небо! Вы же не имеете в виду, что…

— Что, сэр?

— Что, ну кто-то другой отравил его?

— В этом нет и тени сомнения, — ответил инспектор с абсолютной убежденностью. — Преподобный Сэмюел не совершал самоубийства. Его убили.

Загрузка...